Игры с огнем. Книга 2 - читать онлайн

Глава 11. Высокая гостья

Когда некуда возвращаться, иди вперед.

Столичные стены выглядели особенно тускло от противного моросящего дождя. Осень в Центре уже вошла в свою самую мокрую, серую и мерзкую фазу. Опаленные волосы намокли и прилипли к голове. Хорошо хоть была возможность собрать правую, не горелую половину прически в убогий кособокий пучок – хотя бы на лицо не лезли. Пучок вымок; вода с него несмелым холодным ручейком сочилась за шиворот.

Легко любить дождь, слушая его танец по крышам, сидя в теплой комнате, укутавшись в одеяло и попивая что-нибудь вкусное и горячее. А когда едешь вымокший до нитки по поплывшей расхлябанной дороге, всю любовь к такой погоде смывает начисто в придорожные канавы.

Дураков въезжать в столицу в долгий мелкопакостный дождь было мало, так что торчать у ворот не пришлось. Даже улицы сегодня были непривычно пусты и немноголюдны.

В городе у меня было две цели. Первая – цирюльня. Сначала я хотела обрезать волосы сразу, в первом попавшемся на пути от Побережья до Центра городе. Неказистая опаленная с одного бока прическа нервировала и создавала дополнительный дискомфорт. Потом вдруг стало плевать. А нужен мне он сейчас, этот комфорт?

Тем не менее, явиться “с повинной” в Гильдию, чтобы быть сосланной прикрепленным магом в какое-нибудь захолустье, все-таки хотелось с чем-то не столь бесячим на голове.

– Можете как-нибудь прическу подправить? – прохладно проговорила я, зайдя в первую найденную цирюльню – шататься и выбирать под дождем настроения не было.

– У-у-у, это где ж вы так, милочка, волосы-то подпалили? – едва взглянув на меня, всплеснула руками низенькая женщина-цирюльник с русыми вьющимися волосами.

– Я мистик. Мало ли где магу доведется волосы опалить? – отозвалась я мрачно.

Женщина покачала головой, оглядывая мои волосы, после чего сделала приглашающий жест.

– А какую бы стрижку вы хотели? Просто подровнять? Симметрично, не симметрично? На что хотели бы, чтобы было похоже?..

– Просто сделайте что-нибудь, чтобы красиво. И удобно, – оборвала ее щебет я, присаживаясь в кресло. – Вверяю себя вашему профессионализму.

Женщина кивнула. Взяла инструменты и после необходимой подготовки принялась работать. Я сидела, слушая мерные удары капель по крышам и уверенное клацанье ножниц. Цирюльник временами цокала языком, видимо, сетуя на неудачность опаливания и трудности с облагораживанием.

Спустя примерно полчаса она торжественно возвестила: “Готово!” Я взглянула на отражение и невесело усмехнулась. Почти такая же прическа, как та, с которой я год и несколько месяцев назад пошла петь в простыне на обрыве. С такой я ходила, когда мы впервые встретились с Кондором.

Иронично.

Надо отдать мастеру должное, получилось очень хорошо. Поблагодарив женщину и расплатившись, я направилась в отделение. Дождь почти закончился, но мокрый город все еще был пустым. Мне прежде не доводилось бывать в Тила́не в такой унылый сезон. Поздней осенью Светозарная выглядела не такой уж и светозарной. Обычный мокрый город.

Вот рынок не обезлюдил даже дождь. Крытые палаточки, приоткрыв входы, сиротливо и приглашающе поглядывали на редких покупателей.

Почти миновав площадь, я увидела лавку прорицателя. Того самого, что предсказывал мне не ввязываться в авантюры. Теперь у них появился мало-мальски нормальный ларек, крытый тентом. Вода скапливалась во время дождя в его пологих скатах, и теперь молодой прорицатель вместе с каким-то невнятным парнем в темном капюшоне, работником, видно, старательно выливали набравшуюся воду. Блондин-зазывала не скакал по площади, и даже не помогал, а сидел у стола палатки, спиной к площади, со сложенными на груди руками и понурой головой.

Прорицатель с товарищем закончили работу; первый вернулся за стол, опустившись на лавку рядом с блондином и вроде что-то ему говоря, а второй забился вглубь ларька и присел, поплотнее закутавшись в пальто.

Я сунула продрогшие руки в карманы. После выкупа моего заложенного набора артефактов, дороги да цирюльни, денег у меня оставалось немного. В маленьком мешочке лежало четыре сереньких. Подумав, я докинула еще одну, до удачной цифры, и, подойдя, бросила мешочек на стол перед предсказателем. Тот поднял голову, ошарашенно уставившись на меня, а потом переменился в лице, словно призрака увидал.

– Знаешь, а ты оказался прав, – проговорила я с грустной прохладой. Парень продолжал пялиться на меня, как на ожившего покойника. – Мне действительно не стоило туда соваться… Зря я тебе не поверила.

На мой голос обернулся блондин. Левую скулу его украшала повязка. Видимо, это обстоятельство и служило причиной плохого настроения. Небось, не хотел симпатичный мальчик лицо шрамами портить…

– Ты молодец, – продолжала между тем я. – Видно, есть в тебе дар. А значит, все получится.

Парень молчал, глядя на меня странно; блондин пихнул его локтем в бок, и прорицатель, словно опомнившись, неловко поблагодарил. Я усмехнулась, козырнула и двинулась прочь.

Перед ним открыты тысячи путей. А вот у меня теперь дорога, увы, одна: отправляться, видимо, в какое-нибудь Придонье, откуда сбежал выслужившийся перед Госинспекцией маг.

В отделении меня не ждали. Пришлось долго сидеть в приемной, уставившись в окно. Наконец спустился работник и позвал меня на второй этаж. Провели в тот самый кабинет, где и я и выхватила задание Дата́рской экспедиции. И встретила меня та самая госпожа комиссар. Церемонно поклонившись, я поприветствовала ее и представилась. Она кивнула мне с какой-то непонятной улыбкой и махнула садиться.

– Я приехала отчитаться по Датарской экспедиции, – начала я. На лице женщины отразилась какая-то смешанная эмоция, едва заметная покровительственная улыбочка, с примесью чего-то еще. – Вам должны были передать отчет…

Комиссар жестом остановила меня. Улыбка ее стала чуть заметнее, и даже приобрела, казалось, какой-то теплый оттенок.

– Да, я изучила материалы… Знаете, что я вам скажу?

Я вжала голову в плечи.

– Госпожа Я́нше, это впечатляюще. Это действительно очень сильно…

Я обмерла. Неужели?

– Найти выход из такой критической ситуации – это… – женщина подняла брови и прицокнула языком. – Честно сказать, вы меня удивили. Но также и оставили ряд вопросов, – она ненадолго замолчала, повергнув меня в смятение. – Как? Как вам удалось произвести перемещение себя, людей и даже лошадей? Телепортация – это пик магической науки. И людям подвластна очень и очень ограниченно…

Я замялась. Было немного страшно рассказывать, но иных версий не было.

– У меня был артефакт, – несмело проговорила я. – Телепортационный.

– Откуда он у вас? – осведомилась комиссар. Я взглянула на нее и увидела, что в глазах ее скорей интерес, чем строгость.

– Один товарищ достал, – уклончиво ответила я. Кольнуло холодом. А будет ли он мне товарищем после случившегося?..

– Где? – живо поинтересовалась комиссар. Но почему-то добавила. – Если не секрет.

Я тянула с ответом. И из-за всколыхнувшихся невеселых мыслей, и просто не знала, что сказать.

– Интересные у вас, конечно, товарищи, госпожа Янше, – наконец сказала комиссар, видимо, решив, что я намеренно отмалчиваюсь. – Ну‐у что ж, могу вас только поздравить с этим. В таком случае, госпожа Янше, сильно задерживать я вас не буду…

В ее глазах словно отразились какие-то несмелые догадки, но высказывать она не стала.

– А куда меня направят? – неуверенно проговорила я. Так странно, она ни слова не сказала о Придонье…

– Вы же хотели быть вольнонаемницей? Езжайте, госпожа вольнонаемница. Но помните, Гильдия мистиков оставляет за собой право привлекать своих специалистов к выполнению поручений. Тем более, талантливых и находчивых…

– Но я же провалила исследование! – не подумав, выпалила я.

– Провалили? – женщина рассмеялась. – Да нет, все нужное вы узнали. И даже спасли группу в критической ситуации.

Я осеклась и прикусила язык. Я почему-то думала о своей бездарной попытке исследовать обычаи драконьего народа. Делала ставку на его успех… А ведь Гильдия об этом даже не знает… хвала Небу.

– Вроде как, вы хотели на Побережье? – будто бы с тем же догадливо-тактичным взглядом проговорила комиссар. – Что ж, езжайте. Только… Будет поручение. Раз уж едете в ту сторону, захватите пакет до Дарпа. Он будет выдан вам завтра утром.

Она умолкла. Потом вопросительно взглянула на меня. Я, опомнившись, поблагодарила, поклонилась согласно уставу и вышла.

Я не верила своим ушам. Она и правда так сказала обо мне? Я же всегда была никчемной!

Сейчас, когда я реально ничего особенного не сделала, меня вдруг сочли достойной и даже талантливой… В голове билась нервная мысль, что это ошибка, какое-то недоразумение. Что я этого не заслуживаю. Странное чувство незаслуженной похвалы… А впрочем. Пусть будет. Зато меня наконец-то отпустили…

Хотя теперь я даже не была уверена, что мне это нужно.

Утром я явилась в отделение и получила пакет. Было сказано, что это не слишком срочно, поэтому гнать не обязательно, но и растягивать на полгода не стоит.

…Это было так нелепо. Проехать полстраны, будучи убежденной, что на Побережье я вряд ли когда-нибудь вернусь. И, доехав до столицы, быть туда отправленной.

***

Дарп встретил меня прохладно-солнечной погодой и соленым запахом моря. Приморская природа и правда еще плодоносила. Не врали.

Я нервничала. Не знала, как быть. Браслет жег руку под курткой.

Мне очень хотелось помириться с Конхстама́ри. Я переживала, что даже не пыталась извиниться перед ним. Словно и не я была виновата во всей этой заварушке. А ведь он к тому же был ранен. Ну а я вела себя так, словно мне плевать.

Мне было так стыдно теперь. Захочет ли он после всего этого со мной общаться?

Я коснулась браслета под рукавом. Что, если подождать пару дней в Дарпе, а потом пощелкать? Наверное, так я и сделаю.

Не заезжая в гостиницу, я направилась в отделение передать пакет.

В Дарпе я чувствовала себя неуютно. Мне все казалось… что меня узнают. Да, прошло почти два месяца. Другая прическа, другая одежда. Сильнее всего я боялась, что, имея пару слухов: о девушке, что прибыла в Дарп с одним, по его словам, должна была остаться на ночь, а едва он ушел, рванула в Э́рстхен; и о вертихвостке, обманувшей Ли́чи – люди сложат один плюс один и получат потрясающую легенду.

Я ловила ухом разговоры и жутко боялась услышать что-то подобное. Но подобного не звучало. Все больше какая-то бытовая или хозяйственная ерунда.

Как вдруг ухо поймало:

– Дзе́та!

Я резко обернулась. Длинная сережка хлестнула по щеке.

– Кондор?

Дракон стоял в нескольких ше́нах от меня; взгляд его был немного растерян. Повисло молчание, неуютное и нелепое. Мы оба искали друг друга, а теперь стояли, не зная, что сказать.

– К…как ты здесь? – неловко спросил он.

Мысли путались; в голове их был целый ворох, но я решительно не знала, какую для начала ухватить. И потому, не мудрствуя лукаво, я, бросив повод стригущей ушами лошади, бегом кинулась к Кондору, закричав:

– Прости меня!

Я сомкнула руки на груди дракона и практически повисла на нем.

– Пожалуйста, прости меня! Я как всегда все испортила! Я буду серьезнее, обещаю! Прости меня, прости!..

Кондор положил ладони на мою спину, обнимая, и очень тяжело вздохнул. А потом проговорил:

– Я не умею сердиться на тебя.

Я уткнулась носом в бархатистую материю его одеяния. Мы так и стояли посреди улицы, пока я осторожно не опустилась с мысков, ослабляя хватку, тогда и Кондор отпустил руки.

– Я… все-таки кое‐что достал для тебя. Смотри.

Вздохнув и глянув на меня с какой-то печальной мудростью, он достал из кармана небольшую коробочку, аккуратно выложил на ладонь ее содержимое и протянул мне каплю ясного голубого неба в хрустальном шарике.

Я ахнула. Но тотчас сокрушенно выдохнула и взглянула в глаза Кондору.

– За что?

– Несмотря на.

Я накрыла руку Кондора своей, постаравшись сжать его пальцы в неплотный кулак на стеклянном шарике, и горько покачала головой.

– Я не сдержала обещания. Я этого не заслуживаю.

