И пришёл великан. Часть 1 - читать онлайн

– Да ты что? – скептически отозвался Тальвин, скрещивая на груди руки.

– Так и есть, я знаю. – Ронха неторопливо прошлась по поляне и остановилась возле костра. – И душа зайца тоже здесь. Заяц этот пришёл к вам оттуда, где ты его убил. – Она вперила в Ливка пронзительный взгляд, и не без удовольствия отметила, как парень поёжился.

– Я смотрю, у нас тут целый зверинец, – заметил Тальвин.

Ронха развернулась к нему. Колыхнулся подол тяжёлой юбки, голова чуть склонилась набок; два каштановых глаза впились в Тальвина отрепетированным ведьминским взглядом.

– Что ты, это ещё не зверинец, – протянула Ронха. – Вот в Черевеске, говорят, те ещё зверюшки бродят… Это так трогательно, что ты решился пойти к ним в гости и вырвать любимого учителя из лап Совета.

– Я совершенно не питаю надежд на то, что он жив, – холодно отозвался Тальвин. – Хотя и допускаю такую возможность. Меня куда больше волнует, в действительности ли Каальгер нарушал Кодекс Волшебника.

Брови Ронхи поползли вверх.

– Вот как, – только и сказала она.

– И всё? – удивился Тальвин. – Даже Мильс был более красноречив.

Ронха пожала плечами:

– Тем более нет смысла повторяться. Да и что толку спорить с идиотом?

Тальвин рассмеялся:

– Почему же сразу так категорично?

– Если я правильно поняла, ты собрался обвинять Совет в убийстве Каальгера. Что это, как не идиотизм?

– Ты поняла неправильно, – качнул головой Тальвин. – Я никого не собираюсь обвинять. Я просто хочу разобраться. Я хочу создать новую систему взаимоотношений волшебников с Советом, потому что та, которая существует, вообще никуда не годится. Великие Маги сами устанавливают законы, сами устанавливают наказание за неисполнение этих законов, сами вершат суд. Но цивилизованный мир уже давно так не живет. Предоставляют ли обвиняемым адвокатов, например? Или просто казнят, без суда и следствия?.. И самое главное. Ты знаешь хотя бы одного человека, который отправился искать Совет и преуспел в своих поисках?

Ронха только закатила глаза в ответ. Если вступать с Тальвином в дискуссии, то можно до ночи здесь проторчать.

– Если такие и существовали, они не вернулись из Черевеска, – ответил Тальвин на свой же вопрос. – Может быть, Совет Черевеска просто очень не хочет, чтобы его нашли, но не оговаривает это в Кодексе, чтобы сохранить видимость своей непредвзятости? А у Каальгера, кстати, было много аналитических данных относительно того, где может располагаться Лакеннский Источник магии, возле которого, по слухам, и находится Совет. Где гарантия, что учителя не забрали просто потому, что он слишком близко подошёл к разгадке?

Ронха закивала, старательно насупив брови.

– Очень интересно, – констатировала она. – Очень познавательно, я бы сказала. Только мне, знаешь ли, плевать, что именно гонит тебя на материк. Я, главным образом, поняла, что отправляюсь в путешествие с чокнутым. Но такова, видимо, моя судьба. Ты деньги принёс?

Всё-таки ей тоже удалось его задеть. Вдохновение явно покинуло князя – его скептицизм по отношению к волчьему духу ни в какое сравнение не шёл с тем презрением, каким Ронха удостоила его фантазии.

– Наш уговор подразумевает то, что ты станешь моим союзником, – сухо заметил он.

– О, это сколько угодно! – воскликнула Ронха, довольная произведённым эффектом. Ей нравилось спускать князя с небес на землю – на земле она чувствовала себя куда увереннее. – Я буду пугать своими бездарными заклятиями злобных черевесских монстров, чтобы они не попортили твою княжескую шкурку. Всё, как договаривались. Но не жди, что я стану восторгаться твоей затеей. Ну же, Тальвин! Или ты уже передумал? Может быть, ты захочешь отдать мне деньги просто так?

– А ты именно этого и пытаешься добиться, как я погляжу. – Тальвин выдал очередную усмешку, но она выглядела кривее предыдущих, как будто мышцы лица его не слушались.

Ронха нервно рассмеялась:

– Может быть. Это было бы так логично, правда? Это вполне в моём духе. – Она судорожно сглотнула. Перед глазами снова промелькнули картины, показанные фелией. Нельзя было дальше бегать от судьбы. Но Ронха сделала последнюю, совсем уж неубедительную попытку: – Ты ещё, конечно, можешь притвориться, что мы ни о чём не договаривались. Это было бы не очень благородно по отношению к какой-нибудь Лееж, или другой даме из высшего света, но со мной можно и так. Действительно – и кучу денег на ветер не выбросишь, и нежеланного попутчика не приобретёшь.

Князь нахмурился.

– Почему ты вспомнила Лееж? – вдруг спросил он.

Ронха посмотрела на него в ответ с недоумением:

– А почему нет? Вы ведь вроде бы дружили. Кого ещё я могла вспомнить для примера? Да и «дам из высшего света» я знаю немного… Хотя Лееж, по-моему, добилась этого статуса только благодаря верфям своего папаши, а потом должности помощницы Каальгера… Но это всё не моё дело, конечно. Она, кстати, тоже едет?

– Нет, – ответил Тальвин медленно. – Она не едет.

– Испугалась, значит. – Ронха понимающе кивнула. – Что ж, у неё, по крайней мере, есть выбор.

– Прекрати говорить со мной так, будто я тиран и заставляю тебя куда-то идти под страхом смерти. – В голосе Тальвина впервые прорезалось раздражение. – Не хочешь – не иди. Я не единственный человек на Кольцовом мысе, у которого есть деньги.

– Если бы дело было только в тебе… – Ронха вздохнула. – Так Лееж остаётся, потому что она струсила?

– Нет. Она больна.

– А, ну ясно. Бедняжка подхватила насморк. Уважительная причина, ничего не скажешь… А Мильс?

– Мильс едет, – ответил Тальвин глухо. Её легкомысленное замечание про насморк Лееж, очевидно, отнюдь не позабавило его. Но Ронха извиняться не собиралась, хотя и продолжать эту тему не стала. Она вдруг почувствовала, что ей лучше не знать, чем болеет Лееж на самом деле – тот тон, который ей был наиболее удобен для разговора с князем, не подразумевал таких откровений.

– Кто-то ещё?

– Его студентка, Нарай.

– И я, – скромно вставил Ливк прежде, чем Ронха успела удивиться слову «студентка».

– Стало быть, не передумал? – повернулся к нему Тальвин.

– Нет, я не передумал. – Вид у Ливка был немножко торжественный. – Я очень сочувствую вашему делу, тэб Тальвин, и надеюсь, что мои услуги вам ещё пригодятся для достижения ваших целей.

Тальвин расхохотался.

– Сочувствует он! Так бы и сказал, что хочешь слупить с меня ещё денег, плут.

Ливк философски пожал плечами:

– Конечно, дополнительное вознаграждение мне не помешает, но я уверен, что его размеры, какими бы они ни были, не сравнятся с той радостью, которую я буду испытывать от исполнения своего долга перед вами.

«Ещё один любитель повыпендриваться, – раздражённо подумала Ронха. – А с виду вполне нормальный парень!».

Ливк изо всех сил старался сохранять серьёзную мину, но когда Тальвин рассмеялся снова, он тоже позволил себе улыбку.

– Ну что ж, – сказал Тальвин. – Чем больше народу, тем веселее.

– Я так и подозревала, что ты едешь именно повеселиться, – ядовито заметила Ронха. – Так как насчёт денег?

Тальвин протянул ей небольшой, но увесистый мешочек. Ронха показательно развязала его и пересчитала монеты.

– Не доверяешь, значит, – ухмыльнулся Тальвин.

– Ты мне тоже, – парировала она, имея в виду подслушанный разговор. – Куда и когда я должна приходить?

– Мы отплываем на грузовом пароме в одиннадцать вечера. Постарайся быть на пирсе хотя бы к половине.

Ронха кивнула в знак принятия условий и направилась было к кусту боярышника. Но потом, замедлив шаг, остановилась.

– Скажи, князь, а ты не боишься? – она снова развернулась к ним с Ливком. – Если верить твоим домыслам, Каальгера могли забрать за то, что он совал нос не в свои дела. Ты сейчас тоже собираешься сунуть нос не в своё дело. Тебя самого не пугает перспектива пропасть? Отправиться вслед за своим учителем?

