Затаив дыхание и кое-как стараясь сдержать дикую дрожь в груди, она прижалась спиной к холодному мху во впадине под большим дубом. Вся картина перед полуслепыми глазами сливалась в неразличимую мрачную кашу, а предательски громкий стук собственного сердца, грозившего вот-вот покинуть рамки сдерживающей его грудной клетки, не давал сфокусировать взор на чем-то конкретном. Ей казалось, что все вокруг движется, что движение можно различить в предрассветной темноте со всех сторон, куда бы ни был направлен ее взор. Снова и снова перед глазами возникала ужасная картина. Он продолжала видеть изувеченное страхом лицо одного из своих спутников, его мертвенно бледную кожу на щеках и лбу, на котором выступили крупные капли холодного пота. Его уже давно нет, а он все продолжает протягивать к ней свою окровавленную руку, в надежде на то, что она все-таки схватит его и каким-то невероятным чудом спасет. Ей хотелось отмахнуться от этой руки, сделать хоть что-нибудь, чтобы она пропала из виду, чтобы не мешала ей смотреть прямо перед собой, но та снова и снова протягивалась к ней, и полные страха огромные глаза непрерывно заглядывали прямиком в ее душу.
Слева в темноте что-то хрустнуло, может ветка, сломанная ею самой при безудержном бегстве, наконец, отломилась и приземлилась на влажную траву. Но только немного замедлившее свой ритм сердце вновь будто бы сорвалось с цепи. Она боялась повернуть голову в том направлении, откуда исходил звук, а глазные яблоки давно уже нащупали границу собственной подвижности. Даже они, казалось, издавали обличающий ее скрип при движении. Несколько мучительно долгих секунд не было слышно ничего, кроме шевелящейся на ветру листвы, но потом звук повторился, теперь уже гораздо ближе, чем прежде, и она, вырвавшись из своего укрытия так быстро, как это только возможно, побежала вперед, не разбирая тропы, ломая тонкие ветви на собственном пути и на полном ходу врезаясь в толстые, падая и снова поднимаясь, затрачивая на все это доли секунды. Ступни, ноги, грудь и спина болели невыносимо, но это была не ее боль. Она была слишком далеко, чтобы сейчас ее ощутить. Что угодно, только не стать тем ее спутником, взирающим молящим о спасении взглядом с протянутой вперед рукой. Глаза не видели ничего, кроме сливавшихся в единый витиеватый узор массивных стволов и ветвей. Ушами она вычленяла из создаваемого хаоса каждый звук, производимый ею, будь то учащенное дыхание, хруст ветвей на пути или шелест травы с опавшей листвой под ногами, но вместе с этим она слышала еще кое-что. Звук будто бы дублировался, повторяя все то, что производила она сама. От осознания этого она могла бы еще сильнее ускориться, подталкиваемая растущим страхом, но ноги и без того работали на пределе. Мысль о том, что это может быть обычное эхо, даже не появилась в ее сознании. Кто-то или, вернее, что-то преследовало ее, нагоняя со спины, двигаясь по проделанной ею же тропинке. Казалось, что звук повторяющихся мощных шагов становился все отчетливее с каждым новым мгновением, и когда он прозвучал уже буквально за спиной, земля ушла из-под ног, и она провалилась в темную пустоту. Лишь на долю секунды она подумала, что все кончено, что то, что гнало ее, наконец, настигло, и именно так выглядит смерть, мгновенная и безболезненная. Но боль в боку, спине и шее перечеркнула и эту ее догадку. Она ударилась о резкий склон, усеянный острыми камнями и твердыми сухими ветвями, подлетела, перевернулась в воздухе и снова упала, на этот раз на другой бок, после чего кубарем покатилась куда-то вниз. Сознание то уходило, то возвращалось вновь с каждым новым ударом головой о поверхность склона, а она все продолжала катиться вниз, словно сброшенный с горы мешок, не в силах хоть сколько-нибудь замедлить собственное падение. Наконец, ударившись о ствол дерева, она упала на живот, ощутив щекой влажную липкую землю. Руки и ноги не слушались ее больше, сил продолжать бег не осталось. Она удивилась, что и без того бежала достаточно долго. Теперь же, открыв глаза, она видела только два ботинка, бесшумно двигавшихся в ее направлении. Это произошло, преследователь все же нагнал ее. Вдруг стало смешно. Меньше всего она ожидала, что у убившего ее спутников на ногах будут вот такие ботинки. На подошве даже есть название фирмы. Она видела, как преследователь присел прямо перед ней, и ощутила на шее теплые пальцы. Сквозь гул и звон в ушах пробивался еще какой-то звук. Тот, которые она уже и не надеялась услышать. Это был голос, тихий и далекий шепот.
– Эй, ты жива?
Еще меньше она ожидала, что он будет справляться о ее состоянии, стало даже немного обидно, что все именно так развивалось, но все равно она попыталась кивнуть, так как сил на полноценный ответ попросту не было.
– Ни слова, – повторил шепот.
Как будто бы она как раз собиралась разговаривать.
– Не шевелись. Он еще здесь. Пусть уйдет. Пусть подумает, что ты умерла.
Она не понимала, о ком идет речь, но повиновалась, так как иного выхода все равно не было. Ноги в фирменных ботинках пропали из виду на какое-то время. Вскоре они вновь возникли в поле зрения, абсолютно бесшумно.
