Официальное предупреждение: всякие совпадения с реальными событиями и персонажами – случайны.
…Вдруг ни с того ни с сего – даже облаков-то почти не было – с июльского неба посыпался мелкий сеющийся дождик. Приятным его не назовешь – все привычно оделись по-летнему. И когда холодные капельки, собравшись в ощутимые капли, потекли за шиворот, ощущения были не из радостных.
Кроме того, Мария беспокоилась за косметику. Денег на хай-класс, как всегда, жалко – особенно, в свете предстоящих инвестиций, – а та, какая есть, под дождем могла подвести.
Впрочем, возможность предстать перед случайными, немногочисленными в воскресный день, прохожими с черными разводами под глазами никак не могла омрачить замечательного настроения Марии Ивановны Ежковой, мелкой предпринимательницы в прошлом и, возможно, средней – в ближайшем будущем. Крупной же она становиться вообще не собиралась, поскольку новая – а точнее, очень старая – страсть захлестнула тридцатилетнюю Марию Ивановну с головой. И весь ее бизнес был теперь ей нужен только как средство осуществления главного своего желания – стать действующей джазовой вокалисткой.
– Машка, ну так где твой линкор? – подошел к дочери Иван Александрович Ежков. Он, единственный из присутствующих, имел прямое отношение к флоту. Сначала – три года срочной службы на атомной подводной лодке. Служил где-то на Севере. До сих пор рассказывал про свою субмарину с блеском в слегка уже подвыцветших глазах. Послушать его – так сказка, а не жизнь. Месяцами в вытянутой стальной бочке, разделенной на водонепроницаемые отсеки. Море видел лишь в перископ, когда разрешали, – он был приписан к БЧ-2, обслуживал ракеты. Зато давали икру и сухое вино. А после похода – в прекрасный санаторий, расположенный в бору с высоченными, стройными прибалтийскими соснами.
Здесь девятнадцатилетний Иван – тогда по отчеству его еще никто не называл – и встретил любовь всей своей жизни: двадцатишестилетнюю медсестру Валюшу. Валюша была не только красавицей, но и матерью крошечной Машеньки. А вот с потенциальным мужем у нее как-то не складывалось, тот попросту слинял, явно не спеша менять свое комфортное холостяцкое положение.
Зато отлично сложилось с Ваней.
Надо отдать должное – развитию отношений сопротивлялись все, кроме Ивана: и сама Валюша, и Ванины родители, и даже объявившийся по случаю возникшей конкуренции папаша Марии. Но Иван, хотя вовсе не походил на киношных мачо, в реальной действительности мужское дело знал, противопоставив всем имеющимся «но» единственный, однако решающий аргумент – свою любовь.
В общем, демобилизовывался он уже втроем. А после Бауманки пошел конструировать ракеты, подобные тем, с которыми в свое время ходил по морям-океанам. И даже – вплоть до начала девяностых – время от времени выезжал на флот курировать испытания.
Короче, отчим Марии, которого она воспринимала как настоящего отца, и в самом деле был почти что морским человеком.
Сама же Мария собиралась им вот-вот стать.
Точнее, конечно, все-таки не морским, а речным: неделю назад она приобрела теплоход проекта 544 «Москвич», изготовленный на Московском судостроительном заводе – оказывается, и такое бывает! – в теперь уже далеком 1958 году. Тот самый, известный ныне лишь по старым кинофильмам, речной трамвайчик. По документам корабль последние семь лет вел незавидную жизнь плавучего служебного помещения в одном из затонов нижней Волги. Его нашел Александр Михайлович Ведерников, сам бывший астраханец, друг и сослуживец отца по Северному флоту, а потом, до пенсии – речной капитан.
Впрочем, и отчим, и Михалыч в лице менялись, когда Маша называла свое новое приобретение кораблем. И требовали от нее, чтобы джазовая девушка перестала марать высокое слово «корабль», применяя его к этому речному недоразумению. Называть же его следовало, и то с изрядной натяжкой, судно.
