Ко мне за стойку сели двое американцев. Американцы всегда оставляют самый большой чай. Может, потому что это доказывает их охуевшесть. Может, потому что полно денег. Факт есть факт – их чай самый большой.
Я отработал с ними как обычно, принёс расчёт, они положили деньги, и закономерно в папке с чеком была хорошая сумма чаевых вместе с оплатой счёта. Осталось отнести на кассу, отдать кассиру и получить приятную сумму на карман. Так это происходит: клиент просит счёт, бармен приносит его клиентам с кассы, берёт деньги, относит на кассу, оставляет себе чай. Всегда так, без исключений.
Внезапно появляется Гриша.
Он видел этих американцев. Он, разумеется, знает про большой американский чай. И он говорит:
– Я рассчитаю их.
И тянет руку к папке.
Я знаю, что Гриша – гандон, что в его понятия отлично вписывается «спиздить чай у бармена», и говорю:
– С чего вдруг американцев рассчитываешь ты?
– Я твой начальник, и этого разговора происходить не должно. Будь в баре, а на кассу пойду я.
Счёт, деньги, касса, чай, я сам, нет, соси хуй, всё просто.
А я. В ступоре.
Каждый раз, когда со мной происходит подобное, я оказываюсь в тупике.
Я не знаю, как действовать в таких ситуациях.
Чтобы вырулить эту ситуацию адекватно, нужно сделать или сказать какую-то такую условность, которая помешает ему наебать меня. Сказать что-то типа: «Говоришь про меня – переводишь на себя», только взрослое и ресторанное. Или не ресторанное, а модное. Короче, актуальное для его ролевой модели. Я не знаю, что сказать, как действовать.
Я могу только молча забрать папку и продолжить по своему сценарию. Но это сразу будет расценено как неуважение, он оскорбится, прилепит сюда субординацию.
Или так: «Гриша, я считаю, что ты хочешь спиздить мой чай. Чтобы этого не произошло, иди нахуй, я сам». Тут уж он примет меня за ебанутого, потом все так станут считать, и как вообще работать с ними дальше?
А вот чего-то, при условии чего я останусь с чаем и Гриша согласно отвалит, я не знаю.
Блять, пиздец я прямолинейный. Либо физически забрать, либо сказать правду.
Почему бы просто не забить?
Потому что если я даю ему сейчас наебать меня – у меня конфликт с эго: я дал себя наебать.
Чтобы этого конфликта не произошло, я готов пойти вопреки тому, что говорит Гриша. Я готов забить на него и пойти рассчитаться внаглую. Но возникает другой конфликт: я мелочный. То есть мне настолько нужны эти деньги, что я готов в открытую продемонстрировать своё недоверие Грише перед всеми.
Что ни сделай – внутренний конфликт неизбежен.
Быть обманутым и быть нуждающимся.
Я выбрал первое. И отдал ему папку с расчётом со словами:
– Ты же принесёшь мне мой чай, да?
Да, всё-таки не удержался и брызнул желчью. Сразу же после этого внутренне покраснел перед собой же и потупил взгляд в своём внутреннем мире.
На что Гриша ответил:
– Ты на что-то намекаешь?
Сейчас бы мне охуительно пригодился навык быть изворотливым. Если бы, как все обычные люди, я с детства развивал умение быть скользким, то сейчас знал бы, как оставить чай себе, при этом избежав открытого конфликта.
Но тогда я получил бы третий конфликт: я настолько труслив, что боюсь действовать открыто.