– Встать сможешь?
Она попыталась пошевелить руками. Это далось ей с огромным трудом. Все, что она сумела, это немного приподняться над землей, встав на локти. Чьи-то теплые руки с силой дернули ее вверх, и вот она уже повисла на чьем-то плече, безвольно раскачиваясь взад и вперед в такт шагам фирменных ботинок. Ей казалось, что путь длился целую вечность, и она совершенно точно была не в силах определить, в каком направлении они движутся, как и не смогла бы указать направление, по которому она совершала свой отчаянный забег не так давно. Было слышно только мерное и четкое дыхание человека, водрузившего ее тело себе на плечи. Она даже не могла разглядеть, кто это был, но с огромным трудом все же приняла мысль, что, раз он затрачивает столько усилий, то, наверняка, он не был тем самым преследователем, гнавшим ее через лес последние пару часов. В воздухе пахло хвоей. Боль нахлынула мгновенно. Так долго сдерживаемая и неосязаемая, она будто бы пролилась наружу, как только появилось чувство, отдаленно напоминавшее ощущение безопасности. Разумеется, в той степени, в которой это вообще было возможным. Мысли стремительно спутывались в огромный клубок и проваливались куда-то вглубь, на задворки сознания, а и без того мрачная картина перед глазами стремительно тускнела до тех пор, по ка совсем не исчезла. Какое-то время она еще ощущала, как ее тело безвольно колышется на плече незнакомца, но и это ощущение ушло так же незаметно, как и все другие. Теперь перед глазами не было больше ничего, кроме протягивающего к ней окровавленную руку человека, через секунду исчезающего в ночном лесном мраке с таким истошным криком, от одного воспоминания о котором хотелось расплакаться. Как же ее угораздило оказаться в такой ситуации? Как угораздило саму эту ситуацию из киношной в одночасье обернуться самой что ни на есть реальной? Вся эта кровь, весь этот страх, все это было таким ненастоящим, таким далеким, таким невероятным… И вот она уже бежит через ночной лес, в который сама пришла по доброй воле, и от того, как быстро и как долго она сможет перебирать ногами, зависит то, увидит ли она следующий рассвет. Разве это не безумие? Разве в реальной жизни такое случается? Как вообще такое могло произойти? В утерянном сознании было столько сожаления, сколько не бывает в моменты, когда оно, сознание, пребывает на своем привычном месте. Она так и порывалась заречься ходить туда, где может таиться хоть какая-то опасность. Но она сдержалась, не став этого делать. Для начала нужно было хотя бы просто снова пойти, что уже представлялось весьма сложным, учитывая боль, которую она ощущала в ногах сквозь километры пустоты, отделявшие ее сейчас от собственного искалеченного тела. В такие мгновения хочешь просто снова ощутить землю под ногами, просто вдохнуть воздух полной грудью, просто ощутить запах, просто увидеть солнце… Хочешь все то, к чему прежде настолько привыкла, что уже перестала замечать. Ей стало стыдно. За то, как она перестала ценить вещи и явления, сопровождавшие ее на протяжении предыдущей жизни. За то, как она не протянула руку тогда, когда к ней была протянута рука, пусть в этом и не было никакого смысла. За то, как она висит мертвым грузом на плече незнакомца. И снова это желание пообещать всем высшим силам, наблюдавшим за ней, что жизнь ее непременно изменится, если только эти самые силы сохранят эту жизнь для нее. О том, что было там, в лесу, у костра, она старалась не думать. Но непременно пообещала бы высшим силам, что подумает об этом, если они сохранят ей ее жизнь.
Первое, что она ощутила еще до того, как открылись глаза, было тепло. Такое долгожданное. Она очень сильно по нему скучала. Воздух был сухой, совсем не похожий на тот, с запахом хвои. Затем послышался хруст и треск костра, сквозь еще опущенные веки пробивалось яркое пламя. Медленно приоткрыв глаза, отчасти из-за того, что они все еще болели, как и все остальное тело, а отчасти из-за того, что было ужасно страшно увидеть то, что могло сейчас предстать перед ее взором, она обвела взглядом небольшую лужайку в тесной низине, земляные края которой служили чем-то вроде стен. Повторив движение глаз, она увидела, что у, на первый взгляд имевшего естественное происхождение места есть крыша. Сломанные тонкие ветки с еще не успевшей пожелтеть листвой плотно прилегали друг к другу, образуя что-то вроде навеса над низиной. Это была землянка, входа в которую не было видно. Она осмелилась открыть глаза еще шире и теперь уже осмотрелась повнимательнее, обведя взглядом по периметру импровизированного жилища. Увидев напротив себя человека, которого не освещал потрескивавший костер, и которого она отчего-то не заметила прежде, она вскрикнула и хотела вскочить на ноги, но жуткая боль, пронзившая правый бок, будто бы сильным толчком сверху вернула ее в исходное положение. Незнакомец не шелохнулся. Он смотрел на нее своими блестевшими в пламени глазами на вымазанном грязью лице, медленно отрывая листья с небольшой веточки, которую держал в руках, и погружая их себе в рот, после чего так же медленно их пережевывая. Понадобилось несколько долгих секунд для того, чтобы уяснить, что он не представлял для нее угрозы. По крайней мере – сиюминутной. Наверно, в этот момент следовало бы испытать