На степь надвигалась гроза. Тяжелое свинцово-серое тело тучи медленно ползло со стороны далеких гор, придавливая горизонт фиолетовым брюхом. Туча шла низко, с трудом, будто боясь пролиться раньше одного ей известного времени, и степь, залитая медовыми лучами вечернего солнца, замерла в ожидании, только шелестел под порывами горячего ветра ковыль, да тревожно посвистывали суслики, вглядываясь с маленьких холмиков туда, где тусклое золото степи и пурпурно-серое небо сшивали воедино крупные стежки молний.
Иногда ветер, становившийся все сильнее, приносил глухое ворчанье грома, пока еще неуверенное, сварливое, и тогда суслики прижимали уши, терли лапами мордочки, словно умываясь этими звуками, и их усы дрожали, ловя жаркое дыхание неумолимо приближающейся грозы.
Горячая волна воздуха катилась перед тучей, плыла над травами душным маревом, на ее пути смолкали бесчисленные полчища кузнечиков, опускались на жесткую высохшую траву слепни, пытаясь укрыться под листьями, дрофы торопливо собирали и прятали под крыльями недавно оперившихся птенцов, и суслики ныряли в норы, возмущенно свистя напоследок.
А туча все ползла, закрывая небо, и солнечный свет отступал, пока от него не остался один янтарно-алый край заходящего солнца, да и тот вскоре утонул в сиренево-серой мгле, покрывшей мир плотным душным одеялом.
Стоя у распахнутого в бесполезных поисках прохлады окна, Раэн завороженно любовался редкими серебристыми росчерками молний на темно-лиловом. Небо, залитое тучей до краев, казалось гигантским дымчатым аметистом невероятной глубины, которая едва угадывалась под непрозрачной, наполненной грозовой мутью поверхностью. Это было красиво и страшно. Такой он степь еще не видел. Впрочем, любоваться грозой Раэн предпочитал из окна удобной комнаты в доме местного управителя, а не в самой степи под дождем и ветром…
– Что там интересного, почтенный?
– Гроза идет, – вздохнул Раэн, отходя от окна и присаживаясь на край широкого низкого дивана.
– Скорей бы, – буркнул наиб, отдавая ему пустую чашку из-под зелья. – Дышать нечем. Когда я встану?
– Если хотите жить, то не раньше, чем через неделю. А в дорогу соберетесь через две-три.
Наиб недовольно засопел, явно собираясь возразить. Раэн поставил чашку на столик у дивана, в упор посмотрел на ир-Дауда. Губы уже не синие, лицо перестало отливать восковой желтизной. А то ведь на покойника был похож. Беда с этими любителями работать до последнего вздоха.
– Светлейший, вы хоть понимаете, как вам повезло? Если бы приступ случился в степи, а не возле города, если бы местный целитель не был хорош, если бы я не привез вам письмо светлейшей госпожи… Я ведь говорил, что вам следует ехать в паланкине. Или вы считаете, что я плохо знаю свое ремесло? Дождались, пока уберусь подальше, и сразу же в седло пересели.
– Никогда на сердце не жаловался, – буркнул наиб, обиженно глядя в сторону.
– Верю, – примиряюще улыбнулся Раэн. – С людьми долга такое бывает – они умеют не замечать собственную слабость и нужду в отдыхе. Но ведь если не смотреть на змею, она от этого не исчезнет? В вашей жизни, господин ир-Дауд, были бои, тяготы походов, горе от потери близких… Вы износили сердце, словно кожаные ножны для сабли. Клинок духа чист и остер, однако ножны истерлись и вот-вот лопнут. Хотите – можете не слушать меня и дальше. Но тогда ваш племянник очень быстро останется единственным мужчиной в роду.
Он поднес к губам медальон целителя, вспышкой подтверждая искренность сказанного.
– Снимая приступ, я лишь убрал боль, но болезнь никуда не ушла. Сердечная мышца изношена и может порваться в любое мгновение. Светлейший, вы славный военачальник, но в битве с недугами смыслите меньше лекаря. И либо вы будете меня слушаться беспрекословно, как хороший солдат – своего полководца, либо готовьтесь к худшему.
Бронзовое солнышко, обвитое змеей, сияло ровным белым светом, рассеивая наступившую в комнате темноту. Наиб несколько мгновений смотрел на знак, потом устало откинулся на подушки.
– Что ж раньше не лечили, почтенный? – поинтересовался он ворчливо, сдаваясь.
