На этот раз мой отъезд на фронт произошел рутинно и буднично. Никто не провожал меня к бронепоезду. Я запретил это делать не только жене, но и Кацу. Мне хватило прошлого раза, когда собирался добраться до Могилева на санитарном поезде. Тогда были проводы и торжественное построение персонала передвижного госпиталя, но закончилось все стрельбой и операцией на станции Лазаревская. Конечно, итог получился хороший, но график нашего с Кацем плана был сорван, и я так и не попал в ставку. А от этой поездки, как по моим ощущениям, так и по мнению Каца, зависело многое. И финансирование разработанных проектов, и самое главное, возможность перед страшными событиями 1917 года обеспечить силовую поддержку нашего плана переустройства России.
В купе я расположился тоже буднично, как в кабинете у себя в особняке. Вот только столик был маловат, чтобы разложить все бумаги, которые собирался изучить во время этой поездки. К тому же на нем стоял небольшой самовар с уже нагретой водой. Естественно, его подготовил Первухин. Денщик именно так представлял комфортную поездку на поезде генерал-лейтенанта. В его представлении такой человек, как великий князь, должен, как богатый купец, всю поездку дуть чай из фарфоровой пузатой чашки, заедая этот божественный напиток бутербродами с черной икрой. Мне было смешно наблюдать за постной физиономией Димы, когда я приказал освободить стол для работы. Не понимал парень, как можно работать в купе. И совсем денщик обалдел, когда я сказал, что кушать ничего не буду, и пускай он до утра не пристает ко мне с этим вопросом. Когда вагон тронулся, я достал папку с аналитическими материалами, полученными от Бунда. Была надежда выудить их этих материалов хоть какую-нибудь информацию, которая поможет мне, когда я встречусь с императором Российской империи. Боялся я, что облажаюсь во время этой встречи.
Не открывая этой папки, попытался систематизировать свои знания о личности Николая II. Что я помнил об этом царе? В основном в голове застряли школьные штампы: Николай Кровавый, слабый, был под сильным влиянием жены, виноват в Ходынке, учредил Думу, разогнал Думу, расстрелян под Екатеринбургом… Ах да, еще провел первую перепись населения России, записав себя «хозяин земли русской». Да еще Распутин сбоку маячит со своей сомнительной ролью в истории. В общем, образ получается такой, что любой школьник уверен: Николай II – чуть ли не самый позорный российский царь за все эпохи. И это притом, что от Николая и его семьи осталось больше всего документов, фотографий, писем и дневников. Сохранилась даже запись его голоса, довольно низкого. Его жизнь досконально изучена, и при этом – почти неизвестна широкой публике за пределами штампов из учебника.
Хмыкнув, я вспомнил, как еще в девятом классе слушал голос из глубины веков. Учитель истории поставил нам диск с записью голоса Николая II, который бубнил что-то плохо понятное. На этом же диске была записана речь Луначарского, не помню, о чем она была, но голос реально цеплял. Вся эта информация была мало полезна в предстоящей встрече с Николаем II, и мое сознание переключилось на пьяный разговор с моим другом из универа. Именно он рассказывал мне о финских егерях, что они сделали для победы октябрьской революции 1917 года. Об императоре мой друг говорил следующее – именно Николай достроил Сибирскую железную дорогу. Она до сих пор главная артерия, связывающая страну, однако почему-то ее не принято ставить в заслугу этому царю. Между тем Сибирскую железную дорогу Николай II причислял к главным своим задачам. Николай вообще предчувствовал многие вызовы, которые России пришлось затем разгребать в XX веке. Говорил, например, о том, что население Китая астрономически растет, и это повод укреплять и развивать сибирские города. (И это в то время, когда Китай называли спящим.) А еще мой приятель утверждал, что Николай II стал первым глобальным миротворцем. В 1898 году с его подачи была опубликована нота о всеобщем ограничении вооружения и разработана программа международной мирной конференции. Она прошла в мае следующего года в Гааге. Участвовали 20 европейских государств, 4 азиатских, 2 американских. В головах тогдашней передовой интеллигенции России этот поступок царя попросту не укладывался. Как так, ведь он милитарист и империалист?! Да, идея о прообразе ООН, о конференциях по разоружению зародилась именно в голове Николая. Причем задолго до мировой войны. А еще Ромка в тот вечер, после очередной дозы, утверждал, что о реформах Николая (денежная, судебная, винная монополия, закон о рабочем дне) также упоминают нечасто. Считается, что раз реформы были начаты в предыдущие царствования – то и заслуги Николая II вроде как особой нет. Царь «всего лишь» тянул эту лямку и жаловался, что «работает как каторжный». «Всего лишь» подвел страну к тому пику 1913 года, по которому потом еще долго будут сверять экономику. Всего лишь утвердил в полномочиях двух знаменитейших реформаторов – Витте и Столыпина. Пиком его царствования можно считать 1913 год: крепчайший золотой рубль, доходы от экспорта вологодского масла выше, чем от экспорта золота, Россия – мировой лидер в торговле зерном.
