Мы по-прежнему сидели в «Старухе в блеске». Фрол к Новому году закупил старые гирлянды, которые кстати говоря неплохо смотрелись над входом (учитывая, что провода перегорели на второй день). Я всегда любил этого усатого еврея, который то и дело поворачивал аферы, которые якобы приносили ему пользу и доход. На самом деле в нем всегда было столько энтузиазма, что позавидовал бы любой отечественный предприниматель.
Илларион поедал свой брусничный пирог, а я ломал голову, как он не толстеет. Лари всё время заказывал либо омлет, либо эту выпечку, которая непонятно откуда появлялась на кухне бара. Иной раз я удивлялся, почему «Старуха в блеске» не могла закрыться, ведь кроме меня, моего товарища и толстого Тима никто не заходил чаще, чем раз в месяц. Наконец Лари оторвал меня от раздумий.
– Ролан, ты знаешь свои корни?
– Конечно, – ответил я. – Смотри – уже к стулу прирос.
– Я имею в виду, где жили твои предки.
– Братишка, мы с тобой неделю как тусуемся, а ты все ещё не понял, когда я серьёзен.
– А ты все ещё не понял, что такое «шутка», – сказал Илларион.
– О как! – я поднял полупустой стакан. – Ребята! Этот бокал… стакан, мать его, я хочу осушить под особенный тост, который сейчас озвучит мой лучший друг, Илларион всезнающий! Малыш просто не любит пригубить, поэтому я буду пить вместо него.
Лари посмотрел под стол, а потом улыбнулся и повернулся к людям в баре. Фрол прекратил полировать стаканы. Все почему-то замолчали, и это был единственный случай на моей памяти, когда в «Старухе» замолчал даже Толстый Тим.
– Братья и сёстры, что для вас есть дружба? – начал он. Лари, похоже, позабыл, что я подшутил над ним и попытался поставить его в неловкое положение. Я не знал, что для него не случалось таких ситуаций.
– Дружба – это когда всё за твой счёт! – сказал толстый Тим. Бар зашумел, но Илларион прервал смех людей.
– Дружба, Тимофей, это когда все за мой счёт, согласен. Это когда всё за наш общий счёт, за которым следит сам Господь. И счёту этому нет конца, точно так же, как бесконечна сама дружба. Но я не об этом сейчас, друзья. Мой друг… Наверное, так я могу тебя называть, Роланд, мой друг коснулся интересного вопроса, касающегося его родословной, и я считаю, что мы, как самые настоящие друзья, должны поделиться друг с другом гордой историей своих предков. Ведь нас может связывать происхождение. Вы можете годами сидеть друг напротив друга, не зная, что, возможно, ваши деды или прадеды работали в одном поле или пропивали зарплату в одном заведении по вечерам. Мы сидим здесь не только ради пива и водки, которые лишь отравляют разум – это скорее предлог собраться всем вместе, такой суровый сибирский повод дружить. Мы тут в первую очередь, чтобы сплотиться и сформировать новое общество.
– Ролан, ах ты врунишка, – сказал Тим. – Ты наплёл, что этот парень не пьёт, но он синий, как мой гараж!
Я лишь развел руками.
– А знаете что, а я хочу выпить за этого парня! Я хоть и проснулся на середине его слов, но дышать тяжко стало. Давайте запьем горькие мысли, – сказал Хан, отлипший от тарелки с горчицей. Мне иногда казалось, что его воспитывали дикие животные.
– Ха-а-ан!
На Хана надвигался другой здоровый мужик. Тим сначала чокнулся со своим другом, а затем принялся приставать ко всем в баре. Его манеры мог терпеть только Хан, потому как эти двое, похоже, были воспитаны в одном лесу.
«Старуха в блеске» оживилась, и, похоже, на самом деле была в блеске золотых зубов и цепей, когда народ оживлённо упивался свежеиспеченной речью Иллариона. Парень же втихую продолжил доедать брусничный пирог.