– Лечил, – отозвался Раэн. – И этого хватало. Когда в крепостной стене нет дыры, ее легко укрепить. Но с проломом справиться куда труднее. Несколько дней покоя – и ваше сердце окончательно окрепло бы. Но вы сели в седло и занялись делами, обратив мои усилия в пыль.
– Значит, неделя?
– Самое меньшее, – подтвердил Раэн, поднимаясь. – И никаких переживаний. Только сон, лекарства, легкая еда… Гроза пройдет – вам станет легче. А теперь лучше поспать.
Он вышел, аккуратно прикрыв дверь, и взглянул на мающегося в коридоре джандара.
– Сейчас уснет. Благодарите богов, что местный лекарь протянул время до моего приезда.
– Я слышал, – тихо проговорил ир-Нами. – Благослови боги его и вас. Теперь-то что?
– Теперь только лежать, – пожал плечами Раэн. – Сердце у него – тронь и расползется, но я с этим справлюсь.
В узком длинном коридоре без окон было темно и почти прохладно, только у комнаты наиба горели масляные лампы, рассевая мрак. Раэн велел устроить больного в самой безлюдной части дома, приставив слуг, чтоб исполняли каждое желание, но ни в коем случае не беспокоили. Вот, кстати, надо будет и самому перебраться поближе, а то управитель города отвел почтенному целителю прекрасные покои, но далековато, в другом крыле дома.
– Если неделю здесь проживем, буду пока искать воинов, – озабоченно проговорил джандар, шагая рядом. – Отряд совсем мал, как дальше ехать?
– А дальше куда?
– В Иллай.
Раэн вздрогнул, с интересом глянул на джандара. Случайность или совпадение?
– Иллай… Это рядом с Нисталем? Дорога идет через долину?
– Нет, огибает. В сам Нисталь мы не поедем, что там делать в такой глуши? А в Иллае сходятся караванные пути из Харузы, Гюльнары и Тариссы – там надолго застрянем. Пресветлый наш государь и повелитель велел проверить налоги за три года.
– И наиб опять будет работать, – поморщился Раэн. – Днями и ночами изучать денежные книги, принимать просителей, судить преступников, гонять местных казнокрадов…
– Будет, как же без этого, – проворчал ир-Нами. – Или вы, почтенный, его не знаете? Ничего, Надир поможет. Это он саблю в руках держать не умеет, а с чернильницей и каламом неплохо управляется. Хватит ему, бездельнику, облака ветром вышивать.
– Ах да, Надир…
Они уже завернули за угол, где стало заметно светлее от пары прорезанных в стене окон, так что Раэн видел хмурую складку между бровей джандара. И вспоминал то, что за суматохой показалось неважным, а вот сейчас всплыло тревожной ноткой.
– Какой овод его укусил, уважаемый ир-Нами? То проходу не давал, а сейчас и на глаза не показывается.
– Соскучились, почтенный? – хмыкнул джандар.
– Странностей не люблю, – серьезно ответил Раэн. – Так быстро без причины не меняются. Встретились вчера, – Раэн поморщился, вспоминая, – так он мне гадостей наговорил. Учтивых таких гадостей, свысока!
– Крови понюхал, – пробурчал джандар, – вот и ошалел с непривычки. Думал, вся жизнь будет, как на шелковом ковре в отцовском доме. Не берите в голову, почтенный, он всегда с придурью был, а сейчас и вовсе удила закусил.
– Вот это и беспокоит… – тихонько проговорил Раэн. – Ладно, разберемся…
Джандар свернул в боковой коридор, а Раэн прошел дальше, туда, где ему отвели комнату. Отчаянно хотелось вытереться мокрым полотенцем и лечь спать, а перебраться поближе к наибу можно и завтра… Темный тупик… Это еще что? Человек, сидевший на полу у его двери, только головой мотнул, когда Раэн об него едва не споткнулся. Надир!
Пульс есть… Быстрый и неровный, но это ничего. Рубашка в темных пятнах – кровь? – нет, вино. А вот изо рта винного запаха почти нет, зато от волос тянет горьковатым дымком. Саншара… Ах ты, паршивец! И где только достал? Зелье не просто дорогое, но и редкое, на простом базаре не купишь.
Ругнувшись, Раэн втащил безвольно обмякшее тело в комнату, сгрузил на диван. Взмахом руки прикрыл дверь, обернулся – и наткнулся на пронзительно-трезвый взгляд прищуренных глаз. Быстро он… Впрочем, от саншары быстро и отходят, но штука это коварная: дурман наплывает волнами, и так же мгновенно племянник наиба может снова уплыть в грезы.
