Старица
Валерий Хромов жил на самой окраине городка в просторном доме, обнесенном высоким дощатым забором. Вокруг дома раскинулся дикий сад, заросший кустами малины и шиповника. И дом, и забор, и сад обветшали, пришли в запустение, но сейчас, из-за снега, этого не было заметно.
Валерий переехал к матери после ссоры с женой, да так и остался. Бывшей школьной учительнице Хромовой было не прожить одной на пенсию; содержать дом она по состоянию здоровья уже не могла: постоянно мерзла, едва ковыляла с палочкой по натопленным комнатам, кое-как стряпала и поддерживала порядок. Валерий с ужасом думал, как он будет управляться, если мать сляжет.
Сам Хромов работал в мебельной мастерской столяром, делал на заказ двери, столы, шкафы и комоды, – трудился с утра до вечера, а когда клиенты торопили, то в выходные и праздники. Мать ворчала, а ему нравилось – пили, строгай, шлифуй: некогда горевать, думать о разрыве с Яной, о неудавшейся семейной жизни.
С будущей супругой Валерий познакомился на свадьбе у приятеля – жалко стало девчонку, одиноко сидевшую в уголке, которую никто не приглашал танцевать. Подошел, сел рядом – разговорились. Яна жила в Москве, работала киоскершей в метро, продавала то книги, то газеты и журналы, то учебники – что хозяин велит. Она приходилась дальней родней невесте и почти никого из присутствующих не знала. Вырастила и воспитала ее такая же мать-одиночка, как и Зинаида Васильевна Хромова. Отчасти Яну и Валерия объединила похожесть судеб, отчасти – отсутствие интереса к ним окружающих. Оба среднего роста, неказистые, скромно одетые, они не привлекали ничьего внимания, скучали на вечеринках и посиделках – не пользовались спросом, как ни обидно было это признавать.
После свадьбы Яна уезжала в Москву, и Валерий вызвался ее проводить, а заодно прогуляться по столице, развеяться. По дороге они еще больше сблизились, прониклись друг к другу сочувствием.
– Ты кем работаешь? – спросила Яна.
– Столяром.
– Платят хорошо?
– Какое там?! – махнул рукой Хромов. – Пашешь с утра до вечера, а зарплаты едва хватает концы с концами свести. Хотел дом отремонтировать, крышу поменять, отопление новое сделать – не получается. Матери лекарства нужны, хорошее питание. Одна она у меня на всем белом свете.
Мотив неприкаянности, одиночества звучал и из уст новой знакомой.
– Тебе повезло, что мама еще жива, – вздыхала она. – Моя умерла.
В Москве Яна пригласила Хромова в тесную квартирку на пятом этаже панельного дома в Кунцеве, где из каждого угла смотрела пустыми глазами бедность.
– Может, тебе здесь работу поискать? – предложила девушка. – Столяры наверняка нужны, да и платить будут побольше, чем в Старице.
Она принесла несколько газет с бесчисленными объявлениями о трудоустройстве, и Валерий углубился в чтение.
– Возьми с собой, – посоветовала Яна. – Просмотри не спеша, отметь то, что подходит. Захочешь приехать – милости прошу! Телефон у меня есть, обзвоним все фирмы… вдруг что-то стоящее попадется.
Она как в воду глядела. Через две недели Хромов снова приехал в Москву, устроился в столярный цех частной фирмы «Эбен», начал получать приличные деньги, снял жилье. В свободное время встречался с Яной, помогал ей делать в квартире скромный ремонт.
– Сколько ты за комнату платишь? – как-то спросила она. – Дорого небось? Переходи ко мне. Зачем зря деньги тратить? Лучше матери отсылай, а мне мужская рука в доме не помешает.
Полгода они жили в квартире Яны как добрые товарищи, потом… молодость, здоровые желания, а главное, полное, как тогда казалось, взаимопонимание взяли свое. Яна и Валерий поженились. Он сам сделал все столярные работы в квартире, купили новый холодильник, телевизор, двуспальный диван. Зажили душа в душу.
