Вестовой от дозора пришел в стан рано утром, когда солнце только-только позолотило вершины окрестных гор. Всегда суетный и постоянно куда-то бегущий Сенька – вихрастый и веснушчатый, с задорно оттопыренными ушами и носом пуговкой, сидел у костра и рассказывал взахлеб собравшимся мужикам:
– Ночевали спокойно. Заняли мы с Ванькой твой дом, дядь Петь, – он повернулся к стоящему за его спиной пастуху, – из окна дорогу хорошо видно. А дядь Матвей с Николой у тетки Агриппины встать решили.
Он глотнул чая, обжегся, досадливо сморщился, но сделал еще глоток, и продолжил:
– Ночью нас сморило, не видели ничего, а утром прям возле твоего забора следы волчьи нашли. Здоровенные! – Сенька смешно выпучил глаза, силясь передать весь ужас от увиденных следов.
Мужики пересмеивались, глядя на это лицедейство, а староста уточнил:
– А не путаешь часом? Точно волчий след?
Сенька возмутился:
– Да нешто я волчий след от собачьего не отличу, Петр Милованыч? Да и собак таких здоровых я у нас не припомню. След в ладонь! И когти все вперед смотрят, да и след в линию. Неет, точно волки.
Сенька снова отхлебнул чаю и зачастил:
– Ну так вот. Мы-то проспали, а дядь Матвей с Николой сторожили. И наказал мне дядь Матвей передать, что сегодня можно смело в деревню ехать, огородами заниматься.
После этих слов староста прихлопнул ладонью по колену, откашлялся и заговорил, обращаясь к собравшимся здесь же женщинам:
– Ну что, бабоньки, собираться надо, огороды затевать. С вами поедут Никодим и Кряж.
Кряжем прозвали деревенского плотника Афанасия – здоровенного и какого-то узловатого, с длинными руками и цепкими пальцами. Был он нелюдимым, неразговорчивым, но очень добрым. Вечно возился с ребятней, учил их резать свистульки да ложки. Синие глаза смотрели на мир из-под кустистых бровей с каким-то детским удивлением. Силищей Кряж обладал неимоверной. Однажды он в одиночку поднял мельничный жернов, свалившийся с телеги.
Услышав свое прозвище, он кивнул согласно и отправился в сарайку, где обитал с пастухом и еще двумя мужиками, не имевшими семей. Вышел оттуда через пару минут с уже собранной котомкой, в которой лежала краюха хлеба, головка лука да шматок сала.
Женщины тоже умчались собираться. Все потребное было собрано с вечера, но это ведь женщины. В общем, в путь тронулись через час. Никодим и Кряж уже успели плотно позавтракать и даже немного поворочать бревна на сборке очередного сруба.
Наконец все расселись по подводам, и те со скрипом стронулись с места. Отстоявшиеся за ночь лошади бодро вышагивали по мягкой лесной дороге, кивая головами в такт шагам. Никодим ехал следом на своем жеребце, злом Рыське. Тот никому не давал себя погладить, и даже с куском сахара или яблоком к нему было не подойти.
В тайге стояла утренняя тишина, звонкая, наполненная пением птиц и поскрипыванием тележных колес. Женщины молчали, любуясь окружающей красотой. Вот казалось бы, сколько уже в тайге, а привыкнуть к ней не могут. Не стираются яркие впечатления от каждого нового дня, от запахов и звуков.
Правившие подводами мужики дымили самокрутками, отравляя чистый утренний воздух. Никодим обогнал подводы и погнал коня рысью, давая немного разгуляться после ночного покоя. И Рыська радостно нес его вперед, плавными могучими рывками посылая поджарое тело вперед…
…Матвей поворошил веткой угли в костре, положил сверху немного мелкого сушняка и принялся раздувать огонь, низко склонившись и смешно вытягивая губы трубочкой. Огонь занялся сразу, угли не успели до конца прогореть. Подвесив над огнем котелок, он отправился к роднику, умыться. Серко бежал впереди, не обращая внимания на соседских собак. Те старались держаться от него подальше. Он уже задавал им трепку, обозначая границы своей территории. А своим он считал все зимовье.
