– Мне бы хотелось познакомиться с девочкой из порядочной интеллигентной семьи, – признался я как-то соседу на скамейке возле дома, болтая ногами и ковыряя в носу. – Как это здорово – провожать ее после школы домой, нести портфель и умиляться проделкам ее любимого котенка… и…
– И выдувать по очереди мыльные пузыри из одной трубочки, – передразнил меня сосед.
– И ее мама приглашала бы меня в гости и предлагала чая, – продолжил я, делая вид, что не заметил его сарказма.
– И предлагала чая из молочая, – снова передразнил меня сосед.
Судя по его пунцовому носу, он был в лучшей ораторской форме, а его реплики свидетельствовали, что он не против прочитать мне очередную лекцию о жизни.
– Нашел с кем заводить знакомства, с интеллигентами! Разве ты не знаешь, что от общения с ними пользы столько же, сколько от газеты – только если ее не читать, а жевать. Текста много, а толку ноль, одна типографская краска во рту. Потому что разговаривают интеллигенты о вещах, от которых тебе проку нет, как они это называют – о высоких материях. То есть витают в облаках и никак не стукнутся об землю. Я-то знаю, имел случай пообщаться.
– Расскажите! – подсел поближе я. – О них такие невероятные слухи ходят, что даже не верится. Например, говорят, что они едят двумя руками.
– Это правда. Трапезничая, эти чертовы интеллигенты в одной руке держат вилку, а в другой – нож.
– А хлеб – чем?
– Когда я был у них на обеде, успел заметить, что хлеб подавался на стол на тарелочке, но каким образом его едят, я, собственно, не рассмотрел – был с обеда маленько изгнан.
– Это как же?
– А это, Вова, история с элементами любви. Она – дочка профессора, а я – рожденный на Нижней улице. Как ее занесло сюда, ума не приложу. Наверное, сбилась с курса, размышляя о высоком. Ты сам знаешь, что бывает с чужаками, забредшими на нашу улицу, тем более с интеллигентами, которые не то что опознать нападавших – запомнить в лицо своих соседей по лестничной площадке годами не могут. Бедняжке порядком досталось от пацанвы, когда, словно Пегас из пепла, возник я.
– Как Феникс из пепла, – поправил я соседа.
– Почему Феникс? Она, по-моему, говорила «Пегас».
– Пегас – это конь, а Феникс – птица.
– Ишь, умный какой! Это сейчас я синий, как мороженая птица из супермаркета, а в те года был славным жеребцом и возник перед ней – ну чисто Пегас. Честно говоря, я просто мимо проходил и ради интереса решил взглянуть, как выглядят ненормальные. Ибо нормальный человек не осмелится гулять по нашей улице без пулемета. Но ее заплаканное личико и испуганный вид произвели на меня неожиданное впечатление: во мне что-то скрипнуло, лязгнуло и слегка провернулось – наверное, заржавелые шестеренки жалости, а может, совести. Я обменял ее на пачку папирос и сопроводил домой. Тут-то ее мать, услышав о столь геройском поступке, пригласила меня на обед.
Их квартира больше смахивала на музей, нежели на нормальное жилище. В ней не то что к чему-то прикасаться, ходить было страшно! Пока Света (так звали спасенную мной прекрасную даму) хозяйничала на кухне, желая удивить своими талантами по части растапливания масла на сковородке, ее мамаша водила меня по комнатам и занимала интеллигентной беседой.
– А вот портрет нашего дедушки Арчибальда Львовича, – подвела меня мадам к портрету на стене. – Не правда ли, редкостное имя? Вам приходилось встречать такое?
– Только однажды, – говорю, – когда у Федьки Фролова трамвай Гамлета переехал, он нового кобеля Арчибальдом назвал.
Она почему-то нахмурилась. Я же говорил: у них вполне обычные вещи считаются неприличными.
– А чем вы больше интересуетесь: живописью, архитектурой или литературой? – вопрошала мамаша.
– Я-то? Всем понемногу. Особенно мне этот нравится… как его… Лас-Вегас.
– Вы имеете в виду Лопе де Вега или Веласкеса?
– Имею их обоих, – думал я, а вслух отвечал: – Ну, этого… который веятелем был.
– Ваятелем?
– Точно, ваятелем, который статуи ваял.
– Скульптуры?
– Да-да, именно их!
А мамаша снова прет как бульдозер:
– А вы в нашем краеведческом музее бывали?
– Сколько раз! – отвечаю.
Хотел было рассказать, что музей удачно расположен напротив дискотеки, и перед танцами мы с ребятами часто заглядываем к тамошнему сторожу, чтобы распить пару-тройку бутылок вермута. Но, слава богу, вернулся домой Светин папа-профессор, избавив меня от очередного конфуза, и все наконец сели за стол.
Профессор мне сразу не понравился: напыщенный такой, светило науки из себя строит. На меня посмотрел, будто он айсберг, а я – тощая сосулька. А за стол сел в галстуке и костюме. Нет, ты это представляешь? Ты бы сел дома обедать в галстуке?!
– У меня и галстука-то нет.
– У меня тоже нет, и никогда не было. Но даже будь у меня галстук, я бы в нем дома не обедал. Одним словом, не профессор, а павлин в зоопарке! По дороге Света все уши о нем прожужжала. Оказывается, ее папашка более тридцати лет при помощи икса и игрека описывает полет шмеля в консервной банке, и добился на этом поприще небывалых успехов: сначала защитил кандидатскую, потом докторскую, получил звание профессора и теперь буром лезет в членкоры.
Ты бы видел, как они едят – спины ровные, плечи расправленные! Мне тоже пришлось так сесть – приспосабливаться к среде, так сказать. Пока ложку до рта донесешь, измучаешься!
– Вкусный суп? – спрашивает Света.
– Очень, – киваю.
– Мама варила.
– Вы, Алла Арчибальдовна, на все руки мастер! – делаю я комплимент. – Напоминаете мне любимую тетушку Дусю, которая тоже готовила лучше всех на свете.