То время Хромов вспоминал с непроходящей тоской. Ведь было же им хорошо вдвоем! Яна прибегала с работы счастливая, довольная, с полной сумкой продуктов… готовила ужин, ждала супруга. Кушали в гостиной, у телевизора, обменивались мнениями по поводу фильмов и передач, ложились вместе в постель, ласкались, засыпали безмятежно до следующего, такого же приятного утра. Раз в месяц, когда Валерий получал зарплату, отправлялись на оптовый рынок. Яна радовалась обновкам – модному пальто, сапожкам и туфелькам на шпильке, кофточкам, брючкам, которых она до сих пор не могла себе позволить.
Семейная идиллия продолжалась почти год, после чего Яну словно подменили. Или Хромов раньше просто не замечал этих ее качеств – желчи, сарказма, вечного недовольства всем и всеми? Начиная от политиков и заканчивая соседями, продавцами в магазинах, актерами кино, дикторами телевидения, хозяином киоска, где Яна работала, прохожими на улицах и, конечно же, мужем.
– Мы с тобой богом обижены! – стала повторять она. – Даже родные отцы предпочли бросить нас, ушли от наших матерей к другим женщинам, чтобы любить и воспитывать других детей. Не нас! Почему так вышло? За что мы расплачиваемся?
– Так живут многие, – пытался образумить ее Валерий. – Взгляни вокруг.
Но Яну не интересовали окружающие, она обратила взор на себя и воспылала благородным негодованием.
– Почему у меня такая блеклая внешность? Такая плоская фигура? Такое невыразительное лицо? Ты только посмотри! Глазки маленькие, нос слишком широкий, бровки белесые, волосы редкие…
– А мне нравится, – успокаивал жену Хромов. – Не расстраивайся! Я ведь тоже не красавец.
– Вот именно! – пуще прежнего расходилась Яна. – Ты перестал меня возбуждать. Почему я не вышла замуж за настоящего парня, с которым не стыдно появиться на людях?
– Тебе стыдно за меня? – опешил Валерий.
Она смутилась на миг, но быстро вернулась к своему раздражению.
– Правду сказать, гордиться нечем! Мы с мамой жили от зарплаты к зарплате, экономили буквально на всем. Я не смогла получить никакого образования; у меня нет ни одной «корочки», кроме школьного аттестата. Сразу после выпуска пришлось устраиваться на работу, чтобы покупать себе еду и одежду. Ты не поверишь – я носила одну и ту же обувь по пять-шесть лет, зашивала колготы капроновыми нитками… а о красивом платье или пальто только мечтала!
Она заплакала – горько, навзрыд. Валерию хотелось ее утешить, однако он подавил свой порыв. Ему тоже жилось не сладко, но откуда у Яны накопилось столько злой обиды?
– Почему одни имеют все, купаются в роскоши, а другие вынуждены довольствоваться крохами? – вопила она, размазывая слезы по щекам. – Чем они заслужили такие привилегии?
Хромов над подобными вещами не задумывался и не знал, что ответить жене. Сейчас его жизнь стала полнее, благодаря женитьбе, переезду в Москву, работе в «Эбене». Яне уже не нужно считать каждую копейку. Он не понимал, что ее мучает, чем вызваны ее истерики; вздыхал, молча выслушивал возмущенные монологи, становившиеся все длиннее и напряженнее.
– Что ты сидишь, как будто воды в рот набрал? – сердилась она. – Нужно выбираться из нищеты и безвестности!
– Как? Подскажи…
Это заставляло Яну погружаться в какой-то нервный транс – она часами, замерев и вперив взгляд в потолок, лежала, придумывала средства для достижения своих честолюбивых, амбициозных целей. Ее уже не устраивала зарплата Валерия, она мечтала о настоящем богатстве, когда можно покупать все, что угодно, и не задумываться о завтрашнем дне.
– Есть же какая-то загадка, какая-то хитрость… недоступная простым смертным, вроде нас с тобой, – устало говорила она, возвращаясь из мысленных странствий. – Я ее найду во что бы то ни стало.
