Часть 1. На ветру.
Девочка лет пяти спускалась по лестнице с третьего этажа « хрущёвки». Белое платье в цветочек, банты в косичках, гольфы, – последнюю ступеньку нужно перепрыгнуть, и, вот она на улице. Субботнее утро, конец мая. Солнце вставало за домом, и тень от пятиэтажки заканчивалась впереди, на поле. Туда, поёжившись, и побежала девочка. Когда-то здесь была детская площадка, о которой напоминала куча песка в центре, да несколько кирпичей вокруг. Теперь тут гоняли мяч мальчишки. Девочка присела на песке на край тени, словно на край крыши и руки расставила по бокам, будто держась за неё. Обернулась,– солнце ударило в глаза, зажмурилась, улыбнулась. Так она сидела какое-то время, ладони на холодном песке, пальцы – на тёплом. Солнечный свет постепенно охватывал её, спускаясь по спине, согревал. Из того же подъезда вышел мужчина средних лет. Слегка сутулый, коренастый, он уверенно направился к песочнице.
– Ну что, ты готова?– улыбнувшись, спросил мужчина.
–Да, – улыбаясь в ответ, ответила девочка, и, ухватившись за указательный палец его руки, встала рядом.
– Пойдём?
– Пойдём!
***
Настя открыла глаза. Тусклый свет осеннего утра пробивался сквозь шторы, капли дождя стучали по жестяному подоконнику. Часы показывали без четверти восемь. На кухне гремела посудой мама. Нехотя Настя выползла из-под одеяла. Умывшись, позавтракала на маленькой кухне. Здесь же, перед зеркалом, стоявшим на подоконнике, заплела две косички. Школьная форма, куртка, сапоги, портфель, она готова. Настя открыла дверь.
–Пока – сказала дочь.
–Счастливо, – ответила мать.
Это были единственные слова, которыми они обменялись за утро.
На улице моросило, тучи висели низко. Натянув на голову капюшон куртки, она побрела туда, куда идти совсем не хотелось. Школа располагалась недалеко от дома, однако, прямой путь преграждала детская поликлиника с территорией вокруг, огороженной забором так широко, что приходилось обходить её. Если слева, то по чистой, асфальтированной дороге, вдоль которой стояли фонари. Но там было людно. Настя предпочитала путь справа, мимо столовки, где асфальт заканчивался, и нужно было перешагивать через маленький заборчик, после которого начиналась тропинка, ведущая прямиком к учебному заведению. Настя шла, разглядывая свои сапоги и лужи вокруг. Повернув за угол, к общепиту, она вдруг упёрлась в грузовик. Грязный бензовоз стоял возле самого забора, преградив ей дорогу. «Места ему другого не нашлось что ли?»– раздражённо подумала девочка. Вокруг действительно было пусто. Из столовой тянуло тухлыми овощами и выпечкой. Настя ускорила шаг. Тропинку за заборчиком размыло дождём, на сапоги налипла глина, наскоро обтерев их о траву, она, наконец, добралась до места.
– Домашку списать дашь?– Настя обратилась к симпатичному, с чёрными, как смоль, кучерявыми волосами, мальчику, самому сообразительному из класса.
– Блин, я хотел у тебя списать, – ответил тот, округлив глаза от удивления.
« Первый раз за всю мою школьную жизнь я не сделала домашнее задание, а мне, черт подери, и списать не у кого?»– подумала она, а вслух громко спросила: – Задачу по физике кто-нибудь решил?
А в ответ тишина. «До начала урока десять минут, должна успеть» – Настя открыла учебник и тетрадь.
«Так, что тут у нас. Второй закон Ньютона. Да … электровоз развил скорость… найдите силу, сообщающую ускорение… . Найти сначала ускорение? Так, а где взять расстояние? Ага! А там дальше по формуле». Она писала и зачёркивала, переписывала снова. Через пять минут с задачей было покончено. «Элементарно, Ватсон»!– Настя с удовольствием оглянулась вокруг. Несколько голов склонилось над её тетрадью.
–А ты чего дома то её не решила? – по-прежнему удивлённо вопрошал кучерявый, он же Тимка.
– А я что, обязана? Кому или кем? – неожиданно для себя, зло ответила Настя.
Прозвенел звонок. Учитель собрал тетради.
– Тема сегодняшнего урока – Третий закон Ньютона, – бодро сообщил Вадим Петрович, – надеюсь, с первыми двумя мы разобрались. Настя слушала рассеянно, она смотрела в окно. Маленькие капельки дождя, попадая на стекло, медленно стекали вниз, встречаясь с другими каплями, становились больше, больше, и вот уже ручейком стремительно исчезали навсегда где-то за оконной рамой.
– Силы, с которыми два тела действуют друг на друга… – вещал физик. А ручейки всё бежали и бежали. – Силу, приложенную к опоре…, силы являются силами упругости.
«Хватит ли упругости, чтобы преодолеть силу»?– какая-то несуразица возникла в её голове.
Несколько оживила процесс небольшая лабораторная с тележками, во время которой учитель успел проверить домашнее задание.
«Четыре с большущим минусом, хотя задача решена правильно, вот зануда!»– констатировала Настя. Дальше следовало пояснение: «Грязно!» Она наклонилась к соседней парте, у Тимки стояла пятёрка, как, вероятно и у остальных. Настя пожала плечами: «А, всё равно».
Отсидев четыре урока, Настя решила, что на пятый и шестой сил совсем не осталось. «Кажется, у меня болит голова, да, так и есть». Решение было принято, и она отправилась к классной.
– Виктория Ивановна, я неважно себя чувствую, что-то голова разболелась, – опустив плечи и слегка наклонив голову, скорбным голосом произнесла Настя. Большие, и от того казавшиеся всегда немного печальными (Настя знала это), глаза, которые при случае можно сделать ещё больше, довершали картинку.
– Конечно, Настенька, иди, иди, – сочувственно разрешила Виктория Ивановна.
«Только не выйди из роли хотя бы до раздевалки» – напутствовала себя девочка, стараясь не ускорять шаг. Сердце колотилось в горле.
Дождь кончился, но рваные облака по-прежнему бежали куда-то. Сырой воздух был свеж, Настя с наслаждением упивалась им, желая чтобы затхлый запах пыли, пота и тушёной капусты, царивший в школе, покинул её, наконец. «Домой, забраться в кресло с ногами и…», – она улыбнулась, первый раз за сегодняшний день.
Была ещё одна проблема – мама дома, но она имела весьма смутное представление об учебном процессе, а точнее, вообще никакого. На родительские собрания не ходила, в дневник не заглядывала – за восемь школьных лет она привыкла к хорошим отметкам дочери и к её самостоятельности в школьных делах.
– Ты что- то рано, – взглянув на часы, спросила мать.
– Географичка отправилась на какую-то конференцию, нас отпустили пораньше.
На секунду замерев, Настя ждала, но, как и предполагалось, вопросов больше не последовало.
***
Девочка, держась за указательный палец мужчины, весело шагала рядом с ним. Двое входили в городской парк. Солнце, поднимаясь выше, ещё не палило. Оно летело рядом, слева от девочки, временами прячась в молодой листве тополей. Зацветала сирень, и ветер приносил её аромат, как десерт на блюде, и уносил дальше, кому-то ещё. В кустах деловито жужжали шмели. Мужчина и девочка вышли к озеру, искусственному водохранилищу овальной формы, с насыпным, заросшим травой и кустарником, островом посередине. На нём гнездились речные чайки. Мужчина и девочка спустились вниз по берегу. Какая-то женщина наставляла мальчугана: «К воде не ходи!»
– Можно? – девочка, подняв голову, посмотрела на мужчину.
– Давай! – ответил тот.
Осторожно ступая, она подошла к нежно плескавшейся на жёлтом песке волне, и увидела, что лучики солнца, как золотые ниточки, извиваясь, тонули где-то на дне. Стараясь ухватить их, девочка опустила руку в воду. Тотчас чудо исчезло. Тогда она стала водить рукой по водной глади, и вот уже новые ниточки побежали за её пальцами. Девочка засмеялась и побежала к мужчине.
– У-у, холодная! – она протянула ему озябшие ладошки. Он взял их в свои, большие и тёплые.