Единственным, кого он терпел и чье право быть здесь признавал, был Кот. Суровый, наглый и абсолютно бесстрашный полосатый зверь игнорировал любые попытки приручить его, и лишь благосклонно принимал пищу от Матвея и его мамы. И погладить себя позволял только Матвею. На руки же не шел ни к кому и при любой попытке его прихватить реагировал целым веером зубов-клыков и низким утробным воем. В такие моменты даже Серко с недоумением отходил в сторону.
Сегодня же Матвей посреди ночи обнаружил Кота мирно спящим у себя в ногах, усмехнулся в темноте и заснул снова. Утром, правда, Кот куда-то испарился. Ну да в тайге он обжился на удивление быстро. Матвей подозревал даже, что до своего появления Кот успел немало поскитаться. И ничуть не удивился, обнаружив полосатого у родника. Тот сидел на корневище кедра и умывался, щуря свои зеленые глазищи. Серко сунулся было обнюхаться приветливо, но Кот загудел низко, и у собаки тут же нашлись дела поважнее. Матвей только хмыкнул и принялся умываться.
Кот отправился к костру следом за ними, подняв хвост трубой и не обращая внимания на окружающих. Странно, но и другие собаки признавали за ним право вести себя по своему усмотрению. Котелок уже вовсю булькал, и Матвей забросил в него добрую жменю трав и Иван-чая. Над полянкой тут же разнесся густой аромат, и Матвей снял котелок с огня, поставив его рядом.
Со стороны большого костра послышались легкие шаги. Любава. Матвей поднял взгляд и встретился с ней глазами, улыбаясь помимо воли. Любава неуверенно улыбнулась в ответ:
– Привет, Матвей.
Она переминалась с ноги на ногу, и Матвей похлопал ладонью по лавке рядом с собой:
– И тебе доброго утра, Любава. Садись, что стоять.
Любава присела легко, уставилась в огонь. Кот тут же оказался рядом, обнюхал протянутую к нему ладонь и…. потерся о нее, громко, басовито заурчав.
– Вот так так, – Матвей не смог сдержать удивления, – что ж ты, братец, выбрал себе хозяйку?
Кот не ответил, просо уселся у ног гостьи и тоже уставился в огонь, урча от удовольствия, Любава чесала его за ухом и гладила по большой лобастой голове.
Матвей налил чаю в свою кружку и протянул ее Любаве, подумав, что пора уже посудой обзаводиться для гостей.
Любава приняла кружку и ойкнула, обжегшись. Матвей забрал кружку обратно, обернул ее в бересту, вернул Любаве. Девушка благодарно улыбнулась, и Матвей снова отметил, как она красива. Сделав пару глотков, она протянула чай Матвею:
– А ты сегодня в тайгу пойдешь?
Спросила таким равнодушным тоном, что Матвей понял – отчего-то она волнуется.
– Пойду. Орляк нужно посмотреть, а потом и до пасеки добраться, посмотреть.
Любава встрепенулась:
– А какой он, орляк? Что это вообще такое?
– Это папоротник, молодые побеги.
– А почему орляк?
– Лист у него похож на орлиное крыло, вот и прозвали орляком.
– А зачем он нужен?
Матвей улыбался, удивляясь неуемному любопытству Любавы:
– Очень он вкусный, если засолить. Можно так есть, а можно и пожарить с картошкой. Очень даже вкусно получается.
Любава не удивилась. Жареную колбу со сморчками она уже пробовала, и ей очень понравилось. Помолчала чуть, потом сказала, заглядывая в глаза:
– А меня с собой возьмешь?
Матвей смутился, но ответил твердо:
– Нет, Любава, не в этот раз.
Девушка сникла, спросила поникшим голосом:
– А почему? Я мешать буду, да?
Матвей помедлил, не зная, как объяснить, сказал:
– Идти далеко, весь день на ногах. Может, и заночевать в тайге придется. Одному мне проще.
Он поднялся, и Любава следом. Пошла по тропке к большому костру не оглядываясь, а Матвей не отрываясь смотрел ей вслед…
Деревня стояла пустая и тихая, не проснувшаяся. Некому в ней было просыпаться, кроме трех дозорных, внимательно следивших за дорогой.
Отец Матвея потянулся с хрустом, стоя на крыльце дома Варвары, Даренкиной тетки, где они провели эту ночь, приглядывая за дорогой. Пустые дома с не успевшей еще поблекнуть краской выглядели особенно непривычно и жутковато. Он никак не мог привыкнуть к этой тишине и виду неживой деревни.