Упрямую же Машу это никак не устраивало. Слово «судно» она связывала совсем с другим предметом, к тому же – печально-больничной ориентации.
Вот почему, дабы не усугублять, Иван Александрович называл Машкину покупку то линкором, то корветом, то вообще микроплавбазой.
– Сейчас приплывет, пап, – ответила отцу Мария. Она никогда не называла его иначе – он ведь всегда считал ее родной дочерью. – Михалыч эсэмэс прислал, уже на подходе.
Группка встречающих оживилась.
На широкой Краснопресненской набережной было абсолютно пусто – выставочный комплекс сегодня не работал, а прогулочные теплоходы, чья стоянка находилась тут же, простаивали ввиду прохладной для июля погодки.
Так что встречающим реально было скучно.
И если Машины родители пытались это как-то скрывать, то Женька откровенно злилась – у нее имелись отличные альтернативы стоянию без зонта под мелким холодным дождиком. И лишь уважение к старшей сестре не позволяло свалить по своим девичьим делам.
Электра и Вениамин – еще более младшие брат и сестра, совсем, прямо скажем, младшие – тоже уважали Марию, но мелким тихо стоять было просто невмоготу. Они постоянно то толкались, то скакали на одной ножке, то приставали к Марии, Женьке и родителям. За пытку ничегонеделаньем им было обещано достойное вознаграждение – завтрашний цирк. Но до него еще надо было дожить.
Мария посмотрела на младших Ежковых.
Надо ж было додуматься назвать девку Электрой! Вениамин – тоже, конечно, замысловато, но хоть не настолько. Идея была, разумеется, папина, и естественно – семейным советом сразу отвергнута. Но с мягким и немачоподобным Иваном Ежковым спорить сложно. Потому что он и не собирался спорить. Он просто пошел и записал близнецов так, как решил. Маме же, родившей этих мартышек в необычно взрослом возрасте, было не до разборок с органами государственной регистрации детей, или как они там называются.
Теперь, спустя восемь лет, идея не смотрится столь бредовой. Все как-то привыкли, тем более что никто Электру Электрой не называл – даже автор идеи звал ее Элечкой. Но, как ни странно, замысел Ивана Александровича постепенно обрел почти материальный смысл. Близнецы были столь нераздельны и столь неукротимы, что Веник и Электра слились в единый образ Электрического Веника, самим своим существованием доказывая, что второе начало термодинамики – ошибочно, а вечные двигатели – есть.
И вот – ожидаемое произошло.
На горизонте – точнее, из-за недалекого поворота реки – показалось Оно.
Невысокое, неширокое и, скажем так, не сильно похожее на роскошный банкетоход, коим его уже рисовала в своем воображении Мария.
Когда Оно подплыло поближе – в капитанской рубке уже был виден улыбающийся в свои роскошные прокуренные усы Михалыч, – стали хорошо различимы когда-то белые, сто лет не крашенные бока в ржавых потеках и грязные иллюминаторы салонов.
– И вот за это ты отдала три миллиона рублей? – потрясенно произнесла Женька. – Это ж сколько блузочек можно было купить!
– Дуреха ты, Женька, – заулыбалась Мария, обнимая сестру. – Сюда еще столько же вложим, он нас всех потом кормить будет.
Женька из сестриной сентенции восприняла лишь про «столько же вложим». Ее политкорректность дала ощутимый сбой, и она международным жестом покрутила у виска, давая свою оценку Машкиной инвестиционной политике.
Родители у виска не крутили из любви к старшенькой, но оба как-то погрустнели. Если сомнительный дочкин проект лопнет, то при всем желании они не смогут помочь: их собственное финансовое положение оставляло желать лучшего.
