Паук очнулся через два дня. Это произошло быстро и как-то буднично, без театральных пауз стонов и закатываний глаз. Просто однажды утром Паук открыл глаза и схватил Дока за руку.
– Кинжал нашли? – первым делом спросил он. – Он мой.
– Ты че? – возмутился Док, – совсем с глузду рухнул?! Ты тут крысятничаешь. Всех на уши поставил. Парни с тобой как с пасхальным яйцом носились, пылинки сдували. С того свету практически вытащили, а ты сразу с наездом! Ты че, Паук! Окстись. Тебе их благодарить надо, прощения просить. А ты… Хоть бы здравствуй сказал.
– Кинжал мой, – упрямо повторил Паук, – ты не понимаешь, мой! У кого он?
Он неожиданно сильно сжал руку.
– Ты не понимаешь! Он мне нужен. Он мой. Иначе все умрете!
– Так ты еще и угрожаешь?! – Док рывком вырвал руку.– Что значит твой? Нож наш. Это общая добыча. А тебя за твое крысятничество я вообще предлагаю доли лишить.
– Кинжал мой. В нем моя кровь. Без него Паук умрет. Все умрут… Нужен ритуал… Жертва…
– Ты что бормочешь? У тебя бред. Какой Паук умрет. Ты тут в палатке. Жив – здоров. Даже говоришь. Правда, еще не соображаешь.
Док достал ампулу с реланиумом и сделал пациенту укол.
– Поспи лучше. Тебе отдыхать надо. А то кинжал ему подавай. Ритуал. Жертвы. Спи давай. Чую, мне тебе еще голову лечить придется.
Ближе к вечеру в палатку к Пауку зашел Бригадир.
– Ну что, очухался? Здрав будь Николай. Напугал ты нас. Больше не делай так. Как твое самочувствие?
За время вынужденного беспамятства Паук похудел еще больше. Осунулся. Кожа обтянула череп так, что под ней видна была каждая жилка. Казалось, что острые скулы вот-вот прорвут этот желтоватый полупрозрачный пергамент. Глаза запали, а под ними образовались большие черные круги. Лицо приобрело возвышенно-страдальческое выражение. Так обычно изображают святых мучеников или умудренных жизнью схимников, или иногда голодающих из каких-нибудь концлагерей. Но, нахлынувшее было чувство жалости, моментально слетело, стоило Пауку открыть глаза. В них не было ни боли, ни раскаяния, ни сожаления, ни желания сочувствия, а лишь холодная сила, жестокость, дикая уверенность в своей правоте. Бригадир аж отшатнулся от неожиданности. Это не были глаза Коли Паукова. Он никогда так не смотрел.
– Где кинжал? – спросил Паук непривычно низким грудным голосом.
– Он мой. – Произнес он, не дождавшись ответа.
– Коля, ты что? Какой кинжал? Да и вообще ты, видимо, когда башкой шандарахнулся, извилины сильно порастряс. Ты кто такой, чтобы мне тут ультиматумы ставить?
– Он мой – упрямо и исключительно в утвердительной форме повторил Паук, – это не обсуждается. Артефакт нашли?
– Какой артефакт? – опешил Бригадир.
– Там рядом должен быть браслет со змеем. Его нельзя трогать. Он опасен.
– А что за браслет? – Бригадир внимательно посмотрел на товарища, – Ты его где видел? Из чего он сделан? Чем опасен?
– Еще там Амулет должен быть. Костяной, с бирюзовыми камнями. Не нашли?
– Нет, такой не находили. А что ты еще видел? Где это лежит?
– Амулет достать надо. В нем сила. Без него обряд не смогу… Закрыть надо…
Глаза у Паука стали безумными, в них появился лихорадочный блеск. Он попытался встать, но был надежно привязан к кровати. Док на всякий случай зафиксировал после появления первых симптомов неадекватного поведения. Паук рванулся сильнее. Веревки натянулись, и хлипкая кровать начала предательски прогибаться.
– Держи его, Бригадир, – крикнул Док и вскрыл очередную ампулу реланиума. Бригадир навалился сверху, пытаясь обеспечить максимально удобные условия для введения очередной дозы успокоительного. Паук продолжал вырываться и кричать.
