1 марта 2014г.
д. Чураево
Первый день весны ознаменовался веселой капелью. Удивительно, ещё вчера трещал мороз, завывал ночной ветер, а сегодня в полдень, на ярком весеннем солнце, соблюдая календарную дату, снег начал усиленно таять, и тяжелые капли забарабанили по снежному насту. И только к вечеру, в густых прохладных сумерках, этот звон прекратился, замерли последние капли, застыли на острых кончиках истончившихся за день сосулек, не успев сорваться вниз.
Андрей вышел во двор, чтобы запастись дровами на утро, и поежился, в одном вязанном свитере было холодновато – надо же, как резко переменилась погода, к вечеру снова подморозило. Ну, ничего, сейчас за работой он быстро согреется. Андрей взял топор и принялся колоть дрова.
За работой хорошо думалось, он размышлял, почему Олефтина не стала расспрашивать его о том, что с ним случилось и почему его искал следователь, выходит, будто она и так всё прекрасно знала и без его слов. Может быть, она могла ответить и на мучивший его вопрос – кто же из них в итоге нажал на курок? Но Андрей не стал бы спрашивать её о таком. И из гордости, и боялся услышать не тот ответ.
Поленья громко трещали под его напором, разлетаясь на части, сыпались щепки, эхо подхватывало этот треск и гулко разносило по округе. За месяц Андрей хорошо здесь прижился, окреп, снова появился румянец и покрылись щетиной щеки. В городе он каждый день начисто брился, а тут отрастил усы и бородку, не попустился, аккуратно подстригал, чтоб уж совсем не превратиться в деревенского деда. Ему казалось, будто он ожил, научился дышать полной грудью, а всё это время, что он гнался за мнимым успехом в городской насыщенной жизни, он успел потерять самого себя, очерствел и умер душой. А теперь он словно выздоравливал после тяжелой продолжительной болезни.
Скрипнула дверь и на крыльцо вышла Олефтина, закутавшись в белую пуховую шаль, как в тот раз, когда встретила его в ночь его приезда. Андрей разогнулся и улыбнулся ей.
– Время пришло, – вдруг сказала она. – Чур хочет испытать тебя.
Андрей вогнал топор в чурбан и выжидающе посмотрел на бабу Олю. Олефтина так просто слов на ветер не бросала, это фраза должна была что-то означать. Но Олефтина пока молчала, а Андрей не понял смысл её слов.
Он многое не понимал, но ещё с детства усвоил от матери – если происходит что-то не подающееся нормальному объяснению, пропусти, не всё нам дано знать. Поэтому по привычке Андрей не зацикливался на странностях, даже когда однажды ночью вышел по нужде и увидел висящую на столбе Олефтину. Это был старый деревянный столб с перекладиной на которой держались фарфоровые изоляторы, куда крепились провода. Олефтина сидела как раз на этой самой перекладине даже не держась руками за столб, сидела не шелохнувшись, словно кукла, только бубнила что-то гортанным голосом. Лунный свет ярким абрисом высвечивал контуры её темной фигуры. И как только она смогла забраться туда? Такая сухонькая столетняя старушонка! На высоченный шестиметровый столб!
Вот и сейчас, услышав про Чура – про некоего темного бога, о котором в деревне всегда говори с оглядкой, понизив голос до шепота, что не ровен час, заслышит нечистая сила – Андрей пропустил это мимо ушей. Чтобы не терять время, он стал собирать поленья. Какой-то едва уловимый треск, который преследовал его, пока он колол дрова, вдруг стал более отчетливым. Андрей не предавал этому значения, думал, что это просто эхо от его ударов топором, но сейчас он не рубил дрова.
– Смелый ли ты человек, Андрей? – внезапно спросила Олефтина с прищуром поглядывая на него.
Андрей не ответил, лишь пожал плечами. Он прошел всю Чечню, видел смерть, потом бандитские разборки… Андрей не считал себя трусом, но были моменты, когда он действительно чего-то боялся. Тогда шестнадцатилетним пацаном он бежал от чего-то страшного в лесу, боялся, что это что-то явится за ним в его дом, и поэтому поспешно уехал в большой город. Ещё была одна неприятная история с Лией, когда ему только-только исполнилось двадцать три года, и ещё вся жизнь впереди, он испугался ответственности, повел себя подло… Андрей нахмурился, вспомнив про неё, опустил глаза.