– Боюсь ли я пропасть? – переспросил он, снова усмехнувшись. – А с чего мне пропадать, если я не собираюсь нарушать Кодекс? Слышите, вы? – Тальвин внезапно повысил голос и задрал голову, словно в кронах этих берёз, осин и молодых сосен притаились члены Совета, специально собравшиеся здесь для того, чтобы узнать, что он им скажет. – Слышите, я направляюсь к вам в гости! Помешайте мне, если хотите. Заберите меня в то неведомое место, куда вы забираете всех остальных. Только у меня, в отличие от Каальгера, будут свидетели – и тогда вся правда выплывет наружу… Если правда именно та, какой она мне представляется. – Тальвин развёл руками, словно бы заранее принося извинения за клевету, если правда всё-таки будет другой.

Ронха фыркнула. Устроил тут спектакль, понимаешь ли.

– Видишь, я не боюсь. – Тальвина её реакция нисколько не смутила. – Мне достаточно того, что совесть моя чиста. А что насчёт тебя?

– А что насчёт меня? – Ронха пожала плечами. – Я выполню свою часть договора, только и всего.

Она положила мешочек с монетами во внутренний карман куртки. Дело оставалось за малым – отыскать господина Займека до вечера, потребовать с него расписку, а потом надежно закрыть дом. Который уже будет её домом, окончательно и бесповоротно…

Единственный положительный момент во всей этой затее.

А Тальвин, тем временем, решил испортить ей настроение окончательно и потребовал расписку с неё.

– Ты ведь это несерьёзно? – Ронха недоверчиво посмотрела на него.

– Отнюдь. Ты никогда не казалась мне надёжным человеком, прости за прямоту. И потом, договоры, в которых фигурирует такая солидная сумма, только на словах не заключаются. Нужны хоть какие-то гарантии.

Ронха фыркнула, но расписку, под его диктовку, всё же написала – деваться было некуда. В вещмешке Тальвина нашлись и чернила, и перо, и бумага, и даже дощечка, на которую можно было положить лист. Текст был составлен таким образом, что этот документ привязывал Ронху к князю до самого конца путешествия – то есть, до тех пор, пока «поиски Совета Магов Тальвин Эмерский не определит как «оконченные».

«Влипла», – подумала Ронха. В этой расписке читалась неотвратимость Судьбы; в ней было что-то роковое, как в предсказании фелии.

– Вот, так-то лучше. – Князь посыпал свежеобретённый документ песком из маленькой коробочки, помахал листком в воздухе – на всякий случай – и, аккуратно сложив его пополам, убрал за пазуху. – Теперь, если ты сбежишь по дороге, у меня будет право отыскать тебя и потребовать обратно все пять браннов.

Ронху мороз продрал по коже от этих слов, но виду она не подала.

– А если вдруг не верну? – презрительно уточнила она, поднимаясь на ноги.

– Тогда у меня будет, с чем обращаться в суд.

– Вот как. – Ронха скрестила на груди руки. – Я смотрю, ты хорошо всё продумал. Только ты меня недооцениваешь, князь. Очень недооцениваешь.

– Очень надеюсь. У тебя будет время доказать, что это так. Можешь начинать уже вечером.

– Тогда до вечера. – Ронха растянула губы в широкую неестественную улыбку, давая понять, что разговор окончен.

Она собралась уже уходить, когда Ливк неожиданно полюбопытствовал:

– Не хотите ли разделить с нами наш обед? Превосходная зайчатина – уверен, вам понравится.

– Спасибо, не хочется.

Пожалуй, ответила Ронха не слишком вежливо, но проявить чуть больше признательности в присутствии Тальвина у неё почему-то не получилось. Хотя сам Тальвин никак не прореагировал на этот диалог – как смотрел на Ронху испытующим взглядом, так и продолжал смотреть. Возможно, он ни секунды и не сомневался, что она откажется от приглашения.

– В половине одиннадцатого, Ронха, – сказал он. – И не советую меня обманывать.

Ронха всем своим видом изобразила полное непонимание, но потом её как будто осенило:

– Ах, да! Я же эгоистичная дрянь, от которой можно ожидать любой пакости! – Она расплылась в улыбке и фамильярно похлопала Тальвина по плечу. – Не волнуйся, князь. Я ведь ещё и дура, а ни одна дура не сообразит, как можно безнаказанно прикарманить пять браннов.

И, прежде, чем Тальвин успел что-то на это ответить, скрылась за кустом боярышника.

4.

Ронха шла через поле, и первые звёзды светили ей с небес. Приблизившаяся ночь дышала холодом. То был холод огромного моря, что просыпалось где-то там, за перелеском; у моря было опасное, игривое настроение. Ронха шла. Травы, тонкие и мягкие, волнами стелились ей под ноги. Шумел налившийся вечерней тенью дуб, огромный, точно башня. Здесь Ронха остановилась, но подходить к дереву не стала: не дело подходить к дубу, когда душу твою гложет страх. Особенно, если ты женщина. Поэтому она просто постояла в нескольких шагах от дерева, глядя на его чёрный ветвистый силуэт, потом тяжело вздохнула и отправилась дальше.

Перелесок Ронха прошла сразу насквозь, чтобы выйти на берег вдали от порта. Ей хотелось поздороваться с морем прежде, чем начинать по нему своё путешествие, а здороваться лучше было подальше от людей. Лишние насмешки оказались бы сейчас очень некстати.

Тиски прибрежного ветра, сжимавшие неспокойную землю Кольцового мыса, тут же дали о себе знать. Ронха подняла повыше воротник куртки и отважно подошла к прибою. Села на корточки.

Контакт со стихией вышел не очень удачным – в ответ на выученный к случаю текст, волна сердито обрушилась Ронхе на колени и, облизнувшись, отступила.

– Будем считать, что это было ответное приветствие, – произнесла Ронха вслух, поднимаясь на ноги и выжимая подол юбки.

Она неторопливо зашагала по берегу в сторону пирса, стараясь держаться ближе к лесу. Шелестел прибой, позвякивала под ногами галька. Над морем горел закат цвета малины. Весь свет, который был в мире, казалось, сосредоточился именно там, на западе – прикатился туда большим ярко-жёлтым шаром, чтобы потом упасть в воду и погаснуть. Закаты над Кольцовым мысом обычно отличались нежностью красок, и всегда были довольно блёклыми по сравнению с закатами более тёплых, очень далёких стран. Но в этот раз там, наверху, явно что-то пошло не так.

Может быть, Богини делали последнюю попытку предупредить её об опасности грядущего путешествия?..

Ронха была настолько погружена в свои мысли, что не сразу заметила силуэты двух женщин, сидевших на берегу. Странным оказалось увидеть здесь отдыхающих – время довольно позднее, и до пирса далеко. Да и не сезон ещё на пляже-то сидеть… Хотя на Кольцовом мысе сезон для купания вообще было сложно определить. Либо холод, либо бури… Тут хорошо, если получится хотя бы разок за лето в воду залезть. И то, Ронха, например, всегда предпочитала купаться в лесной речке.

Ронха приблизилась к сидящим. Одна женщина была почти неподвижна. Она, по всей видимости, задремала, неловко прислонившись к стоявшей рядом большой сумке и свесив на грудь голову. Вторая была чем-то занята: поджав под себя ноги, она раскладывала перед собой какие-то вещи, вроде как сортировала их. У неё были длинные, вьющиеся мелкой волной волосы, настолько светлые, что яркие закатные лучи даже не придали им золотистости. В волосах голубел бант – большая печальная бабочка с обвисшими крыльями. Платье тоже было голубым, и при этом до того тонким и воздушным, что даже смотреть на девушку было холодно.

Лицо её Ронха увидела только тогда, когда подошла к ней вплотную.

– Лееж?!

Девушка не отозвалась. Даже не подала виду, будто что-то слышит.

– Я тоже рада тебя видеть, – саркастически заметила Ронха.

И снова – ноль реакции. Лееж, казалось, была увлечена каким-то весьма важным делом, хотя вообще-то занималась только тем, что перекладывала с места на место ракушки. Рапаны, плоские перламутровые «лодочки» шириной с ладонь, раковины поменьше – всё это лежало перед ней в больших количествах. Как будто кто-то прошёл после отлива по кромке прибоя и собрал для Лееж все эти сокровища. А может, так и было – во всяком случае, сама бы она вряд ли стала этим заниматься, а ведь откуда-то всё это здесь появилось…

Выглядело происходящее странно и немного пугающе. И эта спящая женщина на сумке, и безучастная Лееж с ракушками, которая, по словам Тальвина, должна быть больна…

Взяв в руки очередную раковину, Лееж ощупала её подушечками тонких пальцев с неровно остриженными ногтями – и это у неё, всегда такой опрятной и аккуратной Лееж! – и приложила к уху. Подняла, наконец, голову. Взгляд её устремился к горизонту; стоявшую рядом Ронху она по-прежнему не видела. Закатный свет окрасил бледную кожу Лееж розовым румянцем, вечерний бриз трепал лёгкие, точно морская пена, пряди волос. Широко распахнутые серые глаза слезились, но и этого Лееж будто не чувствовала. Лицо её казалось маской; все его черты стали неподвижны. Она вслушивалась в то, что звучало в приложенной к уху ракушке. Как в сказке о той девочке, которая получала в морских раковинах послания от богини-прародительницы, Сайи.