Анализ воспоминаний, полученных из XXI века, активизировал и мозг Михаила Александровича. А именно пошли воспоминания из долговременной памяти. Они, правда, касались конкретно моего брата, и не как государственного деятеля. Из всех вин Ники больше всего любил крымский портвейн, но знал меру. Еще в молодости, когда Михаил Александрович служил в гвардейском Кирасирском полку, Николай ему (то есть мне) заявил: «Попробовал шесть сортов портвейна и слегка надрызгался, отчего спал прекрасно». Курил же царь и вовсе как паровоз – одну за другой. А еще я вспомнил, что Ники не выносил женского пения. Сбегал, когда супруга, Александра Федоровна, или какая-то из дочерей или фрейлин садилась за рояль и заводила романсы. Как-то мне сказал: «Ну, завыли!» А также он очень много читал, особенно современников, выписывал массу журналов. Больше всего любил Аверченко.
Еще раз просканировав память на предмет воспоминаний о Николае II, я принялся изучать внешний источник информации. А именно папку, которую Кац получил от бундовцев. Как ни странно, информации об императоре России в ней было не очень много. О некоторых генералах и высших чиновниках империи гораздо больше. Да и имеющаяся информация была несколько странной, вроде того, что Николай был как две капли воды похож на двоюродного брата, наследника английского престола. (Будущий английский король Георг V.) Их матери – сестры. «Ники» и «Джорджи» путали даже родственники. Меня заинтересовала информация, что Николай II воспитывал приемных сына и дочь. Точнее, детей своего дяди Павла Александровича – Дмитрия и Марию. Их мать умерла родами, отец довольно скоро вступил в новый брак (неравный), и двух маленьких великих князей в итоге растил лично Николай, те звали его «папа», императрицу – «мама». Дмитрия император любил как собственного сына. А информация меня заинтересовала из-за сноски. Оказывается, великий князь Дмитрий Павлович сейчас гоношится с противниками императора. Входит в «великокняжескую фронду», ненавидит Распутина и вместе с Феликсом Юсуповым готов его устранить.
А вот эта информация прямо касалась наших с Кацем планов, так как убийство Распутина, произошедшее в доме Юсупова, явилось спусковым крючком в решении Николая II отречься. По крайней мере, я этого не хотел. А так как мною было запланировано в разговоре с императором предупредить Николая II о грозящей опасности покушения на Григория Распутина, то информация, вычитанная в бундовской папке, заставляла задуматься. Я теперь знал, что Николай II относится к великому князю Дмитрию Павловичу, как к сыну, а значит, нельзя прямо обвинить любимчика императора в заговоре против Сибирского старца. Во-первых, не поверит, что Дмитрий, которого он любит как сына, готов нанести такую душевную рану своему отцу. А во-вторых, наверняка вызовет Дмитрия, чтобы поговорить с ним по вопросу предполагаемого покушения на Распутина, а значит, этим предупредит главного организатора, что власти вышли на основных участников его адского плана, и постарается уничтожить Распутина по другому сценарию. А то, что в убийстве Распутина замешаны англичане, я слышал еще, когда учился в школе. Что отравленного, но долго не умирающего Григория Распутина добил из револьвера именно английский агент. А значит, если убийство Распутина было задумано не кучкой заговорщиков, а МИ-6, то они способны поменять сценарий и все-таки убрать человека, который, по их мнению, настраивал императора к замирению с Германией. Да… какой-то клубок ядовитых змей представляла собой элита Российской империи. Так не хотелось туда влезать, но ехать в Пермь я был категорически против.