подобие замешательства, но события последних часов словно бы отучили ее удивляться. Он молчал и продолжал жевать листья, даже не моргая, пристально глядя ей прямо в глаза. Способность читать чужие мысли сейчас была бы как нельзя кстати, вероятно, именно для таких случаев ее и придумали. Этот тяжелый и могущий означать абсолютно все, что только можно было себе представить, взгляд доставлял почти что физический дискомфорт. Очевидно, он ожидал от нее какой-то реакции, чтобы уже на основании этих действий или слов сделать какие-то собственные, ясные только ему одному, выводы, но она не могла себя даже заставить посмотреть в его глаза дольше, чем долю секунды, не говоря уже о словах или, тем более, действиях. Во всей этой до крайности странной ситуации очевидно было только одно – он спас ее, и теперь она в относительной безопасности. По крайней мере, в сравнении с тем положением, в котором она была, прорываясь сквозь лесную чащу, преследуемая чем-то необъяснимым. Перед глазами вновь возникла вспышка, в которой мужчина тянется к ней окровавленной рукой, а через мгновение исчезает где-то в темноте. Наверно, в этом относительном покое можно было уже подумать о том, что именно приключилось, расслабить наконец собственное сознание, дав ему хоть немного проанализировать случившееся и увиденное, но невероятный страх, словно сигнальный предохранитель, пропускал через все тело все новые и новые импульсы озноба всякий раз, как только она пыталась вспомнить то, что преследовало ее. Будто бы сознание в паре с подсознанием решили установить своего рода табу на этот образ и на все мысли, так или иначе с ним связанные. Можно было вспомнить ощущения, можно было, при желании, ощутить запахи, даже почувствовать боль от вонзающихся в щеки острых веток, но только не зрительные образы, которые хоть как-то могли бы пролить свет на абсолютный мрак ночного леса, наполненного необъяснимым ужасом. Сейчас, под пристальным взглядом не моргавших глаз, все произошедшее начинало казаться дурным сном. Предельно дурным. Возникло желание наконец проснуться и засмеяться от резкого и оглушительного осознания нереальности произошедшего. Но как она ни старалась, пробуждение все не происходило. Будто бы она была обязана непременно досмотреть сон до логического финала, до которого отсюда, с этой точки обзора, судя по всему, было еще очень далеко. Такое давящее ощущение безысходности, тщетности любых попыток изменить хоть что-нибудь в заранее подготовленном и детально расписанном сценарии. Если это действительно сон, то можно восхититься фантазией собственного подсознания. И ужаснуться его мерзостью и безжалостностью.
Она позволяла себе смотреть на него лишь мельком, как бы минуя его собственным взглядом, осматривая обстановку вокруг. Он был высоким и массивным, это было ясно даже наблюдая за ним таким ограниченным способом. Длинная куртка, очевидно бывшая когда-то темно зеленого цвета, сейчас была практически так же перепачкана грязью, как и его лицо, и ботинки. Более или мене чистыми оставались лишь кисти рук, с которых снял перчатки, чтобы удобнее было обдирать листья с ветки.
– Кто ты такая?
От неожиданности она снова вздрогнула, причинив самой себе сильную боль в боку. Он даже не пытался говорить шепотом, будто бы совершенно не боялся быть услышанным за пределами этого нехитрого укрытия. Неважно, было ли это бесстрашие или безрассудство, оно пугало ее до оцепенения. Она старалась вслушиваться в ночную темноту, но слышала лишь треск сучьев в пламени. И как следовало отвечать на этот вопрос? Он хотел услышать ее имя?
– Эльза, – тихо ответила она, после чего прокашлялась и добавила, – мне следует поблагодарить вас за спасение.
– О да, черт возьми, – ответил он, слегка кивнув, но все еще оставаясь неподвижным, – скажи, Эльза, какого черта ты тут делаешь?
И снова странный вопрос. Где тут? В этой землянке?
– В каком смысле? – уточнила она как можно более тихо.
– Тут до ближайшего городка сорок километров через лес по горам. Да и тот городом именуется только на вывеске при въезде. Там человек сто живет, не больше. До железнодорожной станции в два раз больше. До аэродрома – в три. Ну так что, Эльза? Как ты тут очутилась?
– Мы… Мы из организации по защите природы. Научная экспедиция. Исследуем почву.
– Ну и как?
– Что, как?
– Как исследование? Исследовали уже?
Перед глазами снова возникла окровавленная рука и полные ужаса глаза на бледном лице, молящем всем своим видом о помощи.
– Вас ведь было шестеро? – он не стал дожидаться ответа, поняв, что его не последует, – ты видела, как кто-нибудь спасся?
– Нет, не видела. А… Откуда вы….?
– Я видел вас. Смотрел, как вы пересекли черту. Вы ведь из Белой Скалы вышли? И что, вас никто не предупредил, что сюда идти не нужно?
– Там только хозяин парковки для грузовиков мог говорить на нашем языке. Он не слишком общителен. Постойте, а какую черту мы пересекли?
– Границу.
– Границу чего?
– Его охотничьих угодий.
Она ощутила, как сердце снова застучало по ребрам с внутренней стороны. К горлу подступил огромный ком, отказывавшийся проваливаться внутрь со слюной. Из-за него стало трудно дышать. Этот человек говорил о нем.
– Что это было, там, в лесу? – спросила она неуверенно, не зная точно, хочет ли услышать правдивый ответ.