Дракон внимательно посмотрел на меня. Мне почему-то даже стало неуютно под его взглядом. Он молча открыл коробочку и аккуратно опустил туда хрустальный шарик. А потом вложил мне в руки и со вздохом проговорил:

– Иногда мы делаем подарки дорогим людям не потому, что они сдержали обещание. А порой даже вопреки тому, что не сдержали.

Кондор чуть улыбнулся, как казалось, с тенью грусти. Я стояла, растерянно сжимая футляр. Отказать теперь было как-то нелепо и даже, возможно, грубо… Но я все еще считала себя недостойной.

– Он пока будет жить у тебя, – наконец проговорила я, сжав руку на футляре. – Я буду приезжать в гости и смотреть на него.

– Как скажешь, – с легкой усмешкой, кажется, уже почти не грустной, качнул головой Кондор. И, помолчав, добавил. – Но вот обещанный полет точно твой по праву.

Я улыбнулась, немного несмело, все еще не до конца веря, что наше примирение мне не снится.

– Я пока не придумала, куда.

– Ну, думай, – хмыкнул он. – Не год же мне у тебя должником быть.

Я рассмеялась его шутке. Неловкость и холод отступали, становилось все теплее.

– Ну что, – почти по-отечески потрепав меня по волосам, проговорил дракон. – Зайдешь на чай?

– Отчего бы не зайти, – усмехнулась я. – Надеюсь, на этот раз у тебя будут к нему вкусняшки, а не как тогда.

Кондор хмыкнул, качнул головой и бросил: “узнаю свою нахалку”. Стало совсем тепло. После пары месяцев молчания мне даже не верилось. И одновременно – безумно хотелось верить.

В то, что мы снова друзья и снова все будет по-прежнему – тепло и уютно. Однако в глубине души я все равно понимала: что-то прежним уже никогда не будет.

Шельду мы оставили в Дарпе, так было удобнее. И собрались лететь в сторону Долми́ра – у Кондора остались какие-то дела там.

По счастью, с коварной вертихвосткой, охмурившей Личи, меня не связали. Уверена, если бы сплетни выползли из Э́рстхена и дошли до Дарпа, где меня тогда видели с Кондором – это произошло бы неминуемо. И тень упала бы и на меня, и на него.

Странно. Уверена, Личи легко мог это сделать… Единственное, если бы сам этого хотел.

Мы покинули Дарп. Кондор начал расстегивать куртку. Обычно я старалась отвернуться, когда он раздевался, чтобы трансформироваться. Но в этот раз, напротив, подошла ближе. И с грустью посмотрела на его плечо. Рана почти зажила, оставив заметный шрам.

– Что поделать, друзья нередко оставляют нам что-нибудь на память, – негромко проговорил Кондор, поймав мой взгляд. – Иногда приятные подарки, а иногда – шрамы.

– Я бы хотела, чтобы от меня на память оставалось что-то хорошее.

– Ну, тут все зависит от тебя, – ответил он прохладно. И, чуть отстранившись, начал сворачивать вещи.

Я вздохнула и отвернулась. И, чтобы перевести тему, спросила:

– А тебе не холодно так раздеваться? Уже весьма прохладно даже здесь.

– Драконы – сыновья стихии огня. Я не успеваю замерзнуть.

Конхстама́ри трансформировался и привычно подсадил меня себе на спину. Я вновь поохала. В драконьей форме рана на плече тоже сохранялась. Осталась узкая полоска, не прикрытая чешуей, с деформированными чешуйками вокруг.

– Надеюсь, что они потом сменятся здоровыми, – флегматично ответил дракон на незаданный вопрос. Без осуждения. Но оттого мне было еще более неловко.

Я тоже надеялась. Но боялась, что шрам от меня все-таки останется насовсем.

– Что толку теперь об этом переживать. Делай выводы на будущее.

– Делаю, – вздохнула я.

Кондор сделал несколько шагов, едва заметно, самую малость прихрамывая на левую переднюю лапу – не знаю, заметила ли бы я это, не будучи осведомленной о ране – взлетел и направился к Долми́ру.

От уровня Эрстхена пришлось вернуться – я вспомнила про неотданный пакет документов.

Мы приземлились в пригороде Долмира. Отправились в сторону центра. Кондор заскочил в какую-то лавочку за краской, а еще кое-что прикупил на рынке. И мы уже собрались было прочь, как вдруг где-то за спиной раздалось:

– Дх’Орр!

Окрик был очень требовательный и серьезный; голос казался смутно знакомым. Я нервно подошла ближе к Кондору. Он же прохладно глядел в сторону говорящего.

Тот был примерно в двадцати шенах от нас, стремительно приближаясь. Черная с ультрамариновым декором одежда, золотой медальон печати на шее, черные в синеву волосы… И гримаса недовольства и злобы на лице, читающаяся, наверное, с соты1.

– Когда бы встретиться, – бросил Конхстамари, спокойно опустив руку мне на плечо и чуть прижав к себе. – Ю́хши мх’а́ррэ2, Сэфхи́нри.

– Ю́хши мх’а́ррэ, – недоброжелательно, явно нехотя выплюнул тот. После чего грубо поинтересовался. – Из-за чего сорвалась Зей? Что ее разгневало? Вы были с ней, ты наверняка знаешь!

– Ты все никак не успокоишься? – холодно и скучающе осведомился Кондор. Драконы, что оказались поблизости, явно обратили внимание на спор.

– Я задал вопрос!

– Мало ли, что может вывести из равновесия женщину? Ты прекрасно знаешь, что они могут вспыхнуть на ровном месте.

– Не заговаривай мне зубы. Я хочу знать, что именно ее разъярило. Она не сорвалась бы просто так…

– Ты плохо знаешь женщин? – осведомился Кондор почти с издевкой.

– Значит, не ответишь?

– Я уже ответил, Сэфхи́нри.

– Ну да! – прорычал Шейр. – Видимо, нам уже никогда не узнать правды. Лукавить без вранья – твой профессиональный навык!

Кондор вздохнул, видно, не имея желания и не видя резона спорить.

– Тогда ответь мне вот на что, – процедил Сэфхи́нри злобно. – Зачем ты помогал Личи?

Я вздрогнула. Конхстамари же лишь усмехнулся.

– А тебя это задело? Ты ведь так старался его прикончить, он так удачно под горячую лапу подвернулся… А я возьми да помешай.

Украдкой я оглядела лица окружающих. Драконы, как ни странно были бесстрастны.

– Не пудри мне мозги! Ты не должен был вмешиваться!..

– Ровно как и ты, – холодно отчеканил Кондор. – Но ты себе позволил. Решил неправомерно вершить чужую судьбу. Так почему было не вмешаться и третьей силе?

– Неправомерно? А по-моему этот я’шри́3 более чем заслужил! Из-за этого подонка…

– Он там ни при чем. Он сидел и не вмешивался. Битвы ему смотреть не запрещено.

– Змеенышу там нечего было ловить! Незачем и соваться было. Этот ублюдок второй раз срывает мне свадьбу!

– Давай смотреть правде в глаза, – спокойно, но безапелляционно оборвал его Кондор. – Дело не в Личи, не в битве и не во мне. Ты просто не нравишься Зей.

Лицо Шейра перекосило. Он хотел было, видно, ответить, но Конхстамари, уверенно положив мне руку на плечо и развернувшись, чтобы уходить, проговорил:

– А теперь прощай, Шейр, мне пора.

Тот лишь что-то недоброе бросил на драконьем.

Мне было очень неуютно и страшно. Как же не хотелось быть причиной проблем!

Как тогда, на обсуждении судьбы ра́йчи4, я не могла понять эмоций драконов. Некоторые коротко и негромко обменялись буквально парой реплик с соседом. Но обсуждений не было. Все были преимущественно бесстрастны, даже холодны. Хотя кое-кто неодобрительно качал головой, или, наоборот, согласно кивал. Но кому это было адресовано, я не понимала.

Один из драконов, длинноволосый блондин с узким лицом и загнутыми без разветвлений рогами, что стоял неподалеку от Шейра, проговорил недоброжелательно и даже немного надменно:

– Можешь, конечно, сказать, что не мое дело, Сэф, но, по-моему, тебе стоило бы научиться принимать поражения.

– Ты прав – это не твое дело, – холодно огрызнулся Сэфхи́нри. После чего, помолчав, едко бросил. – Хотя ты, вижу, по части поражений мастер. Должно быть, это очень обидно – хранить границу женской территории неподалеку от Зей, но проигрывать битвы за нее.

– Не так обидно, как победить в битве, но быть ею отвергнутым! – зло бросил блондин.

Конхстамари, что сначала не подавал виду, что слушает, сбавил шаг и оглянулся, чуть напряженно посмотрев в сторону спорящих. Однако после пары недружелюбных реплик конфликт затих сам собою. Кондор выдохнул и продолжил путь.

– У тебя теперь будут проблемы? – помолчав, виновато спросила я.

Конхстамари вздохнул.

– Нет, не будет. Это мое личное дело, в конце концов. Помогать или не помогать Личи. Заноза это только для Сэфа. А для остальных – я вообще сделал это лишь в противодействие ему.

– Извини, что… так вышло, – замявшись, проговорила я.

Конхстамари промолчал.

***

Вечер мы провели в замке. Кондор, узнав, что меня по приезду в столицу торжественно отправили обратно, усмехнулся и сказал, какая же я непутевая. Но видно, что он был рад меня видеть.

А наутро мы собрались слетать до Камней и дальше, просто полюбоваться видами. Мы давно не летали, и я так соскучилась по этому ощущению…

Хотя воздух был уже совсем не такой теплый, как летом, и ветер из приятного освежающего превратился в пронизывающий. Он царапал лицо и руки, забирался под куртку и холодил грудь. Но ради неба я все была готова стерпеть.

– Мы с тобой сделаем большой круг, почти коснемся крылом границы их вод.

Я кивнула, не особо понимая, чьих, но решив не переспрашивать – потом увижу и так. Вместо этого уточнила:

– Коснемся крылом?

Кондор фыркнул, что в драконьей форме, вероятно, означало усмешку.

– Это фигурально. Значит, пройдем очень близко.

Я кивнула.

После не очень долгого полета нам показался живописный остров. Чем ближе мы подлетали, тем красивее он становился. Островок украшали сады, озера, небольшие водопады и… замок.

– Это владения Сатенхэ́я Мьерр’Лнэ́, – начал Кондор. Я же с пробежавшим по спине холодком узнала место. – Он приграничный, вскоре после его острова начинаются воды женщин.

– Воды? Но мне казалось, воды не ваши…

– Да, в отличие от границы мужских домов, в женские владения входят воды, – ответил Кондор. А потом, после недолгого молчания, поинтересовался. – Здесь вы были?

Я ждала и боялась этого вопроса, но он все равно застал меня врасплох. Едва поняв, о чем он, я похолодела. И попыталась распознать эмоции, что звучали в голосе друга. Но тот будто бы был нейтрален, а в драконьей форме все слова звучали напряженно и грубо, что еще больше осложняло дело. В любом случае, отрицать было бессмысленно, поэтому я покаянно вздохнула.

– Здесь.

– Безумцы, – фыркнув, отозвался Кондор. – И вас не прогнали?

– Прогоняли. Но… мы сидели в воде, на мелководье.

– Так вот откуда ты знаешь про границы, – чуть прищурился дракон. Но тему развивать не стал.

Не долетая до острова примерно три четвертых соты, мы по широкой дуге повернули назад.

– Кондор… – несмело проговорила я, все думая, как бы подобрать слова. Было неловко просить, но мне так этого не хватало… – А может быть… полетаем, как тогда?

Я замерла, ожидая реакции дракона. Я боялась, что он откажет или выскажет мне: только помирились, и на тебе – сразу “покатай”.

Но Кондор, помолчав, лишь усмехнулся. И взмахнув широкими крыльями, стал набирать высоту. А я в предвкушении поудобнее устроилась на драконьей спине, ухватилась покрепче.

Кондор замер в высшей точке. Я с нетерпением ждала, что вот сейчас он сорвется вниз, и… Вот сейчас… сейчас…

– А это еще что за …? – изменившимся голосом произнес дракон. Встрепенувшись и подняв голову, я увидела, как он напряженно всматривается куда-то вдаль.

На северо-востоке, почти у горизонта, виднелся корабль.

– Куда ж их черти несут? – рыкнул Кондор, разворачиваясь и спешно направляясь туда. Вздохнув с легким разочарованием, я уселась по-обычному, с интересом глядя вдаль, на маленькую щепочку корабля.

Достигли мы его достаточно быстро. Еще на середине пути стало заметно, что у корабля кружит еще один дракон. Он был песчаного цвета, с изогнутыми рогами. Что-то в его облике показалось мне смутно знакомым. Когда мы уже подлетали, он, довернув очередной виток, отделился от корабля и приблизился к Кондору.

– Сатенхэй?.. – начал было Конхстамари.

– Ты видишь это?! – яростно вопросил кружащий над кораблем дракон.