Потому что открыто – это:
– Гриша, я знаю, что ты спиздишь мой чай. Потому что тебе не чуждо это. Ты принесёшь мне сейчас какие-то копейки с кассы или фразу: «Они не оставили чая». А мы оба знаем, что американцы оставляют хороший чай. За целый день ты хочешь рассчитать только их. Это говорит об одном: ты собрался спиздить у меня эти деньги. Ты не можешь забрать их у меня открыто, потому что либо боишься меня, либо потерять место. С другой стороны, ты ебёшь Свету, а значит, место не потеряешь. Остаётся второе: ты боишься меня. Возможно, именно поэтому ты хочешь наебать меня – чтобы доказать самому себе, что ты круче. Не знаю, зачем тебе это. Майк Тайсон круче меня, докажи ему что-нибудь. Видимо, ты не готов признать тот факт, что какой-то бармен, которого ты не считаешь за человека, не просто не пытается тебе угодить, а вообще не реагирует на твою мнимую тобой же «царственность».
И это единственное нормальное «открыто», которое может быть между нами. Потому что конфликт в этом – он делает всё, чтобы уколоть меня, унизить, а я не реагирую, поскольку не испытываю унижения, поскольку его и нет.
«Нормальный» человек сказал бы сейчас что-то типа «первое слово дороже второго» или сделал бы что-то из этой серии – и спор выиграл бы тот, кто знает полную цепочку либо умеет генерировать её на ходу.
Яшка вломил бы пизды и вылетел с работы.
Я выбрал быть обманутым.
Это неприятно. Оно лучше, чем быть скользким, рациональнее, чем быть быком. Но оно неприятно.
Казалось бы, самый эффективный способ – быть быком. Забирать своё, сокрушая мешающих.
Быть крутым.
Это звучит, это красиво, это мужественно. И только. Яшка для меня – самый яркий пример проигрышности этой модели. Это реальный пацан из параллельного со мной класса. Впервые я «познакомился» с ним во втором, глядя, как он пинает какого-то мальчика. И голос рядом сказал: «Это Яшка». Тогда я впервые в жизни испытал страх перед живым человеком. Может быть, именно поэтому стремился быть в его обществе. К седьмому классу мы были в одной тусовке, и я увидел его как есть: хочу – беру. Мир глазами Яшки был полностью без преград. Захотел – взял. Стены, морали, запреты – всего этого для него не существовало. Он реально не знал слова «нельзя». Как это – нельзя, если ударяешь – и тебе отдают? Значит, можно.
Ровно до середины восьмого класса он был таким. В восьмом он сел в тюрьму. Говорили, что зарезал кого-то в драке. Что сомнительно, потому что в одиннадцатом я увидел его снова. Точнее, не его, а полную противоположность тому беспредельщику, которого я знал прежде. Забитый, взгляд в пол, ищущий расположения хоть кого-то и радующийся каждому дружескому хлопку по плечу.
Эта история называется «сломали», и я видел массу таких. Яшка – короткая и, наверное, самая яркая для меня постановка этой истории. Но далеко, очень далеко не единственная. В общем-то, этот путь – прорубателя – туда и ведёт: в существование, в котором ты никому не нужен.
Сначала ты завоёвываешь, потом тебя наказывают, потом ты уходишь в себя и становишься не нужным никому. Потому что ты завоеватель, ты не можешь склочничать, не умеешь терпеть, и тебе не интересно в кругу тех, кто может и умеет. Завоеватель должен умирать во время завоевания, иначе его жизнь теряет смысл.
Быть обманутым. Неужели это единственный выбор?
***
Естественно, он не принёс мне чай. Естественно, он оставил его себе. Наверняка он прямо сейчас ликует внутри. Понимая, что в этот короткий отрезок жизни присвоил то, что принадлежит мне.
А может, и не ликует. Может, ему нужны эти деньги. Может, он вообще не придал этому значения и вообще во многих жизненных ситуациях ведёт себя так. Что, в общем, не особо важно. В принципе, не особо важно, как он себя ведёт в жизни в целом.
Важно, что я стою, смотрю на полтинник на стойке и нахожусь в ступоре.
Этот полтинник принёс он, снабдив словами:
– Это всё, что они оставили.
Я в ступоре.
Мне плевать на полтинник, плевать на Гришины причины, на его радость победы надо мной. Я даже не знаю, почему именно я в ступоре, я просто в состоянии прострации, тотальной пустоты.