День занялся ясный и солнечный, теплое весеннее солнце пригревало ласково.
План на день был прост: встретить женщин и присмотреть, чтоб не обидел никто, пока огородничать будут. Оставив Ваньку с Николой готовить завтрак да присматривать за дорогой, отправился встречать подводы. Вот-вот они должны приехать, Сенька уже часа три как ушел к старосте.
Выйдя на пригорок на окраине деревни, увидел пересекающий реку небольшой караван. Женщины соскочили с подвод и переходили реку вброд, высоко задирая юбки и громко охая от холодной воды. Он хмыкнул и пошел навстречу.
Завидев его, женщины наперебой загомонили, здороваясь и пересмеиваясь:
– Ой, Матвей, привет. Не одичал тут без догляду?
– А я смотрю, что это за мужчина такой красивый? А это всего-то Матвей.
Он только усмехался в бороду на беззлобные подначки:
– Привет и вам, девоньки! Хорошо ли добрались?
Таисья, статная, русоволосая жена деревенского кузнеца, отозвалась весело, уперев руки в боки:
– А чего это ты так разволновался? Аль за нас с огородами управляться станешь? А то пойдем, поогородничаем? – и рассмеялась звонко.
Смех ее подхватили остальные женщины, отжимавшие намокшие в реке подолы. Правивший одной из подвод Абросим, крепкий середняк, беззлобно пробурчал:
– От перепёлки, расщебетались.
И потянул повод своей лошадки, заставляя ее стронуть с места подводу. Женщины тут же подхватили подолы и устремились к подводам, идти в гору никому не хотелось. Отец Матвея тоже запрыгнул на одну из подвод, и вереница их втянулась в деревню.
У дома старосты подводы остановились, и женщины разошлись по своим огородам. Мужики похватали с подвод лопаты и двинулись следом, вскапывать огороды труд нелегкий. Отец Матвея тоже взял лопату и пошел к своему дому, его жена завтра приедет, когда оставшиеся женщины поедут в свои огороды.
…Матвей только собрался было уйти в тайгу, уже и винтовку на плечо закинул, как его окликнул знакомый хрипловатый голос:
– Матвей Матвеич, погодь-ка.
Он обернулся, улыбнулся:
– По здорову тебе, Влас Микитич.
Дед Влас кряхтя уселся на лавку у кострища, посмотрел на Матвея не по возрасту ясными глазами:
– И тебе по здорову, мил человек. Я с разговором к тебе. Как, есть время для старика?
– Конечно есть, Влас Микитич. Помочь чем?
Дед Влас пожевал губами, собираясь с мыслями, потом заговорил:
– Вот ты, Матвей Матвеич, уговорил меня с вами в тайгу перебраться. Про опыт мой говорил, а ведь и не надо никому, получается. Живу себе… ну вот как бурундук, к примеру. Проснусь, чаю попью, на солнышке посижу. И так цельный день. Да нет, у бурундука и то в жизни смысла больше получается. Он вон по тайге бегает, еду добывает. А я что?
Матвей смешался, не ожидал он такого разговора. По правде сказать, и не думал он про деда Власа эти дни. А теперь вот задумался и усовестился. Ведь прав старик, уговорил он его, а дальше и не подошел ни разу, словом не обмолвился.
Повернулся к собеседнику, глянул в глаза прямо:
– Ты меня прости, Влас Микитич, прав ты конечно. Не по совести я поступил.
Дед Влас перебил его, улыбнувшись:
– Перестань виниться, Матвей Матвеич. Я ведь не к тому, что ты со мной тетешкаться должон. Мысль у меня есть, так я посоветоваться с тобой хочу.
Матвей заинтересованно посмотрел на деда, а тот подмигнул заговорщицки и продолжил:
– Я вот смотрю, ребятня наша без дела по лесу слоняется. А что, если нам с тобой их к делу приставить?
– Это к какому же делу их приставить можно?
Дед Влас смотрел на него с хитрым прищуром:
– Не смекаешь, а?
Матвей честно признался:
– Неа, не возьму в толк.
Дед Влас хохотнул довольно:
– Эх, молодо-зелено… Вот ты чего лучше всего делать умеешь?
Матвей задумался. В общем, он много чего уже умел. Но лучше всего, пожалуй…
– По тайге ходить.
Дел Влас кивнул:
– А я?
Тут Матвей не сомневался:
– Рыбу ловить.