– У меня такие же глаза, как у тебя, – ответил Кондор. Потом, помолчав, добавил. – Ты сообщил им, что они нарушают границу?

– Разумеется! Они делают вид, что не понимают.

Кондор напряженно сдвинул брови, тоже начав описывать круг над кораблем, внимательно его разглядывая. Сатенхэй же пробурчал себе едва ли не под нос: “Хорошо, что ты теперь этим займешься, это в твоей компетенции…”

Кондор попытался окликнуть людей и нелюдей на палубе, и, когда их внимание было привлечено, требовательно на общем проговорил:

– Господа! Вы нарушаете границу. Перед вами заповедные воды территории драконьего народа. Разворачивайте корабль, туда нет пути.

Реакция моряков на корабле не была понятна. Они что-то кричали, вроде и не воинственно, но курс менять не спешили. Однако среди них немало было военных, да и корабль быль вооружен.

Кондор, покружив над судном, еще пару раз что-то требовательно крикнул. Однако то продолжало упрямо идти вперед. Тогда Конхстамари приблизился к кружащему рядом дракону.

– Перекрикиваться – пустая трата времени, – напряженно проговорил он. – Для нормальных переговоров надо спуститься…

– Я пас! Они вооружены. Я не намерен рисковать жизнью!

Конхстамари, напряженно поморщившись, качнул головой.

– Ты уверен, что это стоит риска? – быстро проговорил песчаный.

– Мы должны попытаться.

– Но… – попытался он вставить, но Кондор голосом остановил его.

– Если что случится, ты в ответе за мою чайку! – не дав мне опомниться, дракон аккуратно сгреб меня в охапку, и, пройдя впритирочку над спиной Сатенхэя, пересадил меня на него. – Передашь Ха́ру, он все знает.

– Кондор, постой, Кондор, – взволнованно закричала я, кинувшись было за ним.

– Да тише ты, не дергайся! Упадешь – ловить не буду, – недовольно рыкнул песчаный, на всякий случай преградив дорогу крылом, поднятым в удачно пришедшимся на этот момент взмахе.

Кондор отделился и осторожно пошел вниз по широкой окружности; Сатенхэй, что прежде висел в одном месте, принялся кружить над кораблем, почти не взмахивая крыльями.

– Знаешь, что самое обидное? – недобро проговорил он, выпустив ноздрями дым. – Что нам приходится рисковать жизнью из-за этих придурков, тогда как мы можем с легкостью спалить их за секунды. Или попросту потопить за попытку нарушения границы… И всего через десять сот у нас будет полное право так сделать!

– Мы должны попытаться решить малой кровью.

– Желательно, чтобы не твоей, – напряженно хмурясь, проговорил Сатенхэй. И после краткой паузы добавил. – Если тебя ранят или попытаются, сразу ныряй.

– Понял, – отозвался Кондор, еще сильнее отдаляясь от нас. И, почти касаясь мачт судна, что-то прокричал людям, что уже стояли, ощетинившись копьями и мечами, а потом… буквально на лету трансформировался и опустился на палубу. Кружащий в воздухе дракон ощутимо напрягся; его напряжение передавалось даже мне. Он снова шумно выдохнул, выпустив дым.

Едва приземлившись, Конхстамари поднял руки ладонями вперед, демонстрируя мирные намерения. И что-то проговорил. Не на общем – видимо, искал родной язык пришельцев. Странно… смешанный экипаж должен был бы говорить на общем. Впрочем, кто их знает, все местечковые диалекты.

Сатенхэй пристально вглядывался в каждый их жест. Как ни странно, люди под действием миролюбивого тона Кондора опустили оружие. Начались переговоры. Однако парящий в небе песчаный все равно ни на секунду не сводил с них глаз.

Судно замедлило ход. Около получаса прошли в гнетущем кружении над ним, после чего корабль начал поворачивать. Кондор стоял рядом с рулевым, словно не вполне доверяя.

Но корабль, развернувшись, уходил. Точнее, видимо, обходил заповедную зону. Драконы продолжали вести пришельцев, будто опасаясь, что стоит их оставить, они вновь ломанутся в воды орраа́йнэ’ах: Конхстамари на корабле, Сатенхэй со мной – в небе. Когда судно отдалилось достаточно, Кондор покинул палубу, взлетел в человеческой форме, трансформировался в воздухе и перехватил меня. Еще некоторое время драконы следили за кораблем. А потом вдали нарисовался еще один драконий силуэт.

– Он их видит, – после недолгого приглядывания и каких-то воздушных маневров изрек Сатенхэй. – Я скажу ему и другим, чтобы особо блюли границы…

Конхстамари молча кивнул. И драконы разделились. Песчаный полетел следом за судном, мы же развернулись назад.

– Да уж. Не вышел у нас с тобой толком полет… – проговорил Кондор, обернувшись и всмотревшись вдаль.

– Кто это? – поинтересовалась я.

– Я не знаю… – со вздохом ответил дракон.

***

Следующие несколько дней прошли скомкано.

“Надо собирать Совет”, говорил Кондор. Какой-то странный неизвестный корабль пытался нарушить границу драконьей территории, причем пытался настырно. Людское местное правительство развело руками – корабль со странным названием “Багряный хейса́р” неведом на Побережье, не числится в реестре.

“Совет”, по объяснению Конхстамари, выходил неким управляюще-законодательным органом драконьего народа.

– И кто в него входит? Ты?

– Я, – Конхстамари усмехнулся. – И все совершеннолетние члены нашего общества. Все взрослые сыновья драконьего народа, – он замолчал было, но, подумав, добавил. – За исключением Личи. Если речь про Общий Совет. Не про Старший.

– А Старший?

– В Старшем только главы родов.

Я кивнула. Интересно было бы взглянуть на Совет. Однако проситься я не решилась.

Конхстамари отсутствовал почти целый день. А, вернувшись, объявил, что нужно также уведомить об этом женщин, и потому завтра они с Хару улетают к ним.

Вернулся он через день, взволнованный и озабоченный.

– Шайна́р изъявила желание явиться лично для разбирательства.

– Что в этом плохого? – спросила я.

Конхстамари очень выразительно посмотрел на меня.

– Дзета, она женщина. Она… Ты понимаешь ведь.

Вспомнив все ведомое мне о дракайнах, я кивнула.

– Это особый регламент, – между тем продолжил Кондор. – Орраа́йнэ, в случае необходимости появиться на Большой Земле, обязательно сопровождают двое мужчин. Потому что, если что-то пойдет не так… одному с ней просто будет не совладать. Хоть Шайнар и не такая взрывная, это все равно риск. Надо полагать, мы с Хару будем сопровождать ее. Завтра нужно утвердить это на Совете…

…Кондор вернулся с тенью холода и напряжения на лице. Здесь, в стенах родного дома, он, вероятно, и не пытался это скрыть. Хотя сначала не хотел говорить, после, видимо, решил, что мне можно.

– С инициативы Сэфхинри, Ха́ру в составе сопровождения заменили на него. Он выдвинул себя вместо Хару, якобы, мы слишком много на себя берем. И Совет поддержал его с некоторым перевесом голосов.

Я, вздохнув, покачала головой. Встреча с Сэфом мне совершенно не улыбалась.

– Ты не хочешь… быть с ним в команде?

Кондор чуть качнул головой.

– Не в том дело. Мое отношение тут играет последнюю роль, – дракон вздохнул, прикрыв глаза. – Он в этом плох. Слишком резок, слишком самоуверен… Переговоры не его, а уж это… Но… – Конхстамари выразительно поднял брови, – решение Совета есть решение Совета.

***

Я сидела на песчаном берегу и ждала. Дикий Эрстхенский пляж был совершенно пустынен.

Два драконьих силуэта появились в небе ближе к закату. Порыжевшее солнце отчаянно мешало смотреть, однако я все равно заметила их издали.

Мне было не обязательно присутствовать. Но Кондор сказал, что можно. Могла ли преминуть такой возможностью? Тем более, кто бы тогда караулил вещи?

Оба дракона приземлились на берегу, почти у кромки воды. Сэф трансформировался первым и поспешно подошел к Конхстамари. Тот опустил крыло.

И по нему скользнула вниз женщина, лишь в самом конце приняв вежливо поданную руку иссиня-черного.

Только когда она ступила на песок, я в полной мере осознала, какая она большая. Сэфа, этого здорового мужика, она была выше на целую голову, при немногим менее массивных плечах и куда более широких, чем у мужчины, бедрах. Мне тотчас вспомнилась Зей.

Однако гостья казалась поизящнее той. Лицо поуже, шея тоньше и длинней. Женщина с интересом оглядывалась, сияя белозубой улыбкой. Ее огненно-рыжие волосы, разметанные ветром, ложились огромными волнами. Тонкие брови немного темнее волос были чуть опущены, придавая лицу необычное весело-хулиганистое выражение. Щеки и нос были слегка сбрызнуты веснушками.

В глазах женщины блестели шкодливые искорки и почти детский восторг.

– Небеса, тыщу лет тут не была! – весело проговорила она, нетерпеливо крутя головой. Изогнутые рога угрожающе поблескивали в свете закатного солнца. На них, казалось, без труда можно кого-нибудь насадить.

Она оттолкнула руку Сэфа и сделала несколько шагов по песку. К тому времени Конхстамари уже трансформировался. Подойдя к Сэфхинри, он приблизился к самому его уху и что-то проговорил; Сэф тряхнул головой и, судя по выражению лица, тихо огрызнулся.

Орраайнэ тем временем прошла дальше по песку и, передернув крыльями, уронила с плеч накидку без прорезей, которой укрывала спину. Кондор тотчас кинулся к ней и, когда дракайна еще только повернулась взглянуть на потерю, уже услужливо поднял и протянул женщине. Губы Шайнар тотчас растянулись в широкой улыбке и она, тепло поблагодарив, приняла накидку и накинула на одно плечо.

На лице Сэфа отразилось презрительно-недоброжелательное выражение.

Кроме накидки сверху на дракайне ничего не было. Ее широкая, рельефная от мускулов грудь была открыта. Бедра же охватывала не то необычная юбка с большим разрезом, не то просто повязанный кусок материи.

Ее пытливый взгляд, что все скользил по окрестностям, остановился на мне. Я напряглась. На лице дракайны же мелькнула ехидная усмешка.

– А это что еще за зверюшка? – задорно вопросила она, подойдя и уперевшись руками в колени. Я вспыхнула и тотчас хотела возмутиться, но женщина продолжила. – Ре́лла5 Дх’Орр?

– Тщайг6 Янше! – угрюмо ответила я.

– Да? – орраайнэ хохотнула. – А я бы на твоем месте не поправляла!

– Вот вы на своем месте и идите! – фыркнула я.

Женщина вновь рассмеялась, и это злило меня еще больше.

– Партия хорошая, но нет, уволь, одного мне мало! – она нахально потрепала меня по волосам, взлохматив их. Я раздраженно попыталась отбросить ее руку, но женщина сама отдернула ее, вновь расхохотавшись.

– Какая кусачая, вы посмотрите! Я буду звать тебя Злая Собака! Слышала, Ачж’хэ Бай?

Я зарычала, раздражаясь еще больше. Но натолкнулась на взгляд теплый и будто бы извиняющийся.

– Такая милашка! – между тем сказала женщина, повернувшись к Конхстамари. – А можно я заберу ее себе в гнездо? Ладно-ладно, не смотри на меня так, – дракайна рассмеялась. – Шутка это!

Я поспешила отойти подальше.

– А что старик Ротхэс? Жив еще? – Шайнар вопросительно взглянула на Конхстамари, и тот качнул головой. – Эх… Хороший он. Он был моим первым мужчиной. Ну, точнее, одним из семерых первых… – она самодовольно усмехнулась. – Ему все-таки удалось оставить наследника?

– Да.

– Нет, – ответили одновременно Кондор и Сэф соответственно, затем переглянулись. Орраайнэ выразительно приподняла бровь.

– Он… – начал было Кондор.

– …не наследник. Он выродок недобитый, – перебил Сэф. – Ему Зей изувечила крыло, он не летает.

Лицо Шайнар из заинтересованного быстро сделалось прохладно-разочарованным, с налетом более презрения, чем жалости.

– А-а, так это он обидел малышку Зей? Жаль, жаль… А я надеялась, батю подменит…

– Да, это он сорвал ее свадьбу, – едва дав женщине договорить, продолжил Сэф. – Причем уже дважды.

– Дважды? – помолчав, скептически осведомилась Шайнар. – Как такое возможно? Если он не летает?

Сэфхинри замялся.

– Летает он, – холодно заметил Кондор. – С трудом, но летает.

– Ходят слухи, что ему помогают, – выразительно проговорил иссиня-черный, едва не всем телом повернувшись к Конхстамари. Однако женщина на них уже не смотрела, и воспользовавшись этим, Кондор сделал Сэфу угрожающий жест, что-то активно показывая лицом. Шейр же опять бессловесно огрызнулся.