– А что, обычного вина уже не хватает? – мягко поинтересовался он у Надира, опускаясь на подушку перед диваном и смотря на незваного гостя снизу вверх.
– Не хватает, – с вызовом подтвердил тот. – Впрочем, не ваше дело, почтенный!
– Отчего же? – улыбнулся Раэн. – Не вы ли, светлейший, вчера посоветовали мне заниматься как раз лекарскими делами, если уж мне именно за это платят? А пристрастие к саншаре – это болезнь. Весьма неприятная, кстати.
– Идите вы в Бездну, – огрызнулся Надир.
– Мы там уже были, – все так же мягко напомнил Раэн. – Вместе. И, между прочим, я пошел туда за вами, светлейший. А вытащили меня из Бездны вы, – прервал он Надира, наверняка собирающегося ляпнуть, что он никого не просил или тому подобную глупость. – Не нам с вами считаться услугами, господин ир-Дауд. Но когда-то вы просили меня стать вам другом. Сами просили, хоть я и говорил, что дружба между высокородным и лекарем, как гнилая нитка – слишком легко порвется, если потянуть.
– Прости, – помолчав, отозвался Надир, виновато отводя взгляд. – И забудь, что я наговорил вчера. Если… сможешь.
– Я хлопотный друг, – серьезно предупредил Раэн. – Но раз уж ты пришел сюда сам…
– А если я не за разговорами пришел? – пьяно усмехнулся Надир, снова мгновенно меняясь.
Развалившись на диване, он закинул руки за голову, вытянулся, согнув одну ногу в колене, напоказ провел кончиком языка по губам.
– Ну что, выгонишь? Или сам сбежишь?
И это тоже была очередная волна. Через несколько мгновений Надир мог вернуться к себе прежнему или, напротив, перейти от слов к недвусмысленным действиям. Или поднять шум, закричав, что его насилуют… Саншара, чтоб ее!
– Надир, – устало вздохнул Раэн, поднимаясь и присаживаясь на край дивана. – У тебя есть хоть капля жалости? Я всю ночь провел в дороге, а потом даже вымыться не успел, весь день лечил твоего дядюшку. Не представляешь, как это все силы вычерпывает. А ты развлекаешься! Пусти, дитя порока и разврата.
Бесцеремонно подвинув колени наибова племянника к стене, он оперся на нее спиной и с наслаждением вытянул ноги сам. Скинул сандалии. Щелкнул пальцами, засветив лампу.
– Потом от тебя не пахнет, – тихо заметил Надир.
– Я чародей или кто? – хмыкнул Раэн. – Уж на чистку одежды и тела у меня сил хватает. Кстати, а вино еще есть, или ты все на себя вылил?
– Не знаю, – растерянно откликнулся Надир. – Кажется, у меня в спальне еще бутылка. Сходить?
– Обойдусь, – вздохнул Раэн. – Самому идти лень, тебя в таком виде пускать нельзя. О, погоди, у меня вишневая наливка осталась, кажется. Она слабая, можно не закусывать. Хочешь?
– После саншары-то? С ума сошел?
– Да, верно. Тебе уже лишнее. А я выпью.
Не вставая с дивана, Раэн картинно повел рукой. Сумка, лежавшая на кресле, подлетела и опустилась рядом.
И что делать дальше? Одну опасную волну он отвел в сторону, однако надолго этого не хватит. Усыпить? Протрезвить магией? Выпроводить? В любом случае, разговора потом не получится: Надир окончательно замкнется в себе.
Раэн взболтал густую темно-красную жидкость, и вправду некрепкую, основу для сиропов, если на то пошло. Пробка не поддавалась – он вытащил ее зубами, наплевав на манеры. Глотнул из горлышка, невольно скривился.
– Сладкая… Ладно, сойдет. Что это тебя разобрало? Никогда не видел, чтобы ты эту дрянь курил.
Не дождавшись ответа, глотнул еще и еще. Некоторая крепость в наливке все-таки была, из желудка по всему телу пошло приятное тепло. Надир молча смотрел на него, потом перевел взгляд на аккуратно пристроенную Раэном между коленями бутылку.
– Я… Дай и мне. Все равно…
Ой-ой-ой… Вино с дурью – смесь непредсказуемая… Раэн с неподдельным интересом глянул на запрокидывающуюся бутылку, потом, спохватившись, отобрал.