– Идиоты, тупицы. Он уже вышел… Я не смогу закрыть… Он хочет крови. Не закрою – возьмет вашу… Кинжал, отдайте… Это я…
Наконец лекарство начало действовать. Движения стали вялыми, пока совсем не прекратились. Глаза заволокло пеленой. Голова завалилась на бок. Пациент уснул. Бригадир и Док слезли с тела.
– Здоровый гад, – уважительно произнес Бригадир, – вот уж не думал, что в таком тщедушном теле такая силища.
– У психов это нормально. Он, судя по всему, крепко головой приложился. Отойдет ли теперь? Это теперь не наш безобидный ботан Коля, это полноценный псих со всеми вытекающими.
– Это точно. Он как глазищи открыл, как зыркнул, я чуть не обгадился. Ноги ватные стали. Когда со мной такое было? – Бригадир воровато оглянулся по сторонам. – Док, Коля вернется? Как думаешь? У него крыша на место встанет?
– А кто его знает?! Голова предмет темный, исследованию не подлежит. Вполне возможно, что проспится и утром как огурец будет. А может все. Кукушка надолго улетела. Его только в клинику помещать.
– Не хотелось бы. Будем надеяться на лучшее. Но дежурство у него усилить. Теперь только по двое заходить. Да, – Бригадир вопросительно поглядел на Дока, – что это он там про амулеты говорил?
– Ну, если упустить кровавые бредни, связанные с пробуждением кого-то там страшного, то в пещере должны быть браслет со змеей и костяной амулет с синими камешками. Если это из одного с кинжалом гарнитура, то предметы исторические, цены немалой. Достать надо. Тем более, что лежать должны недалеко от того места, где его нашли.
– Легко сказать – «достать надо». А ты достань. Мы пока только завал разобрали и подходы очистили, да и так, что сверху было, повытаскивали. Глубоко никто не лез. Страшно. Никто объяснить причину не может, а лезть отказываются. Достать успели много, не спорю, но то, зачем шли, все еще там.
– А ты сам?
– А у меня зад не пролазит. У меня и у Боцмана. Нас двое таких. Ну и ты еще, пожалуй, третьим будешь. Ладно, завтра пойдем еще раз, а может послезавтра, когда больной в себя придет.
Больной приходил в себя с неимоверной скоростью. Проснувшись ни свет ни заря, он первым делом попросил поесть. Вел он себя спокойно. На вопросы отвечал адекватно. Словом, никаких тревожащих сигналов не подавал. Его развязали и дали поесть, на всякий случай, усилив охрану. Однако, опасения не оправдались. Николай просто ел. Молча и сосредоточенно. Но очень много. Ел он весь день. Как пошутил Крот, Паук решил покончить жизнь самообжорством. Он уничтожил недельный запас тушенки и выпил три банки сгущенки. Все это дело он запил двумя большими чайниками душистого чая из горного сбора. И куда в него все это влезло? А главное куда вылезло? И когда? Он полдня в палатке проторчал! Едва выбравшись из платки, он потребовал вернуть нож. Был послан обратно в палатку. Попробовал скандалить. Но делал это не агрессивно и даже немного забавно: в высокопарной старинной манере. Периодически переходил на старорусский. Обещал всех загнать в мир Нави. Пугал мавками, змеями, духами со странными именами и почему-то воронами. Получалось не страшно. Бояться его наотрез отказывались, а попытки физического воздействия пресекли решительно и сразу. Развязали только после того как он клятвенно пообещал с кулаками не бросаться и кары небесные на друзей не призывать. После этого Паук замкнулся. Ушел в дальний конец лагеря. В разговоры не вступал. На вопросы отвечал односложно. Вообще вел себя очень странно: лазил по склону на карачках в поисках какой-то травы, а, найдя ее, радовался как ребенок. Нюхал землю. Потом успокоился, будто нашел что-то. Перетащил туда свою палатку. Натаскал камней. Сложил их необычным узором. Разрисовал окрестные валуны непонятными знаками. Причем все это он проделывал молча, с остервенелой сосредоточенностью и фанатизмом. Однако, ни к кому не приставал, не буйствовал, не безобразничал. Словом, вреда никому не причинял. Его оставили в покое, лишь со стороны наблюдая за странными метаморфозами в поведении их стукнутого приятеля, неожиданно обнаружившего у себя задатки, по меткому выражению Крота, «матерого заклинателя духов и собирателя черной энергии».