Дед Влас поднял вверх палец наставительно:
– Вооот. И ты умеешь тоже. А еще ты умеешь лесу сплести и муху связать, рыбу в реке чуешь. Я-то сослепу уже ни того, ни другого не смогу. Но вот рыбу найти и научить ее поймать могу. Так пусть ребятня рыбу на всех заготавливает! Что думаешь?
Матвей задумался, крепко задумался. Идея хорошая, ребятня при деле будет, да и рыбой деревню обеспечат мальцы. Но вот как за ними уследить на реке? Чарыш река своенравная, не так просто с ней сжиться. Понятно, что деревенская пацанва с малых лет на реке. Но одно дело купаться, а другое дело промышлять. Тут и сноровка нужна, и внимательность, и терпение. Матвей хорошо помнил своего первого хариуса и то, сколько сил ему пришлось приложить для его поимки.
– А ведь и вправду мысль хорошая, Влас Микитич. Надо с Петром Милованычем посоветоваться, да и народ поспрошать.
– Вот вечером и поспрошаем, когда соберутся все у костра.
С этими словами дед Влас поднялся кряхтя и побрел к основному зимовью. К слову сказать, за эти дни тут и там поднялись несколько срубов, да и сейчас работа кипела. Звенели топоры и визжали пилы, мужики ворочали бревна и распускали бревнышки похуже на плахи. Жизнь в стане шла своим чередом.
Матвей наконец собрался в тайгу, свистнул Серко и пошел неспешным размеренным шагом в сторону той полянки, где они с отцом по прошлому году корье с валежника обдирали. Шел и прислушивался к происходящему вокруг. Вспомнился ему вдруг штабс-капитан Ухов, который так удачно сбежал от них той ночью, когда они в доме деда Власа ночевали. Кто он все же такой и чего искал в деревне? Куда ушел и где теперь? Грозит ли им это чем-то и если грозит, то чем? Не производил Ухов впечатления отбившегося от отряда человека. Не было в нем растерянности и не искал он помощи. Взгляд у него такой… цепкий, внимательный. Да и манера держаться такая, будто это он их под ружьем держал, а не они его. И развязался уж очень просто, хотя отец узлы вязать не дурак. Нет, людей вязать ему было внове, тех находников мужики без него повязали и в сарае заперли. Но все же охотник, и в узлах разных толк знает. А тут гляди ж ты, развязался и ушел. Хотя, если отец толк знает, почему кто другой знать не должен?
Занятый раздумьями, Матвей едва не проглядел появление опасного хищника. Хорошо Серко предупредил. Да не так, как обычно. Он остановился вдруг и зарычал низко, но явно опасливо и не решаясь идти дальше. Смотрел он куда-то наверх. Странно. На соболя он не так реагирует, белок с бурундуками и вовсе не замечает, а тут…
Матвей проследил за его взглядом и поначалу ничего не увидел. А потом, приглядевшись, заметил на толстом кедровом суку прижавшуюся к нему рыжеватую большую кошку. Ух ты! Рысь! Матвей много слышал от отца рассказов о кровожадности и хитрости этой кошки, но видеть не доводилось. А тут вот она, прижалась к ветке и не сводит с Матвея настороженных янтарных глаз. Ощерилась, кисточки на ушах слегка подрагивают, короткий обрубок хвоста нервно дергается в разные стороны, из груди вырывается жуткий низкий хриплый рык.
Да, с такой не враз и совладаешь, доведись драться. Ну и что делать? Стрелять ее незачем, да и не за что. Обойти? Матвей хорошо помнил отцовский рассказ про Федьку-мукомола, который в лес по грибы пошел и не вернулся. Нашли его через день, окровавленного и изодранного страшно – лежал и тихо стонал под высоченной сосной. Рассказал он тогда, что шел себе спокойно, как вдруг на голову ему упало что-то тяжелое и начало рвать с диким рыком. Он ножом отмахивался, ткнул несколько раз во что-то мягкое, а после упал.
В тот раз шагах в ста от Федьки нашли и рысь, истекшую кровью – попал все же Федька по обидчице. Матвей спросил тогда у отца:
– Бать, а зачем рысь на человека нападает? Неужто съесть хочет? Она ж вон какая маленькая?