– Полегче! Я, вообще-то, сам пить собирался.
Потянувшись, поставил бутылку подальше и глянул на снова развалившегося Надира. В ровном теплом свете масляной лампы смуглый харузец казался золотой статуей, одетой в легкий зеленый шелк. Заплетенные от макушки волосы, рубашка наполовину расстегнута… Красив, негодник. Не просто смазливая мордашка – порода. Так похож на сестру, что сердце замирает. И при этом совсем иной. Вместо мягкости – изысканная чеканность черт, хоть сейчас на камею, вместо плавных округлостей – точеная мужская стройность. Только глаза совершенно одинаковые, словно Наргис смотрит на него с чужого лица. Нет, не чужого, а своего, но странно искаженного, будто глядишь через слой воды… А может, это выход? Уж в постели харузскому баловню точно будет не до глупостей, сколько бы саншары он ни выкурил перед этим. А там и протрезвеет…
Надир, словно уловив его мысли, томно потянулся, опять заложив руки за голову, приоткрыл губы, хитро поглядывая из-под ресниц… Как же у него быстро меняется настроение! Может, просто его протрезвить? Есть подходящие чары… Нельзя. Трезвым Надир бы к нему не пришел. А раз доверился, то надо играть по его правилам. И в постель укладывать нельзя. Не в морали дело.
Просто из-под маски балованного мальчишки порой проглядывает такая вымораживающая душу тоска… Вот в этом они тоже с Наргис похожи. Тоска, страх… Страх? Что там говорил джандар? Крови понюхал, вот и ошалел? Болван! Забыл первый выход за грань? Ты три недели просыпался с криками. А Надир ушел туда сам, умирая в ужасе и боли.
Раэн наклонился к подавшемуся навстречу харузцу, просунул между подушкой и его шеей ладонь. Склонился совсем низко, избегая влажного от вина рта, к самому уху. И прошептал, едва не прихватывая мочку губами:
– Саншара не помогает, Надир. И вино тоже. Ничто не помогает, когда страшно по-настоящему. Только ты сам с этим можешь справиться.
– Не могу, – шепнули ему в ответ. – Не могу, веришь? И ничто не помогает, ты прав. Пожалуйста, Арвейд… Ты же маг, целитель… Сделай что-нибудь! Я больше не могу бояться!
Дыхание у него было жарким, словно предгрозовой ветер долетел сюда, в темную прохладу закрытой комнаты. Раэн вдохнул сладкую терпкость вишни, смолисто-травяную горечь саншары и запах горячего возбужденного тела… Проклятье, а ведь ему сейчас не это нужно. Просто не верит, что можно получить необходимое иначе, не расплачиваясь красивым холеным телом за простое человеческое тепло рядом.
– Ты не думай, – торопливо шептали ему в ухо, прижимаясь, гладя плечи и спину ладонями. – Это не саншара. Я бы и без нее пришел. К тебе… Я помню. Все помню. Тебя – и тьму. Так темно! Ты меня звал издалека, потом закрыл собой – и вытащил. Наверх, к свету. Я твои глаза помню, Арвейд! И руки. Запах крови… Не могу забыть! Подожди, не говори ничего… Просто останься. Я потом уйду, обещаю. И даже не напомню никогда! Ни словом, ни взглядом… Не могу так…
Он еще что-то шептал уже совсем неразборчиво, всхлипывая и дрожа. Откровенно и бесстыдно терся бедрами, грудью, лицом, а Раэна обволакивал тяжелый липкий ужас, пробивающийся сквозь горький привкус дурмана саншары. И вместо того, чтобы оттолкнуть или отодвинуться самому, Раэн прижал бьющееся тело еще сильнее, вдавил в подушки, не позволяя дернуться, обнял, закрывая собой.
– Хватит… Ну, хватит, слышишь? Я здесь, я не ухожу. Ну, перестань… Я и так не уйду, обещаю…
Обняв горячие даже сквозь рубашку плечи, пальцы другой руки он запустил в растрепавшиеся влажные волосы Надира, перебирая пряди, поглаживая, и тот медленно обмяк, уткнувшись лицом в плечо целителя. Притих, как пойманная птица замирает в ладони, боясь шевельнуться. За окном громыхнуло совсем близко – и комнату осветила резкая вспышка. Надир очень медленно и осторожно повернул голову, не отстраняясь, а прижимаясь еще сильнее.