Но собеседник лишь слегка пожал плечами и качнул головой, погружая в рот еще один листок, сорванный с ветки.
– Не знаю, – равнодушно ответил он, – а ты что видела?
Не знает? Как это, не знает? Он ведь только что дал понять, что понимает, что произошло, что в курсе, что на них напали.
– То есть, не знаете? Вы же про угодья говорили…
– Ну я не знаю, что это такое. Поэтому и спрашиваю, что ты видела. Может, тебе удалось его рассмотреть. Знаю только, что он охотится.
– Охотится на что?
– На все. На зверей, на птиц. На людей. Так ты рассмотрела его? Он ведь был совсем близко. Я видел, как он почти тебя нагнал там, – он указал пальцем руки, со сжимаемой в ней веткой куда-то вверх, ей за спину, – на вершине холма.
Выходит, чувства ее не подвели. Он действительно преследовал ее. И он действительно нагнал бы ее, ни упади она с вершины и ни покатись кубарем в самый низ. От осознания этого не сильно полегчало.
– Что же он не спустился за мной? Я ведь уже не могла бежать.
– Он не охотится здесь, в низине. Только на плато. Квадрат в два десятка километров по диагонали. Там есть три вершины, на них он тоже не поднимается. Мы сейчас у самого края квадрата. Ну и, как я понял, он не ловит то, что само идет в руки. То есть, ты перестала ему быть интересной, когда упала без чувств. Поэтому я сказал, чтобы ты не шевелилась.
– Да что же это такое?! – чуть ли ни плача, простонала она, – как такое вообще возможно?
Он пожал широкими плечами, продолжая жевать.
– Не имею понятия. Похож на человека, но только издали. Сблизи становится ясно, что это что-то другое. Высокое, руки длинные, ниже колен опускаются. Еще большая голова.
– Это что, какое-то животное? Медведь?
– Ты много медведей видела, которые на двух ногах бегают?
– Ну, может большая обезьяна?
От глупости этого предположения отчего-то стало стыдно. Должно быть, на его перепачканном лице сейчас ширилась саркастичная улыбка, какой родители награждают своих детей, когда те выдвигают самые невероятные теории.
Это казалось самым настоящим ночным кошмаром. Пора бы уже просыпаться. Давно пора, где-то на вершине холма, с которого она упала.
Он в очередной раз качнул головой.
– А вы…? – она неуверенно взглянула ему в глаза, чуть ли ни впервые за все время, – кто?
– Я – местный обитатель. Охочусь тут.
– Тоже охотитесь?
– Ага, именно так, – он прожевал и проглотил один из последних листьев с опустевшей ветки.
– И как же вы…? Ну, я имею ввиду, как вы смогли выжить? Вы же сказали, что оно и на людей тоже охотится.
Он снова пожал плечами.
– Ну я охочусь тут дольше, чем он.
– А давно он тут вообще?
– Не знаю. Точно больше пяти месяцев.
– С чего вы взяли? – спросила она.
– Ну с того, что я встретил его тут около пяти месяцев назад, – он отвечал спокойно, будто бы все происходящее представляет собой вполне обычную картину, и ничего особенного в неопознанном хищном существе, убивающем в лесу, нет вовсе.
– А живете вы где?
– У Белой Скалы. Но не в самом поселке. Рядом.
– Это же в тридцати километрах отсюда.
– Ну да, – ответил он, качнув головой и бросил опустевшую ветку в огонь.
– И как вы сюда попали, через эти его угодья? Обошли?
– Нет, – он опять покачал головой, – так же, как и вы. Гнал оленя, увидел странный след, пошел по нему, набрел на что-то вроде логова. Потом он напал, но я был готов. Сумел убежать. Он гнал меня до одной из вершин. Оттуда я и следил за ним первое время. Потом, когда попытался прорваться, как и ты, упал со склона. Вот так и очутился.
Она не могла поверить услышанному.
– И что, вы тут уже пять месяцев?!
– Ну да.
– Тут, в землянке?
– Ага, – ответил он безразлично.
– Но как же вы выжили вообще?!
– Не понимаю вопроса. В смысле?
– Я про пять месяцев, – уточнила она, – как вы тут прожили эти пять месяцев? Это ведь очень долго.
– Ты извини, но я никак не разберусь, о чем именно ты тут спрашиваешь. В каком смысле?
– Вам ведь нужно было есть. Нужны были хотя бы элементарные удобства.
– Удобства? – на его перепачканном лице теперь уже совершенно точно появилось подобие улыбки, мелькнувшей белыми зубами в красноватом свете костра, – какая разница, здесь или там? Или ты думаешь, что мы тут в супермаркет за продуктами ходим?
– Почему же вы не пытаетесь уйти? Нужно обойти этот его квадрат, про который вы говорили. Выйти к Белой Скале, или к поселку на юге, я помню, что на карте там было какое-то поселение…
– Зачем?
– Чтобы позвать помощь!
– Для чего тебе нужна помощь?
– Чтобы поймать это существо! Оно убивает людей. Это нельзя просто так оставить.
– А никто и не собирается. Что я, по-твоему, тут делаю?
– Что делаете?
– Делаю то, что делал всю жизнь. Что до меня делал отец, а до него его отец.
– И что же это?
– Охочусь.
– На кого?
– На него, – он снова указал пальцем куда-то вверх, ей за спину.