Ближе к ночи, когда все собрались за общим столом под кружку бодрящего чая, неожиданно появился Паук. Он тихо подошел, молча сел с краю, наложил целую миску горячей каши и уставился в огонь рассеянным взглядом.
– Здравствуй, Коля, – елейным голосом произнес Санек, – как почивалось? Ничего не болит? Душа не ноет? Крыша уже не течет?
– И ты не хворай, Саша. У меня все в порядке, благодарствую. И с крышей нормально, я б на твоем месте за свою переживал.
– Не, вы слышали?! – Сашек вопрошающим взглядом обвел окружающих, – Все в порядке у него! Ты че в пещеру полез, крысятник.
– Хорош, Санек, – осадил его Крот. – Ты лучше расскажи, как угораздило тебя себе харакири сделать?
– Может у него совесть проснулась, – не унимался Санек. – У друзей воровать, это не дули воробьям крутить.
– Заткнись, Санек, – сказал Бригадир, – дай человеку в себя прийти.
– Так то человеку, а он Паук. Насекомое без стыда и совести.
– Заткнись, я сказал, – рявкнул Бригадир, – иначе…
– Ну, в самом деле, Саш, что пристал. Он как человек пришел. Что ты наезжаешь сразу, – поддержал командира Макс, – Коль, расскажи, как пещеру вычислил, что там видел.
– В самом деле, расскажи, что видел, – спросил Крот, подсаживаясь поближе.
Паук пристально посмотрел на Крота, Бригадира, бросил презрительный взгляд в сторону Санька и произнес:
– Да ничего я толком не видел. Провалился случайно. Напоролся на нож. Ударился головой. Потерял сознание.
– Да ладно заливать то! Ты успел на камень забраться, с камня спуститься, заломить светильник и поорать о помощи. Зная тебя, на помощь звать ты станешь в последнюю очередь. А вот обследовать окрестности, это завсегда. Колись, что видел.
– Я же сказал, ничего не видел. Не до того было.
– Ты про амулет что-то говорил, да про браслет. Рассказывай, – мягко, но с угрозой произнес Бригадир.
– Да что с ним возиться, – взвился Санек, – крысятник он. Ничего не скажет, ежу понятно. Думает, что мы его туда пустим, и он все сам соберет. Хрен тебе! Зря мы тебя оттуда на своем горбу вытаскивали!
– Успокойся, Санек. Последний раз предупреждаю. Тут я решаю, кому хрен, а кому пряник. – Бригадир повернулся к Пауку. – Рассказывай, Коля.
Паук внимательно посмотрел на Бригадира, потом на Санька, потом опять на Бригадира, налил себе чай из большого походного чайника и произнес:
– Нечего особо рассказывать. Я видел только кости, череп. Оружие видел. Ни амулета, ни Браслета не видел. Знаю, что они там. Там же и остальные сокровища, за которыми, собственно, и шли. Про них вы и так все знаете. А пошел туда, потому что знаки увидел. Старинные, обережные. Вы их даже прочесть не можете. Потому вам туда нельзя идти, опасно.
– Умный, значит, – прошипел Санек, – а мы тут идиоты собрались. И что ж там пишут?
– Духи тут. Плохое место.
– Как интересно! – вклинился Крот, снимая напряжение, – расскажи легенду какую-нибудь, а то у Боцмана все анекдоты с такой бородой, что волосы аж в кулеше плавают.
– Верно, – поддержал товарища Макс, – расскажи сказку, а то на душе паскудно как-то. А про сокровища потом поговорим. Мы все равно еще завал до конца не разобрали.