Треск усилился, сделался громким, отчетливым, запахло гарью. Андрей вышел из-за высокого сарая и стал озираться в поисках источника звука, какая-то непонятная тревога внезапно сковало его сердце ещё до того, как он увидел источник этого навязчивого треска.
На соседней улице валил дым, черным столбом он поднимался в закатном небе. Снова раздался треск, но на сей раз громче, яростнее, и над крышей взметнулись алые языки пламени. Вдалеке тревожно забил колокол, к горящей избе уже сбегались люди, старый трактор ломал рядом стоящие деревянные постройки, оттаскивал бревна, чтобы не дать огню перекинуться на соседние дома. Небольшой грузовик привез цистерну с водой, и люди поспешили к нему с ведрами.
– Пожар, – тихо произнес Андрей. – Нужно помочь.
– Так поспеши, – ответила она.
Андрей думал, что Олефтина начнет его отговаривать, чтобы он не засветился среди чураевцев, ведь до этого она его тщательно прятала, не пускала на улицу. Но сейчас она наоборот поторопила его:
– Спеши, спаси того, кого ещё можно спасти!
Андрей сбросил дрова возле крыльца, бросился в сарай, накинул старый овечий тулуп, который был на два размера больше него, что он тонул в нем, схватил лопату и со всех ног помчался к месту пожарища. Когда он добежал до горящего дома, то пламя уже обхватило бревенчатую избу по всему периметру. Люди бросали в выбитые окна снег, заливали водой соседние постройки. Было понятно, что такими малыми силами дом им уже не отстоять, главное сейчас, это зажать очаг в кольцо и удержать до приезда пожарного расчета, не дать огню распространится дальше. Ни слова не говоря, Андрей принялся помогать – закидывать пламя снегом, дабы его зимой намело огромные сугробы и ещё ничего не успело растаять. Сгребать лопатой подтаявший, а затем замерзший снег было тяжело, но Андрей был привычен к такой работе.
– Ох, горе-то какое, там же они все остались! – вдруг истошно закричала какая-то женщина.
Андрей обернулся, кричавшая повисла на руках у мужчины, рискуя бухнуться в обморок. При этом она дергалась, будто порывалась броситься в горящую избу, и лишь сильные руки её мужа не давали ей этого сделать.
– Кто они, кто остался? – спросил Андрей, подбегая к ней.
– Да вся семья, и малолетний сын с ними, – ответила она, повернув к нему зареванное лицо. В её темных зрачках отразились алые языки пламени.
Андрей бросил взгляд на пылающую избу. «Спеши, спаси ещё того, кого можно спасти!» – отчетливо прозвучали в его голове слова Олефтины. Андрей почувствовал, как его сердце бешено забилось, будто собиралось выпрыгнуть из его груди. Хоть дом и был весь охвачен огнем, но до самой крайней комнаты он ещё не успел добраться. Андрей нахмурился, вглядываясь в выбитое окно, откуда валил густой дым. Прикусил губу, надвинул шапку на уши, закутался поглубже в овечий тулуп и вдруг рванул к этому окну.
Сначала никто не понял, зачем он подбежал к горящему дому, но затем, увидев, как он ловко перемахнул через подоконник и скрылся в черном дыму, бабы подняли крик. Андрей уже не слышал их, всё его внимание и слух переключились на место, где он сейчас находился. Невыносимо пахло гарью и едкий дым щипал глаза. Андрей натянул на нос длинный ворот от вязанного свитера и, стараясь дышать через раз, принялся шарить по комнате в поисках живой души. Над головой уже трещали балки, огонь с быстротой молнии перебирался по ним, чтобы захватить последнюю уцелевшую комнату. «Не погиб в Чечне, так погибну дома», – усмехнулся Андрей, но не отступил.
Вскоре стало совсем невыносимо: раскаленный воздух пылал жаром, языки пламени лизали стены, заковывая Андрея в кольцо, сверху ссыпалась черная огненная труха. Если он сейчас никого тут не найдет, то соваться дальше уже не имело смысла – остальные комнаты пылали в огне. Наконец Андрей наткнулся на железную койку, нащупал в ней парнишку, казалось, что тот не дышал, задохнувшись в дыму. Вдруг раздался оглушительный треск, и охваченное огнем перекрытие с грохотом рухнуло вниз, отрезая их от спасительного окна. Андрей огляделся, насколько это было возможным: пламя уже добралось до одеяла и вот-вот перекинется на майку бесчувственного парнишки.