Раньше Хромовы не ссорились, а теперь их разговоры превратились в перепалки, переходящие в громкие скандалы.
– Ты ничтожество! – с ненавистью глядя на мужа, цедила Яна сквозь зубы. – Олух бестолковый! Только и можешь, что рубанком да пилой орудовать. Домашнее хозяйство все на мне! Лампочки и то я вкручиваю, розетки неисправные чиню. А у тебя мозги окостенели от безделья, совсем не хотят шевелиться. Небось все извилины давно выпрямились!
Валерий терпел, терпел, а потом осторожно предложил жене сходить на прием к невропатологу, чем вызвал у нее приступ истерического хохота.
– Решил, что я ненормальная, да? Ха-ха-ха-ха! – заливалась она, сгибаясь пополам и вытирая выступившие слезы. – Ах ты, простофиля! Идиот слабоумный!
К врачу она не пошла, зато с тех пор стала называть Хромова дураком. Так и обращалась: «Иди обедать, дурак!» – или: «Вставай, дурак, пора на работу собираться!»
Валерий подобного поворота не ожидал и, растерявшись, пришел в замешательство. Как же быть? Жизнь с Яной стала невыносимой, но и возвращаться в Старицу, расстраивать больную мать не хотелось. Набрался духу, ушел в общежитие, где жил до того, как Яна предложила переехать к ней. Надеялся, жена одумается, и все пойдет по-прежнему, тихо и мирно, спокойно. Жаль, не оправдались ожидания.
Однажды вечером Хромов накупил подарков, еды и вина, пошел мириться с Яной. Она встретила мужа молча, какая-то присмиревшая, отрешенная.
– Нашла лекарство от злости? – неловко пошутил он.
– Не твое дело.
На том и кончился разговор. Хромов остался на ночь, Яна не возражала, но и на ласки не откликнулась – отвернулась к стене, сделала вид, что спит.
Наутро они поссорились.
– Тебе нужны деньги? – спросил Валерий. – Вот, возьми.
Он положил на стол несколько купюр.
– Это ты называешь деньгами? – ни с того ни с сего взвилась жена. – Убирайся! Пока не поумнеешь, не смей показываться мне на глаза.
Деньги Хромов все же оставил, а сам ушел. Сосед по комнате в общежитии, которому он вскользь намекнул на проблемы в семье, рассудил по-своему.
– Дети у вас есть? – спросил он.
– Нет.
– В этом все и дело! Бабы должны детей нянчить, иначе взбесятся! Твоя о ребеночке мечтает, а ты ей деньги суешь.
Мысль о ребенке засела в уме Хромова. Через неделю он опять приехал к Яне, мириться. Она встретила его хмуро, но ужин приготовила, накрыла на стол.
– Хочешь ребенка? – спросил он после второй рюмки водки.
Жена уставилась на него как на полоумного.
– Совсем сдурел? – усмехнулась она уголком рта.
Однако ночью Яна охотно согласилась на близость. На следующий день Хромов забрал из общежития вещи и вернулся в семью. Они прожили еще год, полный вялых перебранок и последующего молчания. «Что я в ней нашел?» – думал Валерий. «Зачем я выходила за него замуж?» – удивлялась Яна. Она так и не забеременела, хотя занимались сексом Хромовы, не предохраняясь.
Яна усердно читала книги – благо она ими торговала, – все подряд, без разбору. Искала ответы на наболевшие вопросы. Валерий по настоянию супруги перелопатил домашнюю библиотеку. На видавшей виды этажерке стояли советские издания: сочинения Маркса, Ленина, Горького, потрепанные книжки Чуковского и Гайдара, «Овод» Войнич и «Как закалялась сталь» Николая Островского.
– Чему ты удивляешься? – возмутилась Яна. – У нас с мамой едва хватало на питание. Тут уж, извини, не до культурного развития. Эти книги покупали еще бабушка с дедушкой.
Она начала носить книги из киоска домой, а когда Валерий делал вид, что прочитал очередной роман, уносила обратно. Хромов уставал на работе, но честно пытался «развивать интеллект». Он засыпал уже на второй странице, стараясь, чтобы Яна этого не заметила.