– Сказку? – удивился Паук. Потом подумал и добавил: – Сказку, не сказку, а вот легенду об этих местах я вам поведаю. Давным-давно здесь жило племя. Все как положено было. Процветание. Мудрый вождь. Старый, правда, но мудрый. Дочь красавица. Богатыри славные. Одного из богатырей Рузай звали. У них с дочерью вождя любовь возникла. Батя был против: он планировал дочь в жены соседу, могущественному хану отдать, союз укрепить. Обещал уже. Но по Кону не мог без ее согласия за чужеродца выдать. А она уперлась. Тогда вождь испытание придумал. Поручил добыть артефакт магический силы огромной, божественной. Рузай добыл. Как, – это отдельная легенда, но нам важно, что добыл. Вождю делать нечего, слово держать обязан. Сыграли свадьбу. Но недолго молодые в своем счастье пребывали. Обиделся могущественный сосед, собрал силы несметны и пошел войной. Несколько селений разорил. Все сжег, а людей погубил. Всех поголовно. Даже в рабство никого не брал. Тогда все мужчины племени старше двенадцати лет ушли на войну. Возглавил войско Рузай. Вождь, поскольку уже старый был, остался в городе править. Дочь вождя, как водится, поплакала, обещала ждать, платочком помахала. Словом все чин чинарем. Но затянулась война. У Рузая было мало воинов, а у хана много. В открытом поединке сойтись было чистым самоубийством. Рузай посчитал, что слон должен стоять, а муха жалить. Только так можно сдержать врага и не дать ему разрушительным ураганом пройти по родным землям. Словом, он выбрал тактику стремительных ударов с последующим отступлением. Так они гонялись друг за другом несколько долгих лет. Но так не могло продолжаться до бесконечности. Зажал, таки, хан Войско Рузая в этих горах. Деться им было некуда. Решили богатыри дать последний бой. Они встретили врага в тесном ущелье, чтобы свести к минимуму преимущество хана в численности. Много дней длилось сражение. Стойко стояли воины Рузая. Отчаянно рубились храбрецы. Много славных воинов пало, много подвигов ратных совершено было. Но, несмотря на проявленный героизм и стойкость, войско было обречено. Тогда с помощью своего артефакта обратился Рузай к Богам. Не за себя просил, не живота хотел. Просил, чтобы Боги не пустили врага лютого на земли родные. Услышали Боги, сказали, что обрушат на врагов горы, но Рузай должен пообещать, что отдаст Богам сердца предателей и детей их. Согласился Рузай, ибо уверен был, что нет среди его соратников предателей, а если таковые и отыщутся, то все равно они все сегодня погибнут. Заключил он сделку. Вышел Рузай к своим воинам и поведал им о воле Богов. Рассказал им, что хочет заманить войско хана в ущелье, и когда те войдут, Боги обрушат горы. Также Рузай сказал, что те, кто последует за ним, погибнут, ибо их завалит камнями вместе приспешниками хана. А потому он взял с собой только самых близких своих соратников. Остальным же приказал возвращаться домой тайными тропами, через эти горы.
– Знаю я продолжение, – раздался ехидный голос Санька, – Рузай погиб, а тех, кто ушел, Боги сочли предателями и покарали. Теперь их души бродят тут и пугают туристов.
– Нет, – Паук сделал большой глоток чая из дымящейся кружки, – Не суди по себе. Никто не ушел спасительной тропой. Все остались. Рузай гнал их, но они остались. Решили, что лучше погибнуть с честью, чем жить в бесчестии. Сказали, что они свободные люди, и никто не в силах запретить им выполнить свой долг. Возрадовался Рузай. Хороших воинов он воспитал, настоящих. Нет среди них гнили. Не получат Боги свою жертву, потому что нет среди них предателей. Все пошли, все бились. И было так. И обрушили боги ущелье. Войско хана было уничтожено, а остатки его рассеяны по окрестностям. Богатыри Рузая тоже пали. Почти все. Но сам Рузай и несколько его ближников выжили. Еще долгих три года Рузай с ними зачищал эти места от недобитков хана. А потом пошли домой, где богатырей ждали семьи.
Но слишком долгой была война. Много воды утекло. Жена Рузая, прекрасная Леда, встретила молодца Пария, который был очень хорош собой, пел красивые песни и к тому же был сыном вождя соседнего племени. Прошло уже несколько лет. О Рузае ничего не было слышно. Никто не вернулся из похода. Вождь посчитал, что все погибли. По героям справили тризну. Леда горько плакала, грозилась наложить на себя руки. Но потом ее сердце растопили песни Пария, а тут еще папа убеждал, что брак с Парием – благо для племени, ибо оно осталось практически без защиты, ведь все мужчины погибли вместе с Рузаем. В общем, Леда поломалась для приличия и вышла замуж за Пария. Вскоре у них родился сын. Таким образом, когда Рузай вернулся, он узрел картину мнимого благополучия.