– Лееж…

Поражённая нехорошим предчувствием, Ронха медленно опустилась на корточки рядом с той, кого всегда ненавидела больше, чем всех остальных своих одноклассников, вместе взятых.

– У тебя… у тебя всё в порядке? – глупо спросила она. Хотя была уже практически уверена, что не получит никакого ответа.

У Ронхи случались моменты, когда она вдруг начинала чувствовать себя чем-то вроде зеркала. Например, глупо улыбалась, когда кто-то смеялся над ней. Или, когда при ней жаловались на мигрень, она в какой-то момент ловила себя на том, что хмурится и трёт ладонью лоб, будто дразнит говорящего. Ронха понятия не имела, почему так происходит, но догадывалась, что это как-то связано с её даром, и что, наверное, подобное случается со всеми волшебниками из-за их особой восприимчивости к окружающему миру. Ещё Ронха понимала, что если бы была немного собраннее, то могла бы контролировать такие странные озарения, не окунаясь в чужую жизнь, но зато осознавая причины происходящего и, возможно, цели… Однако собранности ей всегда не хватало.

Ронха и теперь не знала, откуда к ней пришла знакомая гулкая пустота – но на сей раз поддалась ей почти осознанно. Тут же сделалось ещё холоднее; появилось ощущение, что она вот-вот что-то уловит, что-то поймёт, что-то найдёт… что нужно было найти? Какое сообщение должна была получить Лееж в одной из этих морских раковин?..

«Бедняжка подхватила насморк», – эхом прозвучали в голове Ронхи её же собственные слова, и она почувствовала себя ужасно виноватой перед Тальвином… но тут же спохватилась. Нашла, кому сочувствовать, в самом деле! Какое ей дело должно быть до Лееж? И, тем более, до Тальвина? Может, пойти и извиниться ещё?..

Ронха презрительно фыркнула и поднялась на ноги. Снова глядя на Лееж сверху-вниз, она попыталась позлорадствовать над её судьбой – злорадство было куда менее болезненным, чем сострадание, да и больше подходило к её образу. Но злорадствовать не получалось – ныло сердце, тряслись руки, в голове всё смешалось. Она впервые в жизни так глубоко нырнула в другого человека, и вынырнуть оказалось не очень-то легко.

Как же так, думала Ронха, обхватив себя обеими руками и стараясь унять дрожь. Как же так…

– Нашла себе бесплатный аттракцион?

Ронха резко повернулась, испугавшись, что кто-то заметит её в таком состоянии – она казалась себе ненормальной, неправильной и, в то же время, уязвимой, как никогда.

В нескольких шагах от неё стояла высокая чёрная фигура, нахохлившаяся, словно ворон.

– Мильс?..

Мильс подошёл ближе молча, не имея желания подтверждать очевидное. За плечами у него висел большой дорожный мешок современного типа – со стороны казалось, что это бочонок, обёрнутый тканью. Остановившись, Мильс довольно бесцеремонным образом принялся рассматривать Ронху, как будто она здесь больше подходила на роль экспоната, чем Лееж.

Ронха прочистила горло.

– Что с ней? – кивнула она на Лееж.

– А ты не видишь? – голос Мильса был тихим и ледяным.

Ронха всегда считала его ужасно скучным и невзрачным типом, однако теперь ей отчего-то сделалось страшно при взгляде на этого человека. Может быть, из-за того, что последствия «отражения» состояния Лееж ещё давали о себе знать, а может, просто из-за освещения – Мильс, как обычно, был одет во всё тёмное, волосы у него тоже были тёмными, да ещё и шевелились от ветра; всё это днём бы, наверное, не произвело на неё впечатления, но сейчас…

– Я вижу, что у неё не всё в порядке с головой. – Ронха пожала плечами. – Но эту информацию нельзя назвать исчерпывающей.

– Она потеряла дар, – сказал Мильс. – Такое случается с магами. Некоторые справляются, а некоторые теряют ещё и рассудок. Странно, что ты не знаешь, вообще-то о болезни Лееж трубил весь Коэспэн.

У Ронхи пересохло в горле. Потерять дар. Свою сущность. Своё предназначение. Это, наверное, даже хуже, чем умереть.

Её снова накрыла волна непрошеной жалости к Лееж, но Ронха довольно быстро с ней справилась.

– Что мне за дело до того, о чём трубит Коэспэн? – фыркнула она. – Я вообще-то в другом месте живу. Пара сплетен в круг до нас долетает, но в курсе всех новостей я быть не могу по определению.

– Ну что ж, поздравляю с тем, что наверстала упущенное. – Мильс отошёл от Ронхи и, сунув в зубы папиросу, принялся искать спички. Он практически не пользовался в быту магией, даже в таких мелочах.

Сколько Ронха его помнила, он всегда курил. Когда они встретились у Каальгера, Мильсу было кругов семнадцать, и уже тогда от него постоянно пахло табаком. В самом замке он, правда, не позволял себе дымить, так как это было запрещено, но его часто можно было встретить в саду или за воротами с папиросой в зубах.

– Что ты здесь делаешь? – спросила Ронха.

– Тальвина жду. Ему понадобилось попрощаться с Лееж. С женой своей он, видите ли, встречаться не хочет, чтобы её не волновать лишний раз, а этой уже всё равно. Я же ему нужен, чтобы служанка не прогнала. Меня она знает.

Спичка, наконец, чиркнула, он затянулся.

«Чтобы не волновать лишний раз? – Ронха недоумённо нахмурилась. – Какой странный вид заботы. Если муж вернулся с войны, пусть даже ненадолго, это всегда счастье, разве нет?.. Разве это не тот вид волнения, от которого не стоит бегать?».

Впрочем, вслух Ронха заговорила о другом:

– Почему ты согласился с ним идти? Раньше мне казалось, что ты умнее.

– Я не соглашался, – отозвался Мильс, не оборачиваясь. Говорил он по-прежнему тихо, но Ронха почти физически чувствовала исходившие от него волны злости. Дымилась зажатая в пальцах папироса.

– Зачем же тогда ты идёшь?

Мильс сплюнул на камни, и только потом соизволил ответить:

– Я руковожу практикой одной студентки в Институте Огня, где я преподаю, и студентка эта, на беду, переделывала после занятий одну работу, когда в аудиторию заявился Тальвин со своими грандиозными планами. Когда я отказался в них участвовать, он решил подобраться ко мне с другой стороны, навешал Нарай лапши на уши про синих саламандр в Лёгких Пещерах, а та и повелась.

Ронха понятия не имела ни о том, где находятся Лёгкие Пещеры, ни о том, что открылся Институт Огня, но признаваться в этом не стала. Удивляться, что Мильс пошёл в преподаватели, тоже – никем другим она бы не могла его себе вообразить. Не особенно любивший колдовать, Мильс был превосходным теоретиком. Он мог объяснить любую магическую формулу и построить любую схему; он знал, при каком заклинании какая нить дара куда тянется и как этой отдельно взятой нитью управлять. Все практические задания он выполнял строго по учебникам, без какого-либо вдохновения или фантазии, но неизменно достигая высших результатов благодаря своему упорству и способности концентрироваться. То есть, Мильса можно было назвать воплощением идей Каальгера – оттого, наверное, учитель всегда и выделял его среди прочих, даже больше, чем Тальвина или Лееж. Закономерно, конечно, что он в итоге и пристроил Мильса в своё детище – в один из Институтов Стихий… Интересно, только Институт Огня открылся, или остальные тоже начали работать?..

За этот проект Каальгера полюбил весь город. Создание Институтов Стихий всколыхнуло столицу, пообещав ей яркое, интересное и сытое будущее. Предполагалось, что вся Лакенна и даже иностранцы (в мирное время, конечно) ринутся на холодный и суровый Кольцовый мыс, чтобы учиться магии, и что принимать в Институты будут всех, у кого есть хоть какой-то, пусть и весьма хиленький, дар, и много денег. На то время, пока Каальгер этим занимался, в Коэспэне исчезла безработица, а разговоров только и было, что об этих институтах.

Ронха, уже покинувшая к тому моменту замок Каальгера, всегда довольно презрительно отзывалась об этой суматохе. Когда в её руки попадала какая-нибудь столичная газета, она сетовала, что читать теперь совершенно нечего – на каждой странице сплошные Институты…

Ещё, правда, на этих страницах была Лееж. Много Лееж. На неё, как на главную помощницу Каальгера, перекинулась и доля того обожания, в котором купался её учитель. Она с головой ушла не только в разработку теорий Каальгера о приверженности магов определённым стихиям, но и в большую часть организационных вопросов. У неё всегда хорошо был подвешен язык, она знала, когда и кому улыбаться, и обладала довольно смазливой мордашкой. Про неё говорили, что она далеко пойдёт. Самая младшая из всех учеников, умница, красавица, трудолюбивая, добрая, ответственная… Лееж всегда умела заставлять окружающих хвалить себя. И только Ронха с самого начала чувствовала, что улыбка на губах этой вертихвостки – улыбка змеи. И в полной мере ощутила свою правоту.