За второй год супружества они окончательно отдалились друг от друга. Валерий делал попытку за попыткой наладить отношения с Яной, но неизменно натыкался на непробиваемую стену.
– Ты не понимаешь, – говорила жена, и он соглашался.
Как и когда выросла между ними эта стена, Хромов не знал. Ссоры стали редкими, потому что у чужих людей меньше поводов браниться. Последний скандал возник, когда они отмечали день рождения Яны – ей исполнилось двадцать два года, а Валерию казалось, что он женат на глубокой старухе, побитой жизнью и сварливой, у которой не осталось никаких радостей.
– Посмотри на себя, – не выдержал Хромов. – Ты ведешь себя как… базарная баба! Чем я тебе не угодил? Подарок не нравится?
Яна покраснела, потом побледнела, схватила подаренный мужем зонтик и начала размахивать им у самого его носа.
– Это, по-твоему, подарок? – Она задыхалась от негодования. – Вот это-о?
У нее не хватало слов, чтобы выразить, как жалка, непрезентабельна преподнесенная Валерием вещь. Тяжелее всего было Яне осознавать, что при ее внешности шансы найти себе более достойного мужчину равняются нулю. Она со стонами отчаяния помахала в воздухе злополучным зонтом, выдохлась и упала на диван без сил.
– Тебе надо лечиться, – только и сказал Хромов. – Причем серьезно.
Он торопливо собрал чемодан и, не прощаясь, ушел. Возвращаться в общежитие было стыдно: поехал на вокзал, взял билет до Твери, оттуда доберется до Старицы на автобусе. Решил, что поживет пока у матери.
С тех пор минуло пять лет. Яна не написала ни одного письма, ни разу не позвонила. Официально они так и не развелись. Валерий о разводе не думал – два года семейной жизни напрочь отбили у него охоту вступать в новый брак. За это время у него появилась женщина для интимных встреч – проще говоря, любовница. Лида жила в доме напротив, а работала в отделении связи почтальоном. По вечерам она приглашала Хромова к себе, угощала чаем и ватрушками с домашним творогом, отдавала принесенную с почты корреспонденцию. Впрочем, корреспонденцию – громко сказано: это были редкие открытки, которые приходили Зинаиде Васильевне от бывших учеников; раз в неделю – газета с программой и разные рекламные листки.
Поэтому Валерий удивился, когда утром увидел в окно Лиду, махающую ему рукой – выйди, мол.
– Тебе письмо, – сказала женщина, едва он подошел к калитке. – Я подумала, может, что важное.
За ночь навалило снегу, калитка не открывалась, и Хромов взял письмо, протянув руку через забор. Обратный адрес на конверте был незнакомым.
Москва
– У тебя новый клиент? – спросила Ева, помогая Славке отряхивать с куртки снег.
– Пожалуй, что да, – улыбнулся сыщик. – Стас Киселев, молодой, перспективный управляющий филиалом банка. Ты будешь в восторге от его рассказа.
– Правда? – оживилась она. – Надеюсь, дело не в финансовых махинациях?
– О нет!
– Что-нибудь таинственное?
– Более чем. Ужин еще не остыл? Я нарочно ничего не заказывал в баре, помнил обещанный пирог.
Ева поспешила накрыть на стол. Она предвкушала удовольствие от истории, которую сейчас услышит.
Смирнов утолил первый голод и приступил к рассказу.
– Итак, – начал он, – некий Киселев из-за своего увлечения эзотерическими практиками попал в неприятности, если можно так выразиться.
– А именно?
– У Киселева есть две знакомые девушки…
И сыщик рассказал, как Стас применил свои навыки по оказанию первой помощи, приобрел в лице Марины и Вероники восхищенных поклонниц, над которыми взял шефство, и к чему это привело.
– Он хотел поразить девушек и пригласил их в «Молох»? – переспросила Ева. – Это что, клуб такой, дискотека… или бар? Странное название.