– А как там мой Серединка-на-Половинку? – Шайнар повернулась к Кондору, тепло улыбнувшись.

Дракон тоже чуть улыбнулся в ответ.

– Живет и здравствует. Что ему сделается. Насколько мне известно, помогает младшему с постройкой.

Лицо женщины еще сильней потеплело.

– Как ты его назвал?

– Шай-Лэ́йнши.

– Как мило! “Огонь Небес”?.. Дх’Орр! – в глазах женщины вдруг зажглись шкодливые искорки. – Интере-е-есно… – ее тон сделался картинно-любопытным, – а что вкладывал твой отец в твое имя?

– Значение моего имени вам известно, – подчеркнуто нейтрально ответил Конхстамари, прикрыв глаза.

– Хе-хе… Я о том, что он имел в виду, упомянув в имени сына “копье”.

– Канстэ стоит рассматривать, скорее, как “стрела”, – прохладно ответил Кондор, мельком чуть опасливо взглянув на меня.

– Не надо, эти значения равноправны! – рассмеялась женщина. – “Канстэ” зовут любое оружие в виде палки, закованной в острое железо, которую можно пустить по врага…

– Будь по-вашему, – нейтрально согласился Конхстамари. – Мой отец подразумевал в моем имени Солнце и оружие.

– А в переносном?.. – полувопросительно начала Шайнар.

– В переносном смысле это означает “Солнечный луч”, – отрезал Кондор и, улыбнувшись, с напускной строгостью проговорил. – Уймите свои фантазии, орраайнэ.

Та рассмеялась и, отвернувшись, подошла к берегу.

– Это правильно. Ты действительно как Луч Солнца в темном королевстве.

Дракон, улыбнувшись, пожал плечами и подошел к вещам.

– Орраайнэ Шайнар, нам пора одеваться и идти.

– Полно, тебе и так хорошо! – нахально ответила дракайна, воодушевленно глядя на море. Кондор, усмехнувшись, качнул головой.

Я, покосившись на женщину, подошла к дракону поближе.

– Не замерзла тут без нас? – поинтересовался он, доставая из своей сумки одежду.

– Да будет, – отмахнулась я. – Ваши зимы с нашими не сравнятся…

– А ты ей понравилась. Молодец.

– Надо же…

– Хоть и ходишь ты по грани. Старайся все же, пожалуйста, не щетиниться… Ссориться с женщиной – худшая затея. Однако все равно ты ей нравишься, это видно.

– Но не так, как ты, – усмехнулась я.

Конхстамари чуть улыбнулся, застегивая одеяние. Но какое-то напряжение в его лице все еще чувствовалось.

– Я переживаю из-за Сэфа, – не оборачиваясь на упомянутого, сказал Конхстамари. – Сколько я с ним ни говорил, по лицу видно, свое гнуть хочет… Как бы не вышло из этого чего.

– А что такое? – я украдкой оглянулась. Сэф стоял рядом с женщиной, и они вроде бы о чем-то говорили.

– Не надо женщину раздражать. Она очень сильная, и если она пойдет в разнос… Помнишь, я говорил, что нужно двое сопровождающих? Одному с ней просто не сладить. А нам ее по человеческому городу вести. Нельзя, чтобы что-то пошло не та…

Разговор наш оборвал резкий гневный вскрик Шайнар. Когда мы обернулись, она уже резко толкнула Сэфа, и тот полетел на землю. Орраайнэ, что-то негодующе крича на драконьем, несколько раз ударила мужчину, сильно и со злобой, но лишь ладонью наотмашь.

Уже при очередном ударе рядом был Кондор, миролюбивым жестом и добрым словом пытаясь ее успокоить.

– Убирайся, видеть тебя не хочу! Прочь! И на свадьбу мою не суйся, змееныш!

Сэф прикрывал голову, не смея поднимать руку на женщину.

– Орраайнэ, прошу вас! – тихо и успокоительно проговорил Конхстамари, и дракайна, гневно рыкнув, перестала замахиваться. Сэфхинри осторожно опустил руки.

– Я сказала, прочь!

– Сэф!.. – тихо протянул Кондор.

Иссиня-черный попытался возмутиться:

– Я ничего такого и не сказал!..

– С каких пор мое слово перестало быть законом? – тихо и страшно пророкотала Шайнар.

– Ваше слово – всегда закон, орраайнэ! – с поклоном ответил Кондор. И искоса взглянул на Сэфа. Лицо того еще сильней исказила злоба, и он, саданув кулаком по песку, резко поднялся, и трансформировался.

– Сэф, пожалуйста, пришли кого-нибудь… – тихо, в сторону попросил Конхстамари, пока “напарник” не улетел. Но тот сделал вид, что не услышал. Тем же временем Кондор уже обращался к женщине. – Орраайнэ, прошу простить…

– У вас же был хороший мальчик Хару! – не дослушивая, рявкнула дракайна. – Почему вы его заменили?!

– Это было решение Совета, – сокрушенно простонал Кондор, прикрыв глаза и сдвинув брови.

– Засунь палку в зад этому Совету! И скажи, что от меня!

– Орраайнэ… – проговорил дракон встревоженно. – Позвольте считать это шуткой, а не руководством к действию…

– Хм… – губы Шайнар тронула чуть заметная ехидная улыбка. – Ну, я подумаю, – протянула она кокетливо.

Конхстамари выдохнул и ответил ей легким поклоном. Потом обернулся на удаляющегося Сэфа и, сложив руки, крикнул ему вслед.

– Сэф, пожалуйста, пришли Хару!..

Никакой реакции от улетающего не последовало. Слышал ли он и готов ли был выполнить, оставалось загадкой.

– Ну что? – между тем сказала Шайнар, глядя на пологий подъем берега. – Мы идем? Мне тут надоело.

– Подожди немного, Шайнар, – проговорил Кондор озабоченно. – Я могу послать за Хару, мы дождемся его…

– Я не хочу ждать! Я прибыла сюда не для того, чтобы сидеть здесь у берега и кого-то там ждать. Значит, идем вдвоем!

– Орраайнэ, по регламенту сопровождать вас по человеческой территории могут только двое…

– Ну найди кого-нибудь второго!

Кондор страдальчески поморщился. Проблемы бы не было, будь мы в Долмире, а не в Эрстхене. Но отдел, в котором должно было обсуждаться и рассматриваться дело, находился там… А поймать кого-то в Эрстхене было бы большой удачей.

– Здесь никого из тех, кто мог бы… Я могу привлечь кого-нибудь из Долмира, но придется немного подождать.

– Сколько?

– Пару часов, не бо…

– Ты издеваешься надо мной, Дх’Орр?! Два часа сидеть на берегу я могла и у себя дома! Раз я на Большой Земле, я хочу гулять по ее городу! Идем так!

– Но это небезопасно, орраайнэ…

– Дх’Орр, – пророкотала женщина, – не гневи меня!

– Хорошо, орраайнэ Шайнар, – со вздохом согласился дракон.

Кондор глянул на меня, будто бы обдумывая еще какую-то мысль. Но сам себе качнул головой.

Обосновывая сезоном и местной культурой, он все-таки убедил женщину одеться по Побережной моде. Пока она одевалась, я подошла ближе и начала:

– Может быть, мне попробовать за кем-нибудь?..

– Нет, – отрезал Кондор. – Будь рядом. Если что, мне нужна хотя бы ты, я не могу тебя отсылать. Понадеемся все же на то, что Сэф передаст Хару… – судя по выражению лица, особо Конхстамари не надеялся.

Дракон взглянул на гостью, потом кивнул идти.

– Только, орраайнэ, прошу… С нами нет третьего дракона, как должно. Ведите себя так, чтобы к вам не было претензий.

– Ладно, – просто ответила она, играя веером.

Пока мы с орраайнэ направились к подъему с пляжа, Кондор подошел к вещам, покачал головой – Сэф, улетая, бросил свою сумку – и закинул сумки себе на плечо.

Наша дорога по городу была спокойна. Шайнар с интересом разглядывала человеческий город, удивляясь, как все изменилось с того раза, когда она последний раз была на континенте.

Я торопливо шагала по камням Эрстхенских мостовых. Мне было очень неуютно здесь; я все оглядывалась, боясь поймать косой взгляд или увидеть кого-то знакомого. Особенно…

Меня отвлек оклик Шайнар, шагающей рядом.

– На, держи, – бросила она, дав мне веер.

– Мне им помахать? – растерянно уточнила я.

– Ну, помаши, если не лень, – со смехом ответила женщина, широким шагом уходя вперед. И, пройдя шагов десять, вдруг остановилась, радостно вскрикнув и всей рукой указывая влево.

– Смотрите! Что это?!

Я поглядела туда, куда она показывала. Там был небольшой скверик, между деревьями виднелись фонтанчики.

Я хотела было ответить, но, кажется, женщина не очень в этом нуждалась.

– Подумать только! Они приручили воду, заставив ее танцевать. Не думала, что они так скоро до этого додумаются. До чего ж давно я была на Большой Земле!

Шайнар скинула куртку, отдав ее Конхстамари, и пробежалась по плиткам. Фонтанчики брызнули, и дракайна радостно вскрикнула уворачиваясь.

Кондор улыбнулся.

– Нам повезло. Обычно к этому времени их уже отключают на зиму. Видать, оставили потому, что осень теплая. Возможно, их выключат уже на днях…

– Это они меня ждали! – радостно ответила женщина.

Я задумчиво подошла ближе. С одной стороны, я разделяла озорное настроение гостьи, с другой – казалось, это малость несолидно…

Размышления мои прекратила Шайнар, звонко крикнув:

– Эй, Ачж’хэ Бай, иди сюда! Что стоишь, как неродная?

Я пару раз пробежала рядом с дракайной и отошла, решив, что эта забава летом несравнено приятнее. А Шайнар продолжала с радостным визгом носиться по площади. Она совершенно не скрывала эмоции и не рисовалась, это было очень мило.

Женщина вдруг замерла, а потом осторожно, крадучись, двинулась куда-то в сторону аллеи. Там оказалась пара, мужчина и молодая женщина, что явно ждала ребенка.

– Шайнар, постой! Не надо, – Кондор поспешно бросился к ней и, нагнав, остановил, взяв под руку. – Не подходи.

Пара опасливо замерла.

– Да не держи меня… – пробормотала дракайна, освобождая руку. – Я только хочу посмотреть.

Она двинулась к беременной женщине.

– Шайнар, это бестактно! Пожалуйста, простите, – обратился он уже к парочке.

Дракайна остановилась, глядя на людей. Парень чуть расслабился, его поза перестала быть столь напряженной. А девушка улыбнулась и сказала:

– Все хорошо, не стоит… Мы не против.

Орраайнэ тоже улыбнулась и осторожно подошла к девушке.

– Ого, подумать только… Ребенок развивается прямо внутри! Это жутко и трепетно одновременно… – Шайнар присела на корточки перед женщиной, глядя внимательным взглядом на ее живот. – Я давно не бывала здесь, давно не видела человеческих матерей в ожидании. И никогда – не рассматривала их так близко.

Она замолчала. Женщина с мужем уже были спокойны, Кондор тоже выдохнул.

– Можно, я?.. – дракайна вопросительно взглянула на девушку, подняв ладонь. Та, подумав, кивнула. Орраайнэ протянула руку и осторожно, словно боязливо, коснулась ладонью животика девушки. И замерла, чуть дыша.

– Что ты думаешь об этом, Дх'Орр? – после долгого молчания проговорила Шайнар.

– Я… – сжав зубы, проговорил Кондор, – воздержусь от комментариев.

Женщина тихо рассмеялась.

– Небо! – Шайнар вдруг отдернула руку и чуть подалась назад. – Он шевелится! Немыслимо… Это, наверное, безумно неприятно?

– Вовсе нет, – смеясь, ответила молодая женщина. – К этому привыкаешь. Наоборот, знаешь, что каждое движение – это шевелится твоя крошка… Это большая радость.

Шайнар поднялась, продолжая задумчиво глядеть на девушку.

– Да-а. У вас все иначе, но я могу понять. Я тоже была матерью, мне ведома эта любовь, – она улыбнулась и отошла к нам. Пара продолжила свой путь. – Да… Пройдет еще пара-тройка лет, как и мне ударит в голову кровь, и я созову свадьбу… Но не сейчас. Сейчас я хочу наслаждаться свободой.

Она кивнула, и мы двинулись дальше.

– Хорошо, что я сейчас никого не ращу, иначе я не выбралась бы сюда…

– Получается, вы недавно изгнали детей? – уточнила я. Но женщина качнула головой.

– Я изгоняю своих спиногрызов раньше.

– Почему?

– А чего тянуть-то? В сорок с небольшим они уже вполне готовы к этому. А я имею больше времени на себя до новой Свадьбы… Да, не удивляйся, другие дочери драконьего народа так не делают, – самодовольно ухмыльнулась она.

Я украдкой с вопросом посмотрела на Кондора, и его взгляд подтвердил сказанное женщиной.

