Денис
Нервно посматриваю на часы, пока Лёха с нашей конфеткой наверху собирают её вещи.
Я вообще считаю, что это чудо, что Молох не передумал. Повёлся на умные речь моего брата, которую он так красиво задвинул про живой залог и прочую хрень.
Я-то отлично понимаю, что всё это просто блеф.
У Доронина нет нужной суммы, это и так понятно.
Но мы захотели потянуть время. Дать ему шанс.
Да кому я вру! Мы всё это делаем только ради этой сладкой сахарной девочки.
Как только я увидел, что этот охреневший Молох тычет в нашу девчонку своими толстыми пальцами, я готов был сломать их. Прямо там.
Но мы же не зря самые высококлассные адвокаты, красиво пиздеть – наша работа.
Мы просто выиграли время.
Поэтому я стою сейчас на шухере и жду, когда же мой брат наконец-то выйдет с нашей девочкой, чтобы поскорее увезти её отсюда.
Потому что в этом доме для неё становится слишком опасно. И мы это прекрасно понимаем.
А ещё я осознаю, что не могу прекратить думать о том, что же сейчас они делают наверху, вдвоём. Как самый последний мудак. В её розовой девичьей комнатке. У неё ведь наверняка розовая кукольная спаленка, как у Барби.
Как внутренность её влажного пухлого ротика. Как её сочная ароматная плоть между нижних, чуть припухших губок, которые я отчётливо себе представляю, стоит мне прикрыть глаза.
Моя фантазия не на шутку разыгралась, стоит признаться, стрелки часов ползут невыносимо медленно, и я представляю, как сейчас Лерочка, встав на колени перед моим братом, обхватывает своими пухлыми коралловыми губками возбуждённый хен моего братца.
Я же видел, как он на неё пялился. Я всё понял.
Мы вообще друг друга понимаем без слов. И даже стоя здесь, на другом этаже, я через стены чувствую его бешеное желание, пульсирующее в штанах.
Да я и сам сейчас готов подняться наверх к ним и присоединиться к их маленькой грязной оргии. Хотя прекрасно понимаю, что всё это просто бред затуманенного сознания. Ну что можно вообще так долго делать в этой ароматной земляничной комнатке?!
Мне бы хватило и десяти секунд, чтобы кончить в этот сладкий вкусный ротик, а потом ещё десять – чтобы, перевернув её к себе упругой круглой попкой, засадить ей по самые помидоры, которые, к слову сказать, у меня сейчас лопнут от невыносимого желания.
Блядь, давно я так никого не хотел и ни о ком так не думал. Точнее сказать, никогда.
Надо себя держать в руках, а то разволновался тут, как прыщавый подросток. Озабоченный тинейджер, мать его… А нам уже надо делать ноги. Ещё минута, и я сама побегу за ними наверх.
Эта малышка – как сладкий дурман, которым невозможно надышаться. Её запах залез мне под кожу, в подкорку, я и сейчас ощущаю его, как охотничий пёс. Я чувствую запах моей девочки.
А то, что она будет нашей рано или поздно, я даже не сомневаюсь.
Кто вообще отказывает братьям Медведевым? Да никто.
Нет таких тёлок.
Сейчас главное поскорее увезти её отсюда.
Ну вот дверь наконец-то открывается, и я вижу Лёху с глумливым виноватым выражением на роже.
Ну так вот, дать-то она ему не дала, я это вижу сразу, но что-то он не в себе, мне ли не знать. Тащит какой-то бабский розовый чемодан, пока наша ягодка сбегает вниз, перескакивая через ступеньки.
В джинсах и какой-то бесформенной кофте, под которой двумя упругими мячиками подпрыгивают её круглые грудки.
Я тоже видел их там, в кабинете, когда у неё сползло полотенце. Да я сам там охренел на месте. Мягкие, высокие, обалденные.
Сразу видно, что свои, а не эти надутые силиконом сиськи, которые сейчас вставляет себе каждая овца.
Так и хочется облизать их, засосать, поцеловать нежно-нежно, чтобы моя девочка начала таять в моих лапах, как мятная конфетка… Потекла своим сладким ядом из своей тугой вкусной дырочки…
Но она лишь проходит мимо меня, встряхнув своей головкой. Обдав меня своим клубнично-земляничным ароматом, а Лёха, поравнявшись со мной, только ухмыляется мне в лицо:
– Ты хоть рот закрой. Слюни капают. Идём скорее.
Я вообще до сих пор удивляюсь, как этот туподрочер Молох так легко согласился отдать нам такую сладкую девочку.
Уверен, что через пять минут до его резиновых мозгов дойдёт, что он всё проебал, и он захочет всё переиграть.
Но Лёха уже заводит машину, и мы выруливаем на дорожку, поскорее увозя наше сокровище к себе в берлогу. В берлогу братьев Медведевых.
Подальше от этих грязных бандитских разборок.
Как-будто мы белые и пушистые дядьки, мать его.
Мы ничем не лучше, но я чувствую сейчас только одно – надо поскорее спасать нашу детку.
– Скажите, а с моим папой ничего не случится? – вдруг спрашивает она меня, и я вижу, как в её огромных глазищах плещутся озёра.
Только не плачь, только не плачь моя детка. Я этого не переживу. Я не вынесу вида её детских слёз.
Да с каких пор я стал таким сентиментальным?!
– Всё будет хорошо, не бойся, – успокаиваю я мою деточку, пока Лёха ухмыляется в сторонку.
Ага, как же, её папаша ещё тот гондон, но сладкой малышке лучше не знать этого. Пусть наша девочка спит спокойно и верит, что её папочка самый лучший.
Мы её точно не дадим в обиду.
Главное, отвезти её к нам, а там я уже представляю, что мы с ней сделаем… Наверняка она и сама будет не против. Ещё никто из баб нам не отказывал.
Интересно, какие у Лерочки были мальчики? И тут я вдруг понимаю, что уже ненавижу всех мужиков, которые прикасались к моей малышке своими грязными похотливыми лапами!
Готов убить её первого. Отрезать ему яйца и засунуть в глотку. Потому что до меня доходит, что это я хотел бы быть её первым.
И я сделаю всё, что угодно: убью, разорву в клочья, но никому не отдам нашу маленькую принцессу.