Отец посмотрел на него внимательно и принялся объяснять:
– Ты, сын, не гляди, что рысь небольшая. Весит она под сто фунтов и нападает на человека всегда сверху. Прыгает на голову с высоты саженей в пять-шесть и старается сразу затылок прокусить. Если ты такого не ожидаешь, быть тебе убитым.
Матвей заворожено слушал отца. Слушал, а поверить не мог. Как это так, взрослый мужик с ружьем не устоит против кошки? Да не может быть! Спросил:
– Так а нападает-то зачем? Она ведь не съест человека, шибко мала для такого.
– Иногда от голода нападает, иногда территорию защищает. А бывает, что и мстит. Рысь она ведь умная очень. Был в соседней деревне охотник один, Никодимом звали. Так он у рыси двух котят из логова утащил и в город продал. Рысь его выследила и убила. И нападала потом на всех без разбора, пока не застрелили. Вот так, сын.
Эти воспоминания вихрем пронеслись в голове Матвея, и он решил все же обойти зверя. Незачем зверя лишний раз тревожить. Свистнул Серко и отступил, не сводя взгляда с рыси, мало ли.
Отошел немного и подумал: а ведь совсем рядом со станом. И ребятня сюда по грибы ходит. Как бы беды не случилось. Решительно повернулся и пошел назад. К кедру выходил крадучись, стараясь не спугнуть осторожного зверя, но рыси уже не было. Ушла.
Матвей мысленно выругал себя за нерешительность и отправился дальше, сделав в памяти зарубку: предупредить деревенских об обретающемся рядом опасном хищнике. Сейчас искать ее было бесполезно, она намеренно укрылась от человека.
Шел по тайге, поглядывая по сторонам и стараясь подмечать все интересное. Вот два бурундука требушат прошлогоднюю кедровую шишку—падалицу, которая лежит на проталинке. Они гневно верещали, носились по деревьям, затевая драки, возвращались к шишке и снова уносились в погоню, пытаясь отогнать друг друга от лакомства.
А вот таежная красавица – голубая сойка, сидит на поваленном кедровом стволе и смотрит, не мигая, в одну точку где-то у себя под ногами. И даже приближение Матвея ее не обеспокоило, видно, понимала, что опасности нет.
Чуть дальше Матвей увидел сначала заячьи следы, а после и самого ушастого, с упоением обгрызавшего кору с осинового побега. Серко рванулся к нему, и почти уже перелинявший заяц задал стрекача, выбрасывая ноги далеко назад. Серко погнался было, да куда там, заяц скрылся в норе. Матвей рассмеялся, глядя на обескураженную морду пса, потрепал его по виновато опущенной голове и пошел дальше. Нужно присмотреть участки с орляком, а до них еще дойти нужно. Орляк любит светлые сосняки и обширные гари, и Матвей знал несколько подходящих мест неподалеку.
На обратном пути Матвей услышал хлесткий винтовочный выстрел, затем еще один, а сразу после многоголосый крик: кричали женщины. Он рванул со всех ног в ту сторону, лишь немного отставая от Серко. Высочив на поляну недалеко от стана, увидел нескольких женщин и деревенского кузнеца по прозвищу Коваль. Тот успокаивал шумевших женщин, не отпуская, впрочем, из рук винтовки.
– Что тут у вас? – Матвей перевел дыхание и уставился на Коваля вопросительно.
Женщины загомонили, пытаясь одновременно рассказать Матвею, что же тут произошло, но Коваль досадливо поморщился и гаркнул, подняв руку:
– Тихо, бабы! Разгалделись…
И повернувшись к Матвею, принялся рассказывать:
– Медведь вышел, пестун. Бабы тут колбу собирали, а я с ними для пригляду, значит. И тут выходит из-за дерева косолапый, да ведь тихо как вышел. Бабы его увидали и замерли, как зайцы. Ну я винтовку вскинул и пальнул. Он развернулся, и бежать, а я в угон ему еще разок. Тут уже и бабоньки наши опомнились, крик подняли. Да только я думаю, что если б они сразу заголосили, мне бы и стрелять не пришлось.
Матвей спросил взволнованно:
– А что за медведь был?
Коваль опешил:
– Да нешто я у него спрашивал, Матвей?! Медведь как медведь, большой да страшный. Некогда мне его разглядывать было, а и он не нападал. Вышел да стоит, разглядывает да обнюхивает. А нос этак из стороны в сторону.