Теперь же…

Ронха снова покосилась на Лееж и тут же отвернулась, пообещав себе больше не смотреть в сторону девушки. Невозможно было на это смотреть спокойно.

Она заставила себя вернуться к разговору.

– Эта твоя Нарай… – сказала она Мильсу. – Почему она не может, например, поехать одна, если уж ей так не терпится попасть в Лёгкие Пещеры?..

– Я за неё отвечаю. Родители у неё идиоты, отговаривать не стали – пускай, дескать, девочка развеется. А я запретить тоже не могу – у неё курсовая по синим саламандрам, не прикопаешься.

От звуков их голосов проснулась женщина, дремавшая на сумке. Зашевелилась, села прямее, разлепила глаза.

– Ой… – сказала она, обнаружив рядом, помимо Лееж, ещё двух людей.

Мильс коротко глянул в её сторону и снова развернулся к прибою, дымя папиросой.

– Вы здесь, тэб Мильс… – пробормотала женщина с виноватым видом. Она казалась испуганной.

Обычно Мильс выглядел не слишком впечатляюще: его лицо было бледным и не очень выразительным, одежду он носил очень простую, какую можно приобрести в любой недорогой лавке. Росту Мильс был высокого, но всегда немного сутулился. Разговаривал спокойно, почти никогда не повышая голоса, хотя в иные моменты в его речи проскальзывало высокомерие – казалось, будто общаясь с человеком, Мильс делает тому одолжение. Впрочем, вызывать страх такая манера всё равно не могла.

Тем не менее, именно в этот момент Ронха могла бы понять служанку: фигура Мильса на фоне заката была почти чёрной, и от неё исходил ореол смутной угрозы. Мильс не просто злился – он был практически в бешенстве. По всей видимости, он очень не хотел составлять Тальвину компанию в его путешествии к Черевеску, но долг преподавателя брал верх над личными предпочтениями. Ронха подозревала, что в таком отношении Мильса к работе тоже не обошлось без Каальгера – в его сознании, очевидно, прочно засел постулат учителя о том, что нельзя ставить барьеры учёному, когда тот стремится расширить свои горизонты. Ругать можно за лень, а не за тягу к знаниям.

Мильс развернулся, прошёлся по берегу. Снова коротко глянул в сторону Лееж и виновато подобравшейся возле неё служанки. И снова прошелся по берегу.

– Накрой её, что ли, чем-нибудь, – бросил он. – Замёрзнет.

– Ах, да-да-да… – Служанка торопливо закивала и полезла в сумку.

Мильс выкинул докуренную папиросу и полез за следующей.

– Каальгер знал об этом? – спросила Ронха, глядя, как служанка заботливо укутывает Лееж тёплым одеялом.

– О чём? – процедил Мильс.

– О том, что с ней случилось. Или это уже случилось после того, как…

– Тебя в самом деле это интересует, или просто сказать нечего?

Ронха скрипнула зубами.

Мильса она уважала, и даже не скрывала этого от самой себя. Со своими магическими теориями, точными заклинаниями и отсутствием просчётов во всём, он казался Ронхе пришельцем из какого-то иного мира, где люди не совершают ошибок. А Ронху, которую часто называли пустоголовой неумехой, невольно тянуло к таким людям, словно бы один их благосклонный взгляд мог разбить в пух и прах всё, что говорили злые языки.

Но Мильс, хоть и не дразнил никогда Ронху и не разыгрывал её – ему это попросту было неинтересно – всегда испытывал к ней очевидную неприязнь, а потому смотреть на неё, тем более, благосклонно, вовсе не хотел. Когда Каальгер однажды попросил Мильса объяснить Ронхе какую-то мудрёную формулу, которую тот вывел самостоятельно, и которую все поняли – кроме Ронхи – Мильс только головой качнул: «Пусть лучше этим Тальвин займётся, он почему-то питает слабость к заранее безнадёжным затеям». Тальвин тогда рассмеялся и парировал: «Всему есть предел, дружище! Не переводи стрелки: твоя формула – ты и страдай».

Ронха не понимала, почему такое отношение к ней сохранилось у Мильса до сих пор. Ведь прошло шесть кругов, она могла измениться. Да и сейчас она вроде бы говорила с ним вполне спокойно, даже вежливо – а он, по-прежнему, обращался к ней, как к пустому месту. Он стоял здесь, весь такой грозный, чёрный, дымящий своими ужасными папиросами, и ему совершенно не было до неё дела. Да и до Лееж, видимо, тоже: он пришёл сюда только потому, что его попросил Тальвин, а просьбы друзей надо было выполнять – просто для того, чтобы эти друзья у тебя оставались. Друзья – это такие люди, которые ещё могут тебе пригодиться. А люди, которые не пригодятся – например, какие-нибудь бездарные провинциальные ведьмы – могут не надеяться даже на то, что на них просто внимание обратят.

Ронха не привыкла, чтобы с ней так разговаривали. Она уже давно взяла себе за правило на грубость отвечать грубостью, даже если не чувствовала гнева или раздражения – так было надо, чтобы не производить впечатление человека, которому можно безнаказанно грубить. Она бы, может, и в этот раз что-нибудь придумала, однако ей почему-то показалось, что их с Мильсом перепалка превратит Лееж во что-то вроде стула или тумбочки – в общем, в какой-то предмет мебели, рядом с которым можно делать и говорить что угодно, потому что ему всё равно.

– Считай, что мне просто нечего сказать, – буркнула Ронха.

И, зная, что разговор на этом окончен, она двинулась по направлению к порту. Оставаться здесь дольше было слишком тяжело.

***

Чёрное чудовище уже стояло у пирса. Из его трубы шёл дым, загрязняя чистоту закатного неба. Какие-то люди таскали длинные ящики чудовищу в пасть и пропадали там вместе с ними. И Ронха тоже должна была пропасть. Совсем скоро. И, может быть, навсегда.

До порта оставалась ещё примерно четверть крика. Впереди виднелся ярко-оранжевый глаз зажжённого маяка, бросавший блики на морскую гладь и на берег. Ронха остановилась и опустилась на корточки. Сняла с плеча сумку, чтобы не мешала, и поставила рядом.

Следовало попрощаться с родной землёй. Попрощаться правильно – хотя бы просто для того, чтобы она приняла свою дочь, если… когда та вернётся к ней.

Камни были холодны, и кончики пальцев почти тут же закоченели, стоило им прикоснуться к гальке.

Ты, которая хранит корни всего,

Не оставь людей, живущих на этом берегу…

Выругалась, помотала головой. Не в силах сосредоточиться, она вместо нужных слов принялась зачем-то читать заговор на урожайное лето! Причём даже не обратила внимания на то, что в солнечном сплетении не собирается сгусток силы, а значит, заклинание совершенно бесполезно – рождённое в пустоте, оно было направлено туда же, в пустоту…

Ронха снова попыталась собраться с мыслями. Закрыла глаза, призвала дар. Но от осознания того, что всё уже пошло наперекосяк – недостаточно уважительное отношение к земле, недостаточно торжественное прощание, всё неправильно, неправильно! – произнести нужные слова у неё по-прежнему не удавалось. Обычно Ронха не заучивала заклинания – одного прочтения, как правило, было достаточно, чтобы необходимые строчки потом возникли в голове сами собой. Древние колдуны безо всякой зубрёжки способны были найти правильные слова – те словно приходили сами по себе, их подсказывала чародеям природа.

А у Ронхи сейчас ничего не получалось. Абсолютно.

«Может, я потеряла дар?!»

Паническая мысль тут же вывела девушку из ступора. Вдруг, окунувшись в сознание Лееж, она заразилась её бедой?!

Но тут она наконец ощутила знакомое тепло в солнечном сплетении, и, некоторое время спустя, в её руке сформировался маленький, очень слабый заряд.

У Ронхи вырвался вздох облегчения.

Закинув сумку на плечо, она двинулась дальше, широко и свободно шагая по бренчащим камням. Ощущение в груди было такое, словно бы кто-то легонько щекотал ей сердце.

Удивительно, но, несмотря на всё, она, кажется, уезжала счастливой.

***

Причал встретил её смехом Тальвина – князь стоял на берегу, беседуя одновременно и с Ливком, и с незнакомой Ронхе девушкой с прямыми светлыми волосами чуть ниже плеч; судя по всему, это и была Нарай. Людей вокруг оказалось немного: моряки, рыбаки и рабочие, и никаких туристов. На берегу успокоившегося моря царил бы тихий, спокойный вечер – если бы не эта троица, чьи на редкость бодрые голоса бесцеремонно вспарывали тишину.