– Ты там точно ничего не принимаешь, а? – спросил я.
– Ты о чём?
– Лари, ты странный человек.
Он пожал плечами, указав пальцем на мой лоб.
– Ты чего?
– Все рамки в голове.
– Какие рамки…
– Ролан, ты когда-нибудь влюблялся?
– Да, по пять раз за день, было время.
– Да я не об этом. Ты когда-нибудь ВЛЮБЛЯЛСЯ?
Я подумал и ответил честно.
– Нет, Лари, я не влюблялся.
– Сам себе веришь?
– Верю. Мы же сейчас про влюбленность, – сказал я.
– Почему? Я спросил про любовь.
– А-а-а, всё-таки ты хочешь поговорить про любовь, малец. Ну, тогда так и говори.
– Ролан, ты о чем?
– Да о том, Лари. Ты спросил, влюблялся ли я, но не спросил, любил ли я.
– Хорошо. «Любил ли» ты?
– Любил.
Илларион замолчал. Он просидел так с полминуты.
– И как?
– Что «как»?
– Ты чувствовал рамки в голове в тот момент?
– А кто сказал, что я больше не люблю?
– Твоё настоящее состояние, – сказал Илларион. Я и забыл, каким честным он был с людьми.
Я отвлекся и забыл, о чем мы вели разговор, ведь случайно посмотрел на лестницу, по которой спускался ангел. Я не мог поверить, что это случилось так скоро. Меня одолело такое волнение, какое обычно испытывают перед выходом на сцену в третьем классе. Я успокоил колени и по-хорошему разглядел девушку, идущую навстречу. Черноволосая горничная зашла за барную стойку и протиснулась между столом и Фролом, прошмыгнув у меня перед самым носом. Я не помню деталей всей моей жизни, да чего уж там, – я забыл две трети своей тогдашней жизни из-за алкоголизма, – но мускус, который доносился от длинных локонов, я помню, как будто она и сейчас стоит в миллиметре от меня.
– Вот, молодец, именно так и должен выглядеть по-настоящему влюбленный человек, – сказал Илларион.
– Лари, ты что-то сейчас говорил?
– Ну, мы тут с тобой долго беседуем, знаешь ли.
– А мне кажется, что всего миг…
– Ролан, ты куда уставился?.
В разговор неожиданно вмешался Фрол.
– Ты, что парень, да он сейчас в астрале, – сказал хозяин бара.
– С чего вдруг? – ответил Лари.
– Смотри, – усатый мужчина указал на горничную, что меняла тряпки на кухне. Они смотрели на неё через проем в стене, ведущий в жаркое помещение, наполненное паром и брусничными пирогами. Казалось бы, весь бар в тот момент смотрел на неё, но лучше всего это получалось у меня. Наверное, от того она смотрела в ответ. Мы нашли точку соприкосновения, где стремились удержать друг друга, но у меня её увели треклятые тряпки, свалившиеся на пол. Дымка в баре пропала, как только она наклонилась, а когда выпрямилась, в ней уже не было огня. Она просто вышла обратно в зал. «Просто» в данном случае означает, что я перестал быть интересен её душе (так мне показалось). Черноволосая девушка оставила за собой новый поток мускуса, учуяв который, я хотел взять след, придя в один момент в тёплые желанные объятия.
– Ролан, ты чего? – это уже какой раз за день? Пятый? – сказал Лари, и я удивился его новообретённому сарказму.
– Отстань, дурачок маленький. Ты даже разницы не видишь между любовью и дешевой подделкой.
– Просто ты так смотришь на эту девушку, будто она тебе задолжала.
Всё вернулось на круги своя, как только я убедился, что Лари не шутит (что и свойственно этому «ребенку»). Он вновь стал для меня тем славным парнем не от мира сего, что читает проповедь толстым мужикам в баре третьего сорта.
– Нет, это я ей задолжал, – ответил я.