Мы неспешно гуляли по городу еще чуть больше часа. Потом направились в отделение. Если честно, я была удивлена, что разбирательство назначили на такой поздний час. Я проводила их, но в само отделение меня не пустили. Для дела я была не нужна. Кондор вроде как хотел попросить меня оставить, но сильно настаивать не стал.

Стоять рядом со зданием необходимости не было. Я решила прогуляться по городу. Если что, Конхстамари меня найдет без труда.

Вечерний Эрстхен был красив. Я бесцельно прошла по улочкам и случайно вышла к площади с немного непривычной стороны. Сначала я хотела сразу развернуться, но, окинув пространство взглядом, никого не заметила.

Я осторожно, едва ли не крадучись, прошла несколько шагов, осматривая площадь. И думала уже расслабиться, как ощутила взгляд в спину.

– Давно не заезжала… – окликнули сзади.

Я обернулась. Звуков этого голоса я ждала и боялась, все внутри сжало холодом.

– Мне очень жаль… – практически простонала я.

Он стоял, прислонившись спиной к стене. Золотые волосы волнами лежали на плечах. Он был в бежевом теплом пальто и неизменном плаще, таком же темном, как и летом, только зимнем, утепленном. Только без лотка. Рога привычно скрывала черная шапка. Он стоял в тени, и выражение лица сложно было разглядеть.

– Пожалуйста, прости, – с чувством проговорила я. – Мне правда, правда жаль, что втянула тебя во все это!.. Я не желала тебе зла, клянусь! Я… я ненадолго здесь, я совсем скоро уеду. Не сердись…

Личи будто бы качнул головой, отделившись от стены, и прошел пару шагов в моем направлении, выходя на свет. И мне даже казалось, что в его взгляде не было злобы.

– По-хорошему, мне следовало бы поблагодарить тебя, – проговорил он спокойно. – Есть шанс, что на этот раз ровно срастётся, – он сделал чуть заметное движение крылом, только левым, видимо не желая беспокоить раненое.

Воцарилось молчание.

– Уметь благодарить за боль – это сильно.

– Жизнь учит видеть во всем хорошее, – невесело усмехнулся дракон. Помолчал немного, потом добавил. – Мне хотя бы наконец-то хватило мозгов заняться им всерьез. Может и… разрыв частично затянется, хотя бы на чуточку…

– Это было бы чудесно, – проговорила я.

– Сальх выковал спицы и скобы, чтобы зафиксировать. Было тяжело и больно поначалу, а сейчас уже вроде как привык.

Я кивнула.

– Конх… Орра́ Дх'Орр очень на меня зол? – после недолгого молчания неуверенно поинтересовался Личи.

Я растерялась.

– Я не… не знаю. Мне кажется, не должен. Он, наверное, уже должен был остыть… Ты с ним не сталкивался?

– Я его избегал. А на тебя он не сердится?

– Видимо, не очень, – вздохнула я. Ведь я явно заслуживала больше зла…

Личи нахмурился, поглядев вдаль.

– Конхстамари прав, чертовски прав. План с самого начала был провальным. Даже хорошо, что, все сорвалось почти сразу.

Я опустила глаза, не зная, что сказать.

– И прости, наверное, что… Что хотел использовать тебя, – он прикрыл глаза. – Я слишком хотел мести.

Вновь наступила тишина.

– Ты ведь никогда не просил о… об этом никого из города? – неуверенно начала я.

– Нет. Как, по-твоему, на меня бы посмотрели, если бы я хоть раз попросил бы в плату крови? Надо быть идиотом, чтобы так копать под себя в родном городе…

– Почему ты не просил Ше́нлеров?

– Потому что они мне дороги, – зло процедил Личи, с вызовом глядя мне в глаза. – Тем более, они бы… Они бы не одобрили план.

Я, помолчав, чуть сдвинула брови.

– А мной ты готов был пожертвовать?

– Да, – жестко ответил Личи, глядя мне в глаза. – А кто ты мне?

Я умолкла, хмурясь. И вновь повисло тягостное молчание. Потом его нарушил Личин вздох.

– Так тоже нельзя. Я понимаю. Это низко и неправильно… Забудь. Сорвалось и сорвалось. И спасибо судьбе.

Я тоже вздохнула. Что сказать, я не знала. Боялась какой-нибудь неловкой фразой задеть больную тему. Наконец я все-таки ответила нейтральное "Ну да, что боги не делают, все к лучшему".

– Не переживай, не первый раз. Все мои планы провальные. Бориска не доверяет мне даже месячный план ведения дела! – бросил Личи. – О чем речь?

Я неуверенно усмехнулась. Тон его был слишком веселым.

– А тебе очень хочется?

– Вот еще, на кой мне лишняя работа, – ответил он насмешливо. – Конхстамари там тебя не хватится?

– Не должен, – проговорила я, обернувшись, – Он занят. Он в отделении суда с Шайнар.

– Так это не россказни? Орраайнэ в городе? – подняв брови, вскинулся дракон. – Я думал, врут… А что стряслось?

– Я… я не знаю, можно ли…

– Ладно, лучше не говори. А кто с ним еще?

– Только они двое.

– Да ладно, так ведь нельзя! – воскликнул Личи. – Двое же должны быть. Если…

– Был еще Сэф, но он прогневал Шайнар, и она прогнала его… – поспешно сказала я, словно оправдываясь. Хотя за что было оправдываться мне?

– Понятно, – проговорил Личи. – Ладно, они разберутся. Надеюсь, расскажут, что случилось. А иначе придумают. Люди вечно слухи распускают…

Это навело меня на неприятные мысли, и я нахмурилась.

– Это точно, – мрачно бросила я. – И… Прости, что так вышло, со слухами… Тогда, когда я уехала. Те девчонки из кабака…

– А что они? – почти скучающе, с насмешкой спросил Личи.

– Они говорили злые вещи.

– Ой, собака лает, ветер носит. Где я и где они. Пусть тявкают, сколько хотят.

– Они тебе не навредили?

Личи лишь, насмешливо прищурившись, качнул головой.

– Пошумели и затихли. Дешевые мотыльки, кому дело до них.

– Конкурентки?

– Конкурентки? – хохотнул Личи. – Брось, какие они мне конкурентки. Завистницы, не более. Я уже давно выбил у них почву из-под ног. В одну персону уведя самые сливки. А дело мальчиков этой братии – и вовсе почти уничтожил. Я самая элитная куртизанка этого города.

Я поморщилась и демонстративно отвернулась, глядя в сторону. Хотя, подозреваю, он нарочно издевался. Подумав, я осторожно поинтересовалась.

– А это ты не дал пойти сплетням… про меня? Уверена, ты бы мог, если надо…

– Это не нужно было ни тебе, ни мне. Ни Конхстамари. Эти слухи и на него бы тень бросили. А он и так был слишком добр ко мне, он не заслужил такой неблагодарности, – на серьезном лице Личи вновь появилась тень улыбки. – И надолго ты в городе? – сменил тему он.

Я пожала плечами.

– Не знаю. Сколько нужно будет… Ты завтра работаешь?

– Я сейчас вообще особо не работаю, считай, я на больничном, – фыркнул он. – Но завтра буду у Гефара. Петь. Должен же я чем-то себя развлекать.

Я, усмехнувшись, кивнула.

– Пойду я. А то вдруг и правда потеряют…

– Давай, – бросил на прощание Личи и направился прочь с площади.

Я медленно дошла до отделения, но, ожидаемо, все еще очень рано. Я успела прогуляться в другую сторону почти до окраины, пройтись вдоль, вернуться и вновь медленно двинуться в сторону площади, прежде чем меня нагнали Кондор и Шайнар.

Хотя я, конечно, хотела встретить их у здания и немного смутилась, что ушла, но вид драконов давал мне понять, что ничего страшного. Лицо Кондора было спокойным, Шайнар улыбалась.

– Как все прошло? – на всякий случай уточнила я.

Конхстамари чуть улыбнулся и ответил:

– Благополучно. И в меру продуктивно.

Ночевать мы отправились в гостиницу. Завтра утром Шайнар должна была отбывать домой. Кондор выкупил две комнаты, одну для высокой гостьи, и одну нам с ним.

Ночь прошла тихо. Утром Шайнар еще раз прогулялась по городу, уже при свете дня. Дракайна хотела вновь поиграть с фонтанчиками, но, дойдя до сквера, мы обнаружили, что вода больше не танцует, а на площади люди готовят фонтаны к зиме.

Проводив драконов, я скучающе побродила по берегу, потом пошла в город. Было серо и облачно, причем все небо было затянуто однотонно, без узоров и разводов. Смотреть было не на что. День я бродила по городу, рассматривая дома и сады. Деревья манили поспевшими диковинными плодами, но те были слишком далеко за загородками, а все, что перевешивалось через забор, давно было ободрано.

Потом я вспомнила про Личи. Что там он сегодня собирался делать? Петь в ресторане? В конце концов, почему бы не сходить. Конхстамари все равно вернётся не ранее, чем завтра…

Когда я пришла в "Старый двор", народ уже начал собираться там после трудового дня. Личи пока не было. Я все еще опасалась показаться там без него, но развернуться от порога было глупо, и потому я, придав лицу побольше уверенности, зашла и поздоровалась.

Хозяин Ге́фар, в фартуке и своей неизменной бандане, хоть и посмотрел на меня немного странно, ничего не сказал. Я прошла, выбрала свободный столик недалеко от входа, заказала чай. Неподалеку от меня сидел молодой мужчина, что показался мне смутно знакомым. В светлой, будто бы служебной рубашке, с русыми волосами до плеч и немного усталым лицом.

Позади него я заметила повешенный на крючок китель и фуражку городской стражи. Точно. Капитан.

– Доброго дня, Гефар! – раздался от входа веселый голос Личи. – Здорово, Ма́йрэ! Рад вас видеть!

Капитан, который только отхлебнул свое пиво из кружки, вздохнул и проговорил уставшим голосом “Взаимно”, так, что чувствовалось, что совсем не взаимно.

– Удачно вы зашли. Я тут как раз играть собираюсь. Геф, где моя гитара?

При этих словах народ в ресторане оживился, послышались радостные возгласы.

– Боже, Личи… А может, не надо? – тихо проговорил хозяин, без особой, впрочем, надежды.

– А я уж понадеялся отдохнуть сегодня… – вздохнул Майрэ.

– Какие проблемы, капитан! – ехидно бросил Личи. – Отдохнете под музыку!

– С вами отдохнешь… – устало прикрыл глаза тот.

– Ну что, хозяин! Гитару дашь, или мне самому поискать? – бросил Личи с вызовом. Зрители активно поддержали. Менее чем через минуту гитара уже была в требовательно вытянутой руке.

Личи, по-хозяйски беспардонно разогнав людей, сел рядом со мной, перебрал струны, поморщился, качая головой, и настроил гитару. Потом зычно спросил.

– Ну, что? Что играть?

– Что угодно, только веселое, – мрачно ответил Гефар.

– Может, тогда “До…”

– Что угодно, кроме нее! – повысив голос, поспешно оборвал его хозяин.

– Ой, ты же даже не знаешь, что я предложил! – рассмеялся дракон.

– Знаю, Личи, все я знаю…

– А ты балладу о замке с чудовищем знаешь? – живо поинтересовалась я.

– Ну, знаю. Она длинная, тебе надоест слушать…

– Не надоест, играй!

Всю жизнь до меня долетали какие-то отрывки. Мне давно хотелось наконец послушать ее целиком.

– Ну, как скажешь, – бросил Личи и громко объявил. – Внимание! Заказали Балладу!

Слушатели одобряюще загудели.

– Столетия прошли, как покинул мир бренный

Старик-чародей со своей ворожбой, – без вступления негромко запел он, мягко перебирая струны.

– Лишь замок стоит, охраняемый верно

Густым частоколом с живою листвой.

Никто не решается сунуться в замок,

И вход уж давно затянуло плющом, – мотив стал бодрее.

– Оставил колдун, чтоб жила его память,

В наследство чудовище замке своем, – завершил дракон куплет и начал играть проигрыш.

– Хранит замок каменный монстр огромный,

Живым не пускает в свой дом никого.

Каков он на вид, уж никто не припомнит,

Но молвят – убить невозможно его.

И знает проклятие каждый в округе,

Что над дверью каменной насечено:

"Чудовище помнит хозяйскую руку,

Ему одному лишь покорно оно", – куплеты вновь разделил проигрыш.

– Но нет ничего, что тянулось бы вечно –

Года пролетали и страх угасал.

В горячих сердцах, молодых и беспечных,

Сильнее, чем страх, интерес живой стал.

Отчаянный парень жил в городе рядом,

Мечтал он богатство и славу добыть.

Друзей своих верных нарек он отрядом

И замок забытый позвал покорить.

Я подхватила мотив и вместе с Личи поддержала голосом мелодичный проигрыш между куплетами. Слов я, увы, не знала, потому на куплете подхватить не могла.

– И четверо смелых отправились к замку

По дикой тропе с первым солнца лучом.