Снова возникло ощущение нереальности происходящего. В глазах человека напротив горел огонь. И не тот, что отражался в них. Это было настоящее пламя, которое вспыхнуло, как только он упомянул о роде своих занятий. Он был сумасшедшим, это совершенно точно. Косноязычие изначально показалось ей признаком необразованности, ведь тут на сотни километров нет ни одной школы. Немудрено вырасти безграмотным, а он только что сам признался, что вырос здесь, именно в этих местах. Но теперь становилось ясно, что с головой у этого человека не все было в порядке. Он сказал, что охотится на то существо, убившее целую группу людей не дольше чем за одну минуту.
– Полгода?
– Ага. Долгая охота.
Она впервые заметила стоявшую у него за спиной длинную винтовку. Отсюда казалось, что она стволом подпирает ветвистый потолок. Из всего скопления информации, переваривавшейся сейчас в ее затуманенном разуме, очевидным было только одно – нужно было выбираться отсюда. Ясно было, что этот человек задумал тут умереть. Она снова и снова пыталась прогнать из головы мужчину, тянущегося к ней окровавленной рукой.
– Что такое? – спросил он, очевидно заметив скептицизм, с которым она восприняла последнюю информацию, – считаешь меня психом?
Некоторое время она обдумывала, стоит ли отвечать прямо на поставленный вопрос, и не сулит ли ей эта прямота очередную порцию неприятностей. Собеседник оставался столь же безэмоционален, как и в самом начале их нетипичного знакомства. Он вел себя так, будто в принципе не мог испытывать никаких эмоций. О его душевном состоянии лишь отдаленно можно было судить по глазам, большим и широко открытым, а еще практически не моргавшим вовсе, отчего он, когда долго молчал, походил на восковую фигуру, восседавшую у костра и готовившуюся вот-вот начать плавиться от тепла, исходящего от пламени.
– Отчасти, – наконец ответила она.
– Что это еще за отчасти? Можно быть либо психом, либо здоровым. Никаких тебе частей. Я понимаю тебя. Все это выглядит, так скажем, непривычно для глаз… кем ты там сказала ты являешься?
– Я биолог.
– Ну как скажешь. Для биолога из большого города это все выглядит не вполне нормально. Но люди здесь живут таким образом много десятков лет. Они выживают, охотясь в этом лесу. И тут происходит такое. Трое охотников из Белой Скалы пропало с прошлой осени. Ты говоришь, можно обойти этот квадрат. Но тут река по ту сторону, – он снова указал рукой куда-то вдаль, – чтобы до нее добраться, нужно идти напрямик, иначе, если в обход, путь туда-обратно может занять больше двух недель. По горам, через лес, с грузом. Вы-то в эти ваши экспедиции отправились на квадроциклах с прицепами. У нас тут в лес пешком ходят.
– Но почему не вызвать помощь? Почему не сообщить людям о том, что здесь твориться? Ведь это, очевидно, не просто какой-то хищник.
– Ну да, можно было бы. Сбежать, добраться до радио и вызвать людей из большого города. Да, так можно было бы поступить. И даже можно было после этого вернуться домой и рассказать отцу. Пусть и будет стыдно. Но тут есть одно «но».
– И какое же?
– В этом лесу я убиваю. Понимаешь?
– В каком смысле?
Он немного подался вперед так, что пламя осветило грязное лицо и полные недоумения глаза. Он совершенно точно был удивлен, что приходится растолковывать такие, по его мнению, очевидные вещи.
– Эти твои вопросы… Ты слишком часто не улавливаешь смысл? В этих лесах мой отец добывал себе еду, а теперь я. И, когда придет время, мой сын тоже придет сюда за едой для себя и своих детей. Ты советуешь мне бежать домой и сказать отцу, чтобы позвал тех, кто защитит нас? Ты точно не улавливаешь смысл.
Ей вдруг стало смешно. Взрослый мужчина просидел полгода в яме только потому, что ему стыдно вернуться домой. Живым.
– Жертва убегает от охотника, – продолжил он, – я не жертва.
За удивлением от услышанного пришла злость от осознания фактов.
– Вы понимаете, что если бы сразу вернулись и вызвали подмогу, то люди бы остались живы?
– Думаешь? А может умерло бы гораздо больше людей. Или ты предпочитаешь, чтобы умирали только незнакомые тебе? Я видел, как он исчез. Я держал его на прицеле, он забежал за ствол дуба, а с другой его стороны не выбежал. Он разорвал шатуна своими лапами, оторвал его голову, выдернул ее вместе с позвоночником и повесил на периметре своего логова. Это точно не медведь. Я сомневаюсь, что кто-то сможет его убить. Кроме меня.
Его сумасшествие теперь не вызывало никаких вопросов. Хоть он и оставался неподвижным, как и прежде, глаза его полыхали ярче костра, горевшего перед ним.
– Да? И как же вы намерены это сделать?
– Я приду прямо в его логово и пущу пулю в его огромную голову. Точно так же, как я делаю всегда. Ты точно уверена, что никто из твоих друзей не выжил?
Она качнула головой, надеясь, что всплывшие вновь образы выскочат вместе с этим движением.
– Жаль. Так у нас было бы больше шансов.
– Почему вы до сих пор этого не сделали? Раз так уверены.