Лишь самые младшие не остановили своего внимания на экономической сути происходящего, потому что оба уже очень хотели писать и в то же время еще не расхотели бегать и прыгать.
– Вы ничего не понимаете! – даже слегка обиделась Мария. – Этот корабль, – папа вздрогнул, но сдержался, – больше двадцати семи метров в длину, около пяти – в ширину! Сто тридцать квадратных метров в одном уровне! И к тому же – плавает!
– Ходит, – поправил папа. – Как может, – не удержавшись, добавил он.
– А зимой? – спросила мама. – Он что, ледокол?
Она не подкалывала, просто интересовалась.
Мария промолчала. Зима была слабым местом проекта. Внутренний объем, отделенный от атмосферы лишь тонкой сталью, не прогреешь ни за какие разумные деньги.
Ну и ладно!
Зато в навигационный период он за пару удачных рейсов может оправдать месячные расходы на содержание.
А самое главное – у солистки пока неизвестного джаз-банда Марии Ежковой появлялся собственный концертный зал. И даже, может быть, своя преданная публика – куда ж им во время плавания с корабля деваться?
Машин корабль наконец пришвартовался. Конечно, не у собственной причальной стенки – это в центре Москвы слишком невероятная роскошь, а рядом с тремя другими суденышками, став четвертым со стороны реки. Даже такой не вполне шикарный вариант появился лишь благодаря многолетним профессионально-дружеским связям Михалыча – вообще-то становиться в четыре ряда не полагалось, несмотря на значительную ширину реки в этом месте.
Мария, не сдерживая волнения, двинулась к своему долгожданному кораблю. Идти пришлось через три теплоходика класса «Москва». Маленькие, метров шесть в ширину, вплотную пришвартованные друг к другу бортами, они преодолевались за несколько шагов. Тем не менее даже эти суденышки были куда больше ее вновь приобретенной движимой собственности.
И вот ожидающие на личном борту Марии Ежковой.
– А ничего судно, – ответил Михалыч на не высказанный вслух вопрос друга. – Я даже не ожидал. Дата следующего слипа – через три года. Лицензия на радиостанцию – еще на дольше. Самое же главное – подводная часть вся насквозь новая, винт почти новый, плюс дизелек оказался живой. Ярославский, ухоженный. Сто пятьдесят сил. Наработка – полторы тысячи моточасов. Очень терпимо.
– Что такое – слип? – Мария в любом деле старалась разобраться до деталей.
– Все суда проходят освидетельствование. Их вытаскивают из воды и осматривают корпус.
– Значит, корпус хороший?
– Отличный, я же говорю. – Михалыч улыбался, демонстрируя хорошее настроение, – таким веселым требовательный речной волчара был далеко не всегда.
– Ну, слава богу, – начала успокаиваться судовладелица. – Не зря отдали деньги.
Это было тем важнее, что средства собирались очень трудно. Машин бизнес – продажа недорогих мехов, в основном шуб – никогда не был легким. И всегда был довольно рискованным. Теперь же с началом очередного кризиса, когда средний класс стал прижимать даже те денежки, что еще умудрялся зарабатывать, торговля шубами встала почти полностью.
Например, все пять прошлых лет ее предпринимательства июнь был чудесным месяцем. Люди с удовольствием тратили отложенные за сытную зиму сбережения, и женщины – как бычков за невидимую веревочку – водили покорных мужей на серьезный шопинг, примеряя одну обнову за другой.
Четыре же недели прошедшего июня Машка провела в своем торговом офисе, арендованном в одном из бизнес-центров, в состоянии близком к панике – несмотря на рекламу, к ней практически никто не приходил. А если и приходил, то с какими-то странными предложениями – то продать шубу ниже себестоимости, то предложить руку и сердце, причем немедленно.
От депрессии – Машка же, по сути, была главной кормилицей семьи – спасала лишь музыка. Четыре вечера в неделю Мария попадала в окружение таких же сумасшедших – в институте импровизационной музыки почти не было студентов после школы, все взрослые, часто с высшим образованием и большим жизненным опытом, лишь теперь пришедших к реальному воплощению своей главной мечты.