– Ты ведь тоже считаешь, что я ни на что не годен? – спросил он вдруг странно спокойным голосом. – Я и сам знаю. Воин из меня, как из жасминовой ветки – клинок. Я крови боюсь, представляешь? Отец и к целителям водил, и к магам… Не помогло. Саблю держать научили, конечно, но как представлю, что вот удар – и кровь…
Он судорожно вздохнул. Помолчав и убедившись, что Раэн не отвечает, продолжил:
– Отец потом смирился. Сказал, что шаху можно служить не оружием, а пером и бумагой. Стал приглашать учителей. Думаешь, я только наряжаться умею да болтать? Я четыре языка знаю, Арвейд. Все своды законов – почти наизусть. Звездный круг, исчисление мер и времени… Торговый кодекс и Родословие… А кому это нужно? Почему я не умер от черной горячки? Лучше бы я умер, а они остались живы!
Он опять всхлипнул яростно и беспомощно, заговорил торопливо:
– Я просил дядю отпустить меня в Харузу. Ну на что я ему? Он меня презирает, считает позором семьи, выродком развратным! А я не могу. Не могу жить, как он хочет. Я не виноват, что таким родился. Другие как-то устраиваются, женятся… Потом в дома удовольствия к юношам бегают… Всем плевать – лишь бы дети были. А я не племенной жеребец! Я не хочу – так!
Раэн, немного сдвинувшись, лег рядом, по-прежнему крепко обнимая Надира. Зарылся лицом в его волосы, слушая горячечную сбивчивую речь.
– Он говорит, что стихи и музыка – все вздор. Что нужно жениться, служить шаху, жить как все. Я сам знаю, что я последний мужчина в семье, но почему он не спросит, чего хочу я? Никогда не спрашивает! Сказал, что в Гюльнаре найдет мне девушку из хорошей семьи. Там никто не знает, что я не мужчина. А что, мужчина – это только тот, кто может залезть на женщину?
Он почти выкрикнул это, и Раэн отстраненно подумал, что надо бы запереть дверь. Войди сейчас кто-нибудь – и ни за что не докажешь… Но Надиру нужно выговориться, и оборвать эту зыбкую, едва возникшую струну доверия, что сейчас протянулась между ними, значит испортить все. И, может быть, погубить ир-Дауда. Как же он изголодался по теплу и нежности, что сейчас жмется слепым щенком и готов отдаться, лишь бы его не бросили, выслушали, побыли рядом. Не уйти, не отодвинуться, не встать на минутку, чтоб прикрыть дверь – и пусть. Главное, что страхом от него веет меньше… Пусть говорит, выплескивая все, что накопилось!
– И знаешь, может, он прав? – с тихой обреченностью продолжал ир-Дауд. – Что толку от моей учености, если любой наемник может убить меня проще, чем яблоко сорвать? Что толку от того, что я могу рассчитать сложный процент на долг или написать стихи? Один удар сабли – и меня не стало! Совсем! И если бы не ты – меня бы не было, Арвейд… Никогда и нигде! Почему так? Почему боги допускают такое? Я трус! Я никак не могу забыть ту ночь. Лучше бы ты меня не спасал…
– Глупости, – спокойно проговорил Раэн, тщательно подбирая слова. – Ты не трус. Ты боялся, но вышел из комнаты, не забился со страху в темный угол. Ты вышел – и встретил беду. Не каждый способен на такое.
– И это тоже от страха. Я… просто не мог сидеть и ждать. А саблю взял, чтоб страшно не было, только толку от нее… Я и ударить не успел. Ни разу… Видел, что меня убьют сейчас, а ударить не смог!
Он опять вздохнул-всхлипнул, чуть отодвинулся и, подняв голову, встретил взгляд Раэна, зашептав:
– Я никому не нужен, понимаешь? Я даже род не могу продолжить… Были бы у меня сыновья, дядя бы оставил меня в покое. Но я же никчемный выродок, ни на что не способный… Все говорят, что это мне следовало родиться девочкой, а Наргис – мальчиком…
Он и вправду заглядывал целителю в глаза беспомощно и по-щенячьи доверчиво, откинувшись на его руку и все равно лежа так близко, что пряди их волос, давно рассыпавшихся у Раэна и выбившихся из короткой, изысканно заплетенной косы у Надира, смешались друг с другом, падая на прижатое к груди Раэна плечо харузца. И никто бы, взглянув мельком, не отличил их от любовников, сплетенных в объятии, так что не стоило строго судить джандара ир-Нами, застывшего на пороге, онемев от негодования. К сожалению, немым он оставался недолго.