– Мне нужно было время, чтобы изучить его. Эта его маскировка. Она очень странная. И интересная. Он будто бы сливается с лесом. И чувствует. Он все чувствует. Это не человек, нет. И это точно не животное. Он ощущает меня всякий раз, стоя там, наверху. Но теперь я знаю, когда и как он ее снимает, эту свою маскировку. Как только рассветет, все закончится.
– Что закончится?
– Охота.
– Закончится? Но мои ноги… Я не смогу долго бежать.
– А тебе и не нужно будет. С рассветом я укажу тебе направление, следуя которому ты выберешься отсюда, – он замолчал на некоторое время, непрерывно глядя собеседнице прямо в глаза, будто бы читая ее эмоции, ее реакцию на его слова, – говорю же, я очень хорошо его изучил за пять месяцев.
Теперь выяснилось, что он знает путь, по которому можно выйти из леса, не умерев от голода и жажды по пути, как, вполне вероятно, завершилось бы путешествие в обход зоны охоты неведомого существа. Этот человек был настолько же глуп, насколько уперт и смел. Было вполне очевидно – он искренне верит в то, что ему по силам одолеть в одиночку такого врага. Наверно, с точки зрения его коллег по охотничьему цеху, это не могло не заслуживать уважения, такая целеустремленность и отвага. Но с точки зрения обывателя, нежелание во что бы то ни стало спасти собственную жизнь, как первостепенная задача для каждого обычного человека, вызывали только недоумение и даже отчасти жалость. Он собирался умереть здесь, в этом лесу. Наверно, он бы ответил, что все равно все завершится именно таким образом. И действительно, глядя со стороны, нельзя было не согласиться с таким взглядом. Какая, по большому счету, разница, когда именно это случится? Подобное существование казалось ей настолько же оставленным в далеком прошлом пережитком, как и, например, рыцарство. Он напоминал ей солдата, который на утро пойдет в атаку на превосходящего многократно в численности врага, причем сделает это в первых рядах. Его ограниченность и глупость больше не вызывали сомнений. Была только одна причина, по которой она все еще доверяла ему. Он, вполне вероятно, прожил здесь, в этой землянке дольше пяти последних месяцев, деля территорию с ужасным огромным кровожадным безжалостным существом, при этом он умудрился пережить прямое столкновение с ним. Да, она тоже его пережила, но сумела бы она остаться в живых, если бы не он? В любом случае, единственное, что ее сейчас заботило, это собственная жизнь. Он поможет ей ее спасти, иначе стал бы он вообще тащить ее на плече в эту свою землянку, а то, что он при этом сделает со своей, так это уже вторично. В конце концов, каждый волен сам выбирать свою участь. Судя по его речам и поведению, свою он уже давно выбрал.
– Что же это такое, как думаете? – спросила она, когда пауза в разговоре обернулась неприятно долгой.
Он в очередной раз пожал плечами. Для человека, собиравшегося совершить то, что он планировал, он слишком многого не знал, судя по частоте использования этого жеста.
– Я видел не больше твоего. Похож на человека, только гораздо выше, большая голова, длинные руки, как у гориллы. Он – идеальный охотник. Все его тело как будто создано для того, чтобы делать то, что он делает. Ну и, конечно, он гораздо сильнее любого из людей, которых я когда-либо видел. Как напал на ваш лагерь… Он действовал, как кошка. Осторожно подкрался, долго наблюдал…
– Вы и это видели? – спросила она, уже совершенно не удивляясь.
Протягивающий руку человек снова и снова пытался прорваться через подсознание к глазам. Нужно было оставить его позади. Ситуация требовала именно этого. Само собой, к этому образу она будет возвращаться всю свою оставшуюся жизнь. Он будет сниться ей ночами, будет приходить с каждым новым учащенным ударом сердца в груди. Но сейчас нужно было не дать ему сковать конечности так, как сделал оригинал.
– Конечно, – ответил он безразлично, – я ведь сказал – он охотится за своей добычей, а я охочусь за ним. Скоро это все закончится.
Он ведь мог выстрелить в воздух. Просто подать сигнал. Хотя бы закричать, в конце концов. Ведь мог же? Он же дал понять, что знает, где нужно прятаться. Но вместо этого он смотрел, как это существо разрывает в клочья ни в чем не повинных людей. «Изучал», как он это называет.
– Скоро начнет светать, – сказал он, поднимаясь с земли и наступая на догоравший костер своим фирменным ботинком, – пора выходить.
Она впервые попыталась пошевелить ногами. Те будто бы отвечали на ее приказы с задержкой, но все же повиновались и подняли ее в вертикальное положение. Больше всего болел бок и спина. Чтобы начать идти, нужно было немного размять застывшие опухшие суставы. Он отодвинул ветки, образовывавшие крышу, и исчез в предрассветной темноте. Он сделал это так быстро, его фигура испарилась так бесшумно, что она даже на время потеряла ориентацию в пространстве, не поняв вовремя, что именно произошло. Через мгновение сверху в образовавшуюся дыру опустилась рука.
– Хватайся, – раздался голос сверху.
Она безропотно повиновалась. Сильным движением ее вытянуло наружу. На секунду боль в боку усилилась многократно, но потом, когда острота спала так же резко, как и возникла, стало гораздо легче дышать. Очевидно, несколько ребер были треснуты, и в положении стоя не доставляли столько же дискомфорта, как и в полусогнутом состоянии, в котором она пребывала все последние часы.