***
– Дрянь! Ну какая же ты всё таки дрянь! – мать кричала на Настю, размахивая руками. – Нет, детей рожать не надо, никакой от них благодарности! Ну что ты смотришь-то, что смотришь, зенки свои вылупит и смотрит она!
Ссора началась внезапно, впрочем, как обычно. Настя сидела, читала, а когда закончила и пошла куда-то, теперь и не вспомнить куда, забыла поправить накидку на кресле. Сейчас она разглаживала ткань на спинке и подлокотниках, и слёзы тихо закапали из глаз.
– О, она ещё и базлать будет! – мать стремительно вышла из комнаты, передразнивая Настю.
Правда, успокаивалась мама также быстро, как начинала бушевать. Минут через пятнадцать раздался спокойный голос:
– Иди ужинать!
– Я не хочу. – Ответила дочь.
– Я сказала, иди ужинать! – сменив тон, снова позвала мать. Настя побрела на кухню.
Утром Настя плелась обычной дорогой. По небу всё также неслись тучи, но сверху не капало, хотя бы. Свернув за угол забора, Настя увидела знакомый уже бензовоз. Старая машина, облепленная грязью, цистерна крепилась к железкам-осям, которые выступали из-под неё как кости скелета. Было в ней что-то ущербное, недоделанное, неприкрытое. Девочка, постояв пару минут возле грузовика, вдруг развернулась и быстро зашагала прочь от машины, столовой, забора, туда, где шумел город. Прохожие спешили по своим делам, подняв плечи и воротники, пытаясь спрятаться от сырой осени. Настя старалась идти средним шагом, чтобы не выделяться из толпы, мол, и мне куда-то надо и у меня дела. Мельком взглянула на часы, болтаться придётся урока три, плюс перемены, значит до половины двенадцатого. Потом она скажет маме, что голова заболела, и пришлось отпроситься. Но что делать целых три часа? Листья уже падали с деревьев, прилипали к мокрому асфальту, плавали в лужах, люди топали мимо, наступали на них, не замечая. Вот, шаркая, замызганные ботинки тащат грязь за собой, это красные сапожки процокали, лаковые, сияющие невероятно, а навстречу – старые туфли с бантиком, не спешат, обходят лужицы. « И куда это бабулю понесло спозаранку?» – подумала Настя, пристраиваясь под козырёк остановки. – «Я жду автобус». Она вытянула шею, вглядываясь вдаль, не её ли это маршрут, и взглянула на часы. Те, из стоявших на остановке, кто смотрел на неё, потеряли к ней интерес. «Вот так- то лучше, минут двадцать продержаться можно». – Настя посматривала на подъезжающий транспорт.
« Скоро одиннадцать, неплохо». – Настя уже возвращалась. Стоять на остановке оказалось не так просто, она озябла, особенно ноги. Решила идти, куда-нибудь. Бродила, пока не заболело плечо от сумки с учебниками и в икрах не стало покалывать. Ей повезло, матери дома не оказалось.
«Может в магазине, там очередь». – Настя вздохнула с облегчением.– «Сегодня обошлось».
Утром следующего дня в школе проводили анкетирование. Слова « социолог, психолог, социологическое исследование» входили в моду.
– Ребята, ребята, давайте тише! – Симпатичная, стройная женщина лет двадцати пяти пыталась успокоить ораву восьмиклассников. – Сейчас я раздам вам листки с вопросами, к ним есть варианты ответов, нужно выбрать один, который вы считаете верным. Женщина отправилась между рядами, раскладывая на парты по два вопросника. Мальчишки шушукались, провожали её взглядами, которые скользили от кончиков каблуков до макушки, задерживаясь где-то посередине. Настя отвернулась, взяла свой экземплярчик.
«Так, семья. Каким вы хотите видеть своего мужа? Варианты: сильным, красивым, чтобы умел выполнять мужскую работу по дому (гвоздь забить и т.д.) И дальше в том же духе. Ощущение, словно в магазин пришла. Настя растерялась.
– Анкетирование анонимное, подписывать не нужно, так что отвечайте, как думаете. – Продолжала увещевать мамзель.
– Ты как ответила? – к Насте повернулся Данил, слегка упитанный, и оттого, вероятно, немного флегматичный. У мальчиков оказались другие вопросы, хотя и подобные.
– Тебе то что? – Настя убрала листок. Данил расположил анкету на её парте.
– Жена: красивая, умная, чтобы умела готовить. Чтобы умела готовить, конечно! – Он обвёл третий вариант. – А красивая у меня любовница будет!
Настя взглянула на него, не шутит. « Хороший мальчик! Ага, по результатам анкетирования напишут, что мальчики предпочитают хозяйственных девочек, мол, хотите замуж, учитесь готовить. Ну-ну, девочки, откармливайте мальчиков, им понадобятся силы для красивых любовниц»! Настя достала свою бумажку, отметила наугад и отнесла в общую стопку.
На уроке литературы Виктория Ивановна спросила всё- таки:
– Тебя не было вчера на уроках, Настя, почему?
– Я болела, в горле першило, но к вечеру прошло.
– Ладно, один день простим, но всё-таки нужна справка, если пропускаешь занятия.
– Хорошо, Виктория Ивановна, я учту. – Ответила Настя. « И про один день тоже».
***
Мужчина и девочка шагали вдоль аллеи стройных серебристых тополей и нежно зелёных лиственниц.
– Побежали! А то все качели – карусели займут. Мужчина зашагал быстрее, а девочка, смеясь, понеслась рядом вприпрыжку. Народу в парке было ещё немного, в выходной люди любят поспать, так что они быстро купили билеты.
– Куда сначала? – Мужчина обратился к девочке.
– На «Ракету»! – Всплеснув ручонками, воскликнула она. Это была самая быстрая карусель. Усевшись в корпус ракеты, ухватилась за цепи креплений.
– Поехали! – Крикнул ей мужчина, когда женщина-контролёр нажала на кнопку. Девочка повернулась навстречу ветру. Замелькали ветви деревьев, листья, солнце между ними. Пролетая мимо мужчины, она видела его лицо. Он улыбался ей.
***
– Давай, шагай уже! – мама гнала Настю домой, говорила громко, прохожие оборачивались на них. Настя втянула голову в плечи, было одно желание – провалиться.
– Ни о чём попросить нельзя! Никакой пользы от тебя! – продолжала браниться мать. – Вот, обойдёшься без колбасы. Полкило в одни руки! Что, не могла подойти пораньше? Взяли бы килограмм.
– Я пришла со школы недавно, есть хотела, записку твою не сразу увидела. – Дочь попыталась оправдаться.
– Ну, теперь наешься! – мать распалилась пуще прежнего. Настя пожалела, что заговорила. И дома мама бурчала под нос, не переставая. Дочь засела за учебники. Прошло больше часа.
– Иди хоть попробуй! – Раздался мамин голос.
– Да не хочу я твою колбасу! – Отозвалась Настя.
– Иди, кому говорю? Для кого я её покупала?
Утром, проходя возле привычного уже бензовоза, Настя заметила, что стоит он сегодня иначе, и она свободно может пройти между ним и забором. С этой стороны Настя машину не видела. Здесь был бензобак. Большая такая прямоугольная бочечка с закруглёнными краями. И закрывается интересно, не крышкой, а клапаном с защёлкой. Настя оглянулась, вокруг никого. Она потянула рамку защёлки вверх. Неожиданно, с лёгким позвякиванием, она откинулась, и клапан открылся. «Вот блин!» – Настя быстро попыталась вернуть всё на место, пальцы скользили, рамка плохо поддавалась, но всё-таки, приложив усилия, бензобак, наконец, был закрыт! Руки оказались грязными. Пытаясь выудить носовой платок из сумки, и, затем, вытирая пальцы и ладони на ходу, Настя припустила к школе.