В таком обществе сразу забывалось отсутствие покупателей шуб и подступающий срок возврата банковского кредита. Состоятельного народу здесь вообще почти не было. Зато сколько хочешь вокала, фортепьянного ориентирования, сольфеджио, истории музыки и занятий по импровизации.
Да, да! Чтобы хорошо импровизировать, надо долго и очень системно вкалывать.
Короче, Мария на свой корабль истратила все деньги, какие у нее были. И даже немного тех, которых, по сути, не было: из заначки на новый закуп – в Грецию она собиралась через неделю, теперь придется отложить.
Ну да ничего.
Главное – корабль оказался крепким. Значит, меньше денег уйдет на его реконструкцию и больше останется на отделку и аппаратуру.
И здесь Михалыч, вовсе того не желая, нанес неожиданный удар. Как говорится – ниже пояса. Или теперь, в ее нынешнем положении, ниже ватерлинии?
– Машунь, – сказал он, тщательно подбирая слова. – Вась Васич денег не даст. У него какие-то проблемы. То ли с партнером, то ли с налоговой.
Вот тебе раз!
Только все начало обретать зримые контуры, и на тебе!
Вась Васич – так все друзья именовали Василия Васильевича Соколова, владельца трех похожих суденышек – обещал ни много ни мало – два лимона из недостающих на реконструкцию трех. Еще один Мария надеялась наскрести у друзей и подруг. Либо, что плохо, взять под залог оставшегося товара. Это – крайний случай: и проценты высокие, и под новую закупку в таком случае не дадут, а заначка уже пошла в распыл.
– Не расстраивайся так, Маш, – сам расстроился знавший ее с детства Михалыч. – В крайнем случае можешь рассчитывать на мои пятьсот тысяч.
Это не решало проблему. Но это был поступок.
Машка знала, что после потери высокооплачиваемой работы – полного сил Михалыча некрасиво выжали на пенсию – семья Ведерникова влачила довольно жалкое существование. Это наверняка все его сбережения за трудовую жизнь. А впереди долгая старость, с проблемами и болезнями. Дети же Михалычу и его жене, Светлане Владимировне, помочь не могли. Ввиду их полного отсутствия. Сначала не хотели, потом не получалось – отец не раз, переживая за друга – а может, заодно и в воспитательных целях, – рассказывал их историю.
– Спасибо, дядь Саш! – искренне сказала она. – Хочешь, я тебя в долю возьму?
– Не надо мне твоей доли, – улыбнулся Михалыч.
Получилось двусмысленно. Зато – честно. Кому ж нужна доля малого российского бизнесмена? Они ж зарабатывать должны, а не бюджеты нефтяные пилить.
К Марии и Ведерникову подошли родители с близнецами – Женька уже сумела, не нарушая приличий, смыться. Впрочем, подошли только родители. К близнецам это слово было мало применимо. Скорее – подлетели. Пописав в крошечном туалете-гальюне, они раза в два увеличили свои скоростные качества, как две капли безумной ртути прокатываясь по всем палубам, проходам и лесенкам суденышка.
– Ну, дочь, ты довольна? – спросил отец.
– Да, – ответила Мария.
– А что так невесело?
– Да нет, все нормально. – Ей вовсе не хотелось портить настроение маме с папой. Как-нибудь разберется. Не маленькая. Да и не в первый раз.
– А пираты на нем плавали? – неожиданным басом спросила Электра. – Джек Воробей?
– Балда, это ж теплоход! – встрял Веник, за что и получил. Додраться не дали взрослые, быстро уведя близнецов: им было обещано мороженое и сколько хочешь лимонада.
– На самом деле, пираты на нем плавали, – спокойно сказал Михалыч.