– Сможешь идти? – спросил он.
Сейчас, стоя рядом в этой низине, где-то в пятидесяти метрах от крутого склона, по которому она не так давно стремительно катилась, она почувствовала, насколько могуч был ее спаситель. Ее макушка не доставала даже до его плеча. При таком ракурсе многое из того, что он говорил, сидя у костра, что казалось совершенной глупостью и авантюрой, обретало хоть какой-то смысл, пусть и все еще совсем незначительный.
Она кивнула в ответ.
– Хорошо. Вот, держи, – он протянул ей какой-то круглый грязный предмет, очень холодный на ощупь, – это компас. Пойдешь отсюда прямиком на северо-восток, никуда не сворачивая. Если будешь идти без привалов, то к вечеру выйдешь на тропу с указателем. Оттуда, от указателя, час пути строго на восток до лесной сторожки. Там ты сможешь переночевать.
– Но разве это не будет в его квадрате…?
– Не волнуйся. Сторожка на возвышенности, он к ней не подойдет. Кроме того, к этому времени все уже будет кончено.
Ей стало жаль его. Он, вероятно, умрет страшной, хоть и довольно быстрой смертью в ближайшие пару часов. Как же он может быть так уверен в собственном успехе?
– А вы?
– За меня не переживай. К завтрашнему вечеру мы вместе вернемся в Белую Скалу, – он протянул ей изрядно помятую алюминиевую флягу с водой.
Воздух этим утром был холодным. Осень постепенно отступала перед неумолимо надвигающейся долгой зимой длинною в полгода. Очень скоро листья на этих вековых дубах опадут, ветви и земля покроются толстым слоем мерзлого снега, и только высокие ели так и останутся зелеными, и ничто не сможет изменить именно такой расклад, никакая внешняя сила. Она вдыхала холодный воздух с каждым новым шагом, стараясь принять как можно больше этой свежести в себя, на тот случай, если вскоре случится так, что ее будет катастрофически не хватать. Слабые опухшие ноги дрожали от холода и страха. Липкая мокрая ткань утепленных штанов, так и не высохших за ночь у костра, только утяжеляла каждый шаг, а тяжелая куртка на плечах, казалось, весила целую тонну, но, не смотря на все это, она продолжала идти вперед и не собиралась останавливаться до самого вечера. Она пройдет этот путь, совершенно точно, и ничто ей не помешает, никакие внешние или же внутренние факторы. Склон в указанном направлении был гораздо более пологий, и ей не пришлось карабкаться наверх, используя руки, удалось просто взойти на него. Наверху стало гораздо страшнее. Весь путь до этого она чувствовала эту мнимую безопасность, внушенную ей ее спасителем. Здесь же, наверху, она была в полном одиночестве, один на один с самым страшным врагом. Да, до сих пор не было повода усомниться в советах и уверениях, полученных у землянки, но что если все пойдет не по их плану? Что, если оно уже здесь, уже почувствовало ее? Нет, эти мысли нужно было гнать точно так же, как и настойчиво стучавшего в сознание человека с протянутой рукой и полными ужаса глазами. Она слишком много вытерпела, слишком много пережила, чтобы так просто отдать свою жизнь ему теперь, вернувшись сюда по собственной воле.
Все чувства будто бы взбунтовались. Слух предательски вылавливал из все еще темного леса разного рода звуки, от которых кровь в венах замедляла свое течение и густела до состояния рыхлого льда. Взгляд норовил то и дело уловить какое-то движение где-то в стороне сбоку, какое-то резкое перемещение, какие-то бесшумные блики, именно такие, какие она видела тогда, перед самым нападением. Да, теперь она вспомнила, что видела его, как он мелькает между стволов, двигаясь невероятно быстро и бесшумно для существа такого размера. Но кто мог даже предположить то, что последует затем? Разумеется, тогда это были просто блики. Нет, это воспаленное под трением страха подсознание внушает ей все эти мысли. Нужно было оградить себя от них любой ценой. Зато сейчас она совершенно точно знала, чего можно ожидать, знала, как именно все может завершиться. И даже этот треск за спиной не способен сбить ее с проложенного курса. Ноги будто бы обрели прежнюю силу. Словно вспомнили, как нужно убегать, как будто мышечная память вернулась, пробившись через боль и усталость. Очевидно, она очень хорошо их натренировала днем ранее. Хруст снова повторился. В точности такой же, какой она слышала тогда, убегая сквозь лес. Совсем рядом, сзади. Теперь уже совершенно точно. И она побежала. Шаг за шагом, перепрыгивая через корни деревьев, торчащие из земли, не сворачивая с пути, двигаясь строго на северо-восток, смахивая при каждом шаге слезы отчаяния, струившиеся по щекам. Как так? Откуда? Почему оно здесь? О чем это говорит? Вероятно, ее спаситель уже мертв, раз оно решило преследовать именно ее. Мысли в голове превратились в кашу, смешав в одно целое то, что, по идее, не может быть смешано в принципе. Она все бежала и бежала, забыв про боль и усталость, пока левая нога просто ни отказалась делать следующий шаг. Зацепившись носком ботинка за очередную корягу, которую нужно было преодолеть как при забеге с препятствиями, она рухнула вперед, упав лицом во влажную землю. Тут же попыталась встать и продолжить бег, но снова споткнулась и упала. Левая нога просто отключилась, не реагирую ни на какие команды уставшего мозга. Свет уже пробивался через листья вверху, так что она