Матвей уже не слушал, пошел к тому месту, где видели медведя, принялся осматривать землю. Следов крови не видно, и то хорошо. Он был уверен, что приходил Урсул.
Женщины тем временем вернулись к сбору колбы, а Коваль снова уселся с винтовкой наперевес на поваленную березу. Матвей же двинулся по следу медведя. Не то чтобы он хотел его увидеть, скорее, отогнать подальше от стана. Иначе беды не миновать, и сегодняшний случай лучшее тому подтверждение.
По следу он прошел около версты, Серко уверенно вел его за собой. Убедившись, что Урсула ему не догнать, он пару раз выстрелил в воздух, надеясь, что это заставит медведя уйти еще дальше.
В стан вернулся в разгар дня. Все уже успели поесть и занимались работой. Кто-то продолжал собирать сруб, кто-то чистил птичник, кто-то перебирал и правил инструменты.
Матвей направился к деду Власу. Тот сидел перед костром, а перед ним кружком прямо на траве расселась детвора, слушая его с раскрытыми ртами. Дед Влас рассказывал о рыбалке:
– ….и тут я подсекаю, а он как мотнет головой! Я чуть из лодки не вылетел. Ну, думаю, врешь, не уйдешь. Уперся ногами в борта, удочку держу изо всех сил. И давай таймень меня по реке катать. Ох и силища у него! Он меня и против течения таскал, и на перекат затягивал. Но я его умотал, выволок на берег.
Матвей присел на бревнышко и посмотрел на ребятню. Глазенки горят, вопросы вот-вот посыплются, интересно им! И Матвей понял, что придумка деда Власа упадет на благодатную почву. Теперь осталось дождаться конца разговора и пойти вместе к старосте.
А вопросы тем временем посыпались как из рога изобилия:
– А таймень какой большой вырастает?
– А хариус тоже большой?
– А кто сильней – таймень или сазан? А то мне батька про сазана говорил.
– А я смогу тайменя поймать?
Дед Влас отвечал обстоятельно, во всех подробностях рассказывая про разных рыб. Потом увидел Матвея и засобирался:
– Ну все, малята, про рыб я вам завтра расскажу. А сейчас пора мне, вон Матвей Матвеич ждет сидит.
Ребятишки заканючили недовольно, но дед Влас уже поднялся и пошел к Матвею. Староста встретил их у большого костра. Похлопал по лавке рядом с собой:
– По здорову вам, мужики. С делом каким?
Староста на любил ходить вокруг да около. Дед Влас крякнул довольно, сказал:
– Вот что, Петро, мы с Матвей Матвеичем придумали… – и он вкратце пересказал старосте свою задумку.
Петр Милованыч пожевал губами задумчиво, потом повернулся к Матвею:
– Ну а ты что думаешь, Матвей? Идея у вас вроде как общая.
Матвей глянул на старосту:
– Идея Влас Микитича, но я ее поддерживаю полностью. Ребятня при деле будет, да и интересно им. И навык для жизни полезный, и рыба в деревне, – он осекся, – в зимовье будет.
Староста кивнул понимающе – он так же оговаривался временами.
– Вот что, Влас Микитич – начал староста, – я думаю, что надо с людьми посоветоваться. Мне идея по душе.
До вечера Матвей помогал маме: она сначала ходила за птицами, потом занялась дойкой Пеструшки, потом…. В общем, дел хватало. Когда солнце коснулось вершин елок, в стан начали втягиваться подводы – это из деревни вернулись женщины. Часа за три до их возвращения в деревню отправилась дозорная смена: двое взрослых и двое старшаков.
С женщинами приехали и дозорные. Мама, увидев отца, засуетилась, потащила его к костру, кормить. Он со смехом отбивался, сначала нужно было старосте отчитаться, а уже потом и поесть можно.
Когда все собрались у костра, староста заговорил:
– Тут вот какое дело. Влас Микитич дело предложил. На мой взгляд, так шибко толковая затея. Ну да он сам расскажет.
Дед Влас, не вставая с места, сказал:
– Пусть Матвей Матвеич говорит, он с молодых глаз лучше идею видит.
Матвей заметно волновался, впервые перед всеми говорит все же. Встал, прокашлялся, собираясь с мыслями:
– Власа Микитича вы все знаете, он человек хороший. И рыбачить умеет.