– Почему мнимого?
– Мужчины ушли, а женщины по природе своей не способны к развитию. Их Боги сотворили, чтобы они сохраняли все лучшее. Вот и получилось, что, оставшись в безопасности, и будучи предоставленными только самим себе, женщины сосредоточились на собирательстве добра, накоплении. Они забыли про труд, отказались от Быть в пользу Иметь. Хитрый вождь стал раздавать собранное золото в рост соседям, несмотря на прямой запрет Богов. Этот процент стал основой благополучия. Люди перестали трудиться сами. Для выполнения тяжелой работы стали брать рабов, хотя раньше рабство было запрещено. Заветы Богов забыли, ибо некому стало за этим следить. Женщины стали выходить замуж за инородцев, принимать их веру, заменять свои традиции чужими. Праздность и чувственные удовольствия стали нормой и целью жизни. Так что, несмотря на видимость благополучия и богатства, племя умирало. Радость ушла из этих мест. Это было заметно по потухшим глазам детей, опущенным плечам прохожих, неестественному смеху, пошлым шуткам… Обреченность всегда чувствуется, особенно остро теми, кто был у Черты. Правда, Бригадир?
Выдержав театральную паузу, Паук продолжил:
– В общем, когда Рузай и его немногие, оставшиеся в живых богатыри вернулись, им не обрадовались. Племя понимало, что предало своих заступников. Всем было стыдно. Этот стыд они потопили в злости. Эту злость направили против тех, кого сами предали, кто оказался чище их, лучше, выше. Кто мог спорить с Богами.
Богатыри вскинулись, захотели уничтожить скверну, и вполне могли это сделать, ибо были сильны духом, а народ их слаб и ничтожен, но Леда бросилась в ноги Рузаю и умоляла пощадить. Рузай понял все. Он догадался, о какой жертве просили Боги, но не смог убить жену и ее дитя. Он просто встал и ушел. За ним ушли его соратники, а также те, кто остался верен, и те, кто не хотел гнить в болоте праздности и сытости. Они ушли. За горой они остановились, образовали новое поселение и стали жить по старым заветам.
Но их бывшие соплеменники не успокоились. Они не могли терпеть соседство того, кто постоянно напоминает тебе о твоей подлости. Они возненавидели новых соседей. Ведь душа каждого человека мечтает о Свете, хочет очиститься, вырваться из этой теплой липкой грязи, жить яро, по Правде, по Совести, а значит не так, как раньше. Не в неге да лени, а в трудах и лишениях, без зависти, подлости и стяжательства. Ну а к этому мало кто оказался готов. Теплый дом, вкусная еда, ласковые жены… а горы добра нажитого куда девать? Кому? И что взамен? Проще вниз, на родное дно, где все ясно, привычно, знакомо. Словом, не смогли люди простить себя за свою подлость. И жить рядом с тем, кто о ней напоминает, тоже не захотели. Словом, придумали еще одну подлость: объединились с другими соседями, выманили Рузая и друзей его и убили их. Живые герои никому не нужны.
– Как это, не нужны? – искренне удивился Крот
– Живые не нужны. Мертвые – да. За мертвых драка идет. Они просто жизненно необходимы. Как пример, память. Для воспитания молодежи, патриотизма, усиления своей власти, получения прибыли.
– Не понял, – пробормотал Крот, – это как? Почему?
– Ты как вчера родился! Мертвый герой удобен всем. Он не спорит, не дерется. Молчит себе. Мертвые обычно молчат. Его историю к чему угодно приписать можно. Выставить защитником любых интересов. Сочиняй, что хочешь, он и не пикнет. А если б жив был? Ты знаешь, куда бы он всех послал? Да что там послал, сам бы проводил. Проверил, дошли, аль нет.