– Это как? – не поняла Мария.
– В общем, есть еще одна закавыка. Типа Гарри Поттер и тайная комната.
– Ничего не понимаю, – честно призналась хозяйка судна.
– Я пока тоже, – сказал Михалыч и, взяв Марию за руку, повел ее по узкому трапу вниз.
Там, ближе к корме, остановился то ли у двери, то ли у высокого прямоугольного люка. Скорее все-таки люка, поскольку никаких ручек снаружи не было.
– И что внутри? – спросила Мария. Новые ребусы ее никак не развлекали.
– Не знаю, – ответил капитан. – Лишь имею нехорошие предчувствия.
– Ну, что еще? – вздохнула Ежкова.
– Я же тебе говорил, пароходом владела братва. Потом ее замели, компания их лопнула. Судно конфисковали. Далее тебе известно: пятьсот штук в кассу, два с половиной лимона – в лапу.
– Но с документами же порядок? – заволновалась судовладелица.
– Полный, – успокоил капитан. – Непорядок там, внутри. Послушай.
Мария прислушалась.
Явно работал какой-то механизм.
– Это холодильник, – сказал Ведерников. – Я дырочку нашел и термопару туда совал. Когда мы теплоход принимали, он тоже работал – с берега шла линия. Отключать, видать, боялись, я его на внутреннее питание перевел. Полтора киловатта, между прочим, жрет.
– Дядь Саш, а не проще открыть люк да посмотреть?
– Проще. Но он заварен. – Михалыч показал на два аккуратных шовчика в пару сантиметров каждый.
– И это тебя остановило? Почему ты не вскрыл эту железку?
– Потому что ты – хозяйка. Все, что здесь есть, принадлежит тебе. Да и не хотелось на чужой территории под чужими глазами во что-то встревать. Теперь вот – довез.
– Спасибо, – поблагодарила Ежкова. – Ну и что там может быть? – Даже реалистично мыслящую Марию начало разбирать любопытство.
– Черт его знает, – пожал плечами Михалыч. – Может, труп. Может, человечьи органы на трансплантацию. Бандиты же.
– А что еще может? – Мария не очень хотела верить в версию плавучего морга.
– Может, осетрина браконьерская, – после многозначительной паузы наконец сказал Ведерников. – Друг другу не доверяли, поэтому заварили дверцу. И вообще – они здорово усилили теплоход. Я ж говорю – корпус идеальный. Он явно выходил в Каспий. А там – самое милое дело с лодки забрать рыбу. Или оружие. Из Дагестана.
– Оружие не требует охлаждения, – деловито сказала девушка. – Так что или расчлененка, что маловероятно, или жратва. Дай бог, чтоб второе – в кризис все сгодится, что можно съесть. Открывай скорей.
У Ведерникова все уже было приготовлено: и удлинитель, и «болгарка» с новым абразивным кругом.
Минута – оба шва срезаны.
Михалыч распахнул дверцу и посветил мощным фонарем.
Пахнуло холодом, но, к счастью, не могильным. И не слишком сильным – большой внутренний термометр показывал ровно ноль градусов по Цельсию.
А в свете луча на металлических полках стояли разнокалиберные стеклянные банки вместимостью от ста граммов до килограмма.
Ни одной пустой.
Все по крышку забиты черной икрой.
Мария взяла маленькую баночку, стала разглядывать этикетку.
– Производителя можешь не смотреть, это туфта. Икра стопроцентно левая, – сказал Михалыч, взяв для изучения банку побольше. – И отличного качества, – добавил он через минуту. – Даже я такую редко видел.
– С чего ты так решил, дядь Саш? – спросила внезапно осчастливленная Мария.
– Браконьеры рыбку поймают, ястык[1] рассекут и тут же, на берегу, в ведре солят. От четырех до десяти процентов, чтоб не протухла. Вместе с пленками, водами и всем содержимым ястыка. А эта – с завода подпольного. Видишь – два с половиной процента соли. Так называемый malossol. Слово даже во французский язык вошло.