Задолжал признание.
***
Мы сидели ещё час, и все это время Лари что-то рассказывал. Наверно, он хотел донести до меня, что высшая цель человека – благодетель, или что есть бутерброды колбасой вниз – это нормально. И я не думаю, что был обязан ему, потому что имел полное право не слушать. Я бы считался дураком, если бы слушал философию Лари, потому что в тот момент думал об официантке, которая все это время металась по бару. Она то возвращалась в зал, то убегала на кухню, то вовсе выходила на улицу. Я каждый раз хотел подойти к ней и сказать: «Привет, позволь угостить тебя брусничным пирогом после смены». И каждый раз получал ответ: «его никто не любит, потому что Фрол не умеет печь. Да и вообще, мой молодой человек не любит, когда я флиртую с незнакомцами». Печальная ситуация, когда ты сдаешься, не попробовав. Вроде, нет никаких преград. Все рамки в голове, как говорит Лари, однако подойти к девушке и признаться, что у неё красивые ноги, оказывается трудно. Настолько, что проще сказать Фролу про его «красивые ноги».
Наступил кульминационный момент: она подошла к нам, чтобы протереть стол, где мы всё ещё праздновали прекрасный тост Иллариона. Вытирая спирт со стойки, девушка как будто прижималась ко мне, и я чувствовал её тепло, мне казалось, что она находится в моих объятиях, от чего она больше не выглядела незнакомкой. С новой близостью появилось новое чувство. Что-то вроде доверия закралось в душу, когда официантка позволила приблизиться. Знаете, как бывает в любовных историях – мужчина не хочет наброситься на женщину ради секса, если начинает чувствовать, что влюбляется нее. Как бы начинает оберегать её от безумной похоти. Я надеюсь, что суть ясна. Понятно, какого я о себе мнения. Надеюсь, что я не вру сам себе.
Вот черноволосая буря покинула нас, но я всё ещё был охвачен ей. Терпеть не могу волнение, но очень тепло вспоминаю эту историю. Я смотрел на её фигуру, и она была совершенной. Внутри кто-то сказал знакомым голосом: «Посмотри на её талию, ноги, грудь и шею – она идеальна. Именно она снилась тебе». А я ответил этому извращенцу: «Может ты и прав, но мне важнее, что глаза у неё ангельские, что нос такой аккуратный, что губы требуют страсти». Это я таким образом побеждал извращенца внутри себя, становясь искренним романтиком. Меня начинает волновать, что всё это время Лари для меня исчез, «как с белых яблонь дым». Виновник сей истории, будто бы перестал быть таковым, и в этом моя вина. Хотя, если быть точнее, виновата официантка, которая так уверенно сняла корону с головы Иллариона. А я позволил этому случиться, и, хочу предупредить, что порой буду такое позволять себе.
***
Я так ничего и не сказал официантке – только пялился, как придурок. И мне до сих пор стыдно перед ней, ведь она не избегала моих странных детских взглядов. Мы собрались уходить, и тут Лари перестал быть тёмным пятном в памяти.
– Ты сегодня слишком трезвый, – сказал он.
– Не бери в голову, – ответил я.
Мы вышли на улицу, и забыли заплатить, поэтому следующим вечером Фрол встретил нас с ружьем на пороге. Если бы не Лари, то я, возможно, уже был бы мёртв. Но сейчас не об этом: к чему говорить о нелепых случаях, когда жизнь полна романтики и авантюр?
– Почему ты не заговорил с ней? – спросил Илларион, когда мы встали под свет фонаря.
– С кем?
– С той девушкой. Она этого хотела.
– Ты так считаешь? – я говорил и скрывал эмоции (по крайней мере, мне так казалось).
– Да она практически сказала об этом.
– Это как?
– Знаешь, иногда за человека говорят его глаза. Особенно у девушек.