Ронха замедлила шаг и сунула руки в карманы куртки.

– А вот и Ронха! – воскликнул Тальвин. – Хм, а найти ещё менее подходящий наряд для путешествия ты не смогла?

Сам Тальвин был в том же плаще, что и накануне, а за плечами у него висел небольшой вещмешок защитного цвета, рождавший ассоциации со сказками о бродягах: не слишком надежный на вид материал, никакого каркаса; шнуровка да одинокая пуговица, чтобы застёгивать верхушку.

– Специально старалась, чтобы тебя порадовать, – широко улыбнулась Ронха, умело скрыв досаду. Её костюм ей самой казался очень удобным: любимая тяжёлая юбка тёмного-зелёного цвета, куртка, невысокие сапожки с загнутыми носами. Ещё когда она училась в Коэспэне, она видела в порту дам, приезжавших в столицу из разных стран с намерением «посмотреть свет». Вот их наряды точно можно было назвать неподходящими для путешествия: лёгкие платья, туфли на тонких каблуках, да в руках – легкомысленные кружевные зонтики от солнца. – И вообще, что тебе за дело, в чём я еду, князь?

– Просто если ты будешь тонуть в болоте, лично я тебя вытащить вряд ли смогу. Ну… разве что, оставив болоту твою юбку.

Девчонка, стоявшая рядом с Тальвином, прыснула.

– Извините, – сказала она и шагнула чуть ближе к Ронхе. – Меня зовут Нарай, я еду с вами до Лёгких Пещер. Я изучаю теорию магии в Институте Огня и пишу курсовик по воздействию синих саламандр на способности волшебников. Это очень актуальная тема, большие перспективы, вы понимаете…

Ронха оценивающе оглядела девушку. Той можно было дать не больше семнадцати, а ростом она была на полголовы ниже Ронхи. Выглядела Нарай очень по-столичному. У неё была какая-то модная разноуровневая причёска, которая, впрочем, не очень хорошо смотрелась на её жиденьких, липнущих к щекам и одежде волосах. Просторная куртка светло-серого цвета была утянута на талии широким поясом, а непромокаемые брюки заправлены в высокие чёрные сапоги, почти такие же, как у Тальвина. За спиной у девушки висел небольшой, но забитый под завязку вещмешок.

– Очень приятно. – В ответ на эту широкую насмешливую улыбку, Ронха выдала свою – короткую и снисходительную. – Тальвин, не будь идиотом. Разумеется, я не в этом буду ходить по Черевеску.

Это была правда, потому что в сумке Ронхи, помимо множества пузырьков с зельями, лежали штаны, запасная рубашка, тёплая жилетка и свитер ручной вязки, который мама вручила ей, когда она пришла предупредить родителей о своём отъезде. Ронха ещё тогда подумала, что лучше бы и не заходила – от таких неожиданных подарков потом весь день дышится с трудом; до сих пор вон комок в горле возникает, стоит только вспомнить…

– Ронха. – Понизив голос, Тальвин адресовал ей очень серьёзный и красноречивый взгляд. – Чем меньше народу будут знать о конечной цели нашего маршрута, тем лучше. Так что постарайся не говорить о ней так громко. Ладно?

– Нашёлся секретник, – буркнула Ронха.

– Конспиратор, ты имеешь в виду?

– Да. И вообще, я всё-таки надеюсь, что конечная цель нашего маршрута – это Кольцовый мыс.

– Это будет конечной целью нашего обратного маршрута. Я сейчас говорю о пути в Черевеск. Эта цель гораздо важнее.

– О, несомненно. Мы все об этом помним! И вряд ли забудем: ведь ты наверняка будешь постоянно напоминать нам о том, какая великая миссия на нас возложена!

Тальвин грозно сдвинул брови, покоробленный её скепсисом, но промолчал. Ронха самодовольно улыбнулась: наконец-то у неё появится возможность отыграться на нём за все унижения! Ради этого, пожалуй, стоило соглашаться на поездку!

– А ты знаешь, я тут Мильса видела, – сказала она. – Он сидит и ждёт, когда ты придёшь попрощаться с Лееж.

– Вот как. – Тальвин отвёл глаза. – Видимо, он неправильно меня понял. Я говорил ему, чтобы он приходил сюда, а не сразу к Лееж. Я бы пошёл, если бы смог… Но я не могу, у меня здесь ещё много дел… – Он с надеждой покосился на паром, словно бы ожидая, что оттуда появится одно из его многочисленных дел.

Ронха только обличительно хмыкнула – ей было очевидно, что князю вполне хватило одной встречи с Лееж.

Она приняла обеспокоенный вид:

– А как же Мильс? Он ведь слишком ответственный, чтобы покидать свой пост! Представляешь, если он опоздает на паром? Придётся совершать великую миссию без его участия!

– Не маленький, – отрезал Тальвин. – Сообразит прийти к отплытию… Эй, осторожней там!

Его рука метнулась в воздух, делая волнообразный жест, и застыла. Заряд был невидим, но по сжавшейся в кулак левой руке, Ронха поняла, что князь колдовал. Губы Тальвина, конечно, при этом даже не шевельнулись – он всегда хвастался тем, что может уместить заклинание в одну мысль, «не отвлекаясь на устную речь». Ронха тайно завидовала этому его умению: она свои заговоры тоже никогда не произносила вслух, но ей нужно было их прочитать хотя бы про себя, слово за словом, что занимало достаточно времени. Обычно Ронха высмеивала самодовольство Тальвина, но сейчас его мастерство пришлось как нельзя кстати – оступившийся на трапе человек уже в следующее мгновение словно бы увяз в пространстве вместе с ящиком, который он тащил на своей спине. Ещё мгновение – и грузчик медленно-медленно вернулся в вертикальное положение, встав на трап обеими ногами. Снова покачнулся – но равновесие восстановил, уже сам. Руки его машинально выровняли чудом удержавшийся на его спине ящик, пальцы вцепились в днище, словно в единственную опору в мире. Ящик этот был очень громоздким и широким, и бедняга-грузчик не мог даже поднять голову, чтобы оглядеться. Он просто неловко повернул её в ту сторону, откуда пришла неожиданная помощь, в надежде увидеть, кого благодарить, и понять, надо ли вообще это делать – ведь ему могло просто показаться, что кто-то поддержал его…

– Всё в порядке! – крикнул ему Тальвин, медленно опуская руку. – Идите.

Грузчик послушался, и несколько секунд спустя уже скрылся внутри парома – хотя в себя, кажется, так до конца и не пришёл.

– До чего же я люблю смотреть, когда кто-то так красиво колдует!.. – восхищённо прошептала Нарай.

– Все любят смотреть, когда кто-то колдует, – проворчал Тальвин, оглядываясь по сторонам. Его поступок действительно привлёк всеобщее внимание: люди косились на него, вполголоса переговариваясь между собой. – Шакката, я надеялся, что до отплытия обойдётся без колдовства – мне совершенно ни к чему, чтобы в Коэспэне потом говорили, что видели мага ночью на берегу… Подождите-ка, я вас оставлю ненадолго.

Тальвин, нахмурившись, покинул их компанию и подошёл к молодому рыбаку, что стоял поодаль и смотрел на них, держа в охапке высохшую сеть. Ронха не поняла, чем этот человек привлёк внимание князя. Разве что внешность у него была необычная: даже в свете уходящего солнца было видно, что у незнакомца кожа чуть темнее, чем бывает у уроженцев Кольцового мыса, а волосы, торчавшие из-под широкополой шляпы, черны, как уголь. Ронха не слышала, о чём именно они говорили, но тон у князя был начальственный, даже почти враждебный. Рыбак, неловко пожимая плечами, что-то лепетал ему в ответ.

К своим спутникам Тальвин вернулся мрачным и настороженным.

– Тэб Тальвин? – Ливк вопросительно поднял на него глаза.

– Всё нормально, – отмахнулся от него Тальвин. – Наверное… Каким-то я слишком подозрительным стал в последнее время.

– У этого человека такое интересное лицо, – заметила Нарай, с любопытством поглядывая на рыбака, который, от греха подальше, поспешил уйти с берега, вместе со своей сетью. – Как у незнакомца с портрета Маллия Аккильского…

– С портрета?.. – рассеянно переспросил Тальвин.