На перемене, вернувшись из столовой, Настя открыла дневник, чтобы уточнить номер параграфа по истории. За обложку был вложен листок. Развернув, она прочла «Ты уродина». Сердце застучало, ладошки вспотели. Немного отдышавшись, Настя осторожно огляделась. На последней парте, украдкой посматривая на неё из-за раскрытых учебников, хихикали Тимка, Данил и Витя. Если бы она обернулась в другую сторону, то увидела бы Олю с красными глазами, шмыгающую носом, сжимающую бумажку в руке. На неё мальчишки также поглядывали. Но Настя видела только это слово – уродина. Она резко встала, направилась к мусорной корзине, демонстративно бросила туда листок, презрительно, как ей казалось, взглянув на мальчишек. « И за что? Не делала я им ничего плохого. Только без слёз, не дождётесь»! Насте вспомнился четвёртый класс. Она староста. Ей доверили классный журнал. Так себе привилегия. Все отдыхают, а ты дожидаешься, пока учитель все записи сделает, а потом таскаешься с ним всю перемену, ни положить его куда-нибудь, ни отдать кому. А Тимка всегда ждал её, Настю, возле класса, она выплывала с журналом в руках, он улыбался, смотрел и молча шёл за ней до следующего кабинета. Ухаживания тем и закончились, как-нибудь объясниться Тимка не решился, а он не настолько ей нравился, чтобы взять инициативу в свои руки. И вот теперь… Она вздохнула.
Дома барахлил телевизор. Старый, ламповый, он включался постепенно, сначала появлялся звук, и, лишь спустя какое-то время проявлялось изображение. С каждым днём это «спустя какое-то время» затягивалось всё дольше и дольше. Прошло уже минут десять, как мама включила «ящик», но он лишь продолжал вещать, ничего не показывая.
– Можно использовать, как радио. – Пытаясь разрядить обстановку заметила Настя. В ответ получила гневный взгляд.
– Помолчи лучше! А может это ты с ним что-то сделала? А? Ковыряла рычажки сзади?
У Насти всё сжалось внутри. «Сейчас начнётся».– Подумала она. Голос задрожал, взгляд стал испуганным.
– Я делала уроки! Да и смотреть там совершенно нечего.
– Как же, нечего! А мне вот на работу вечером, а тут и кино не увидишь! Лучше признайся! Ты ж вчера фильм какой-то дурацкий смотрела! У, ненавижу, так бы и убила! – мама взмахнула над головой кулаком.
– Не трогала я его! – отчаянно воскликнула Настя. – Он просто старый уже!
Мать сердилась, бегала вокруг, разворачивала телевизор, нажимала кнопочки, дергала ручки.
– Где ж я новый возьму? Вечно суёшь свой длинный нос, куда не просят! На семерых рос, одному достался!
– Ой, заработало! – Воскликнула Настя. Чёрный экран озарился синеватым светом, появились очертания людей. Мать аккуратно подвинула свою драгоценность на место, села в кресло и пропала.
«Повезло мне сегодня». – Настя тихонько ушла на кухню. Буря пронеслась мимо. Лишь вечером, лёжа в кровати и отвернувшись к стенке, она почувствовала, как отпустило напряжение. Слёзы закапали на подушку. «Уродина! Уродина и есть».
Осень в этом году была особенно безжалостна. Вымокшие до нитки деревья чернели, размахивая тяжёлыми ветвями, теряя последнюю красоту. Листья падали в грязь. В Настиной сумке лежал один учебник, остальные она оставила дома. Проходя возле бензовоза, а он стоял на своём привычном месте, Настя поздоровалась:
– Привет, страшила! – Она зашагала мимо, в город. Не могла заставить себя идти в школу сегодня, увидеть мальчишек, да и вообще. Последнее время преследовала мысль, что все остальные живут в другом мире, а она в своём, параллельном, словно за прозрачной пластичной пленкой, экраном каким-то. Они видят друг друга, могут разговаривать, приближаясь, но это лишь оптический обман. Ей нет доступа в их мир, а они никогда не попадут в её. Настя снова стояла на остановке, сюда её загнал дождь. Гуляла она по городу часа два, но вдруг потемнело, и вода полилась сверху совсем не по-осеннему. Хотелось в тепло. «Как бы раздобыть справку», – думала Настя.– «Тогда и из дома можно не выходить». Взглянув на себя в зеркальце, она обнаружила уставший вид и красный нос.
– Попытка не пытка!– Накинув на голову капюшон, Настя побежала в сторону поликлиники. Раздевшись в гардеробе, она отыскала свой адрес, нашла фамилию врача, который работает на этом участке. Доктор, женщина, вела приём с восьми до двенадцати. «Если повезёт, успею». Отложив карточку в регистратуре, Настя отыскала кабинет, заняла очередь. « Три человека осталось, хорошо»! – она успокоилась. Поликлиника была ей знакома. В четвёртом классе она часто болела, и её водили сюда на приём и на лечение.
– В школе стало морозить, руки вот холодные, – Настя протянула врачу озябшие ладони, – и в горле першит. Для достоверности она шмыгнула носом, в котором действительно хлюпало. Как ни странно, градусник показывал 37.1. «От волнения, наверное». – Удивилась Настя. Её осмотрели.
– Вот, покажешь маме, пусть купит лекарства. – Врач протянула Насте рецепт. – На приём через три дня. От поликлиники до дома пять минут, Настя долетела за пару.
– Ой, мама, я заболела, у меня температура, в поликлинику я сходила, вот рецепт.– Быстро выпалила Настя. – Я лягу, полежу, ладно? «Сейчас укутаюсь одеялом». – Думала она, забираясь в кровать.
– Я тебе травы заварю, зверобою с ромашкой. – Посуда забрякала на кухне.
– Хорошо! – отозвалась дочь. « Всё что угодно, лишь бы согреться».
***
– Смотри, мороженое привезли, идём скорее! – мужчина увлёк за собой девочку. Возле киоска уже собирался народ, выстраиваясь в очередь.
– Человек десять – двенадцать впереди, нормально, прорвёмся! – Он потирал руки, улыбаясь девочке. – Накаталась, или ещё билетики возьмём?
На-ка-та-лась! – по слогам, с придыханием ответила она, кивнув головой.
Очередь продвигалась, за двоими у неё вырос большущий хвост.
– Тебе какое?
– Шоколадное, в вафельном стаканчике! – Девочка, с серьёзным видом, встала на цыпочки, пытаясь заглянуть за стекло киоска. – А нам хватит?
– Хватит. – Уверенно успокоил мужчина.
Мороженое продавали на развес, привозили всегда меньше, чем требовалось. Тем, кто успел можно выбрать: шоколадное, пломбир, сливочное в бумажном или вафельном стаканчике. Остальным – что останется. А часа через два не останется ничего. Не зевай!
– Два, пожалуйста.
Они шли, взявшись за руки. Мужчина откусывал мороженое небольшими кусочками, девочка слизывала.
– Вкуснотища! – Восторгалась она.
– Угу. Пойдём, сядем где-нибудь. Вон свободная скамейка.
***
Через неделю ( справку она продлила), Настя отправилась в школу. И попала на сочинение.
– Тема, – Виктория Ивановна водила мелом по доске, – «Служить бы рад, прислуживаться тошно».
Произведение она читала, «Горе от ума» Грибоедова. Он любит её, она любит другого. Тот, другой, недалёкого ума, это обидно. Свобода, конечно, важна, и стремление к новому. Он гордый, лицемерие не для него. Умному человеку всегда трудно живётся. Но чем Чацкому не угодило самодержавие, она, хоть убей, не знала. А должно было. Непременно.
«Может, декабристов приписать? Обычно на уроке объясняют, каким образом главные герои являются прообразом революционеров, и как предвидят и радуются грядущему социализму в нашей стране. Но она это пропустила! И всё-таки нужно как-то с декабристами связать. Что-то там, кто-то кого-то разбудил, но ведь это позже было»? Настя пыталась сосредоточиться, выстроить логическую цепочку, но мысли путались, блуждали. Вдруг осознала, она не знает, как надо думать. А ведь в четвёртом классе её сочинение зачитывали, как лучшее, что уж там было такого, всего лишь воспоминания о лете, но учительница восторгалась безмерно. Настя отвернулась к окну. Опять моросило. Снова капли бежали по стеклу. Капля побежала и по её щеке. Прозвенел звонок, тетрадный лист так и остался пустым.