– Посмотрите – Илларион говорит о девушках. Это так мило. Я бы хотел, чтобы ты был прав, Лари, честно, но ты такой хороший парень, что это скорее всего дружеская поддержка, которую ты скорее всего не осознаешь сам.
– Ролан, я никогда не утешаю других. Я слишком мал для этого. Я серьёзно считаю, что тебе нужно поговорить с ней и признаться в чувствах.
– В каких чувствах, малец? Даже если бы они и были, нельзя бросать женщине факты в лоб – она мигом перевернет их, исковеркает и, что самое страшное, заставит тебя поверить в её новую правду.
– Здесь я не могу согласиться.
– Я ещё раз говорю – это так не работает, Лари.
– Если девушка неискренна, и если она хочет просто поиграть с тобой, то ей будет не до признаний. Но когда мы затрагиваем настоящую любовь, там все гораздо проще…
– У меня везде все предельно просто: забить и жить сегодняшним днём. Пустая башка, если ты понимаешь, о чем я.
– Терпеть таких не могу. Извини, но все мы грешим в чём-то.
– Я тоже таких ненавижу, Лари.
– Ты ненавидишь самого себя?
– Наверное.
– Это и отпугивает девушек.
Мы подошли к переулку с мусорным контейнером и остановились в тени.
– Был рад тебя увидеть, малец.
– До встречи, – сказал Лари, который взмахнул своими приторными локонами. Он растворился в кромешной тьме и где-то там хлопнул тяжёлой дверью.
Я вернулся на то место, где не так давно встретил Султана с прихвостнями. Я не хотел вновь оказаться на земле, но предчувствие вело меня к «Старухе».
***
Немного погодя она вышла из бара в коротком пальто. Из-под него виднелась чёрная юбка и те самые красивые ноги, которых я постеснялся. Она только бросила взгляд в мою сторону – верно приняла за силуэт в воображении. Я всерьёз задумался, нужно ли идти вслед за ней. Час ночи. Девушка идёт по улице. За ней идёт мужчина. Ничего не напоминает? Нет, я не имел права на экстремальные знакомства. Раздался громкий лай, а вслед за ним тоненький визг, что донесся до меня по ветру. Я выглянул за угол, где стоял мусорный контейнер Лари: какая-то тёмная фигура застыла в тени бесшумной ночи. С той же стороны гавкал бездомный пёс, которого мне удалось разглядеть гораздо лучше. Я тут же сообразил, что это та самая официантка не может пошевелиться в оцепенении при виде обиженной жизнью дворняги с поданным ухом и жёлтыми адскими глазами.
– Р-р-р!
Девушка позабыла о псе, махом отскочила к нему, лишь бы отстраниться от моего рычания как можно дальше. А ведь это я ещё старался заигрывать… Пёс быстро понял, кто в переулке хозяин, и начал сдавать позиции, да так, что я слышал, как скребут о бордюр его неухоженные больные когти – видно, почувствовал перегар в большом радиусе поражения.
– Всё в порядке? – спросил я, стоя прямо под фонарем словно главный герой «Гамлета».
– Очень страшно, – ответила она.
– Не бойтесь меня.
– Я и не боюсь. Мне страшно, что она может вернуться. И не одна.
– Но ведь и вы сейчас не одна.
– Вы просто идете мимо, и через пару секунд я буду одна.
Я знал, что женщины любят драматизировать, но всегда не мог этого ожидать.
– Девушка, я думаю, что вам нельзя идти домой в одиночку. Тем боле я «шёл мимо», а значит, нам по пути.
– Да, вы правы, – она держалась за края пальто, как бы прикрывая себя, укутывая все глубже. – Одной мне идти страшнее, чем с вами. Похоже, придётся выбирать меньшее из зол.
Тогда я ещё не мог понять, от чего многие люди говорят так, как сказал бы я сам…
– Не могу осуждать вашу осторожность…
– Пойдём скорее, – сказала она. – Я начинаю замерзать, стоя на месте.