В живых героях слишком много от Богов, а значит мало от скота. А человек по природе своей скотина. Да, он может в какой-то момент совершить подвиг: броситься в огонь, коня в горящую избу пинками загнать. Но потом опять в грязь скатиться, чтобы поваляться вволю, излиться в скотстве, врать, предавать, жрать, иметь все, что шевелится, ну и вспоминать по пьяни о былых подвигах. А герой заставляет, даже невольно, жить чисто и светло, как он сам, и не один раз, а все время, всегда! За это его и любят, им восхищаются, но сами так жить не могут, да и не хотят. Герои хороши там, далеко, но чтобы за нас бились. А рядом они опасны. От того их и убивают. Чаще всего в спину. Так и Рузая убили. Пошли войной, сломить не смогли. На торговлю не купились. Тогда Леда позвала Рузая и его ближников на переговоры. Гарантии дал, все дела. Пир устроили, а на пиру всех и отравили. Тела сожгли, пепел в этих скалах развеяли.
– А Боги почему не вмешались?
– У Богов свои пути. Тем более обманул их Рузай. Клятву не выполнил. За это его Боги наказали. Привязали души к его артефакту. Так и бродит тут душа древнего богатыря неприкаянная, врагов своих ищет, чтобы договор с Богами исполнить и обрести покой. А если встречает того, у кого есть хоть капля крови Леды, убивает.
Паук умолк. Рассеянно глядя в огонь, он неторопливо шевелил палкой угли. Его худое, строгое лицо, подсвечиваемое багровыми отблесками догорающего костра, выглядело величественно, загадочно и зловеще. Над стоянкой повисла тишина, сквозь которую вместе с ночным холодным ветром просачивались громкие шорохи, потрескивания, глубокие гулкие вздохи, пронзительные крики ночных птиц, а может и не птиц. Тень неприятного предчувствия коснулась волос на затылке и зашептала что-то невнятное в ухо. Парни поежились и инстинктивно сдвинулись поплотнее друг к другу.
– Тьфу на тебя, – раздался сердитый голос Боцмана, – Вечно истории у тебя… Жути нагоняешь. Тебе пионеров у костров пугать в самый раз будет. Лучше бы, что веселое рассказал.
– А мне нравится, – бодро заявил жизнерадостный Крот, – как в детстве. Мы тогда любили ночью у костра страшилки рассказывать. Соберемся, сядем в круг, и давай фантазировать…
– Мы в детстве в лагере тоже почитай каждую ночь истории разные толкали. Да пострашней. Кто кино перескажет, кто сказку вспомнит. Целое соревнование было, кто соврет лучше.
– Тогда Паук вне конкурса бы пошел, – оживился Санек, – Скажи, Коля, тебя это в детстве так напугали? Это у тебя оттуда тактика такая: сначала придумал, потом напугал, спионерил, чего-нибудь, и на духов свалил. Красавец!
– Это легенда. Старая легенда. – спокойно ответил Паук, не реагируя на подначки. – Но в каждой легенде есть правда. Если столько времени живет, значит, правды много.
– Перестань, хорош народ пугать, – вмешался в беседу Бригадир, – тут за последние сто лет только официальных экспедиций штук двадцать было. Я про туристов вообще молчу. И ничего. Новых легенд не появилось. Никто не исчезал.
– Может, исчезал, а может и нет. Доподлинно мне не известно. – философски протянул Паук, – Только до революции тут жителей мало было. А после революции заповедник сделали. Ну а после войны, так вообще закрыли территорию на долгие годы. Но это не суть. Если верить славянским волхвам, то на этих землях еще долго люди жить не смогут. Тысячу лет назад тут нечисти было не продохнуть, ибо врата в мир Нави открылись. Кащей специальный отряд волхвов отправил. Они ворота запечатали, нечисть проредили, но не вывели. Видимо, что-то пошло не так.
– Хорош пургу гнать, – подал голос Боцман, – тебе ж сказано было.
– Это не пурга. Помните знаки в пещере? А камень, где я руны нашел? Кто-нибудь их смог прочитать? Нет. То-то и оно. Потому что старые очень. Видели камни, что я приволок? Так вот там тоже руны. Только более свежие. Так вот, – это охранные знаки. Сильные очень, магические. Знак на вон том булыжнике – своего рода печать. Часть из них нарушена, а значит, не работает. Есть свежие знаки, не более 100 лет. Значит кто-то тут волховал. Причем делал это со знанием дела.