– Нечего сказать, достойное поведение! Уж от вас, почтенный, не ожидал!
Надир, не видевший джандара, вздрогнул, захлебнулся на полуслове – и Раэн проклял не запертую в спешке дверь. Ах, как не вовремя! Он уже открыл рот, чтобы поставить незваного гостя на место, но Надир дернулся как ужаленный и на мгновение замер. А потом развернувшейся в броске коброй обернулся к джандару.
– А от меня ждали, значит? Еще бы, кто же сомневался?
– Надир!
Отпрянувший харузец не слышал, да и не хотел слышать.
– Видишь, – уголком рта прошипел он Раэну, не поворачиваясь к нему, – как обо мне заботятся? Днем и ночью под присмотром. Разве что в постель пока не укладывают. Ну да ничего, недолго ждать осталось… Понадобится, поведут, как жеребца на случку!
– Светлейший… – сквозь зубы проговорил джандар. – Не вам бы говорить такое…
– Не вам бы за мной шпионить, Хазрет! – выкрикнул Надир, скатываясь с дивана. – Или у дядюшки других верных псов нету, помоложе? Но вы же меня грязью считаете, вот и видите во всем только грязь! Надоело! К демонам!
По щекам у него текли злые слезы, рубашка окончательно распахнулась, и Надир, не застегиваясь, босиком выскочил из комнаты мимо ир-Нами, оттолкнув его плечом, и изо всех сил хлопнул за собой дверью.
– Вы… – возмущенно продолжил джандар, подходя к дивану и брезгливо взирая на Раэна.
– Вот какой демон вас принес, уважаемый? – оборвал его целитель, садясь. – Других забот мало?
– Да ты…
– Я, – холодно продолжил Раэн, не давая джандару слова вымолвить. – Вот именно. Почему я должен думать о том, о чем вам всем подумать недосуг? Вы что, не видели, что с Надиром неладное творится? Вам, уважаемый ир-Нами, убивать, думаю, привычно, а самому часто умирать приходилось? Или забыли, что там у окна не одна сабля валялась, а две? Или вы сразу великим воином родились? Мальчишка саблю держать не умеет! Но он ее взял и вышел навстречу смерти. И погиб! Думаете, легко с той стороны возвращаться? Кто из вас хоть спросил, что у него на душе? Вы свой-то первый бой помните, Хазрет? Сладко вам после него было?
Джандар, уже набравший воздуха, резко выдохнул. Открыл рот – и снова закрыл его, посмотрев на совершенно одетого, разве что слегка растрепанного целителя, потом на распечатанную бутылку у дивана…
– Так вы…
– Успокаивал я его! – от души рявкнул Раэн, злясь на самого себя. – Как мог, и как ему нужно было. Разговаривал. И уж наверно, занимайся мы тем, о чем вы подумали, так хоть дверь заперли бы!
Подскочив к окну, он распахнул деревянные створки, выглянул во двор. Порыв горячего ветра, ворвавшийся внутрь, едва не потушил лампу. Пахнуло сухой полынью и еще какими-то травами, тяжелым густым запахом близкого скотного двора – простучали конские копыта. Вспышка молнии – и Раэн разглядел шагах в двадцати силуэт всадника на пляшущем перед воротами коне. Распахнулись ворота – конь длинным прыжком прянул за них и исчез в чернильно-синей ночи.
Джандар, оказавшийся рядом, сдавленно охнул.
– Ну вот, – ядовито сообщил Раэн. – Хотели – извольте получить. Каким вам больше нравится младший ир-Дауд, почтенный джандар? Пьяным в чужой постели, или вот так? В ночной степи перед грозой? От мертвого хлопот будет меньше? Впрочем, я тоже хорош…
– Свет небесный…– одними губами прошептал на глазах бледнеющий ир-Нами. – Великие светлые боги…
– Без них разберемся, – торопливо обуваясь, проговорил Раэн. – С наместником – что? Вы, вообще, зачем ко мне пришли?
– Спит светлейший. Я хотел… а, да неважно!
Джандар дернулся к двери, но Раэн опередил его. Выскользнул из комнаты, на мгновение задержавшись на пороге, и бросил повелительно:
– Наместника будить не смейте. С одним натворили дел, так хоть другого поберегите. Надира я сам верну. Не успеем до утра – врите наибу, что хотите, лишь бы он не испугался…
И, не слушая ответа, помчался по темному коридору.