– Да! – с энтузиазмом подхватила Нарай. – В нашем Коэспэнском музее висит – мой любимый портрет! Я вообще люблю работы Маллия – у него такие краски и такая интересная композиция на всех картинах…

Ронху кольнула зависть. Она бы хотела разбираться в живописи, чтобы лучше понимать картины. Отец, который половину жизни прожил в столице, работая у одного князя, вроде Тальвина, пытался привить дочке любовь к искусству, и потому они с Ронхой, когда та была маленькой, хотя бы раз в месяц выбирались в музей. Музеем служил дом какого-то богатого, давно умершего коллекционера – там в одной комнате по-прежнему находилась его кровать с пологом, в другой – стол из какого-то очень дорогого дерева, а ещё стулья с резными спинками и хрустальная посуда. В остальных же комнатах мебели не было; там стояли статуи – белые, как молоко, и большие, как деревья, – и ещё интересные фарфоровые вещицы под стеклянными колпаками на маленьких подставках. А на стенах висели картины. Ронха не запоминала имён художников, но ей нравилось разглядывать лица людей, живших много лет назад – дам в дорогих красивых платьях, мужчин в старомодных камзолах и похожих на кукол детей. Ей также нравились полотна, где были изображены далёкие города, по улицам которых ходили странные бородатые старики, с ног до головы закутанные в белые простыни, и женщины с корзинами на головах; нравились дикие леса и берёзовые рощи. В одной из таких нарисованных рощ Ронха углядела как-то раз женщину с лирой. Когда она стояла рядом с картиной, то услышала, как какой-то импозантный мужчина, тоже любитель живописи, уверял свою спутницу, будто художник изобразил на полотне собственную жену в образе богини Сарен, отблагодарив тем самым супругу за то, что помогла ему излечиться от какой-то тяжёлой болезни… Но больше всего Ронхе почему-то нравилось на картинах море. С детства не питая к морской стихии никаких тёплых чувств, Ронха могла часами разглядывать полотна маринистов. Волны, отражавшие небо, раздувавшиеся от ветра паруса, походившие на облака и терявшиеся в облаках; штормы, даже морские сражения у каких-то далёких берегов – всё это приводило девочку в неописуемый восторг. Но особенной, сильной до душевной боли любовью Ронха любила ту картину, где был изображён один-единственный корабль; покидая коридор, образованный двумя полосками суши, он уходил в открытое море и устремлялся навстречу встающему солнцу. Золотистый свет лился с неба на морскую гладь, скользил по опущенным крыльям парусов и падал на палубу, где, при ближайшем рассмотрении, можно было увидеть одинокую фигурку – тёмную, не очень отчётливо прорисованную, но, вне всякого сомнения, смотревшую вперёд… Уже потом, когда Ронха училась в Коэспэне, она иногда приходила в этот музей, втайне ото всех, чтобы ещё раз постоять у любимой картины, чтобы сердце снова и снова сжималось от щемящей, необъяснимой, но всё же какой-то очень приятной тоски…

Только вот Ронха не могла ничего сказать ни про краски, ни про композицию этой картины. Зато автора она помнила. Это было единственное имя художника, которое она знала – ведь изучив какую-то картину до последней чёрточки, невольно запомнишь и табличку на раме. Поэтому после признания Нарай в любви к художнику по имени Маллий Ронха оборонила небрежно, не обозначая границ своего невежества:

– Я больше люблю Камола Аэл-Биена.

Тальвин фыркнул:

– Час от часу не легче. Одна любит художника, который рисует людей, похожих на касов, другая – художника-каса…

– Кто такие касы? – нахмурилась Нарай.

– Кас-шаллийцы. С представителем которых я, кстати, только что общался.

Нарай ахнула, поднеся ко рту руку:

– Это был кас-шаллиец?!

Тальвин пожал плечами:

– Их вообще в Лакенне хватает. Дезертиры бегут из Палрии на вольные хлеба… Но у кас-шаллийцев ведь не написано на лице, кто из них дезертир, а кто шпион.

– Бред. – Ронха скрестила на груди руки. Её почему-то уязвило то, что её любимую картину написал кас-шаллиец, хоть она и понимала, что художник наверняка жил задолго до того, как к власти пришла династия Саолго-Вуров. – Что шпиону Империи делать в Лакенне? Мы же с ними не воюем.

– Что значит, не воюем? – Тальвин неприязненно покосился на неё. – А что, по-твоему, я два круга делал в Палрии? Да, на нашей территории бои пока не ведутся, и официально война ещё не объявлена, но это вовсе не значит, что мы с касами не враги. И когда война дойдёт до Лакенны – а это вполне возможно – то добытые шпионами сведения могут оказаться очень полезными для Ширро Саолго-Вура. Кас-шалийцам будет гораздо проще победить нас, если они будут иметь представление о наших возможностях.

Он был так серьёзен, что на Ронху внезапно повеяло неотвратимостью страшного будущего. Война и великаны, вот что их ждёт. Неважно, доберутся ли они до Черевеска или нет – всё равно мир, который они знают, скоро перестанет существовать.

– Да не будем мы драться с Империей! – воскликнула Нарай взволнованно. – Все говорят, что если военные действия переметнутся через Долгогор, то куда разумнее будет сдаться!

– Кто – все? – устало посмотрел на неё Тальвин.

– Ну как… – Нарай растерялась. – Это же вопрос простого здравого смысла! Ведь когда великаны спустятся с гор…

– То мы будем драться с великанами. Или попробуем с ними договориться – ведь кас-шаллийский император как-то это сделал. Кстати, как? И где гарантия, что он выполнит свою угрозу? Люди видели, как он разговаривал с великанами – но о чём именно он с ними разговаривал? Слышно было только то, что они отвечали, а их ответы можно по-разному трактовать… И потом, когда придут великаны, ещё неизвестно, а вот если в Коэспэне окажутся кас-шаллийцы, то у нас поменяется валюта, появится новый язык, который через несколько лет станет нашим единственным языком, начнётся полная неразбериха во всех сферах жизни – включая, между прочим, и культурную, потому что если Аэл-Биена, как земляка, в музеях ещё оставят, то Маллия твоего повыкидывают на помойку. Повырубят леса, настроят каких-то совершенно диких сооружений, которыми уже застроены Саенса, Тоболь, Камальта – знаешь, такие, трёх- и четырёхэтажные дома с острыми синими шпилями, которые сразу указывают на то, кто именно хозяйствует в стране… Капитан Альместр, добрый вечер.

Неожиданная концовка этой речи объяснялась тем, что к ним подошёл довольно хмурого вида человек, приземистый и коричневый, как картофелина. Он был маленького роста – может быть, даже пониже Ливка, – но при этом как-то умудрялся смотреть на всех свысока. Его массивную фигуру обтягивал тёмно-синий костюм – брюки и плотная рубашка; из-под видавшей виды бескозырки торчали седые волосы, которые были чуть длиннее, чем это принято у людей в возрасте – они закрывали уши, спускаясь к шее. Образ довершала короткая окладистая борода и торчавшая изо рта чёрная курительная трубка – какой же капитан без трубки.

– Ребята занесли товар, – сказал он, проигнорировав приветствие. – Можете подниматься на борт.

– Спасибо. – Тальвин кивнул. Потом, вытянув шею, вгляделся в темноту поверх Ронхиной головы, и снова обратился к капитану: – Я был бы очень вам признателен, если бы вы проводили моих друзей. Мне нужно найти ещё одного человека.

– Хорошо, – ровным голосом ответил Альместр. – Только имейте в виду, что паром отойдёт ровно в одиннадцать, и никого ждать не будет.

– Да, я понимаю.

Тальвин поспешил прочь, искать Мильса, а остальные направились к парому.

Паром носил легкомысленное название «Мотылёк», которое не соответствовало ему совершенно – более громоздкой конструкции Ронха не видела никогда в жизни. Это был большой железный плавучий дом коричневато-красного цвета, созданный для перевозки тканей в город Виеп. Паромы часто ходили из Коэспэна в Виеп, потому как путешествие по морю значительно сокращало расстояние между этими городами – по суше, через Кольцовый мыс, да через весь полуостров Саэр-Ри, да по Лакеннскому побережью, путь получался вдвое длиннее. Почему Тальвин выбрал именно этот паром, а не пассажирский, который ходил по утрам, Ронха не знала, но подозревала, что делалось это тоже ради… ради этой, конспирации.

Поднимаясь по трапу, Ронха поняла, что имел в виду Тальвин, говоря о неудобстве её наряда. Одной рукой приходилось придерживать подол юбки, другой – сумку, а балансировать без помощи рук на узенькой дощечке, оказалось не очень-то просто. К тому же внизу, под трапом, виднелась щель между пирсом и корпусом парома, и там, в этой щели, зловеще плескалась чёрная вода.

«Море – как огромное тёмное сердце, – вдруг подумала Ронха. – Сердце, которое бьётся тысячекружьями…».

Ещё один шаг – и под ногами появилась неустойчивая плоскость палубы. То была очень старая палуба. Через её старый деревянный настил не проходила никакая энергетика, в нём не было той пульсирующей силы, которой полагается быть у живого, или не так давно срубленного дерева. А под этим мёртвым деревянным настилом было такое же мёртвое железо. И даже живой чёрной воде, этому огромному тысячекружному сердцу, не пробиться было своей энергией сквозь их бесчувственную толщу…

Нарай, которая шла перед ней, уже стояла у бортика, высматривая своего учителя. Ронха тоже приблизилась к бортику, но встала в шаге от него, а не вплотную.