На следующем уроке литературы объявляли оценки. В голове гулко стучало, пока зачитывали список. «Двойка, это ведь не про меня!» – с отчаянием думала Настя. Но, как не странно, её фамилия не прозвучала совсем. На перемене Настя украдкой взглянула в журнал, нашла столбик с отметками, себя. «Как это».– Там красовалась «Н». – «Не было на уроке? Но я была!» До конца занятий она пребывала в замешательстве. «Может эта плёнка вокруг скоро станет совсем непрозрачной, может, они меня уже не видят?»
Домой она шла словно в забытьи, небо неслось куда-то мимо, до головокружения. Возле столовой стоял её старый знакомый. Бензовоз, одинокий и неухоженный, вызывал раздражение. Проходя рядом, Настя пнула его по колесу. Вдруг мысль, словно искра, промелькнула в голове, вывела её из оцепенения. « А что если… Бум! Славный выйдет костерок! Далеко видать!» И в голове её раздался взрыв, зазвенели стёкла, языки пламени заплясали перед глазами. Кривая ухмылка появилась на лице. Решение было принято.
***
Девочка сидела на лавочке и доедала мороженое. Мужчина ласково смотрел на неё, затем перевёл взгляд на траву за скамейкой.
– Смотри, лютики! – Первые весенние цветы желтели в траве. Девочка соскочила с лавки, быстро обежала её и присела, разглядывая лепестки. Почва была песчаной, вокруг копошились чёрные муравьи, строили свой подземный дом.
– Угости их. – Предложил мужчина. – Отломи вафельку. Девочка взяла кусочек стаканчика, подцепила им, как ложечкой, немного мороженого и положила на землю. Муравьи деловито обступили лакомство. Один пытался утащить вафлю. Двое засмеялись. Понаблюдав, девочка вернулась к мужчине.
– Теперь домой? Довольна?
Девочка обхватила мужчину руками, как могла, прижалась к его груди.
– Папочка мой любименький!
***
Настя Звягинцева, четырнадцати лет, родилась в маленьком шахтёрском городе, в семье шахтёра и домохозяйки. Не то что бы у мамы не было профессии, когда-то она шила верхнюю одежду, но отец считал себя в состоянии обеспечить семью, и многие в их окружении поступали также. То, что это не совсем типично для советской ячейки общества, Настя поняла позже. Дом, кирпичная пятиэтажка, восемь подъездов и сто двадцать квартир, был кооперативным, со всеми вытекающими последствиями. Здесь жили люди с хорошей зарплатой, предпочитающие у государства ничего не клянчить, не мыкаться по углам, дожидаясь своей очереди на жильё, а приобрести квадраты на свои законные деньги. Двухкомнатная, с маленькой кухней, но всё-таки своя квартира. Дом в округе называли еврейским. Хотя жили здесь люди разных национальностей. Удачным замужеством считалось заниматься воспитанием детей, не работая. Конечно, случались исключения. Некоторые мамы обладали экзотическими профессиями. Одна трудилась на конфетной фабрике, обеспечивая полдома дефицитными сладостями к праздникам, другая – в банке, и, хотя до банкирши она не дотягивала, одно слово «банк», такое несоветское, вызывало удивление и трепет, третья – в ресторане, что было неутолимой печалью её мужа. Сколько раз соседи слышали его вечернее выступление, которое заканчивалось неизменным требованием бросить этот чёртов бордель, и заняться дочками. Но Клавдию Васильевну манило к ярким людям, звукам оркестра, и снова и снова она возвращалась домой за полночь под шафе и с полными сумками продуктов, оставшихся после клиентов.
Настя была желанным и поздним ребёнком. После десяти лет ожидания родители стали терять надежду. Однако очередная поездка на Черноморское побережье закончилась приступами тошноты и головокружением. Врач подтвердил беременность. Мама хотела девочку, такую куколку в пышном платьице и с локонами, которая всем улыбается, и от которой все приходят в умиление. А получилась Настя-сорванец. Соседки говорили: «Её грязь любит!» Мама расстраивалась, пыталась вести воспитательные беседы, но дочку ждала улица, мальчишки, крыши, лужи, игра в войну и в казаки-разбойники. К тому же слова «стаж» и «пенсия на горизонте» нарушали безмятежный покой женщин, некоторые, дождавшись школьных лет своих чад, устраивались на работу. Не стала исключением и Настина мама. Трудилась она теперь в спортивном комплексе, расположенном неподалёку, дежурила на вахте, а заодно вязала дочери кофты и платья. Таким образом, в шесть лет у Насти на шее появилась ленточка с ключами от дома, и свобода. Папа. Папа много работал. Загадочный Московский трест часто отправлял его в командировки в не менее загадочные места: Алдан, Норильск, Алмазные шахты Якутии, и, наконец, БАМ. Эдакая тарабарщина, где нужно было строить тоннели и шахты. Но возвращение всегда было праздником! Смех, возня, подарки. Командировки прекратились, когда Настя уже ходила в школу. Она слышала: «сердце, больница, надо дотянуть до пенсии, а потом на «поверхность».
Всё закончилось внезапно. Летний вечер. Работал телевизор. Настя сидела на коленях у отца. Мать ворчала:
– Слезай, папа болеет.
– Да пусть сидит. – Остановил её отец, и Настя поуютнее устроилась, прижалась к нему.
Ночью Настю разбудил шум. Горел свет в прихожей. Мама увела дочь из спальни в гостиную, на диван:
– Полежи тут.
Потом появилась женщина в белом халате с чемоданчиком в руках. Приглушённые разговоры. «Ничем не могу помочь». Рассвет. Вошла мама.
– Всё, отец умер.
Снова белый халат, на этот раз на мужчине, затем милиционер, соседи. Они приходили, заходили в спальню и уходили, потупив взгляд. Настя глядела на них из-за подлокотника дивана, ей было десять.
Ничего не значащее слово – умер. Мать подняла Настю, принесла ей одежду, наскоро накормила, отправила на улицу. Она играла с девочками, словно происходящее дома её не касалось. Захотелось пить, Настя поднялась на третий этаж.
– Чего тебе? – строго спросила мама.
– Воды. – Налево, в гостиной, убрали ковёр, поставили табуретки. На той, что ближе к входу, Настя увидела голые ноги.
– Давай быстро. – Мама протянула стакан. Едва Настя допила, мать выпроводила её обратно на улицу. Морг, жара, нужна машина, позвонить родственникам, гроб. Калейдоскоп знакомых и малоизвестных слов кружился в голове, неприятным осадком оставаясь внутри. Приехал дядя, папин брат, мать собрала Настины вещи, он увёз её к себе. Это было воскресенье.
Хоронили в среду. Настю привезли незадолго до выноса. Возле подъезда толпились люди в тёмных одеждах, несмотря на жару. Нужно было обходить их. Дом тоже оказался полон незнакомых. Они поворачивали головы в сторону Насти и охали, качали головами, словно она что-то натворила. Мать помогла надеть Насте красное платье, самое тёмное из всех, которые у неё были, повязала чёрную косынку. Всё это время мама продолжала переговариваться с соседками.
– В морге холодильник сломался…. Да, так и не вскрывали, врач, который должен вскрывать, в отпуске… Да, жара…Потёк…Вздуло…Испортился.
Настя почувствовала, как её подташнивает, стало трудно дышать.
– Всё пойдём. Войдёшь, подойдёшь к гробу, подержишь отца за ноги.
Настя вцепилась в мать обеими руками, она никуда не пойдёт!
– Ну что ты! – мама с усилием оторвала Настины руки. – Испугалась? Не бойся, лицо мы закрыли.
Мать потащила Настю к покойнику. Подведя ближе, взяла её руки в свои и положила их на щиколотки.
«Холодные, худые. У папы были тёплые ноги»! Сколько раз она грела свои ножки, прижав их к папиным.
Настя подняла голову, огляделась вокруг. Лицо и руки мертвеца были прикрыты марлей. На нём был папин выходной костюм, синий, в ёлочку. У изголовья слева сидела бабушка, папина мама. «Наверное, самолётом добиралась», – решила Настя. Дальше сидели люди, смутно знакомые по фотографиям. Тоже, вероятно, родственники. Кругом, в банках, в вёдрах стояли пионы. Запах покойника, свежевыструганных досок, смешивался с нестерпимо сладким запахом цветов. Настю посадили у изголовья справа, напротив бабушки. Под марлей что-то булькало, затем на ней появлялись мокрые, светло-красные пятна. На диване расположились мужчины. Настя знала их, они работали с папой. Мужчины обсуждали вчерашний матч по футболу. Наконец, кто-то сказал:
– Пора!