Мы шли с десяток минут, и все этот время я думал о ней, но не в том плане, в котором сейчас меня представили люди, у которых давно не было любви. Я с каждым шагом предавался сомнениям всё больше и больше. Наконец, я отчётливо стал ощущать несостыковку ценностей, и тут же в меня вонзилась неожиданная боль. Я попал в самый настоящий капкан, потому что официантка мягко говоря не одобряла режиссерское ремесло, обвешивая его ярлыками бедности в плане финансов. Кстати говоря, я совсем забыл представиться, рассказывая про занятия всех своих знакомых. Я на тот момент ставил драматические постановки в единственном официальном нунтисовском театре. Вот, собственно, пазл и начал складываться воедино, не так ли?
Иногда так бывает: люди встречаются, что-то осознают – и в итоге живут всю жизнь вместе. Кто-то страдает, а кто-то нет. И зависит это, как по мне, от простого правила. Я называю его правилом «дверей», и слышал его где-то, но не скажу где. Мысль в свою очередь такова: если, входя в дверь, ты чувствуешь её неровности, углы и рамки, то это явно дверь не для тебя. Сущая на первый взгляд мелочь в этом дверном проёме потом не будет тебе давать покоя ночью, ведь ты то и дело будешь цепляться за косяки, биться головой или слушать скрип. Я в тот момент подумал про это высказывание, потому что чувства были, но были и «косяки». Что-то я далековато стал уходить в глубь леса…
Мы шли по тротуару самой прекрасной улицы Нунтиса. Широкий перекрёсток с супермаркетом на одной стороне, жилой дом екатерининской эпохи на другой, а главная достопримечательность – наш бар. Хотел бы я жить в той квартире, чей балкон выходил прямиком на перекрёсток, ведь от туда целый город был как на ладони. Живи я там, меня бы в своё время не отпинала банда Султана, ведь я бы чаще возвращался домой: идти-то тут максимум полкилометра. Хотя, я думаю, жители не знали, что там есть бар, потому что со стороны перекрестка виднелась обратная сторона «Старухи в блеске», точнее светлая сторона в виде ресторана «Пушкинское перо». Да, вот такая у нас в городе двоякая жизнь: с первого взгляда тут кругом заведения с дорогим сервизом на столах и блюдами по цене дневной выручки «Старухи», а чуть погодя открывается новое видение города – его тёмные делишки в местах куда более кровожадных. Впрочем, я вновь увожу вас глубоко в лес.
Мы подошли к пешеходному переходу, и она повернулась ко мне, а я увидел её блестящие и одновременно дрожащие очи.
– Я живу с обратной стороны вот этого дома – думаю, что дальше мне не потребуется твоё сопровождение. И да, спасибо. Меня зовут Роза, если что.
Я почувствовал, как что-то вырывается наружу, как река внутри меня стремится сорваться с обрыва, превратившись в водопад, ведущий в бездну. Нужно было заговорить. Или, по крайней мере, сказать, что она мне нравится.
– А я Ролан. Ну, я тогда пойду…
– Стой! Пока не загорелся зелёный… Я должна кое в чём признаться.
«Вот он – мой шанс! – подумал высушенный мозг – После её признания я тоже все скажу».
– Ты очень сильно нравишься Софье, – сказала она.
– Кто такая? – спросил я.
Она вскинула руками, а на лице у неё было написано «все вы, мужики, одинаковые». Она сделала этот жест и побежала через дорогу. Я лишь смотрел ей вслед, и, как только отвернулся, послышался громкий свист. Мне пришлось оторваться от раздумий, в которые я впал, пожалуй, впервые за год.
– Она работает в дневную смену! – сказала она. Эту фразу было едва слышно, ведь нас разделяла проезжая часть.
Далее я помню, как она помахала мне рукой и, утонув в пальто, убежала за высокий ободранный дом. Кажется, я укололся об её пальто, когда она побежала к переходу…