Андрей отбил у огня одеяло, завернул в него полуголого пацана, подхватил его на руки и бросился к единственному пути, который вдруг увидел – в глубине дома пала часть стены, выходящая в огород. Крепка держа мальчишку, Андрей пробирался к этому проходу, переступая через упавшие горящие балки, он отчетливо видел сверкающий белый снег в ровном квадрате, словно кто-то специально для него только что вырезал этот проем в бревенчатой стене. Ноша не казалось ему тяжелой, не кормили они его что ли? парнишка на вид был щуплый и почти ничего не весил. Выбравшись из горящего дома, Андрей не повернул назад к людям, которые могли бы помочь ему, он припустил напрямки через занесенный снегом огород, прямо в дом к Олефтине. Только она одна могла спасти этого почти безжизненного мальчишку, почему-то Андрей это знал наверняка, уже давно почувствовал в ней какую-то неведомую силу.
Он бежал по снежному твердому насту, таща завернутого в одеяло бездыханного мальчишку. От шапки и тулупа Андрея вверх тянулись завитки едкого дыма, образуя за его спиной серый призрачный шлейф, с рукавов слетала сажа, превращая позади него белый снег в пепельно-черный. Но Андрей не замечал всего этого. Он упорно стремился вперед, иногда проваливаясь по колено в проталины, снова поднимался и снова бежал дальше, судорожно заглатывая горячим ртом свежий холодный воздух. Оставалось совсем немного, Андрей уже видел избу Олефтины, светились теплым домашним светом знакомые родные окошки, и это придавало ему сил. Вдруг темное небо и заснеженная равнина окрасились в яркие цвета, Андрей оглянулся – это подъехали пожарные машины с проблесковыми маячками, а сам дом был уже полностью охвачен огнем. Андрей не слышал сирены и крики людей, в его ушах до сих пор гудел треск падающих балок.
Олефтина встретила его на пороге, велела уложить мальчишку на диван в гостиной, а затем выгнала дымящегося Андрея на улицу. Он не стал возражать, всецело доверяя Олефтине, лишь искренне спросил:
– Ты ведь спасешь его, правда?
– Если ты не будешь мне мешать, – сухо ответила она и захлопнула входную дверь перед самым носом Андрея.
Он услышал скрежет запираемого засова и сошел с крыльца во двор, скинул с себя шапку и тулуп, зарыл их в снег, чтобы избавиться от тления и запаха гари. Чтобы занять чем-то себя и не замерзнуть, Андрей продолжил дальше колоть дрова, не обращая внимания на горящую боль от ожогов. Время от времени он бросал взгляд на окно гостиной (одно выходило во двор, остальные три на улицу) и видел там мелькающие тени. Иногда ему чудилось, что он чувствует присутствие огромного лося, он видел его образ везде: в тени на шторах; в облаке, зависшем над домом; в проплывающем белесом дыме от печной трубы; в расположении звезд. В какой-то момент Андрей упал на колени, впился голыми руками в замерзший твердый снег и, направив свой взор на мерцающие звезды, стал молить небо и провидение, чтобы они помогли этому чужому для него мальчишке выжить.
Вскоре дверь распахнулась и Олефтина пригласила его в дом.
Андрей вошел осторожно, словно боялся потревожить что-то священное, тихонько запер дверь, у порога стащил с себя почерневшие валенки, и только потом прошел в горницу. Электричество нигде не было зажжено, лишь одинокая лампа на столе давала немного скудного света. Его диван был теперь отгорожен ширмой от всей комнаты, и Андрей не видел за ней парнишку.
– Как он? – шепотом спросил Андрей у Олефтины. – Жив?
– Жив, – ответила она.
– Это хорошо, – расплылся в улыбке Андрей.
На душе сразу стало радостнее и светлее, будто его дальнейшая судьба зависела от жизни этого мальчика. И вдруг, через преследующее его обоняние невыносимое ощущение запаха гари с пожарища, он внезапно смог уловить мягкие нотки ладана и сандала, и какого-то ещё, неизвестного Андрею вещества, столь же насыщенно пахучего и стойкого, как эфирное масло или как сосновая смола. Всё это успокаивало и немного кружило голову.
– Раздевайся, – вдруг бросила ему Олефтина, мельком окинув его с головы до ног пронзительным взглядом. – Теперь займусь тобой.
Будто просканировала, подумал Андрей, стаскивая с себя вязанный свитер; поморщился, когда задел швом запекшуюся корочку ожога на плече.