Всё пришло в движение. Люди встали, разбирали венки, цветы.
– Будем закрывать.
Вдруг бабушка потянулась к марле. Настя резко отвернулась, уткнувшись лицом в чей-то живот. Это было не горе, а ужас перед возможностью увидеть нечто под марлей. Украдкой взглянув в ту сторону, Настя увидела, как бабушка, приподняв ткань, поцеловала что-то под ней. Мужчины принесли крышку, заколотили. Хоронили в закрытом гробу. Процессия шла мимо окрестных домов. Люди выходили на балконы поглазеть на неё. Какая-то женщина щелкала семечки. Потом они ехали на кладбище, там что-то говорили, опустили гроб в яму, закидали его землёй.
« Ну, наконец-то всё закончится», – думала Настя, – «всё это представление». Ощущение большого обмана не покидало её. Сомнения и тревогу вызывала только бабушка. Её горе было неподдельным, она словно блуждала в нём, ничего и никого не замечая вокруг. Её боль Настя чувствовала. «Как-то её обманули». Все же остальные играли роли, совсем не стараясь, периодически выпадая из образа, а потом, словно спохватившись, цепляли печаль на своё лицо.
После похорон, мамина сестра увезла Настю в деревню на всё лето, где она не особенно переживала по поводу случившегося. По возвращении Настя стала ждать.
«Ну, конечно, он вернётся. Он всегда возвращается. Это какая-то командировка. Как же иначе»? Время шло. Настя ждала. И только год спустя или около вдруг пришло слово никогда. Оно свалилось на неё своей неизбежностью и неотвратимостью. Она никогда не услышит его голос, никогда не увидит его лицо, не почувствует запах и тепло его тела, он никогда не поднимет её на руки, они никогда не пойдут в парк! Никогда, никогда, никогда! От безысходности трудно дышать.
Как-то в сентябре классный руководитель собирала сведения о родителях.
– Ты почему отца не указала, Настя? – спросила учительница. – Он что, вас бросил?
– Он умер!
– Ой, прости, вот несчастье.
« Бросил! Ну почему сразу бросил. Бросил?»
Мать оказалась не готова к самостоятельности. Она словно потерялась, временами начинала чудить, и Насте трудно было узнать прежнюю маму.
– Вот я умру, ты не бойся, – начинала она разговор, поставив Настю перед собой и глядя ей в глаза, – позови тётю Веру, соседку, деньги в шкафу. – Она подводила дочь к полкам. – Вот здесь. А это – вещи, в которые меня нужно одеть. – Мать показывала бюстгальтер, платье, колготки, трусы, сложенные аккуратной стопочкой, внизу стояли туфли. – Дашь всем телеграммы, вот адреса.
От этих разговоров Настя цепенела. А ночью просыпалась и слушала, дышит ли мать. Если та спала тихо, Настя вставала, подходила поближе. Грудь ритмично и спокойно поднималась. Живая! Настя возвращалась в постель, пытаясь снова заснуть. И так несколько ночей подряд, пока окончательно не успокаивалась. Но всё могло повториться сначала, если мама опять решала умирать.
Настя никогда не была идеальным ребёнком, она любила гулять, когда вздумается, не спрашивая разрешения, заставить её выполнять домашнюю работу стоило большого труда. Но мама нашла подход.
– Не будешь слушаться, сдам тебя в детский дом! А ты как думала, я тебе не отец, нянчиться с тобой не буду! Вот тогда поймёшь, хорошая мать или плохая! Узнаешь, где раки зимуют!
О детских домах рассказывали много. Режим, наказание, «тёмная», бьют, ходить строем в одинаковой одежде, – вот неполный перечень слов, связанных с ними. Детского дома боялись все. И Настя старалась быть послушной. Это было сложно, приказы всегда вызывали у неё протест. Просьбы – другое дело. Но редкие люди могут просить, особенно тех, кого считают слабыми. Ссоры стали частым явлением.
– Ну, в кого ты такая уродилась? Перед соседями стыдно! Что они подумают? У других вон дети, как дети, а ты? – Настя слышала это почти каждый день. И спустя пару лет, когда очередной раз возник призрак детского дома, она нашлась, что ответить.
– Да не сдашь ты меня ни в какой детский дом!
–Это почему?
– Да перед соседями стыдно будет! Что они подумают?
Мать опешила. Приведение исчезло. Этот раунд был выигран.
Мама была изобретательна. Желания? Какие могут быть желания, когда у тебя нет отца?
– Кукла в коробке с зеркальцем, ты мечтала? Лене подарили? Так ей папа подарил, а у тебя папы нет. Джинсы у Тани? У неё есть отец. Спортивная форма стала короткой? Смеются? Ничего, годик походишь, а у других отцы есть, вот и форма новая. Поездка в Ленинград на каникулах? Все едут? Ну, это уж совсем ни к чему! К тому же у них есть отцы! У Оли нет папы, а она едет? Так у неё его никогда и не было. А у тебя умер.
Лучше бы ей сказать, что зарплата дежурной намного меньше, чем шахтёра, и нельзя позволить себе прежнего, чем превращать отца в божество, без которого все радости в жизни закончились. К тому же, в стране началась перестройка со всеми вытекающими последствиями. Товары постепенно исчезали с прилавков. Неуверенность матери, как и всех вокруг, нарастала в геометрической прогрессии, а тратить накопления отца мешал страх перед завтрашним днём, и вот в сорок пять лет мама отправилась осваивать новую профессию на той же шахте, где работал отец. Работа была ответственной, требовалось знать множество сигналов, от верного нажатия кнопки зависела жизнь шахтёров, к тому же предполагались ночные смены. Всё это спокойствия матери не добавляло, приступы гнева участились, раздражала любая мелочь, но заработки стали выше, и умирать она раздумала.
С этим грузом Настя добралась до своих четырнадцати лет.
***
Настя сидела в кресле, поджав ноги. Прежде всего, надо было всё обдумать. « Бензобак, он легко открывается. Поджечь, как? Нужна верёвка, довольно длинная, если засунуть её в бак с бензином, а затем вытащить, получится фитиль. Спички ненадёжны, лучше зажигалка. Где-то она была, поищем. Быстро бегать? Это я умею! Маскировка? Алиби? Это сложнее будет. Надо поразмыслить». Новое, незнакомое чувство бурлило внутри. Языки воображаемого пламени грели и возбуждали. До мурашек на коже. Идея захватила Настю целиком.
В школу она ходила от случая к случаю, что-то учила, что-то успевала прочитать на перемене. Контрольные по математике решались подобным способом, глядя в тетрадь соседки по парте. Оценки по-прежнему были хорошими, пропуски так или иначе сходили с рук. А дома ожидало дело. Не каждый день. Только когда мать на смене. Эта неделя была в распоряжении Насти.
Зажигалка нашлась в шкафу. Прямоугольной формы, чуть больше спичечного коробка, заправлялась бензином. Никто не курил в доме. Просто милая безделушка. Настя положила её на ладонь. Приятная прохлада металла ласкала руку. Чеканка на одной из сторон зажигалки изображала людей и лошадей в каких-то вычурных позах. Почему-то вспомнилось «Купание красного коня», была репродукция в одном из учебников. Настя не без труда открыла корпус. Фитилёк был сухим, сохранился лишь лёгкий запах бензина.
– Должна работать, нужно только топливо достать. Кажется, мама приносила с работы, оттирать краску с одежды после ремонта. Настя судорожно перебирала флакончики, бутылочки, коробочки, баночки на полках в кухне, в прихожей. Наконец, в ванной она обнаружила нужный флакон с характерным запахом. Настя быстро сбегала за зажигалкой, осторожно, стараясь не разлить, наполнила её бензином, закрыла.