– Название – полбеды, – вздохнул Всеслав. – Там они попали чуть ли не на «черную мессу»! Вообрази себе безлюдную улицу, первый этаж обычного панельного дома, где ничего не предвещает колдовского шабаша, ночь, массивную бронированную дверь… Туда не пускают посторонних, и лишь по просьбе друида – парня, несколько раз побывавшего в «Молохе», – два охранника во всем черном сопровождают нашего героя и его спутниц в просторную комнату без мебели. Ее стены задрапированы красным шелком, в полумраке горят красные и черные свечи, приглушенно звучит монотонный бой каких-то ударных, дым курений забивает дыхание, глаза слезятся. В глубине помещения огромный рогатый металлический истукан протягивает вперед «руки», как бы требуя жертв; у его ног теснятся стеклянные кувшины с ужасным содержимым – засунутыми вниз головой младенцами.
Ева ахнула.
– Настоящими?
– Стас говорит, то были резиновые куклы. Но эффект производят жуткий. Завсегдатаи знают, что младенцы резиновые, а вот новички пугаются. Когда вновь прибывшие отрывают взгляд от кувшинов, они видят группу «последователей культа», облаченных в бесформенные темные балахоны. Они окружают человека с выкрашенным золотистой краской лицом, который звонит в свисающий с потолка колокол и выкрикивает какие-то заклинания.
– Ничего себе! – зрачки Евы расширились, щеки горели. – А вход платный?
– Даже не думай, – отрезал сыщик. – Не хватало еще тебя потом разыскивать!
– Разве кто-то уже пропал?
– Давай по порядку. Зрелище, которое должно было заворожить наивных провинциалок, отчего-то повлияло на них неожиданным образом – девушки нервно захихикали, чем взбесили Главного.
– Кого-кого?
– Стас объяснил, что мужика с накрашенным лицом в «Молохе» величают Главным. Там вообще не принято пользоваться обычными именами. Главный играет роль то ли жреца, то ли вызывающего духов, а остальные – внимающие.
– И те, в балахонах?
– Все. Иерархия существует, но она завуалирована. Кстати, вход действительно платный, и «добровольный взнос» составляет двадцать долларов с каждого.
– Терпимо.
– Более-менее, – согласился Смирнов. – Так вот! Хихиканье новеньких не понравилось Главному, он решил припугнуть непочтительную публику и проделал следующий фокус: незаметно достал откуда-то ветку с мелкими белыми розами, дунул на нее, забормотал что-то неразборчивое и предложил девушкам убедиться, что розы настоящие. То есть… понюхать!
– Довольно эффектно! – воскликнула Ева. – Они понюхали?
– Разумеется. С тем же недоверчивым смешком. Чем, видимо, окончательно прогневили Главного! Он смерил их испепеляющим взглядом и заявил о предсказанном часе, – дескать, одна из девушек, явившихся сегодня последними, должна утолить жажду Молоха. Аромат белых роз, который она вдохнула, несет несмываемое проклятие. Все повернулись в сторону Стаса и его спутниц. «Кто из них?» – провыли одетые в балахоны внимающие. Главный помедлил и… указал на Марину.
– Я бы умерла со страху.
– Девушки опешили, испугались и бросились прочь… Стас за ними. Их никто не задерживал, дверь оказалась открытой, и троица благополучно выбралась на улицу. Только тогда они сообразили, что верхняя одежда осталась в гардеробной. Темно, морозно, снежок порошит… но никто, в том числе и Киселев, не пожелал вернуться, чтобы забрать пальто и куртки. Молодой человек выскочил на дорогу, поймал такси… и все.
– Как это – «все»? – возмутилась Ева.
– Стас отвез девушек, потом добрался до своей квартиры, напился водки и уснул мертвецким сном. Утром вчерашний испуг показался диковинным приключением. Чувствуя свою вину, Киселев возместил Марине и Веронике материальный ущерб от потери верхней одежды. Дамы купили себе обновки и со смехом обсуждали забавное происшествие.
– Смеялись они недолго, надо полагать, – мрачно произнесла Ева. – Я угадала?
– Ты всегда на высоте, дорогая. Пожалуйста, отрежь мне еще пирога, вкусно неимоверно. И чайку налей, если можно.