Размышления о поступках людей, которые окружали Николая II, приоткрыли для меня причину, по которой он все-таки принял решение отречься от престола. Я все еще пытался понять, что вынудило этого обязательного, в общем-то, человека, предать дело всей его жизни. Не хватало какого-то кирпичика в том психологическом коллапсе, в котором находился Николай II перед своим отречением. Вся мозаика вроде бы показывала причину его психологического слома – неизлечимая болезнь наследника; предательство командующих фронтов, которые проголосовали за отречение; волнения народа в столице; настойчивые призывы депутатов Думы отречься от престола; но чего-то тут не хватало. И вот когда я узнал, что великий князь Дмитрий Павлович был для Николая II как сын, пазл причин отречения императора в моей голове сложился. Еще бы не плюнуть на всё, когда наследник не жилец, а мальчик, которого ты воспитывал и любил как сына – по существу становится тебе врагом. Убивает человека, который поддерживал жизнь цесаревича и являлся жизненной опорой самого Николая II. Неожиданно вспомнилась статья в журнале, которую я прочитал еще в той беззаботной жизни работника НИИ Мозга о череде событий, в результате которой Николай II подписал свое отречение. А именно запись в его дневнике, где Николай II зафиксировал свои ощущения после подписания акта об отречении: «В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость, и обман!»
А еще мне вспомнился текст акта об отречения, который касался именно меня: «…Мы передаем наследие Наше Брату Нашему Великому Князю Михаилу Александровичу и благословляем Его на вступление на Престол Государства Российского. Заповедуем Брату Нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу». Такое вот кино получается. Братец хочет меня кинуть в этот змеиный клубок. И моя задача – привести мозги царя в порядок и убедить его, что он обязан нести свой крест до конца. Если так беспокоится о наследнике, пусть дочь делает наследницей. Я же когда-то читал, что Николай II хотел, чтобы трон наследовала дочь – княгиня Ольга. Вот пусть и пробивает это дело. Пусть по закону наследником должен быть мужчина, но были же императрицы женщины. Так что может эта комбинация пройти, через тот же Синод. Когда я общался с обер-прокурором, он производил впечатление вполне вменяемого человека, а не религиозного догматика. Если злодейский план англичан все-таки не удастся предотвратить и Распутин будет убит, а Николай II не сможет справиться со своей депрессией, то обер-прокурор Святейшего Синода вполне может пойти на некоторые нарушения традиции престолонаследования.
Вот как я не хотел занять место Николая II, что стал выискивать комбинации, чтобы избежать этого. Даже готов был подставить женщину, лишь бы самому не стать императором. Я серьезно стал разрабатывать план, как мне уговорить Николая II, чтобы он занялся вопросом продвижения своей дочери княгини Ольги. Все мои маразматические идеи были остановлены весьма здравой мыслью: «Сейчас война, а значит, женщина на троне не проходная пешка. Может быть, в мирное время коронация дочери царя и возможна, но в разгар войны это исключено. Ни один генерал не будет подчиняться бабе. Положение на фронтах сейчас неустойчивое, и бардак в командовании приведет к катастрофе. А там здравствуй, народные бунты, а женщина на троне бунтующий народ только раззадорит. Так что этот вариант был ничем не лучше, чем то, что произошло в моей реальности. Оставалось действовать по намеченному ранее плану – уговаривать Николая II ни в коем случае не слагать с себя сана императора.
Чтобы войти в доверие к Николаю II в образе новой сущности Михаила Александровича, я по своей старой памяти решил с ним попьянствовать. К сожалению, в запасах алкоголя, которые вез с собой, было всего две бутылки крымского портвейна. Да и то взять их меня вынудила Наталья. Она знала о предпочтениях императора, а так как всем было известно, что братья встретятся и наверняка это продолжится в неофициальной обстановке, то и приготовила это вино. А я, идиот, еще бурчал, что лучше вместо этой бурды захватить две бутылки коньяка или более приемлемой для фронтовых условий смирновской водки. Но потом, подумав, что если придется опохмеляться, то коньяком или водкой будет непривычно, а портвейн сойдет вместо пива, и перестал ворчать. А сейчас был рад, что послушался мою светскую львицу. Жалел только, что Наталья не принесла хотя бы на две бутылки портвейна больше. Ничего нового и оригинального не придумав, я плюнул на все и решил спать. Буду действовать, как получится, и импровизировать на ходу. Чай, школу в своем времени прошел большую и здесь как-нибудь прорвусь.