–Ох и вонища! Как она не старалась, капли жидкости испачкали пальцы и раковину. Мать заметит. Наскоро сполоснув руки, Настя побежала за курткой. Смахнув каплю бензина с пузырька, она растёрла её на рукаве куртки, затем замыла водой. «Фу, ну и аромат! Скажу, что в краске испачкалась, и вздумалось же им осенью красить входную дверь в школе»! Настя, повесив куртку на место, вернулась в ванную. Взяв зажигалку в руки, она нажала на продолговатую кнопку сверху. Клапан над фитилём откинулся вверх, но огня не было. «Наверное, нужно резче». Настя пробовала снова и снова, безрезультатно. «Ну, ничего, пусть полежит, фитиль не пропитался, скорее всего». Важная вещица отправилась в тайничок в дальнем углу шкафа в гостиной.
На очереди – верёвка. «Придётся идти в подвал. Ой, как я их ненавижу, отложим до следующего раза. А может на полках в прихожей поискать»? Настя, подставив табуретку, потянулась на антресоли. Пыльный хлам предстал перед глазами: полотняные мешочки с лекарственными травами, крышки для банок в упаковках, старая кастрюля. Верёвки не было. Вдруг на глаза попалась знакомая коричневая ткань, Настя потянула её на себя. Так и есть, папина любимая кашемировая кепка! Он носил её почти круглый год. Сколько раз мама порывалась её выкинуть. Старенькая, но такая родная, она всё ещё хранила запах отца! Девочка закрыла глаза, переминая мягкую шерсть в руках.
Летний вечер, уже прохладно, втроём они возвращаются домой. У кого были в гостях? Сейчас и не вспомнить. Идти ещё далеко и Настя едет на плечах у папы. Ей тепло. Вокруг густые сумерки. Только летучие мыши проносятся в вышине.
– Вон смотри, видела? – папа показывал то в одну, то в другую сторону рукой. Настя замечала лишь промелькнувшие тени, но ей верилось, что это была мышка, и она кивала головой:
– Да, да!
Хотелось спать, и она прижалась щекой к папиной голове в мягкой кепочке. И этот запах!
Настя открыла глаза, возвращаясь. Слезая, она увидела часы в кухне, и чуть не свалилась. «Батюшки, мама сейчас вернётся»! Наскоро прибрав, она отправила кепку в тайник. И тут же услышала поворот ключа в замке.
– Чем это пахнет? Бензином, что ли? – мама, нахмурившись, взглянула на Настю.
– Да в краске заляпалась, в школе, дверь почему-то решили покрасить. Но я всё оттёрла, вот – Настя сбегала за курткой, – видишь, всё чисто!
– Аккуратней ходить надо, тогда чистить не придётся.
– Я постараюсь.
«Поверила», – подумала Настя, возвращая куртку на место.
Утром Настя решила сходить в школу. Одноклассники жили своей жизнью, что-то обсуждали, смеялись, кто-то привлекал к себе внимание, иные шептались в приватной компании. Она же всё острее чувствовала себя наблюдателем. А может, это они ненастоящие, они за стеклом? А, впрочем, какая разница? Их миры разлетаются в разные стороны. И снова она видела огонь!
На алгебре Лина Петровна пытала их заумными задачками из непрограммного учебника.
– Два в две тысячи шестнадцатой степени умножить на пять в две тысячи девятнадцатой степени. Ну, кто решит, пойдёт домой, – алгебра была последней, – есть идеи?
– Что, она из нас профессоров сделать собирается? Вечно придумывает, как поиздеваться,– тихий ропот стоял в классе.
– Так как, совсем никаких мыслей? Позор! Это тема прошлого года, совсем забыли? Будите сидеть, пока не решите.
«Ну нет, мне домой надо, у меня дела», – Настя пыталась вспомнить, есть какие –то правила по этому поводу. Она что-то писала, зачёркивала, как всегда, развела грязь на бумаге, к счастью, математичка предпочитала содержание форме.
«Ответ: восемь, ну и нули». Настя быстренько отнесла свой листок учительнице.
– Молодец! Свободна! – Лина Петровна с удовольствием отложила листок в сторону, похлопав по нему рукой.
Настя направилась к своей парте.
– Как там?– Вопросительно кивая головой, Тимка жаждал подсказки.
«Вот, скотина»! – мысль промелькнула в голове.
– Разложи степени. – Вслух тихо произнесла Настя.
– Не подсказывать! – Стукнув кулачком по столу, возмутилась учительница.
Настя быстро собрала сумку и вылетела из класса.
«Всё у меня получится»!
Подвал. Жуткое место! Тёмные катакомбы. Повороты, закоулки. Если знать как, можно пройти от первого до восьмого подъезда по этим лабиринтам. Там водились мыши, крысы, пауки. Но их Настя не боялась. Мышки ей так даже нравились. Помнится, во втором классе она пыталась спасти слабенького мышонка, найденного в школе. По-видимому, их травили, и у несчастного не было шансов. Она держала его в парте, пыталась накормить остатками школьного обеда, принесла домой. Но до вечера он не дожил и был похоронен с почестями в палисаднике возле дома, с возложением одуванчиков на могилку.
Другое дело – люди. Не знаешь, чего от них ждать. Говорили, в последнее время в подвале кто-то живёт время от времени, видели посуду и остатки еды. Кроме того, иногда жители находили свои сарайчики вскрытыми, пропадали из них, в основном, запасы еды на зиму. Граждане меняли замки, и на какое-то время всё затихало. Однако вот и в прошлом месяце обчистили клетушку бабы Оли из третьего подъезда, кто знает, может и сейчас в подвале кто-нибудь есть.
«Идти придётся в любом случае, сейчас день, может, кто из соседей будет поблизости».
Дверь в подвал была обита жестью, замок винтовой, ключ – довольно большая, увесистая, изогнутая под прямым углом, железяка. С трудом прокрутив его несколько раз в уключине, Насте удалось войти внутрь. Пахло мышами и сыростью. Дневной свет, скромно проникавший сюда, осветил выключатель на стене. Зажглась тусклая лампочка под потолком, освещением это трудно было назвать. Железный винт и ключ Настя взяла с собой.
– Теперь меня здесь никто не закроет, – она оценила вес железок в руке, – в случае чего можно ими кого-нибудь стукнуть. Ну, теперь вперёд, почти до противоположной стены, потом узкий коридор направо, идти до конца, пока не упрёшься в дверь.
Глаза уже привыкли к полумраку, и до поворота она добралась быстро. Дальше полная темнота. Вдруг что-то метнулось под ногами. От неожиданности Настя вскрикнула.
– Фу ты, крыса! Надеюсь, она меня испугалась, а не кого-то другого.
Придётся пробираться на ощупь. Шершавые бетонные стены местами были влажными. Настя тихонько перемещалась. И эта предательская мелкая дрожь внутри, хотя здесь тепло. Вскоре, лишь оглянувшись назад можно было разглядеть жёлтое пятно света, впереди – мрак. Страшно не видеть, куда идёшь. Наконец, она упёрлась в дверь. Деревянная, плохо отёсанная.
– Руку бы не занозить, где-то справа кнопочка. Ага, вот она, родимая!
Настя огляделась, пусто вокруг, прислушалась – только звуки канализации. Навесной замочек поддался без труда, ещё один выключатель и она у цели. Настя оставила дверь приоткрытой, изредка поглядывая в проём. Сарай, по местным меркам, был большой. Аккуратно устроенные отцом полки тянулись вдоль стен, на них стояли банки с солениями. На гвоздиках в старых чулках висел лук. В большом коробе лежала картошка, купленная на зиму. Наверху располагались коробки со старыми журналами. «Человек и закон», «Наука и техника», «Техника – молодёжи», «Вокруг света» – папа любил читать. Теперь они ничего не выписывают. Настя вздохнула, она здесь не за этим. Методично перебирая коробки, тут гвозди, там шурупы и гайки, довольно быстро наткнулась на верёвки различного размера и толщины. Какую выбрать? Из натуральных волокон, конечно, лучше пропитается бензином, достаточно длинную, чтобы успеть убежать, а диаметр, наверное, средний. Бельевая вполне подойдёт. Хорошо бы испытать, но Настя не могла позволить такую роскошь, вторую верёвку ей не найти. Настя ставила коробки на место и обнаружила санки за коробом с овощами. Давно забытые ощущения.