Полумрак к тому времени сгустился уже настолько, что люди на берегу казались бесформенными тенями. Но зоркие глаза Нарай как-то различили среди них Мильса и Тальвина.

– Смотрите, идут! – воскликнула она и так перегнулась через перила, что Ронха не выдержала и зажмурилась.

– С вами всё в порядке, тэба Ронха? – участливо поинтересовался стоявший рядом Ливк.

Ронха истерично хихикнула:

– Какая я тебе тэба?

Она открыла глаза. Было видно, как внизу разговаривали Тальвин и Мильс. Издалека казалось, что они примерно одного роста – идеальная осанка Тальвина скрашивала разницу. Говорили маги слишком тихо, чтобы можно было разобрать слова, но напряжённость их беседы чувствовалась даже с такого расстояния. Зная, что Мильс и без того злился на Тальвина из-за его затеи, Ронха на мгновенье даже понадеялась, что он всё-таки передумает, плюнет на свои принципы и никуда не поплывёт.

Но, наверное, она слишком плохо знала Мильса, или просто недооценивала дар убеждения Тальвина, потому что к парому эти двое пошли вместе.

– Уже почти одиннадцать! Надо бы осмотреться здесь до того, как отплывём… – Нарай отошла от бортика и отправилась исследовать палубу.

– Вы зря волнуетесь, – сказал, тем временем, Ливк. – Я ни разу не слышал, чтобы пассажирский или грузовой паром, шедший в Виеп, потерпел кораблекрушение. Ведь здесь довольно спокойное море – я имею в виду, между нашим полуостровом Саэр-Ри и континентом; здесь почти не бывает бурь… Вот если бы мы обходили Кольцовый мыс с востока, тогда да – там есть одно быстрое холодное течение, которое очень сложно преодолеть и, кажется, попадаются рифы…

– Ты как будто там плавал, – прошептала Ронха. Она смотрела на полоску леса, которая становилась темнее буквально на глазах, на горстку людей, копошившихся на берегу, на склон холма, облепленный маленькими домиками, и не могла говорить вслух – могла только шептать.

Тем не менее, Ливк её всё-таки услышал.

– Я никогда не плавал на кораблях, – сказал он, вздохнув. – Но я много читал о Зелёных Островах. И о том, как добраться до них по морю.

– Почему именно о Зелёных Островах? – спросила Ронха, снова шёпотом.

– Потому что Зелёные Острова… – Ливк снова вздохнул. Ещё более тоскливо, ещё более тяжело. – Это такое место, тэба Ронха… Это просто удивительное место.

– Ты же не плавал… Значит, ты их никогда не видел. Откуда ты знаешь?

– Просто знаю, – гордо ответил Ливк. – Так же, как и то, что когда-нибудь их увижу. Уж помяните моё слово.

Ронха вздохнула. У неё не было Зелёных Островов, о которых можно было бы мечтать. Да ей и нельзя было мечтать о далеких землях – потомственной ведьме Кольцового мыса положено интересоваться только той землёй, которой она принадлежит… А если говорить совсем откровенно, мечтать она разучилась уже давно. Даже странно было представить, что девочка, гулявшая вон по тому лесу, казавшемуся отсюда бесформенной, трепещущей, как парус на ветру, тенью, мечтала о том, какой она будет сильной и мудрой волшебницей, когда вырастет…

– Ты можешь называть меня просто Ронхой. И на «ты».

– С вашего разрешения, я всё-таки буду вас называть на «вы», и тэбой.

– Но почему? – Ронха, непонимающе нахмурившись, повернула к нему голову.

– Потому что я знаю своё место, и не хочу, чтобы вышла путаница… Это сложно объяснить. Постарайтесь не обижаться на меня.

– Я не обижаюсь… Просто это странно.

– Для меня это правильно. А вы, конечно, называйте меня так, как вам удобнее.

Ронха снова обратила взгляд к родному берегу.

– Почему ты едешь вместе с Тальвином? Он тебе тоже за это денег обещал? Чтобы ты смог отправиться на эти свои… Зелёные Острова?

– Тэб Тальвин… – Ливк задумался. – Он очень правильный человек. Поэтому я с ним и еду. Хотя деньги – это тоже хорошо.

Ронха фыркнула:

– Правильный… Ты давно с ним знаком?

– Не очень. Чуть меньше месяца.

– Боюсь, тебя ждёт разочарование в будущем. Тэб Тальвин, – презрительно произнесла Ронха, – умеет производить хорошее первое впечатление. Кстати, откуда ты вообще его знаешь?

Ливк ответил не сразу:

– Мы познакомились в Долинах Света. Я привёз туда почту… Я, видите ли, какое-то время работал почтальоном.

– Да, это видно по твоей куртке… И что, ты бросил работу, чтобы поехать с ним в Черевеск?

Ронха сама устыдилась тому, как насмешливо прозвучал её голос. Когда-то она вообще не умела насмехаться, а теперь нормально разговаривать и не получалось уже…

Однако Ливк не обиделся.

– Вы ведь тоже бросили работу, чтобы поехать с ним в Черевеск.

– Да, но он не оставил мне выбора! – с излишней, пожалуй, горячностью воскликнула Ронха. Ситуация, в которой она оказалась по милости Тальвина, по-прежнему давила на её гордость, даже несмотря на то, что определяющим фактором оказалось пророчество фелии. – У меня ведь есть дом, Ливк. Маленький хорошенький домик, оплетённый девичьим виноградом…

– Я знаю, – кивнул Ливк. – А у меня – Зелёные Острова.

Протяжно, надрывно загудел «Мотылёк». Из его трубы вырвалось какое-то совсем уж невообразимое количество чёрного дыма, которым заволокло на мгновенье всё вокруг…

Они уезжали.

Пора было уходить с палубы.

5.

Это была очень непростая для Ронхи ночь. Она зловеще шелестела волнами. Она ломилась беззвёздной тьмой в иллюминатор. И, самое главное, качала паром.

По-прежнему не было никакой связи с миром вне каюты. Ронха понятия не имела, откуда она возьмёт магическую силу, если вдруг придётся колдовать… Разве что можно было бы сунуть руку в море, но, во-первых, до воды было не достать – что тоже, кстати, выводило из себя: вода была всюду, но она была недосягаема! – а во-вторых, у Ронхи никогда прежде не получалось договориться с морем. Сила, таившаяся в волнах, отказывалась внимать её просьбам: она была вёрткая, как угорь, и проплывала сквозь пальцы, не давая возможности её ухватить. Вокруг не было ничего надёжного, ничего привычного. Ни живой земли под ногами, ни деревьев, ни лесных зверей, которые так часто ей помогали. Всё это осталось там, на берегу. Здесь же мир был холоден, твёрд и нем.

Единственным живым существом в каюте была Нарай, дрыхнувшая без задних ног на соседней койке. Немного погуляв по палубе, Нарай пришла, разложила вещи и легла. Уснула она, судя по всему, практически сразу же. Девочка не ощущала никакого беспокойства, как будто всю жизнь провела на кораблях. Её не пугало море вокруг, она не чувствовала, как уходит от неё земля, не чувствовала этой томительной разлуки и страха, хотя прежде, по её словам, никогда не покидала Саэр-Ри.

Но если у Нарай проблем со сном не возникло никаких, то Ронхе удалось задремать очень нескоро и очень ненадолго. Когда она проснулась, небо в иллюминаторе было нежно-нежно-голубым, рассветным. По-прежнему шелестели волны, по-прежнему качался паром. Нарай спала.

Ронха встала с койки и принялась одеваться. Ей очень хотелось на воздух. На открытое пространство, где было бы меньше этой мёртвой древесины вокруг.

Наверху дул холодный солёный ветер. Солнце казалось белым. Поплотнее укутавшись в куртку, Ронха, слегка пошатываясь, побрела по палубе. Кивнула матросу со шваброй, но отвлекать его не стала – он вряд ли был расположен к разговорам. К тому же, по палубе прохаживался капитан Альместр, который в свете утра казался ещё более угрюмым, чем накануне.

– Как спали, тэба Ронха? – поинтересовался капитан. Он, по всей видимости, старался быть учтивым, но его коричневое лицо, в котором просвечивало что-то первобытное, губило всё впечатление.

Ронха хотела было сказать, что спала она отвратительно, но на память пришли отцовские уроки хорошего тона.

– Просто превосходно, благодарю вас.

Капитан кивнул и, сочтя свой долг выполненным, двинулся дальше по свеженадраенной палубе. Ронха тоже – в противоположном направлении.