В Могилев мы приехали в пятом часу вечера. Пока то да се (разгрузка «Форда»), время подошло к шести. В кабинет императора я попал только примерно в семь часов вечера. И хорошо, что там он был не один, это дало мне возможность адаптироваться и осмотреться. Этому способствовало и то, что при моем появлении царь оставался бесстрастным – только кивнул и показал рукой кресло, куда мне было можно присесть. Это кресло стояло близко от императора, и я смог его хорошо рассмотреть. В голове, конечно, был образ Николая II, но он пришел из долговременной памяти Михаила, а в реальности царь несколько отличался от помнившегося великому князю. Во-первых, Николай II выглядел старше, чем остался в памяти Михаила. Во-вторых, никакой он не был красавчик, как считал его брат. Я бы сказал, что он некрасив, в понимании человека XXI века – цвет бороды и усов желто-табачный, крестьянский, нос толстый, глаза каменные. Речь его была чистая, внятная. Он почти не употреблял иностранных слов, но говорил с едва заметным акцентом. В разговоре не спорил с собеседником, не высказывал своего мнения, почти всегда оставался бесстрастным. Из своих наблюдений я посчитал Николая человеком умным или, во всяком случае, неглупым. У него была и ясность суждений, и некоторая острота мышления. Но в то же время я отметил, что ему не хватало логического мышления. Приняв одно решение, он не видел, что дополнительно необходимо принять другое.
Вслушавшись в разговор Николая с человеком, одетым в гражданский костюм (а в кабинете присутствовал еще и генерал, которого не было в долговременной памяти Михаила), я понял, что разговор ведется на отвлеченную тему. Не знаю, кто уж был этот человек в гражданском костюме, скорее всего какой-то чин из Священного Синода, так как говорил он о божественном происхождении самодержавной власти. На его монолог Николай II, обращаясь к генералу, сказал:
– Вот, например, монархия! Вам она не нужна; мне она не нужна; но пока она нужна народу, мы обязаны ее поддерживать. Я считаю, что самодержавное правление – лучший способ обуздать стихию саморазрушения, и полон решимости сохранить все прерогативы монарха.
Слова императора были неожиданны и лились бальзамом на мою душу. Я считал основной целью своего приезда в ставку морально укрепить Николая II, чтобы он пересилил свою депрессию и не вздумал отрекаться. А тут такие слова. Если бы я не был из XXI века и знал, что в феврале 1917 года Николай II отречется от престола, ни в жизнь бы не поверил, что такой человек может наплевать на свои идеалы и убеждения.
Мне вспомнилось, что написали бундовцы о характере императора. «Николай II стремится не просто царствовать, но и править. Государственными делами он занимается добросовестно, не упуская даже мелочей. Царь никогда не имел личного секретаря, сам просматривает массу документов и собственноручно ставит печати на письмах. Нельзя сказать, что царь не ценит хороших министров и предпочитает им политических ничтожеств. Однако он с болезненной ревнивостью относится к своей власти. Поэтому всех самостоятельных и независимых государственных деятелей ждала одна судьба: рано или поздно министр превращался в глазах монарха в соперника и попадал в опалу». Прошлись бундовцы и по образованию царя, преподавателей у него было много, но лишь один мог бы с точностью сказать, что его уроки усвоены слушателем – это К. П. Победоносцев. Он был консерватором до мозга костей, и его взгляды наложили большой отпечаток на мировоззрение Николая II. Выступая противником всего западного, всего того, что называется демократические свободы, Победоносцев был твердо убежден в том, что православная неограниченная самодержавная монархия является для многонациональной России наиболее целесообразной формой государства. Он считал, что для сохранения в России существующего строя нужно отказаться от реформ и держать Россию как бы в замороженном состоянии, иначе все рухнет. Победоносцеву удалось привить своему ученику ненависть к общественному мнению, за которым он признавал «страшную власть». При таком положении вещей образование царя весьма одностороннее. Вопросы, волновавшие образованное общество, оставляют его равнодушным. О народнической теории или о марксизме, который постепенно завоевывает умы подданных, царь не имеет ни малейшего представления. Николай II постоянно общается с гвардейскими офицерами, частенько удостаивает вниманием солдат. Но