Зимний вечер. Отец везёт Настю на санках. Откуда? Она не помнит, ей лет пять всего. Тихо, большими пушистыми хлопьями падает снег. В свете фонарей он переливается тысячей огней. На санках лежит матрасик, Насте тепло и удобно, она смотрит на папину спину в шубе. Отец шагает спокойно, уверенно, снег скрипит под его ногами: «Скрип-скрип, скрип- скрип». Полозья подпевают : «Ш-ш-ш, ш-ш-ш». Она почти спит. И чувство, что и отец, и снег, и скрип полозьев, и всё вокруг это и есть счастье! Может, и слов она тогда таких не знала, но точно помнит, что чувствовала и сейчас знает как их описать – блаженство, покой, жизнь так прекрасна –счастье!
Пора возвращаться. Настя выключила свет.
Дома, укладывая верёвку в тайник, Настя достала зажигалку. Пару раз резко нажала на кнопку и, о чудо, появился слабый, голубовато-красный огонёк.
– Работает! И огня вполне достаточно. Теперь можно заняться маскировкой.
Она решила, что станет мальчиком, они такие хулиганы! Если кто и увидит её, то скажет, что был мальчишка. Волосы спрячет под папиной кепкой. Надо поискать другие его вещи, великоваты будут, конечно, но она что-нибудь придумает. И надо спешить, вдруг водитель бензовоза решит столоваться в другом месте. И школу надо посещать чаще, дабы внимания не привлекать. Неделя пролетела в заботах. Пакеты в шкафу подарили ей папины брюки, но это было немыслимо!
– Мешок, ни дать ни взять! – Настя глядела в зеркало. – Чтобы перешить, нужно время, а у меня его нет! Что ж, за неимением оных, одену свои, спортивные.
С курткой повезло больше. Она оказалась за дверью на вешалке. Лёгкая чёрная ветровка. Настя натянула свою куртку, сверху – папину.
– Класс! Чуть-чуть рукава в пройме подхватить и всё.– Настя снова вертелась перед зеркалом. – Торс значительно увеличился, даже «плечики» подкладывать не надо. И длина хорошая, вид спереди улучшать не придётся. Кепку на голову, вот так, сверху капюшон. Чудненько! Лица практически не видать. Ноги худоваты, но она будет в колготах, можно даже в двоих, под спортивками.
Оставалась обувь и перчатки, конечно. Перчатки имелись, кожаные с овчиной внутри, женские. Никто их не носил, зимой в перчатках холодно, варежки надёжней. А для дела в самый раз. Обувь хранилась в тумбочке в прихожей. Настя вывалила всё её содержимое на пол.
– Ой, папины тапки. Как это их не выкинули до сих пор. – Настя примерила их, большие. – Раз, два , три, раз, два, три!
Вальс зазвучал в голове, тогда играла пластинка. Отец учил её танцевать. Настя стояла на его ногах в тапочках, он поддерживал её левой рукой. Они кружились по комнате – раз, два, три, раз, два, три.
– Теперь сама. Шаг, два, три на носочках и снова шаг, два, три на носочках.
Настя глядела на папу снизу вверх, смеялась. Он был такой большой и тёплый. Она быстро запомнила движения, но снова и снова вставала на его ступни.
– Давай ещё раз!
– Ну, хитруля!
А Настя заливалась ещё громче.
Настя положила тапки обратно. Никакой подходящей обуви не нашлось. Она наденет свои кеды, холодно уже, конечно, но что поделаешь.
Оставалось придумать план отхода.
Выбрать неделю, когда мама работает в первую смену. Утром теперь темнее, это ей на руку. Выйти нужно пораньше. Сумку с учебниками (половину не брать) и обувь оставить за заборчиком столовой. Там есть гаражи, легко спрятаться. Потом вернуться к машине, всё сделать и бегом за забор, снять спортивные штаны, ветровку, кепку и кеды, всё в пакет и быстренько в школу. Одежду оставлять за гаражами нельзя, будут искать – найдут. Лучше с собой. Хочешь спрятать, оставь на видном месте, где-то она об этом читала. Повесить пакет в раздевалке, сверху куртку, никто и внимания не обратит до конца занятий. К тому же, где будут искать мальчика? В округе две школы и интернат. Скорее всего, пойдут сначала в интернат. Значит, можно спокойно посидеть пару – тройку уроков, а там отпроситься. Перчатки, что если бензин попадёт на них? Вот проблема. Нужно быть аккуратней и всё же, вдруг. Их не выкинешь. Может сжечь? Дорога в школу будет немного длиннее. Она знает, есть мусорный бак возле дома напротив гаражей, рядом общежитие и тот самый интернат. Если бензин всё же попадёт на перчатки, загорятся они быстро. И вместе с ними содержимое помойки. Кто-нибудь увидит? Значит, ветровку надо снять позже, за домом. И сумерки в помощь.
Чем ближе назначенный день, тем больше эта дрожь, словно телеграфный столб внутри. В который раз Настя перебирала свой тайник, прокручивала план в голове. И вот, наконец, всё случится завтра. Сегодня машина стояла на прежнем месте. Настя проверила зажигалку – горит. Она легла пораньше. Заснуть просто невозможно! Мысли, мысли. Настя тихонько встала, на кухне выпила воды, не включая свет. Безлунная ночь, звёзды мерцают, особенно слева, там нет фонарей. Такой же вечер был, когда они с папой возвращались… откуда? С тренировки, кажется. Недалеко от дома отец встретил знакомого, они разговорились. Насте стоять трудно и она носилась по полю перед пятиэтажкой. Остановилась, подняла голову. Звёзды, мириады звёзд, так много она ни разу не видела! Они раскинулись куполом, огромным, домов вокруг было немного. Вдруг страх, нет, ужас охватил её – небо надвигалось сверху неведомой силой, необъятной бездонностью. Настя бросилась к отцу, схватила его за руку, уткнулась лицом в пальто, закрыла глаза. Папа продолжал говорить, и его голос успокаивал. Лишь через несколько минут Настя решилась взглянуть вверх. Звезды спокойно мерцали, холодные и равнодушные. Держа отца за руку и улыбаясь, она погрозила вверх пальчиком, тихо прошептав: «Небо, я тебя не боюсь»!
Будильник прозвенел в половине шестого. Настя проснулась вместе с матерью, ей на смену к семи, в шесть она уйдёт. Как только дверь за мамой закрылась, Настя соскочила с кровати. Было ещё темно. Свет можно включить только в ванной, окна видно с дороги, мама может заметить, хотя найти припасённые вещи Настя могла и на ощупь. Наскоро перекусив, она стала собираться.
«Нужно ещё раз всё проверить, пройтись по пунктам плана». – Внутри росло напряжение, будто звенело что-то. В полотняный мешок были уложены зажигалка, предварительно проверенная и протёртая («вдруг потеряю»), и верёвка. Всё это отправилось в школьную сумку. Туда же пара учебников и тетради. Большой пакет с сапогами, в который потом нужно уложить кепку, куртку, брюки и кеды, придётся нести отдельно. Светало. Рано идти – смысла нет, столовка открывается в восемь, грузовик приезжает к этому времени. Это Настя знала.
«Ну вот, наконец, без пяти минут, пора!»
Дверь открыла тихо, «глазков» в дверях у соседей не было, не увидят, но могут услышать. Благо дверь не захлопывалась, можно аккуратно прикрыть и повернуть ключ в замке. Крадучись, Настя спустилась вниз.
Ночью подморозило. « До рассвета далеко. Цвета ещё не различимы, это хорошо». – Думала Настя, шагая через двор, надвинув капюшон на глаза. Сердце прыгало в груди.
«Вот сейчас поворот и …». Чего ей больше хотелось, чтобы машина была там или её не было? Не успев сообразить, Настя столкнулась со своим чудовищем.
– Ждёшь меня?
Нужно было пройти мимо, к гаражам, там спрятать сумку, захватив с собой полотняный мешок, одеть перчатки. Теперь вернуться к машине. Ноги отяжелели.
– Ну же, не трусь, – подбадривая себя, Настя ухватилась за дугу клапана бензобака. Как и в прошлый раз, открылся он довольно легко.