– Что за печать такая?
– Печать Велеса. Одна из… Сильная. Делал мастер. И сбивал мастер. Ранг не ниже восьмого. Я подправил, но не уверен, что надолго. Но это все равно лишь сдерживающий контур, вспомогательный. Основной не здесь, – Паук окинул взглядом собравшихся и высокомерно произнес. – Да, что это я? Перед кем распинаюсь! Вы все равно не верите. А когда припечет, поздно будет.
– Да ну тебя! – обиженно заголосил Крот. – Только настроение пришло. Как в детстве, тепло, темно, страшно, но до жути здорово! А тут ты со своей мистикой все испортил. Переборщил ты, брат.
– Это почему нам не понять? – с угрозой в голосе прервал Крота Санек. – Я что, тупой? Или опять что-то стырить захотел?
– Потому что ты видишь только то, что хочешь видеть. А в твоем случае не только ты.
– Чего?! Ты у нас что, пророк? Третий глаз прорезался? Так я тебе его быстро закрою!
– Санек, перестань, – одернул Бригадир.
– Для тебя пророк, – спокойно ответил Паук, продолжая ковырять угли. – Ты тупой, злобный и трусливый червяк, который дальше своего носа не видит. Для тебя и баран пророк.
– Чтооо!!!!
Санек вскочил и грозно направился к Пауку.
– Да я тебя закопаю, насекомое.
– Санек, стоять, – Бригадир кинулся на перерез. – Ты не видишь, парень не в себе.
– Ты на кого хлебало разявил, крысеныш! – не унимался Санек.
– Спокойно, спокойно.
Бригадир аккуратно, но жестко обхватил Санька, лишая того возможности совершить акт насилия над личностью.
Санька усадили, налили стакан. Он выпил, все еще продолжая грязно ругаться и обещать на голову Паука различные кары, но делал это уже без особого энтузиазма.
Как ни странно, трусоватый Паук даже не шелохнулся, даже глазом не повел. Он продолжал спокойно сидеть и задумчиво ворошить угли.
– Ты че, карась, – к Пауку подошел Боцман. – Ты зачем на человека наехал? Он тебя из пещеры на себе пер, а потом, пока ты в отключке лежал, дежурил рядом, примочки менял. Нехорошо… Извиниться бы надо…
– Он сам нарвался. Весь вечер нарывался. А потом я правду сказал. Он спросил, я ответил. Так что извиняться мне не за что, а примочки он не мне ставил, а своим будущим находкам. Он знает, что без меня ничто, вот и старался.
– Что?! Может, еще скажешь, что мы тогда из пещеры не тебя тащили, а будущие находки?
– Меня, – спокойно ответил Паук. – но только не ради меня, Коли Паукова, а потому что так надо. Закон такой: помоги товарищу, и товарищ поможет тебе. По-другому в походе нельзя – пропадешь. Так что доблести или героизма тут нет. Необходимость. Долг. Не более.
Над лагерем повисла напряженная, гнетущая тишина. Произнесенные слова были настолько оглушающе неожиданными, что на мгновение все потеряли дар речи.
– Вот тебе и спасибо, – произнес Крот, – дождались. Я тебя на себе из шкурника пер! Ночью, по незнакомой пещере! И вот она благодарность! Дождался. Услышал.
– Это твой долг. За долг не благодарят.
– Да ты оборзел, карась! – взвился Боцман, – Я тебя защищал всегда! Ты, сука, паруса совсем порвал! Я тебя сам замочу!
Боцман начал грозно приподниматься.
– Ты не меня защищал.
Паук встал и сделал шаг в сторону.
– Ты свое самолюбие защищал. На вроде благотворительности. Тебе ж надо, чтобы тебя кто-то слушался. Да не просто слушался, а помогал часть найденного прикарманивать.
– Что?! Ах ты, акула аквариумная!