И вот командир уж стоит на поляне,

Заросшую дверь очищая мечом.

И взору явились затертые буквы

На древнем наречии, замолкшем давно:

"Чудовище помнит хозяйскую руку,

Ему одному лишь покорно оно".

И спряталось солнце, и мрачно сомкнулись

Темные своды над головой.

Не бросился монстр, стены не содрогнулись,

Дом встретил друзей неживой тишиной.

А девочка в света пятне увидала

В прогнившем корыте засохший цветок,

И с сжавшимся сердцем она попыталась

В канаве воды нацедить хоть глоток.

А парни смеялись – ну что взять с девчонки?

Для них-то найдутся дела поважней –

Весь дом прочесать, заглянуть во все щелки

И отыскать монстра для славы своей.

Каналы в подвале, замковом сердце,

Молчали недвижимой гладью зеркал…

"Нет в доме чудовищ – монстр сгинул с владельцем", –

Нахально и звонко мальчишка сказал, – громко пропел Личи и с новым проигрышем перешел на бодрый гитарный бой.

– "Тут нечего делать, берем и уходим", –

Цинично и дерзко сказал командир.

И бросив в суму горсть добытых сокровищ,

Витраж в окне метким ударом разбил.

"Не надо, зачем же вы это творите?"

Но будто бы кто-нибудь слушал ее.

Ломать же не строить, а вы говорите…

Стоит ли жалости это старье?..

Под шум битых стекол услышать непросто,

Как что-то чуть слышно ползет в темноте,

И щупальцем гибким огромного роста

Метнется по полу к ним черная тень.

И командир лишь, успев обернуться,

Смог выхватить меч и бороться начать.

А девочка, чудом от пут увернувшись,

С испуганным криком пустилась бежать.

А парень сражался, рубил лапы монстра,

Но новыми путами замок кишел.

Все тело чудовища грозного роста

Сплошь состояло из щупалец тел.

Недолго сражение это продлилось,

Каленая сталь отлетела от них.

И щупальца монстра его заключили

В удушливо крепких объятьях своих.

Пути к отступлению были закрыты,

И девочка в страхе метнулась наверх, – Личи вновь заиграл мелодию с бодрым, почти вальсовым ритмом.

– Но жертву свою не оставив забытой,

Щупальца монстра тянулись за ней.

Она, оступившись, в перила вцепилась,

Пытаясь отбиться от щупалец злых,

Но ветхое дерево в прах обратилось,

И с девочкой вместе осыпалось вниз, – Личи замедлился и очень нежно заиграл проигрыш перебором. Он был длиннее, чем везде. Признаться, я прежде никогда не слышала легенду целиком. Неужели она заканчивается так?

Но, едва я успела так подумать, Личи начал петь новый куплет, небыстро, трепетно:

– Побеги сплелись одеялом упругим,

И мягкой подушкой раскрылся цветок.

Под ней заскользили тугие побеги,

Все ниже и глубже спуская ее.

Рассыпалось сотканное одеяло,

И девушка встала, не чувствуя ног…

На гибких побегах девчонка стояла,

Пред ней распускался красивый цветок, – пропел дракон и, после мягкого проигрыша, снова вернулся к бою.

– А стебель держал, все сильнее сжимая,

И пальцы отчаянно сжал командир,

Страшась такой смерти, не слыша, но зная,

Что хрустнут вот-вот его ребра в груди… – громким боем. А потом вновь нежным перебором.

– Но – робкое маленькой ручки касание,

И стебель затих, помягчел, отпустил,

И путы-побеги ослабили хватку

Тугих оборотов зеленой лозы…

Коль хочешь узнать, чего стоит свобода, – Личи заиграл медленно, но отчетливо, более разговором нараспев, нежели песней.

– И как доброта сберегла от беды –

Отгадка в наречии древних народов –

Ведь значит "хозяин" – "дающий воды", – и он мелодично сыграл заключительный проигрыш, напевая. Едва отзвучали последние аккорды, слушатели принялись благодарно аплодировать. Личи улыбнулся, тихо проговорив “О-о, вам даже понравилось? Приятно”.

– Золотко, а давай твою, про солнце! – негромко окликнули сзади. Обернувшись, я увидела старушку, ту самую, что торговала выпечкой. Как ее?..

– Да, эту, эту! – поддержал народ.

– Она не моя, Ла́ни, сколько раз говорить, – закатил глаза Личи. – Она переводная. И на гитару ложится не ах. Ну ладно уж, коли просите… – закончил он с улыбкой. И заиграл светлый веселый мотив.

– Тает с туманами влага рассветная,

Мир в тишине открывает глаза,

Скоро рассеется тьма беспросветная,

Выкрасит бог голубым небеса.

Яркими брызгами солнечных лучиков, – Личин голос вновь зазвенел, отражаясь от стен,

– Будет сверкать голубой горизонт.

Тьма предрассветная скоро расступится,

И солнце яркое в небо взойдет.

Помни, что ночь не бывает вечной,

Летом рассвет наступает быстрей.

Солнце взойдет в небеса конечно,

Солнце своих не оставит детей.

Люди охотно подхватывали песню. Многие, очень многие ее знали. И чувствовалось, любили.

– Мир наполняется теплыми красками,

Венчики в срок распускают цветы.

Утро пропитано добрыми сказками,

Песнями радости и красоты.

Теплится утро с восточного берега, – мелодия весело шла вверх, и Личин голос звучал особенно сильно, звонко и красиво.

– Светится блеском хрустальной росы.

Птичьими трелями земли овеяны,

Нежатся в теплых объятиях весны.

Помни, что ночь не бывает вечной,

Летом рассвет наступает быстрей.

Солнце взойдет в небеса конечно,

Солнце своих не оставит детей.

Каждой зиме срок отмерен закончиться,

Каждую ночь завершает рассвет.

Звездам в ночи посветить тоже хочется,

Нужен покой и уставшей Земле.

Света костер на востоке затеплится,

Выкрасит ясной зарей горизонт.

Сумрак с туманом бесследно развеются,

И солнца жаркое снова взойдет.

Помни, что ночь не бывает вечной,

Летом рассвет наступает быстрей.

Солнце взойдет в небеса конечно,

Солнце своих не оставит детей.

Припев был повторен еще раз. Личи перестал играть, только отстукивал мотив. И все-все поддерживали песню. И после, допев, толпа разразилась громкими аплодисментами.

– Замечательная песня! – воскликнула я. – Она такая светлая! Это… ты говорил, она не твоя?

– Ялла́йская, я просто примерно переложил на прибрежный говор. Я сам песен не пишу, только играю. Я музыкант, а не композитор. Ну… вообще я написал сам только одну…

– Давай заупокойную поминать не будем? – бросил Гефар, обрывая дракончика. Личи, подняв брови, умолк.

– В любом случае, эта очень воодушевляющая, – улыбнулась я.

– Просто… Надо было как-то поддержать людей, – немного туманно ответил он.

– Да, было время, она у нас как гимн звучала, – проговорила старушка Лани. – Я помню, как она нам помогала, веры придавала в тот тяжелый год…

Я вопросительно взглянула на нее, затем на Личи.

– В городе однажды была вспышка… Привезли какую-то заразу из тропиков, – начал Личи негромко. – Эрстхен достаточно крупный, но ближе Долмира, первым на себя удар и принял. Как у нас вспыхнуло – все остальные города тотчас порты и ворота позакрывали. И наш город закрыли, от всего мира отрезали. Людям было очень страшно.

Он замолчал, покусал губы.

– Нет, ясно, до участи Кья́рны не дошло бы, но… – взгляд дракончика устремился куда-то вдаль.

Я посмотрела клубящийся в его глазах мрак. Прикусила губу, но все же решилась и тихо-тихо спросила.

– А что… было в Кьярне?

– Аба́рский городок, крупный порт. Тоже эпидемия, тоже с югов. Только зараза страшней. Город полностью закрыли. Лечения найти не могли никак. А в карантинном городе вспыхнули бунты. Люди хотели бежать, бежать прочь от болезни… Умирающий город охватил бунт, и… В общем, город сожгли.

Повисло тяжелое молчание. Личи, словно смутившись, встрепенулся и поспешил добавить:

– Эрстхен, конечно, отделался легче, тут и говорить нечего. Довольно быстро нашли способ, как остановить и лечить, но долгое время город жил в страхе. Больных изолировали, немало кого даже удалось спасти. Здоровых всех рассадили по домам, выходить было опасно. Были группы волонтеров, что ходили и развозили чистую кипяченую воду и зерно. Она же, коварная, и по воздуху, и по воде… В тот год многие не могли собрать урожай, кто работников и кормильцев потерял, кто просто не выходил из дома. Чтобы людям не голодать, пришлось городу прийти на выручку.

– Дом Шенлеров один из первых свои амбары открыл, – добавила Лани. – Уверена, не без твоего слова…

– Луис и без меня не сомневался, что так поступить правильно. Могло ли быть иначе?

– Ты очень многое сделал для этого города.

– Да будет… Песенку перевел да несколько месяцев водичку с лошадкой повозил… Мне-то даже неопасно было, в отличие от других ребят.

– Полно, не прибедняйся, – вздохнула женщина. – Ты знаешь, как это было важно. И песня… Она у меня, и у многих наверняка, осталась символом надежды, веры в то, что ночь закончится и солнце правда взойдет. Я качала Динку на руках и, когда слышала твою песню, приговаривала: “Вот, Диночка, водичку привезли. Все у нас будет хорошо, скоро взойдет солнце”…

Личи лишь усмехнулся.

– Переводить песни – это тоже здорово, – заметила я с улыбкой. – Я вон и этого не могу.

– Да у меня даже перевод вольный, – отмахнулся дракончик. – В оригинальном тексте, на самом деле, нет богов, и всего такого… Это для людей. Ялла́й более прагматичны в своих мироустройственных представлениях. Они почти как драконы. Не выдумывают богов, хоть и уважают силы мироздания.

– Прагматичны? А что они думают о посмертной судьбе? Растворение в небытие и все?

– Вот тут они скорее сторонники теории переселения душ. Точнее, возвращения души на землю спустя время, без памяти и следов прошлой жизни. Чем-то похоже на драконьи представления. Только по яллайским, душа для начала возвращается растением, и только прожив эту жизнь, перерождается разумным существом.

– А каковы ваши мысли об этом?

– Ваши – это чьи? – с холодком уточнил Личи. – Если ты про драконьи, это одно. А я, например, всерьез рассчитываю на Темное Немирье. Я большой фанат тамошних владык.

– Надо же как, – рассмеялась я. – С чего это ты вдруг?

– Ну, по драконьим представлениям, мне, как падшему, ничего хорошего не светит. Достойные мужи отправляются в замок Золотого Совета. Возможно, наблюдают за живыми, иногда посылают советы в виде знаков. И, когда желают, возвращаются на землю, растворив все прошлые воспоминания и черты, сохраняя только душевную суть. Ну а недостойные… их туда не пускают, и переродиться во что-то стоящее им вроде как нельзя, поэтому они где-то шатаются неприкаянными по небытию. Никто не продумывал посмертную судьбу неудачников, на них всем плевать. Поэтому я предпочел “сменить конфессию”.

– Почему же тогда не Светлое? – смеясь, спросила я.

– Ну, мне оно не светит, да и делать там нечего. А вот Темное…

– Неужели вечные муки в Темном Немирье лучше вечных скитаний? – уточнила я с насмешкой.

– Ай какие поверхностные знания, – широко улыбнувшись, протянул дракончик. – Ты, девочка, собственные мироустройственные представления знаешь на троечку, а зря. Даже яллай дивятся, насколько порой убедительны “выдуманные” человечьи боги… Чтобы немного тебя просветить, – он сделал значительную паузу и продолжил. – Анда́л – это вселенский порядок. Сце́рра – вселенский хаос. А вовсе не добро и зло.

Я подняла брови, не переставая улыбаться. Я, конечно, знала, что говорю умышленно упрощенные вещи, но было интересно послушать Личи.

– Знаешь, откуда это пошло, про зло? – глянув мне в глаза, поинтересовался дракончик. – Люди вечно ищут виноватого, оправдания своим злым деяниям. Когда люди совершают зло, они всегда винят Сцерру. “Сцерра их попутали”. Но заметь, совершив благо, никто и никогда не скажет “Ой, это не моя заслуга, это все Андал! Они меня таким путем повели”. Удивительно, правда? – в его глазах блеснула насмешка. – Вот отсюда и идут ложные представления, что Сцерра зло. Но они скорее хаос и тьма. Ночь есть зло, по-твоему?

Я покачала головой.

– Верно. Это просто явление. Такое же, как день, только диаметрально противоположное.

– Значит, ты считаешь, в Темном Немирье нет пыток?

– Я такого не говорил, – лукаво ухмыльнулся Личи. – Я склонен думать, что Владыки сами никого не лелеют и не карают. Владыки отвечают запросам приходящего. Ты грешил и искренне считаешь, что заслужил посмертные пытки длиною в вечность? Ну, воля твоя, что ж поделать… Но для толпы все надо упрощать, ты же понимаешь. Вот и сводят к черному и белому.