он не находит времени для ученых и представителей творческих профессий. Более того, царь испытывает стойкое предубеждение против интеллигенции (хотя себя считает интеллигентом) и как-то в шутку сказал, что прикажет Академии наук вычеркнуть это «паршивое» слово из русского языка. Николай II продолжает ту же национальную политику, что и его отец. Царь неоднократно демонстрировал предубеждения против евреев, хотя его нельзя назвать грубым антисемитом. Николай II проявляет явные антизападнические настроения. Хотя в его царствование широко праздновались юбилеи побед Петра I, сам царь не разделяет общего восхищения великим преобразователем. Своим приближенным он как-то сказал: «Это предок, которого менее других люблю за его увлечение западною культурою и попирание всех чисто русских обычаев. Нельзя насаждать чужое сразу, без переработки. Быть может, это время как переходный период и было необходимо, но мне оно несимпатично». Порой русский патриотизм Николая II проявлялся в курьезных мелочах. Так, он подчеркивал в докладах министров слова иноземного происхождения, приучая их пользоваться родным языком. Николай II любил народный костюм и иной раз принимал затянутых в мундиры сановников, будучи одетым в красную косоворотку. Как вывод к материалам, относящимся к российскому императору, в бумагах Бунда было написано: «Характер российского монарха представляет загадку даже для постоянно общавшихся с ним государственных деятелей. Многие сановники говорят о поразительном, даже неестественном равнодушии царя ко всему, что не затрагивает его лично».
Мои размышления и анализ личности императора были прерваны прямым обращением ко мне самого анализируемого. Николай II спросил:
– Миша, ты как себя чувствуешь?
А потом, тут же уже обращаясь к одетому в гражданское, произнес:
– Господин Гурьев, больше я вас не задерживаю. Можете передать обер-прокурору, что все договоренности остаются в силе.
Когда тот направился к выходу из кабинета, Николай II отдал распоряжение военному:
– Леонид Петрович, найдите начальника штаба и пригласите его зайти ко мне. И пускай Михаил Васильевич захватит с собой карту, которую мне сегодня показывал.
Когда генерал вышел, Николай II повернулся ко мне и уже другим голосом, к тому же улыбаясь, сказал:
– Так как, язва не беспокоит? Да что я спрашиваю – судя по газетным статьям, ты в великолепной форме. Прыгаешь, как акробат, и как в детстве, способен справиться с несколькими противниками.
Я ответил, что думал:
– Да с язвой все нормализовалось, вроде бы она зарубцевалась. Но в Петрограде возникли другие проблемы – кажется, на меня открыли охоту. Сначала социалисты напали, затем подготовленная немцами целая рота финских егерей.
– Да, в газетах я читал о нападении на санитарный поезд. Это просто возмутительно – в столичном регионе бродят не подконтрольные властям вооруженные люди. Хабалов не выполняет своих обязанностей. Генерал он, конечно, хороший, преданный, но, по-видимому, начальником Петроградского гарнизона нужно ставить другого человека.
– Дело не в генерале, а в том, что в столичном регионе начал активно работать немецкий генштаб. Не получается у германцев одолеть русскую армию на поле боя, так они принялись действовать подлыми методами изнутри. Не только выделяют деньги социалистам и другим антимонархическим партиям, но и стали засылать в Петербург целые подразделения хорошо обученных диверсантов. Через границу с нейтральной Швецией что угодно можно провезти в столицу империи. И направить сколько угодно боевых групп и обученных пропагандистов-революционеров.
– Так ты думаешь, что все случаи брожения народа в Петрограде это дело немецких денег? А некоторые думцы меня убеждают, что народ возмущен отсутствием политических свобод и ухудшением своего положения в связи с затянувшейся войной. Пугают близким взрывом народного возмущения, если я не дарую подданным свобод – манифеста. Тот же князь Львов говорит о конституционной монархии. А я убежден, что в нашей многонациональной стране это будет началом конца. Я, пожалуй, согласен с тобой, что без участия иностранных агентов все эти безобразия, как в Петрограде, так и в Первопрестольной, не обходятся. Я тут вспомнил предсказания Серафима Саровского. А именно предсказание этого праведника, что первая половина моего царствования пройдет среди смут и волнений, зато вторая половина будет мирной и безмятежной. Верю, что так оно и будет.