Боцман в один прыжок преодолел расстояние, отделяющее его от Паука, и ударил в челюсть. Вернее попытался ударить. Паук сделал полшага вправо, провернулся, пропуская удар мимо, и несильно хлопнул Боцмана по уху раскрытой ладонью, выводя его из равновесия. Боцман упал, но тут же вскочил – яростный, с перекошенным ненавистью лицом. В глазах было обещание скорой и жестокой смерти. Паук отступил еще на полшага, избегая захвата. Боцман был намного тяжелее и сильнее Паука, но сила в бою не главное. Пусть он хоть медведям спины ломает! С воином ему не справиться. Паук легко перехватил кисть, дернул, а сам ушел в сторону, подставив ногу. Боцман плашмя рухнул на каменистую землю и покатился на животе, обдирая колени и локти.
Все повскакали с мест, бросились разнимать. Бригадир подбежал к Боцману. Тот ревел как раненый медведь. Сыпал проклятиями. На каждой его руке висело по человеку, но Боцман упорно продвигался к своему обидчику. Паук стоял на месте и с брезгливой гримасой наблюдал за борьбой. Неожиданно сзади на него прыгнул Санек и схватил поперек щуплой груди.
– Попался, крысеныш, – злорадно завопил он.
Паук не стал возражать. Лишь резко дернул головой и затылком заехал Саньку по носу. Потом схватил за рукав и за счет скручивающегося движения корпуса бросил противника себе под ноги. Однако, добивать не стал. Тот попробовал вскочить, но Паук сделал резкий шаг вперед и ногой толкнул под опорное колено. Санек неуклюже завалился на спину.
– Лежи, червяк, – жестко сказал он, – целее будешь.
– Уходи, – крикнул практически в ухо, подскочивший Бригадир, отталкивая Паука от замеревшего на спине Санька. – Проваливай! Быстро. Здесь тебе делать нечего.
Паук презрительно усмехнулся, глаза блеснули сталью, он быстро развернулся на сто восемьдесят градусов и зашагал в темноту..
«А ведь бок еще не зажил… Рана беспокоит. Бережется,» – мелькнуло в голове у Бригадира, смотрящего вслед удаляющемуся приятелю, – ногу подволакивает и слишком плотно локоть прижимает. Я бы с такой раной драться не рискнул, прежний Коля Пауков тем более. Кто же ты? Что произошло с тобой, студент?».
Сзади громко орал Боцман. Ругался он яростно, самозабвенно, сыпал яркими сочными образами, как и положено отставному моряку, описывая поведение Паука сложными многоэтажными словесными конструкциями. Тихонько подвывал Санек, угрожая «мерзкому насекомому» сотней различных видов расправы. Молчаливый Каа помогал Саньку выправить разбитый и, возможно, сломанный нос, сочувственно кивая и одобрительно мыча в ответ на наиболее понравившиеся ему предложения. Галдели ребята, успокаивая пострадавших и друг друга. К Бригадиру неслышно подошел Крот.
– Анатольевич, какая муха их всех укусила? – неожиданно спросил он.
– Не знаю, не знаю. Все как с ума посходили. Атмосфера здесь нервная. Факт.
– А что с Пауком? Я его вообще не узнаю. Он вообще в своей жизни хоть раз дрался? Если б не Боцман, его бы первоклассники ранцами запинали. А тут двоих одной левой отделал. А как смотрит, как говорит. Куда делся тихий, забитый Коля?
Крот немного помолчал и добавил:
– А ты слышал, что он говорит? Прежний Коля так бы ни за что не сказал. Подумать мог, но сказать… Да еще так нагло, зло, продуманно. Будто весь вечер готовился.
– Слышал. Очень хорошо слышал. А знаешь, в его словах что-то есть.
– Ты что, ты его защищаешь?
– Нет, конечно. Он не прав. Жестоко, бесчеловечно, нагло…
– То-то и оно. Он нас всех опустил. В лучших чувствах. Осознанно и цинично. Даже я его сейчас ненавижу.
– Да уж…
– Не знаю как ты, но мне тяжело с ним дальше будет. Тварь неблагодарная. Больше не бери его в экспедиции.
– Да, сейчас эту рану залечить сложно будет, – задумчиво произнес Бригадир. И добавил тихо, почти про себя. – Но в чем-то он прав, хотя кому это сейчас надо…