нащупала руками ствол где-то впереди и, опираясь на него, медленно поднялась. Открыть глаза было нельзя, все лицо было в липкой и холодной грязи, а так как руки были точно в таком же состоянии, то и вытереть лицо было очень сложно. Она на ощупь двинулась от одного дерева к другому, перебирая стволы перед собой будто бы слепец, лишенный поводыря, пока ее ладонь ни коснулась чего-то теплого и мягкого. Это была шерсть, переходившая во что-то липкое и длинное, спускавшееся вниз до уровня пояса и даже ниже. Кое-как вытерев лицо предплечьем, она проморгалась и взглянула на то, что только что нащупала. От увиденного едва ни отказала вторая нога. Прямо на уровне ее лица, может даже чуть выше, к стволу толстого дуба была прибита толстым деревянным колом голова какого-то животного, из которой вниз свободно свисал кусок позвоночника. В ужасе она отпрянула назад, но зацепилась пяткой за что-то твердое и упала на спину, сильно ударившись затылком. Открыв глаза после того, как посыпавшиеся из них после удара искры рассеялись, она увидела, что споткнулась о груду костей, скрепленных небольшими кусочками мышечной ткани. Это было чье-то обглоданное тело, судя по размеры грудной клетки – человеческое. В голове загудело, затем помутнело, и ее стошнило прямо на собственную грудь. Все изнеможенное тело пробрал дикий озноб. Организм отказывался функционировать в таком режиме, и его можно было понять. Тут и там на земле лежали голые кости. Земля и трава местами была темно красного оттенка. От осознания произошедшего стало только хуже. Голова шатуна, прибитая к дереву, человеческие останки, земля в крови… Она пришла к нему в логово. То самое, о котором говорил ее спаситель. Он тоже здесь был. Но как? Каким образом логово оказалось на ее пути к спасению? Если только… Если только так ни предполагалось с самого начала. Его вопросы про других выживших, сожаление, что есть только она одна… «Было бы проще, если бы выжило больше людей». «Вместе мы выберемся». Так вот значит, что все это было. Вот зачем он спас ее тогда. Ее роль была уготована заранее, он просто ждал, пока на удочку попадется кто-то, кто сможет идти своими собственными ногами. Он отправил ее на северо-восток, прямиком в логово дьявола. А сам, по всей видимости, двинулся в противоположном направлении, выиграв себе таким образом пару лишних часов форы. Вот значит, почему он пробыл тут так долго. Он просто не мог уйти в одиночку, ему нужна была приманка, которая расчистит путь к свободе. И нет тут никакого геройства, никакой морали и отваги, о которых она думала. Она считала его глупцом и недоучкой. Что ж, выходит, что это именно она была глупой из них двоих. Ей суждено стать его билетом на волю. Как же ловко он все это провернул, как сумел убедить ее в том, что она может спастись, как она жалела его, предполагая, что он идет на верную смерть, даря ей самой жизнь. От осознания всего этого стало смешно до такой степени, что боль в боку вернулась с новой силой. Она обернулась и, прильнув спиной к стволу, медленно опустилась на холодную влажную землю. Сквозь хитросплетения ветвей вверху било видно зарево рассвета, растекавшееся на запад по небосводу. Сейчас оно, небо, слепило ее уставшие глаза. Хотелось поскорее покончить со всем этим, так сильно она устала. Не было больше желания выжить, просто потому, что она была уверена, что от этой усталости ей не избавиться больше при жизни. Отдохнуть удастся только испустив дух прямо здесь, под этим самым деревом. Она подняла руку, чтобы заслониться от яркого небесного света, и сквозь собственные пальцы не сфокусированным зрением увидела, как небо словно чем-то заслоняется, делаясь из прозрачного темно зеленым. Что-то большое и твердое будто бы материализовалось в холодном осеннем воздухе в нескольких сантиметрах от ее лица. Она ощутила его зловоние, что-то невероятно неприятное, но даже на то, чтобы отвернуться в сторону уже не было сил. Оставалось только созерцать, опустив руку, как из воздуха материализуется высокая и худая фигура с большой головой и лицом, отдаленно напоминающим человеческое. Он стоял напротив, согнув спину и направив свой взор прямо в ее лицо. Она видела его прозрачные узкие глаза без зрачков внутри, покрытые какой-то серой пленкой, которые сейчас внимательно изучали ее. Кожа его была темно зеленой, практически черной, и напоминала по своему виду рыбью чешую. Он смотрел на нее, а она смотрела на него, не находя внутри себя сил больше ни на что другое, кроме как просто смотреть. Даже предположить, что именно сейчас склонилось над ней, она была не в силах. Лицо приблизилось еще немного, снова к горлу подступил ком рвоты, в тихом холодном воздухе раздался оглушительный взрыв, и существо рухнуло с высоты своего роста к ее ногам, успев издать только часть задуманного природой предсмертного стона. Она не могла даже сообразить, что именно только что произошло, даже не была в состоянии осмотреться по сторонам, просто глядя в теперь уже неподвижное лицо, которым существо все еще смотрело на нее, лежа на земле в неестественной позе. Смиренное и бездыханное. В поле зрения вошли два ботинка с отштампованным на подошве названием фирмы производителя.
– Эй, ты жива? – послышался голос где-то очень далеко, – встать сможешь?