– Штаны тоже сымай, – велела она.
Андрей вздохнул, но послушно скинул с себя обгоревшие джинсы и носки, оставшись в одних трусах. Олефтина цокнула языком и покачала головой при виде татуировок, украшающих его грудь и плечи; затем внимательно оглядела его со всех сторон, даже дернула резинку трусов, отчего он немного смутился.
– Чего стесняться-то? – удивилась она. – Я же тебя купала маленького, повидала всякого.
– Это было давно, с тех пор я изрядно вырос, – усмехнулся Андрей.
– Вижу. Сядь на стул.
Он уселся туда, куда было велено, а она повернулась к столу, к небольшому глиняному горшку с широким горлышком, и стала собирать с него вздувшееся белое месиво, напоминающее одновременно растаявший воск, тягучий мед и дрожжевое тесто. Олефтина снимала его словно пенку, и оно вновь набухало в горшке, поднималось из-за краев. Она мяла и катала в ладонях шарик, всё накладывая и накладывая поверх него очередную снятую порцию пенки. Наконец, она повернулась к Андрею и стала размазывать по его телу это получившееся снадобье – по тем местам, где краснели ожоги, где уже надулись пузыри. От липкого вещества сразу стало легче; там, где белая плотная мазь накрыла его ожоги, почти перестало болеть и пылать.
– Что это за бальзам? – спросил Андрей, осматривая свои теперь побеленные руки и ноги.
Ещё ему Олефтина намазала кое-где на спину, на бока и на грудь. Вскоре полужидкая субстанция стала твердеть и превращаться в засохшие корочки.
– Сварог, – ответила она, мазнув остатки ему на щеку.
– А что это такое?
– Сваренное особенным способом лечебное снадобье на основе яичного масла, – сказала она. – Не раз я лечила сварогом твои ушибы в детстве, ты разве не помнишь?
– Нет. – Андрей пожал плечами.
– Выпей вот это.
С этими словами она подала ему кружку с чем-то насыщенно-зеленым, будто свежескошенную траву только что перемолола и отжала сок. Андрей подозрительно уставился на напиток.
– Это зелье? – на всякий случай уточнил он.
– Пей без лишних разговоров, – велела она.
Андрей выдохнул, словно собирался опрокинуть полную рюмку водки, и одним залпом опустошил кружку, поморщившись от кисловато-горьковатого привкуса.
– Сегодня ты спишь там, – кивнула Олефтина на печь, откуда уже свешивался край лоскутного одеяла.
– Хорошо, – согласился Андрей. – А можно хоть краем глаза взглянуть на спасенного мной парнишку? – попросил он.
Олефтина несколько мгновений оценивающе рассматривала Андрея, затем разрешила. Она немного отодвинула половинку ширмы, и Андрей наконец-то смог увидеть мальчишку. Это был худенький щуплый подросток, темноволосый, коротко стриженный. Вокруг постели со всех сторон – на тумбочке, на полках, на придвинутых к дивану табуретках – стояло множество самодельных глиняных аромаламп. Маленькие свечи нагревали дно чаш, в которых лежало по белому пористому комку, под действием температуры из веществ отделялся белый пар и поднимался вверх, наполняя комнату тем самым незнакомым Андрею ароматом, что так яростно пробивался сквозь намертво въевшийся запах гари. Больше всего его заинтересовало некое приспособление наподобие аламбика: пузатый стеклянный сосуд с маслом нагревала толстая свеча, и пары поднимались по прозрачным трубкам до некоего распределителя, а потом по уже тонким гибким резиновым патрубкам спускались до самых ноздрей мальчика.
Парнишка спал тяжело дыша, иногда покашливая, выпуская из легких черный дым. Он был весь обмазан белым сварогом, как и Андрей, ещё вдобавок Олефтина обложила парнишку снегом, и кое-где он уже подтаял, в полиэтиленовых мешочках скопилась талая вода. Андрей вдруг почувствовал жалость к этому неизвестному подростку, чудом выжившему на пожаре, но потерявшему только что своих родителей. Длинные черные ресницы красиво лежали на щеках мальчика, и сам он был вполне симпатичный, вырастет и будет настоящим красавцем, если только следы от ожогов не испортят его лицо. «Вот поправится паренек, и будут по нему все девчонки в деревне сохнуть,» –подумал Андрей и по-отечески улыбнулся. – «А шрамы только украшают настоящего мужчину».
–