Матвей сбился, но потом все же продолжил:
– Так вот. То, что Влас Микитич – первый на деревне рыбак, так то вы все знаете. Каждого он рыбой угощал. И придумал он научить мальцов наших рыбу ловить. Да не просто ловить, а всю деревню обеспечивать. Того же хариуса можно в кадках солить, а потом в город продавать…
Вечером они с отцом сидели перед костром, и Матвей рассказал ему про идею деда Власа, о найденных полянах с орляком и о рыси. Отец сказал:
– Стрелять надо было, сын. Натворить бед может много. Завтра вместе пойдем, выследим ее. Ну или пуганем хорошо. Плохо, если у нее здесь логово неподалеку. Хотя в прошлом году здесь ни одной рыси не было. Я так думаю, что она случайно здесь, проходом. Много людей и собак, шибко для нее беспокойно.
Матвей виновато опустил голову: и сам понимал, что зря пожалел хищницу, но она ведь пока не причинила никому зла. Но если причинит, поздно будет. Так что лучше ее спровадить как-то. Он надеялся на то, что большое количество людей и собак заставит ее уйти подальше. Историю про Урсула и стрелявшего в него Коваля отцу рассказала мама, с которой поделились ее подружки, собиравшие колбу. Отец только головой покачал огорченно, поглядывая на Матвея. Тот сказал:
– Бать, я за ним с версту прошел, а потом еще и пальнул в воздух пару раз. Может, уйдет?
Отец с сомнением посмотрел на него:
– Не знаю, сын. Но одно скажу точно. Придет к стану – стану стрелять. И ты станешь.
Матвей только голову опустил и ничего не сказал. Прав отец, но до чего ж не хочется стрелять в друга.
Утром они с отцом отправились на поиски рыси. Взяли винтовки, немного еды и пошли. Серко, как обычно, бежал впереди, а отец то и дело поглядывал на ветви деревьев. Все верно, рысь может быть где угодно, очень уж она коварный зверь, как и все кошки.
На поиски рыси они потратили весь день, но так и не увидели ее. Отец сказал, что наверняка она ушла дальше, но нужно быть настороже.
Вернувшись на стан, обнаружили там взволнованного вестового от дозора. Легконогий Сенька стал постоянным гонцом. Он возбужденно что-то рассказывал, размахивая руками. Матвей приблизился и услышал обрывок фразы:
– …покрутился еще по деревне и ускакал. Но завтра они точно приедут.
Петр Милованыч, увидев их с отцом, сказал обрадовано:
– Вовремя вы, Матвеи, – и улыбнулся.
Отец подсел к костру, спросил у Сеньки:
– Кто крутился и что сказал?
Сенька вздохнул обреченно и принялся наново пересказывать все то, что уже рассказал старосте:
– Прискакал утром в деревню чернявый такой парень. Ну мы ему дорогу заступили и порасспросили: кто да откуда, да чего в деревне ищет. Он сначала отказывался говорить, но потом рассказал, что к нам из Бийска целая делегация едет краснобаев разных. Будут, говорит, за новую власть агитировать. Все пытался вызнать, где все, да мы не сказали.
Сенька прервался, отпил горячего чаю, и продолжил:
– Ну и вот. Сказал, что староста нужен и вообще весь народ. Завтра, мол, уже доберутся – сегодня в соседней деревне заночевали. Всё.
Староста откашлялся гулко и спросил у отца:
– Что думаешь, Матвей?
Отец думать не стал, ответил сразу:
– А нечего тут думать. Надо идти. Но не всем, конечно. Ты, Петр Милованыч, старший у нас, тебе идти обязательно. Женщины завтра и так на огороды собрались, там будут. Мужиков с десяток да старшаков столько же. Мужиков в домах вокруг посадим с винтовками, на всякий случай. А так послушаем хоть, чего они хотят нам сказать.
Староста кивал согласно, глядя на отца. Матвей сидел рядом и думал о том, что мужики вряд ли смогут стрелять по людям. Он бы точно не смог. Не выдержал, спросил:
– Бать, а как думаешь, смогут мужики стрелять? Ну… по людям? Это же…
Отец очень серьезно на него посмотрел и ответил:
– Надо будет – смогут. Если эти – он показал большим пальцем куда-то за спину, – вдруг чего плохое задумали. Но я надеюсь, что не придется.
Староста прервал молчание:
– Так и поступим, Матвей.