На корме неожиданно обнаружился Тальвин – он сидел, прислонившись спиной к бортику. Вид у него был задумчивый, серые глаза, казалось, пытались разглядеть что-то в высоком светлом небе. Ронха тоже посмотрела вверх, но не нашла в прозрачной голубизне ни птицы, ни облачка, ни какого-либо ещё достойного внимания объекта. Когда она опустила голову, Тальвин уже заметил её.

– Не спится? – спросил он.

– Тебе, я смотрю, тоже. – Ронха отвечала довольно резко: каждый раз при взгляде на Тальвина она невольно вспоминала ненавистную расписку, мысли о которой тут же вызывали в ней бессильную горечь, злобу и желание подчеркнуть свою независимость от этого человека.

– Угу. – Тальвин снова принялся созерцать подкрашенный рассветом небосвод. – Я рано просыпаюсь. Привычка… Вчера кто-то «посланника» отправлял. Ты не заметила?

Ронха с трудом сообразила, о чём он говорит. Но потом всё же вспомнила: она видела пару раз «посланников», когда училась. Это были такие светящиеся шарики, с помощью которых волшебники обменивались друг с другом какой-либо информацией. Выглядело вроде бы и неказисто, но уровень магии – восьмой.

– Нет. – Ронха пожала плечами. – Может быть, Мильс отправил?

– Может быть. Хотя «посланник» летел практически наравне с нашим паромом, а потом обогнал его – значит, вряд ли его отправили с «Мотылька»… Садись, чего стоишь.

Он разговаривал с ней просто, как со старой доброй приятельницей. Как будто за пазухой у него не лежало документа, который связал их до конца их жуткого путешествия. Как будто Тальвин не знал, какую власть имеет над ней благодаря этой бумажке. И как будто он всегда был на её стороне, а не на стороне Лееж.

Впрочем, Ронха всё равно не хотела возвращаться в каюту. Она пожала плечами, пытаясь при этом принять вид небрежный и независимый, и села в паре шагов от Тальвина, поджав под себя ноги и привалившись к борту. Вся подобралась, попыталась сосредоточиться: так как разговор зашёл о сложных заклинаниях, то существовала вероятность, что придётся быстро придумывать колкие ответы.

– «Посланника» твоего могли просто отправить из Коэспэна, – сказала Ронха.

– Разумное предположение, – кивнул князь. – Какой-нибудь приезжий, студент Института Огня, который захотел послать весточку своей родне… – Он вздохнул. – Всё вроде бы сходится, но институт не так давно открылся, у тамошних студентов вряд ли хватило бы подготовки…

– Можно подумать, способности мага увеличатся, если он зазубрит наизусть параграфы из учебников и выполнит какие-то дурацкие упражнения.

– Любые способности увеличиваются, если их развивать, – возразил Тальвин. – То, что ты до сих пор не поднялась выше «трёшки», говорит не о том, что стандартная система обучения магов не работает на уникальной тебе, а о том, что ты ничему и никогда не хотела учиться.

«Началось», – обречённо подумала Ронха.

Но теперь она знала, как себя вести.

– Ой, завёл старую шарманку! – со смешком воскликнула Ронха. – Конечно, я понимаю: создание «посланников», наверное, является признаком высокого мастерства. Да только мне в моей работе это совершенно не нужно. У меня и без того хватает дел.

– И что, тебя устраивает твоя работа?

Однако ответить Ронха не успела – в этот самый момент к ним подошёл Мильс. Тальвин его увидел первым и, в знак приветствия, кивнул; Ронха же кивнула только тогда, когда Мильс сам пробормотал пожелание доброго утра.

Она невольно улыбнулась, глядя на то, как Мильс, кутаясь в помятую чёрную куртку, стоит посреди палубы, словно раздумывая, остаться ли ему здесь, или вернуться в каюту, где не так много яркого света и, наверное, гораздо теплее. Было что-то удивительно трогательное в том, с каким недовольством он щурился на солнце. Мильс как будто был существом, рождённым для темноты; он был создан для ночи, для сумерек, для полумрака огромных библиотек. Темнота преображала его, делала более значительным, как, например, накануне, когда Ронха даже немного испугалась, заметив на берегу его длинную чёрную фигуру. Сейчас же он по-прежнему был одет во всё чёрное, но выглядел при этом каким-то беззащитным и немного смешным.

– В моей работе моя жизнь, князь, – несколько запоздало ответила Ронха на вопрос Тальвина. – Как она может меня устраивать или не устраивать?.. Мильс, если ты собрался дымить, то сядь подальше от меня. Не выношу табак.

Мильс, который как раз доставал портсигар, недоумённо посмотрел на неё, пожал плечами и уселся по другую сторону от Тальвина, только ближе к правому борту, чтобы удобнее было скидывать в воду пепел. Таким образом, получилось, что сидели все вроде бы вместе, но на довольно значительном расстоянии друг от друга: Тальвин в центре, и они с Мильсом по бокам.

– Я очень хорошо представляю тебя в старости, Ронха, – сказал князь. – Сварливая бабка, которая за пару мелких монет может произнести заговор на хороший урожай. Урожая, правда, это всё равно не принесёт, потому что все эти заговоры яйца выеденного не стоят, но некоторые суеверные хозяюшки вполне могут пользоваться тобой как бы на всякий случай – хулы-то всё равно не будет, а вдруг ещё и поможет?..

– Ну конечно! – Ронха весело хлопнула в ладоши. – Ты не мог не начать меня оскорблять! Я даже ждала этого. Всё-то думала, чего же мне недостаёт?..

– Разве я тебя оскорбил?.. Ох, прости, пожалуйста. Действительно, женщины не любят, когда им напоминают о том, что однажды они превратятся в старух. Может, и правильно – зачем, в самом деле, об этом задумываться? Какая разница, что будет через много-много кругов?.. Но вообще я это просто к тому говорил, что ты на редкость предсказуема, как и куча других подобных тебе так называемых шептуний и шептунов. Вот скажи мне честно и откровенно, что нарисованная мной картина не соответствует действительности, и что уже сейчас всё не так.

– Конечно, всё не так! Моими предками, да будет тебе известно, были жрецы богини Сарен, и мы с матерью – единственные, на данный момент, наследницы этого клана!..

– Мне известно, – проворчал Тальвин. – Это было первое, что ты сказала, когда мы встретились в лесу. Причём мне кажется, я и прежде это слышал… Может быть, ты упоминала об этом, когда жила в замке?

– Может быть, – с достоинством отозвалась Ронха. – Потому что так оно и есть. Я дочь своей земли, и горжусь этим.

– Дочь своей земли? – переспросил Тальвин. – Это как?

– Это значит, что я с детства гуляла по лесам и болотам, учась понимать язык деревьев, животных и птиц. Это значит, что я пришла из низин, во мне говорят подземные родники, и я знаю, как это бывает, когда твоими глазами смотрят на мир змеи и другие твари из глубоких лесных нор…

– Да, тут мне не в чем с тобой тягаться, – вздохнул Тальвин. – Про меня можно сказать лишь то, что я слез с холма.

Ронха невольно рассмеялась над неуместной патетикой своих слов; когда она говорила, ей казалось, что фразы складываются удачно и красиво, но после слов Тальвина поняла, насколько это всё нелепо звучит.

– Я всего лишь хотела сказать, – заключила она, уже спокойнее, – что мне доступны тайные знания, и жителям Дымного это известно. Так что я не та ведьма, к которой ходят «на всякий случай». Все знают, что я чего-то да стою в своём ремесле.

– В самом деле? – небрежно оборонил Тальвин.

Он умудрился сказать это таким тоном, что Ронха тут же начала снова закипать.

– Да спроси кого угодно у нас в посёлке! – воскликнула она, разворачиваясь к князю. – Любой тебе скажет, что я – та, кого принято уважать и бояться. Та, к кому люди приходят за чудом…

– Видимо, потому что больше не к кому, – негромко заметил Мильс, который, казалось, вообще не слушает разговор.

– Ничего подобного! – ещё больше распалилась Ронха. – Если бы моё колдовство им не помогало, они бы и не шли! У меня даже постоянные клиенты есть! Все в Дымном считают меня очень могущественной!

– Просто у них маленькие запросы, – сказал Тальвин. – В Коэспэне бы живо раскусили, что никакая ты не могущественная.

– Да мне плевать, что подумали бы в Коэспэне! Для людей, среди которых я живу, моих возможностей достаточно! А так как там я буду жить всё время, то совершенно не вижу смысла подстраиваться под коэспэнских чистоплюев!

– То есть, такое слово, как «саморазвитие», тебе незнакомо, – заключил Тальвин. – Впрочем, я как раз с этого и начал, если помнишь – ну, когда сказал, что ты ничему не хочешь учиться.

– Почему же, знакомо. Но я совершенно не вижу смысла прыгать выше головы. Я прекрасно знаю предел своих способностей. И ты его тоже прекрасно знаешь – ты же столько всего по этому поводу мне говорил!

– А ты злопамятна, – ухмыльнулся Тальвин.