Я задумчиво покивала.

– Ладно, хорош лясы точить без музыки. Чего бы такого спеть?

Личи поднялся, хитро посмеявшись, перебрал струны и начал наигрывать веселенький мотивчик. Только начал. Но сидевший за соседним столом Майрэ, отставив кружку и устало вздохнув, проговорил:

– Прежде чем вы начнёте, я бы хотел напомнить…

Видимо, молодой капитан стражи мог узнать эту песню с первых нот. Прозвучали его слова почти безнадежно. Личи, обернувшись, внимательно и почтительно на него посмотрел. Но наигрывать вступление не перестал.

– Вы… позволите? – уточнил с нажимом Майрэ.

– Конечно, капитан Рэг, говорите! – нарочито законопослушно проговорил Личи. Не переставая играть.

– Так вот, я бы хотел напомнить… Пиратство – это тяжелое преступление, крайне нечестивая деятельность и большой грех…

Нравоучительные слова капитана ложились на озорной мотивчик проигрыша. Выходило крайне комично. Всем было смешно. Капитан чувствовал себя идиотом. Судя по его взгляду, он понимал, что его просто делают частью представления. Но тем не менее, он продолжал:

– …В зависимости от тяжести преступления карается пожизненным заключением или смертной казнью. Потому прошу не питать иллюзий и не поддаваться заблуждению, что жизнь пирата хороша и беззаботна… Пиратствовать – это плохо.

Он замолк.

– Вы закончили, капитан? – учтиво поинтересовался Личи.

Майрэ мрачно кивнул. Совсем попустительствовать было бы как-то не по закону, однако сделать с грядущим нарушением порядка было нечего, кроме как выразить неодобрение.

Личи безупречно вежливо кивнул капитану, завершив проигрыш, остановился, вдохнул и, лирично проведя по струнам, красиво, с душой, нарочито растягивая строки, затянул:

– За кра-ажу папка влез в петлю на ре-ее,

Сеструня-шлюха принесла в подоле тройню…

Если на словах Майрэ, из уважения к человеку, который просто пытается делать свою бессмысленную работу, я держалась в противовес покатывающейся со смеху толпе, то с этих строк расхохоталась в голос. Особенно со второй.

Такая… человеческая в край, в доску, песня из уст Личи звучала особо эпично. Отдельно потрясающий диссонанс вызывало сочетание Личиной аристократической внешности с нарочито просторечным, грубым, народным стилем песни…

– Дом бы заложили… Да уже-е-е… Эх!

Где ж нам денег взять такую прорву?! – к последнему слову исполнение заметно ускорилось, да и сама игра сменилась с нежного проведения по струнам на бодренький перебор.

– Мать меня отправила учиться,

В путь дала пинок под зад и денег.

Мне дорога морем в порт столицы,

Чтоб учиться в знатном заведении.

Проиграл я в первом заведении

Все, что мне дала с собою мама, – протянул он и бодреньким речитативом между строк вклинил: "Ну, кроме пинка, разумеется",

– Честно жить признал я неумение…

И тогда я вольным стал пиратом! – Личи заиграл еще живее и с демонической усмешкой, бодро и радостно затянул припев:

– У пирата не жизнь, а забава,

Море целует открытую ладонь.

Все пираты гребут злато лопатой,

Только тянет то в немирский огонь.

У пиратов не жизнь, а соната,

Подвывает нам ветер в парусах.

У пиратов ни шлемов, ни латов,

Сам дух моря хранит, видно, нас.

Перед вторым куплетом темпа музыки он уже не сбавлял:

– Мы, пираты, мы народ веселый,

Не ведитесь на брехню легавых!

Нас ругают Сцерриным отродьем…

Ну а сами взять не прочь на лапу!

Говорят, что нет у нас закона.

Наговор, ребята, в самом деле!

Вот неправда, мы закон имеем… – Личи с вызовом и издевкой метнул взгляд на Майрэ как служителя оного.

– Мы его имеем во все щели!

– Уж в вас-то не сомневаюсь, – устало фыркнул капитан, отхлебывая пиво. Как раз вписался до припева.

– У пирата не жизнь, а забава,

Море целует открытую ладонь.

Все пираты гребут злато лопатой,

Только тянет то в немирский огонь.

У пиратов не жизнь, а соната,

Подвывает нам ветер в парусах.

У пиратов ни шлемов, ни латов,

Сам дух моря хранит, видно, нас.

Ромом мы свои ласкаем глотки,

Шквальным ветром лица умываем,

Верною и твердою походкой

Мы по шаткой палубе шагаем.

Зря вы нас порочите задирами,

Сами вы, упрямцы, за удары…

Вовсе мы не прочь добра и мира –

Просто нам отдайте все задаром!

У пирата не жизнь, а забава,

Море целует открытую ладонь.

Все пираты гребут злато лопатой,

Только тянет то в немирский огонь.

У пиратов не жизнь, а соната,

Подвывает нам ветер в парусах.

У пиратов ни шлемов, ни латов,

Сам дух моря хранит, видно, нас.

Мама, передай привет сеструне, – вновь беспредельная "человечность" песни в драконьих устах меня насмешила.

– Плачет обо мне петля на рее.

Только жизнь заткнуть себе за пояс

Вольного пирата не сумеет!

Гнить в порту в заводи постылой

Променял я на златые гроши.

Ты прости, я был ужасным сыном…

Стал зато пиратом я хорошим!

Майрэ устало отхлебнул из своей кружки. В глазах его были безнадега и тлен.

– У пирата не жизнь, а забава, – охотно и с душой подтягивал народ за солистом.

– Море целует открытую ладонь.

Все пираты гребут злато лопатой,

Только тянет то в немирский огонь.

У пиратов не жизнь, а соната,

Подвывает нам ветер в парусах.

У пиратов ни шлемов, ни латов,

Сам дух моря хранит, видно, нас!

Народ радостно хлопал и подвывал, требовали продолжения концерта. Личи обезоруживающе ухмыльнулся, причем вновь с какой-то чертовщинкой в глазах.

– А сейчас, во имя всеобщего просвещения, прозвучит песня историч-ч-ская! Революционная! – крикнул он, заиграв первые аккорды вступления.

Майрэ, что уже поднял кружку для очередного глотка, поперхнулся и закашлялся. И пока Личи, откровенно веселясь, наигрывал веселый и даже несколько воинственный проигрыш, попытался в несколько глотков допить. Не сумев, решительно отставил кружку, бросил на стол деньги и, подхватив фуражку и куртку, даже не пытаясь надеть, поспешно выскочил из ресторана.

Что ж, без иронии, трудно вас судить, капитан Рэг. Не можешь справиться с беззаконием, просто уйди. Иногда иного реально не сделаешь…

Личи, даже не оборачиваясь, просто зная, что произошло, бессовестно хохотал. И уже раскрыл рот, чтобы петь, как к нему, расталкивая гостей, подлетел Гефар, воплями заглушая слова песни. Видно, тот был смелее Майрэ. Или же у него большее было на кону…

Отчаянные и торопливые реплики на повышенных тонах на прибрежном говорке я не до конца поняла, разобрала только что-то вроде "прекрати это немедленно", "…сейчас пошлю за Борисом" и "мало тебе было прошлого раза?!".

Хозяин попытался отобрать у нарушителя общественного спокойствия гитару, но тот ловко увернулся, смеясь. Судя по реакции Личи "прошлого раза" ему было не то что мало – тот и вовсе оставил у него исключительно положительные впечатления. Однако пытаться петь дракончик перестал и даже что-то примирительно проговорил Гефару. Тот пофыркал, а потом, развернувшись и направившись обратно к стойке, бросил:

– Пой лучше хоть "Трактирщика"!

Я рассмеялась.

– Вы первый трактирщик на моей памяти, который заказывает "Трактирщика Джо".

Гефар взглянул на меня. В глазах его была такая же безнадега, как и у Майрэ. Слова были излишни.

Он оглянулся на дракона, нахмурился.

– Личи, ну правда, классная песня, веселая, добрая…

Я прыснула. Личи же бессловесно перебрал струны, изображая разочарование.

– Все? Ты разучился нормально говорить?

Тот прищурился, сжал губы и ответил гитарным перебором. Сыгранная эмоция была похожа на недовольство.

– Ну сыграй “Дуняшу”!

Личи очень показательно закатил глаза и сыграл что-то разочарованное.

– Ясно. Ну, тогда праздничную.

Что-то лаконично-несогласное.

– Тогда “городскую”.

Отрицание на двух нотах.

– Тогда “Пирата” на бис?

Дракон капризно сжал губы и на двух струнах сыграл нежелание.

– А про небо что-нибудь знаешь? – поинтересовалась я.

Вот тут Личи белозубо ухмыльнулся и мудрено перебрал струны, что очевидно означало: "Знаю ли?! Еще как!"

– Да твою мать, девк! – с досадой прошипел Гефар. Очевидно, я попала.

– Брось, Гефар, – проговорил дракон примирительно, поглаживая струны. – Она же легонькая и милая. Не скорбная.

– Ну да, с легонького ты обычно и начинаешь. А потом как пойдут заупокойные…

Личи посмеялся, начав наигрывать лиричный мотив на гитаре. И негромко запел:

– Придумали как-то насмешники боги,

Чтоб в небо не рвались, внушили, играя,

Что людям роднее земные дороги,

Что дети небес по земле не гуляют… – здесь был молчаливый проигрыш, а после исполнитель продолжил бодрее.

– Но кто-то однажды, подлог тот раскроет

В небе увидит свой путь настоящий.

И крылья расправятся сами собою,

Вдруг вспомнив свободу и воздух пьянящий.

Коль небо роднее земли и опоры

А сердце не верит пустым оправданиям, – его голос звонко зазвучал под сводами зала. Слова невероятно отзывались в душе.

– Не сдержат того никакие оковы,

Кто вместо комфорта путь выбрал желанный, – кажется, теперь это моя любимая песня.

– А-а-а, а-а-а-а-а, – мелодично затянул дракон на проигрыше.

– Хрустальною чашей с живою водою

Небесный качнется свод над головою,

Она белой птицей взлетит над рассветом,

С землей попрощавшись последним приветом.

Крылом белоперым объяв поднебесье,

Пред ним обнажит непокорное сердце.

И сделает шаг, своей выбрав судьбою

Быть дочерью неба и ветру сестрою, – с каждым куплетом я влюблялась в эту песню все сильнее. Небо, до чего же близко и душевно!

– Пути необъятны в воздушных просторах,

Восторженный смех ее небу так дорог,

Рукой направляя небесные реки,

Она обещает остаться навеки… – на лице дракона отразилась какая-то горечь.

– Как хочется верить!.. Но горькая правда

Невидимый воздух прорежет стрелою.

Любовь оборвется и сгинет отрада,

В закате истаяв упавшей звездою.

Увы, не удержишь в руках свод небесный

И сменится солнце коварным ненастьем.

Звон смеха затихнет в дали безответно,

Уйдет она тихо, осколками счастья.

И сердце разбитое боли не скроет,

Ведь то, что случилось, такого не стоит…

Любовь обернется печальным сказаньем,

И смех ее станет страшней наказанья, – и печальный мелодичный проигрыш. Только на нем я могла подпеть. Остальное – слушала, раскрыв рот.

– Оставшись рыдать без любви и участия

На голых руинах погибшего счастья,

Ты, как не пытайся, не сможешь согреться

Горящим осколком разбитого сердца, – на лице Личи снова показалась горечь. Живая, совершенно не наигранная.

– Злой рок не простит тебе выходок дерзких,

Твой путь заклеймит своим росчерком резким

И кровью отплатит тебе за незнанье,

И смерть ее станет твоим наказаньем… – почти проговорил он, страшно выделив самое значимое слово строчки. На нем меня даже кольнуло холодом. Печальный перебор проигрыша вновь отчеркнул куплет. Вдвое длиннее обычного.

– Придумали как-то насмешники боги, – тихим медленным перебором продолжил дракончик.

– Чтоб в небо не рвались, внушили, играя,

Что людям роднее земные дороги,

Что дети небес по земле не гуляют.

Чтоб в небе не видели путь свой желанный,

Судьбы не искали незримую нить… – его голос вновь зазвенел, заполняя все помещение. А после Личи тихо-тихо продолжил.

– …Недаром, наверное, крылья забрали –

Чтоб жизнь нашу хрупкую нам сохранить.

А-а-а, а-а-а-а-а…

После последнего проигрыша ненадолго воцарилась тишина. А потом притихшие люди начали хлопать, сначала несмело, но дальше все сильнее и сильнее.

Личи улыбнулся, благодаря слушателей.

– Она просто невероятна! – воскликнула я с чувством. – Пожалуйста, дай мне слова этой песни! Я теперь без нее жить не смогу.