– Я тоже в это верю. И главное сейчас не поддаваться лживым уговорам отойти от дел и заняться семьей. Никто кроме тебя, Ники, не сможет управлять этой махиной – Россией. Ты помазанник Божий и являешься ответственным за свои деяния только перед Господом нашим. И знай, я всецело на твоей стороне и. если нужно, умру за императора! Может быть, именно из-за этого германские наймиты и открыли на меня охоту. Но не на того напали! Кстати, с помощью генерала Хабалова удалось уничтожить засланных Германией в нашу столицу для диверсионных действий финских егерей. В Кенигсберге из финских добровольцев, сбежавших в Германию, немцы сформировали целый батальон, обучили его для боев в городских условиях и забросили этих врагов империи в нашу столицу. Частично и, скорее всего, временно мне удалось купировать эту проблему, но германский генштаб продолжает работу, чтобы ослабить империю изнутри.
– Что предлагаешь сделать, чтобы навести порядок в Петрограде? Только не говори, что в столицу нужно направить преданные части или завалить Петроград дешевыми продуктами. Того и другого нет.
– Я понимаю, поэтому предлагаю освободить Петроград от многочисленных резервных частей и прочих мусорных подразделений. Они там только разлагаются и проедают государственные деньги. В идеале их нужно расформировать, изъять оружие и распустить по домам. Но понятно, что это окажет очень негативное влияние на солдат, участвующих в боевых действиях. Как же, они воюют, погибают, терпят трудности окопной жизни, а тыловых крыс распускают по домам. Поэтому нужно сделать хитрее. Создать из расформированных частей рабочие команды и направить их на рытье окопов и других укреплений. Думаю, солдаты на передовой воспримут это нормально, а военнослужащие из расформированных частей особо возмущаться не будут. Их же не на передовую гонят, не на смерть, а всего лишь направляют на строительные работы.
– А где армия будет брать резервы? Потери колоссальные, а из Петрограда поступают хоть немного обученные солдаты. По крайней мере, знают, с какой стороны стреляет винтовка.
– Да это разве резервы? Даже, казалось бы, дисциплинированным частям доверять нельзя. Вон Хабалов выделил мне хорошо зарекомендовавший себя в глазах командования батальон латышских стрелков, так они в разгар операции подняли мятеж. Из всего батальона только два десятка человек остались верными присяге. И это в тылу, а если бы такое произошло на фронте, то считай, они бы подставили под удар целую дивизию. Нет, доверять солдатам, пробывшим длительное время в Петрограде, нельзя, они наверняка подверглись массированной пропаганде врагов империи.
– Ладно, Миша, я понял тебя, буду думать, как разгрузить Петроград от разложившихся воинских контингентов. Это неимоверно сложно, но ты прав, очень часто наивные крестьяне (основной контингент мобилизованных), направленные на обучение в столичные учебные части, попадают под пресс пропаганды циничных социалистов.
Только я собирался Николаю II изложить свое виденье ситуации, которая сложилась в Петрограде, как он неожиданно перешел к другой теме. Начал говорить о семье, о своих дочерях, о наследнике. Чувствовалось, что ему уже смертельно надоели разговоры о делах и хочется выговориться о том, что его действительно интересовало. Ну что же, я был только за то, чтобы император выговорился, снял накопившиеся душевные муки, а затем снова в полную силу занялся своей деятельностью. Мало кто мог бы, будучи царем и главнокомандующим, выдержать такой прессинг. С одной стороны, все возрастающая критика со стороны образованной части общества, страшная болезнь сына, предательство близких людей и генералов, которым ты доверяешь, а с другой – колоссальные потери в твоей армии и слишком частые неудачи, казалось бы, в хорошо продуманных планах.
Я послужил своеобразным психотерапевтом по снятию накопившегося стрессового состояния у брата. Слушал Николая II и думал про себя, что вот же я дурак, хотел фактами доказать императору, что не имеет он права слагать с себя корону, а нужно-то, чтобы он излил перед кем-нибудь свою душу. Пожаловался на неудачи, на непомерные требования подданных, поплакался, в конце концов, что его никто не любит и не понимает. В январе 1917-го нужно обязательно к Ники приехать, чтобы он опять смог выговориться. И тогда не будет отречения, и история пойдет нормальным и естественным путем. Монолог Николая II закончился, только когда в кабинет зашел начальник штаба ставки генерал Алексеев.