Ева беспрекословно выполнила просьбу, ожидая продолжения. Смирнов же занялся едой, отдавая должное и пирогу с сочной мясной начинкой, и грибам в сметане. Зловещие и загадочные криминальные подробности вызывали у него зверский аппетит.
– Водки хочешь? – предложил он, наливая себе холодной «Перцовки». – С мороза хорошо.
Ева скривилась, сделав отрицательный жест:
– Я же не выходила на улицу. Так что дальше было с теми девушками?
– Пока только с одной… с Мариной, – не переставая жевать, ответил сыщик. – Она ушла из дома и не вернулась. Уже десять дней прошло.
– Сколько? – ахнула Ева. – В розыск подали?
– Кому подавать-то? Девчонки детдомовские, в Москве у них никого, кроме этого Стаса. Вероника ни на что не решается, у нее нервный срыв: даже с работы уволилась, боится собственной тени. А Киселев и подавно не заинтересован в огласке. Сейчас заяви в полицию, придется рассказывать про тот злополучный поход в «Молох», странные наклонности… и прочее. На работе узнают – уволят. Прощай, доходное место, зарплата, карьера! Кому такое понравится? Сначала они с Вероникой ждали, что Марина вернется или хотя бы сообщит о себе: мало ли, как обстоятельства иногда складываются. Встретила мужчину своей мечты, загуляла, ногу подвернула, в обморок упала, как тогда, во время знакомства со Стасом… Увы, никаких вестей от пропавшей не было. Мобильный, как на грех, она забыла дома. Потом Киселев пытался ее искать – звонил в больницы, морги, как водится, – ничего. Стас отправился к друиду – в миру Платону Елкину – с вопросом, может ли исчезновение Марины быть связано с проклятием Молоха. Тот напугал молодого человека до полусмерти – дескать, вам не Марину разыскивать надо, а о себе позаботиться. Не ровен час, последуете за означенной жертвой, прямо в пасть кровожадного божества. Бред, конечно, но Киселеву уже стало не до смеха.
– И он рискнул обратиться к частному детективу?
– А какой у него еще есть выход? – усмехнулся Всеслав.
– Ты считаешь, друид не прав?
– Ева, не думаешь ли ты, что возымело действие проклятие Молоха? Оставь свои фантазии! – взмолился сыщик. – Таких экзотических тусовок в Москве пруд пруди. Если бы с ними были связаны исчезновения людей, это стало бы достоянием общественности. Журналисты бы уши всем прожужжали! Скорее всего, имеет место обычное совпадение. После того еще не значит вследствие того, ты же прекрасно знаешь!
Но мысли Евы потекли в определенном направлении, и Смирнов был не в силах изменить его.
– Друид напраслину на «Молох» возводить не станет, – заявила она.
– Платон Елкин – нечто вроде зазывалы, который заманивает в «Молох» клиентов: в его интересах придумывать небылицы, создавать вокруг общества ореол священного ужаса! Что он успешно делает. Даже ты попалась, – убеждал Всеслав. – Вот увидишь, исчезновение Марины подстроено.
– Специально, чтобы напугать какого-то Киселева и приезжих девчонок? – возразила Ева. – Скажи еще, что ей дали денег и попросили уехать куда подальше.
– Кстати, здравая мысль! Ты умница, дорогая. В последнее время нам «везет» на пропавших женщин, – задумчиво произнес сыщик. – Что бы это значило?
– Женщин беречь надо, вот что.
– Смотря какую сумму предложили Марине в обмен на ее отъезд из Москвы, – подхватил он в шутку высказанную Евой идею. – Вряд ли удастся найти даму, которая не согласилась бы исчезнуть на подобных условиях.
– Почему же ты решил работать на Киселева, если все так просто? – Ева выдала несокрушимый аргумент и победоносно уставилась на Смирнова.
Тот перестал жевать.
– На сей раз ты попала в точку! – улыбнулся он. – Есть в этой истории подозрительный «душок». Я его чувствую, а объяснить не могу. Будем размышлять.