– Так мало ли что можно на «левой» этикетке написать?
– Икра отсортирована и промыта. Вон, икринка к икринке. И разделяются легко, – покачал он банку. – Такое только на подпольном заводике можно сделать. Или с официального украсть.
Потом, отойдя на шаг, еще раз пристально осмотрел находку целиком.
– Здесь около двухсот кило, – наконец оценил объем Ведерников.
– Нам столько не съесть, – искренне сказала Ежкова. – Слушай, а сколько это стоит?
– Минимум миллиона четыре, если приличным оптом.
– Четыре!!! – Машка аж присела от услышанного. – Миллиона!!!
– Если в розницу – то больше. От двадцати пяти до сорока тысяч за кило. А качество наверняка отменное, уж я этого навидался за свой век.
– Четыре миллиона!!! – никак не могла прийти в себя Ежкова. – Четыре! И на реконструкцию, и на шубы.
– И на могилу, не про нас будь сказано, – суеверно сплюнул Михалыч.
– Почему? – не врубилась Мария.
– Потому что взято у бандитов, – просто объяснил Ведерников. – Их же не убили. И наверняка не всех посадили. Рано или поздно найдут концы. Да и как ты ее продавать будешь? Объявление дашь? Сама сядешь.
– Михалыч, ты – чудо! – Перестав от привалившего счастья что-либо воспринимать разумно, Машка обняла маленького Ведерникова за плечи и чмокнула его в лысину, благо рост – модельные метр семьдесят восемь – позволял.
Он было попытался вновь отговорить неопытную в таких вещах даму, однако та просто не слышала его предостережений, живя в своем счастливом виртуальном мире, где на каждую бизнес-потребность малый российский предприниматель имел соответствующую бизнес-возможность.
– Не обижайся, но я твою половину тоже приберу, – сказала Мария. – Потом отдам с процентами, ладно?
– Моей половины здесь нет, – твердо сказал Михалыч. – Да и о своей десять раз подумай. Это опасно. Очень опасно.
– А какие есть варианты?
– Вызвать полицию и все им сдать. Нашли, так сказать, во время ревизии. Все по акту, копию хранить как индульгенцию, когда придут настоящие хозяева…
– Еще идеи есть? – на полуслове прервала его Ежкова.
– Еще идей нет, – закончил дискуссию капитан судна.
Наступила тишина.
Бизнесвумен с вокальным уклоном напряженно о чем-то размышляла.
Наконец просветление наступило, она нервно откашлялась и подвела итог:
– Дядь Саш, слушай мою команду. Это наш шанс, и я им воспользуюсь. Возьми домой сколько хочешь для еды. С остальным разберусь сама.
– Спасибо, мне не надо, – мрачно сказал Ведерников. И добавил после паузы: – Ты всегда была отчаянной, Машка. Да и я не сопляк дрожащий. Но сейчас мне что-то не по себе.
– Вот что, дядь Саш. Завтра я изымаю груз. Ты уничтожаешь «пещерку», сдаешь корабль на реконструкцию и отбываешь со Светланой Владимировной в отпуск. Отель должен быть недорогой, а денег с собой я тебе дам достаточно. Если у кого-то будут вопросы – ты не в курсе, все ко мне. Хороший план?
– Ты уже большая девочка, – вздохнул Михалыч. – Тебе решать. Но план плохой.
– О’кей, – сказала Ежкова, упрямо мотнув головой. – Я большая девочка и все решила.
Сегодня Мария Ежкова в институт не пойдет. Удивит педагогов, согруппников и весь ее джаз.
А вместо этого будет весь вечер и всю ночь преступно планировать незаконную продажу криминально добытой и ей не принадлежащей осетровой икры.
Что поделать, даже с музыкантами иногда происходит такое…