Дракон рассмеялся и с готовностью подсел ко мне:

– Есть, на чем писать?

Я быстро разыскала лист и карандаш.

– А я пока подумаю, что нам еще сыграть… – продиктовав несколько строк, задумчиво протянул дракончик. – О, может быть “Не верь…”

– Личи, не начинай! – строго окликнул Гефар от стойки.

Дракон бессловесно сыграл несогласие.

– Личи, ну чтоб тебя, ты же знаешь, чем это закончится… – устало вздохнул хозяин.

Тот ухмыльнулся, изобразив на гитаре что-то философское, отчего-то напоминающее по интонации “Что ж делать, такова жизнь”.

– “И сменится солнце коварным ненастьем…”? – повторила я последнюю записанную строчку.

– “Звон смеха затихнет вдали безответно, уйдет она тихо, осколками счастья” – почти пропел дракончик, подсказывая.

Краем глаза я заметила, как Гефар обменялся парой слов с одной из девушек‐работниц, и та растворилась в толпе.

– “Твой путь заклеймит…”?

– “…своим росчерком резким”, – подсказал дракон. – “И кровью отплатит тебе за незнанье”…

– “И смерть ее станет твоим наказаньем”… – прошептала я.

На несколько мгновений воцарилась тишина, нарушаемая лишь шуршанием карандаша по бумаге. Потом Личи вдруг перегнулся через меня и ловко схватил за подол разносчицу почти у самой двери.

– Элочка, золотко! Далеко ли ты? Иди-ка сюда, – он осторожно, но безапелляционно привлек ее к себе и усадил на коленки, обняв за талию. Она растерянно метнула взгляд на хозяина. Нет, она не то чтобы была не рада такому положению, но в этот момент явно должна была делать что-то другое. Личи же тоже взглянул на трактирщика, в глазах его мелькнуло торжество.

– Что, Гефар? Не удалось?

Тот философски пожал плечами.

– Ты уже дописала? – Личи глянул на меня с легким нетерпением. – Ну давай. “Чтоб в небе не видели путь свой желанный…” А ты ступай, работай, – он отпустил девушку и та, сделав несколько несмелых шагов, обернулась. – Давай, я за тобой слежу.

Она со вздохом взглянула на Гефара и вернулась к своим обязанностям. Личи же взял гитару и начал наигрывать немного тревожный мотив.

– Не спи, не спи, беги, ускоряя шаг,

Гони наваждение прочь и не верь мечтам,

Когда распахнется над миром бескрайняя высота, – отчетливо деля на слоги, протянул он последнее слово.

– Не смей, не смей верить сладким ее речам.

На зов не иди, помни свой дом и путь.

Не дай, не дай ей заставить тебя свернуть.

Не рвись в небеса, на голос ее теней,

Ей не впервой таких срывать с цепей, – почти прошептал Личи отрывисто. И сменил игру на нежный перебор.

– Там в небесах лишь межзвездная пустота,

Ты долететь не успеешь, захочешь вернуться сюда.

Только, ты помнишь – спускаться всегда трудней.

Так и останешься тенью среди теней, – игра вновь стара бодрее и тревожнее.

– Будешь скулить и, глупо мечась в пустоте,

Плакать и видеть лишь горькие сны о земле.

И, в исступлении, не найдя на терпение сил

Метнешься назад, облака сшибая в пути.

Но, падая, крылья воздухом жженым спалишь…

Ты встретишься с ней. Но уже никогда не взлетишь, – доиграл он печальным перебором.

Люди похлопали, но такого оживления, как раньше, уже не было. Слушатели хотели бы что повеселее, но артиста, видимо, несло куда-то не туда.

– А дальше пойдет песня несчастного менестреля, потерявшего все в своей жизни…

– Личи, остановись! – Гефар попытался воззвать к его разуму и отобрать гитару. Но дракон был и выше, и сильнее, потому попросту не отдал. – Ну не надо тебе этого, я тебя не первый год знаю.

Дракончик отвернулся от хозяина, который, впрочем, уже махнул на него рукой, и начал наигрывать вступление.

– Солнышко, не надо, она грустная… – попросила Лани, но безуспешно.

В этот момент в помещение зашли Евандели́на Шенлер с какой-то девушкой, по форме – работницей ресторана. Другая, не та, что была остановлена Личи. Но как и когда она умудрилась прошмыгнуть мимо нас, я решительно не знала.

– Все? Пошел в разнос? – уточнила Ева философски. – Личи, а может не надо?

Тот даже перестал играть.

– Ты все-таки?.. – он осуждающе взглянул на Гефара. Хозяин ухмыльнулся.

– А ты думал, я пошлю одну и у тебя на виду? Я же тоже не дурак.

– А-ах. Какой же ты все-таки гнусный человек, – с невеселой улыбкой проговорил Личи. – Я это запомню, в следующий раз черта с два ты меня так поймаешь… И это меня не остановит.

– Отец скоро будет здесь, – сообщила Ева.

Личи нахмурился.

– Вот и чудно, – бросил он прохладно. – Я как раз успею.

Он лирично провел по струнам и негромко, грустно запел.

– Ты одна меня поймешь, моя гитара,

Ты одна готова боль делить со мной,

Ты одна стерпеть готова гарь пожара

И заполнить мое сердце тишиной, – Личи медленно проводил по струнам, словно обрамляя пение нежным звуком аккордов.

– Я молю тебя, не оставляй попыток,

Твои струны моим пальцам, что шелка,

И верь, песня не останется забытой,

До тех пор, пока сжимает гриф рука, – на последних словах игра перешла в медленный негромкий перебор.

– Я спою тебе про дом, моя гитара,

Дом оставленный и преданный любя,

Там, где ждали и любовь, и снов подарок,

Где открыты были двери для тебя.

Но оставят мои руки его стены,

И в дороге я забуду путь домой…

Все проходит, ничего здесь не нетленно,

Я останусь только с богом и собой.

Я спою тебе про моря теплый берег

И про волны, что играют на песке.

Край лазоревый, как жаль, что я неверен

Оказался твоей ласковой руке…

Я хотел бы обратиться белой птицей

И лететь к тебе навстречу, отчий край,

Только ветер на меня поныне злится,

Крылья рвет и вновь бросает за причал.

Я бы спел и про любовь, моя гитара, – вновь непритворная горечь чуть исказила его лицо,

– Только чувства оказались неверны.

Та что сердце мне зажгла, его украла,

Отравив воспоминания и сны.

И, оставшись у разбитого корыта,

Клятвы проклял я ее и светлый лик,

Только злоба не латает ран открытых…

О, гитара, горькой памяти скрась миг.

И про жизнь не буду петь, моя гитара,

Слишком много было выжито гнилья…

Из хорошего так мало мне осталось:

Из всего, что я имел – лишь только я.

Да и этим вряд ли смог бы я гордиться.

Что я стою? Медек ломаных набор…

Только голоса звенящая водица

Да бесхитростный гитарный перебор.

Знаю, ты меня поймешь, моя гитара,

Я хоть что-то стою только лишь с тобой.

Мое сердце – угли старого пожара –

Обнимаешь ты целебной тишиной.

Я молю тебя, не умолкай, сестрица,

Твои струны моим пальцам, что шелка,

И, верь, песня наша в вечности продлится,

Коль сжимает гриф хоть чья-нибудь рука.

Он доиграл и грустно поднял глаза, глядя куда-то вдаль.

– Нет, Личи, нет. Только не твою заупокойную, – простонал Гефар без особой надежды.

Ева же просто махнула рукой.

– А это твоя песня? – осторожно спросила я.

– Моя, – прошептал он. – Вот эта – моя.

Зазвучало вступление резким недобрым боем. И он запел.

– Мое сердце ласточкой бьется в груди, словно в клетке…

Если б зна-ать заранее, разве я стал бы

Свои разум и душу приносить тебе в жертву,

Своими руками точить нож для заклания? – слова его звучали зло и отчаянно.

– Ты добилась всего, что хотела, пожертвовав не собою, – Личи с болью в глазах качнул головой.

– Ты до неба дошла, проложив себе путь по костям,

Твои вера и правда попрали нежность с любовью,

Твой расчетливый ум не оставил и шанса сердцам.

Но ты знаешь сама, что настанет зима,

И твой дом из огня не укроет тебя.

Я по тонкому льду за тобою приду,

Мести жалкая дверь не помеха, поверь! – допел дракончик и тем же быстрым боем начал играть проигрыш, подпевая мелодии.

– Мое сердце бьется о прутья раненой птицей,

Умирает в агонии перед стеною молчания.

Ты ведь мне не дала даже с тобою проститься

И, в глаза взглянув, прошептать: "Не прощаю"…

Для чего тебе сердце, раз ты любить не умеешь? – почти прокричал он, с отчаянием взглянув в никуда.

– Для чего ты мое забрала в придачу с собой?

Я не верил, что ты на пути никого не пожалеешь,

Ради собственной блажи мир мой сравняешь с землей…

Но ты знаешь сама, что настанет зима,

И твой дом из огня не укроет тебя.

Я по тонкому льду за тобою приду,

Мести жалкая дверь не помеха, поверь! – он вновь подпел проигрышу. А потом без слов сыграл мелодию первой половины куплета.

– Ты добилась всего, что хотела, пожертвовав, – Личи сделал паузу на миг даже в музыке, – не собою,

Ты до неба дошла, проложив себе путь по костям,

Твои вера и правда попрали нежность с любовью,

Твой расчетливый ум не оставил и шанса сердца-а‐ам… – протянул он с воинственным гитарным боем. А потом очень печальным перебором начал.

– Ты знаешь сама, длись хоть вечность зима,

Я по тонкому льду до тебя не дойду.

Мне уже не достать сил с тобой совладать:

Слепо веря судьбе, я все отдал тебе… А-а-а… – тихо протянул он с проигрышем. И тем же нежным перебором начал наигрывать куплет.

– О, жестокое небо, разве так много прошу я? – Личи поднял глаза к небу, а в его голосе послышались слезы.

– Я лишь вновь увидеть блеск твоих глаз мечтаю

И, до боли в скулах целуя любимые губы,

Прошептать однажды тебе, – Личи сокрушенно зажмурился, и две слезы скользнули по его щекам. – "Не прощаю"…

Наступила тишина, нарушаемая только его неровным дыханием. По его лицу катились слезы.

Гефар с усталым вздохом подошел и забрал из рук дракона гитару. Личи уже не оказывал никакого сопротивления. Ева подсела к нему поближе и обняла. Он уткнулся лицом в ее плечо, тихо, почти беззвучно рыдая.

– Ну‐ну, тише, – мягко проговорила девушка, гладя его по золотистым волосам; вздохнула. – Ты у нас просто живой пример поговорки "Начали за здравие, кончили за упокой".

Я растерянно огляделась и только сейчас заметила стоящего в дверях Бориса. Его лицо было чуть печальным, но словно бы говорило “ничего удивительного”.

Я сидела и совершенно не знала, что делать.

Спустя некоторое время, когда Личи чуть успокоился, к нему подсел Борис, а Ева направилась к двери. Я встала и торопливо вышла следом за ней на крыльцо.

– Извини… Это все я, наверное…

– Ай, я тебя умоляю, – с усмешкой махнула рукой девушка. – Не переживай, ты ни при чем. Это… периодическое явление. Ничего, бывает иногда. Скоро отпустит.

Повисло молчание.

– Вы… наверное, сильно на меня сердились? – неловко поинтересовалась я. – Поначалу.

Ева взглянула на меня философски, пожимая плечами.

– Личи сам – мастер отвратительных идей. Мы слишком хорошо его знаем, чтобы сразу возненавидеть кого-то… Тем более, потом он и сам сменил отношение к произошедшему.

Я молчала. После неловко извинилась и попрощалась. Еванделина махнула мне рукой и вернулась в ресторан.

Я спустилась с крыльца и побрела по улице. Не прошла и шагов тридцати, как совсем близко из городской темноты возник высокий крылатый силуэт. Кондор.

– Не скучала? – спросил он спокойно.

В первые мгновения я испугалась. Мысли бешено мелькали в голове. Видел ли он, откуда я вышла? Знает ли он, что я весь вечер пела с Личи. Рассердит ли это его? Или ему все равно, с кем я пою вечерами? Я чувствовала себя проводившей вечер в каких-то запретных радостях.

Тени не давали в деталях разглядеть его лицо и считать эмоции. А голос был нейтрален, и я не понимала, простое ли это спокойствие, или за ним скрывается прохлада.

– Ты… так рано… – растерянно проговорила я. – Не ждала.

– Мне все-таки удалось послать весточку Хару, он поймал нас по пути и сменил меня, – проговорил дракон своим таинственным тоном. – Потому я свободен раньше… Полетели домой? – добавил он тихо, и тут в его словах все-таки ощутилось какое-то тепло.

Я вздохнула с облегчением. Нет, он ни на кого не сердится. Да и за что, в действительности?

– Полетели, – ответила я с улыбкой. И, подумав, взялась за его локоть.