– И что теперь? – Вряд ли её заметят здесь, между забором и бензовозом, в полумраке, и всё- таки надо торопиться. Вдруг водитель позавтракает быстро или кто свернёт с дороги сюда, к тому же темень рассеивалась, её увидят из дома напротив, хоть и не разглядят – далековато. – Что сложного, вот идиотка, затолкай верёвку внутрь, вытащи, зажги и дёру. – Продолжая уговаривать себя, Настя мяла в руках сумку, раскачиваясь вперёд-назад, наконец, открыла её. Оглядываясь по сторонам, она подняла голову. За забором, на втором этаже поликлиники светилось окно. Женщина, немолодая, в белом халате, видимо, писала что-то, отложила налево, взяла справа и снова стала писать. Поликлиника открывалась в девять.
– Вот зачем она припёрлась в такую рань! Окна больницы слишком близко к цистерне грузовика, кабинет разнесёт вдребезги! Она снова осмотрелась вокруг и словно впервые увидела. Машину, дом напротив, женщину в окне, облака в светлеющем небе. Вдалеке просыпался город. И у всех и всего своя жизнь. И никто не виноват, что умер отец, и никто и ничто не вернёт его! Слёзы полились из глаз. Такой ясности в её голове давно не было. И если кто-то потом спрашивал, когда она стала взрослой, она помнила, в тот самый момент. Вдруг Настя услышала кашель. Выглянув из-за машины, она увидела мужчину, коренастого, слегка сутулого, средних лет, направлявшегося сюда. Вид у него был какой-то помятый, их взгляды встретились, грустные глаза, на секунду ей показалось, что… . А в следующую она уже неслась домой.
«Случилась в городе такая история. Парень повстречал девушку, красивую, понравилась она ему. И вот пригласил он её в ресторан. Весело им было вместе. Многое рассказала девушка о себе, где живёт, что любит. Только неосторожен был парень, разлил красное вино на её платье. Вскочила расстроенная девушка и убежала. А парень решил пойти по адресу, что она дала ему, извиниться. Но встретили его там пожилые люди в чёрных одеждах. Спросил он про девушку, описал её.
– Так и есть, это наша дочь, но мы схоронили её две недели назад.
И отправились они на кладбище, вскрыли могилу и нашли девушку с красным пятном от вина на платье».
Сколько таких страшилок рассказывают дети друг другу, про гробы, про чёрные комнаты. Особенно впечатляюще вечером, а в самый ужасный момент слова нужно произнести быстро и схватить собеседника за руку. Но Настя слушала и хотела верить, а вдруг? И молила:
– Ну, пожалуйста, папочка, я никому не скажу! Ты только приди! Мы будем ходить с тобой в парк, гулять по аллеям. А хочешь, будем сидеть дома, пока мамы нет. Никто не узнает, я обещаю! Я умею хранить тайны, ты ведь знаешь! Ну, пожалуйста!
И он пришёл. Ночью. Во сне. Сначала точка вдали, затем всё ближе, ближе. И вот уже отец. Настя бросилась к нему: «Папа»! Но тут голова отца отвалилась на бок, а из дыры, где должна быть шея, вырвалась широким потоком алая кровь, заливая всё вокруг. В ужасе, с криком проснулась Настя и долго сидела на кровати, пытаясь прийти в себя. Больше она его не звала. Когда это было? Года два назад? Сейчас Настя снова сидела на кровати. Её трясло и тошнило. И всё-таки заставила себя встать, согреть чайник на кухне. От горячего чая полегчало. Нужно ещё за сумкой сбегать. Настя села в кресло, обхватив ноги руками. Сколько она просидела так? Минут двадцать или пару часов? Время перестало существовать. Отец. Было в воспоминаниях о нём нечто странное. Она хорошо помнила его, с хрипотцой, голос, но лицо словно расплывалось, едва Настя пыталась представить его себе. Временами это было мучительно. Достав фотографию папы, она положила её перед собой.
– Что ж мы будем делать с тобой? Я так больше не могу. Настя представила, как бы ответил отец.
– Нет такого слова – не могу! Не умеешь – научим, не хочешь – заставим!
– А, ну да, армейское наследство, командир там какой-то говорил.
– Точно, дисциплинирует.
– Никогда не могла принять слово «заставим».
– Оставь «научим».
– С чего начнём? Учить-то кто будет? Настя встала, прошлась по комнате, огляделась. В шкафу на полке стояли книги, немного, купить хорошую книгу было весьма затруднительно – дефицит. Одна, с потрёпанным переплётом, привлекла внимание.
– Эту ведь ты принёс, с работы, кто-то хотел использовать по другому назначению?
– Люди не всегда понимают ценность вещей, которыми владеют.
– Значит, книга стоящая. Иначе ты бы её не спас. В. Каверин, «Два капитана». Забавно. Поплыли?
– В добрый путь!
Часть 2. Корни.
И снова была осень. Настя спешила на занятия. К учебникам и тетрадям в сумке добавился пакет с белым халатом внутри. Школу она оставила и училась теперь в медицинском училище. Весной, заглянув в журнал, ужаснулась трёхзначному числу пропущенных уроков. Получалось, она прогуляла половину учебного года. Как она экзамены умудрилась сдать без троек – загадка. Да и четвёрка только одна. Думая об этом Настя испытывала гордость и удовлетворение, хоть и не призналась бы в этом никому. Уважение к школе испарилось. В этом месте всем наплевать на неё и нужно уходить. Но куда? В пятнадцать лет выбор небогатый.
Фотография отца вновь лежала перед ней.
– Что скажешь, пап? Дело должно быть значимым, как в «Капитанах», согласен? Собственно говоря, либо учить, либо лечить.
– Лечить ты всегда любила. Мышонок, котёнок, правда, оба сдохли, но ты попыталась.
– Были ещё птички, ты приносил! Там обошлось благополучно.
– Вот-вот, повезло птичкам.
– Значит, определились? И куклам я системы ставила, капала воду, подкрашенную красной акварелью, «кровь» потом через затылок выливалась, там дырочки есть, куда куклам волосы вставляют. Жуткое зрелище! Но куклы не жаловались.
– Что делать, с объёмом просчиталась, бывает. Глядишь, научат, с людьми удачнее получится.
– Всё, иду в медучилище! Не сейчас, конечно. Теперь я в библиотеку.
– Что ищем?
– Как же, «Григорьев – яркая индивидуальность, а Диккенса не читал»! Я понятия не имею, кто такой Диккенс. В школьной программе такого нет. Но в библиотеке – то должны знать. Всё, пока!
С мамой разговор был короткий.
– Мама, я буду учиться на медицинскую сестру.
– С чего это вдруг? – опешила мать.
– Подготовлюсь лучше к институту, легче будет поступить, к тому же, если что-то пойдёт не так, у меня уже будет профессия, работать пойду, деньги зарабатывать, да и стипендию платят. Как Настя и предполагала, доводы оказались весомыми.
– А может лучше на учительницу? – неожиданно робко предложила мама.
– Нет! – Настя готовилась к борьбе и позиций сдавать не собиралась. – Решение окончательное! – она быстро ретировалась, пока у мамы не появились новые возражения. «Хм, прошло довольно легко, но боевой настрой пока терять не стоит».
Забрать документы из школы, подать их в приёмную комиссию, собрать справки, – всем этим Настя занималась сама. «Твоё решение, твои проблемы». – Мама была лаконична. Экзамены тоже ерунда, особенно диктант. Трудные слова проговаривали по слогам, знаки препинания рисовали в воздухе. Непонятно, как некоторые умудрились получить двойки. Она студентка! Новые знания, новые знакомые, новые горизонты и старое здание. Мрачноватая двухэтажка довоенной постройки. Надпись гласила, что здесь во время войны учились студенты мединститута, в то время как в их здании располагался госпиталь. История обязывала соответствовать.
– Так, сто двадцать первая группа, кабинет двадцать три, на втором этаже.
Настя вошла в аудиторию, народ уже собирался. По списку тридцать человек, двадцать девять девочек и один мальчик. Столы были составлены рядами, по три в ряд.
«Куда бы сесть»? – Настя бегло осматривала студенток.
– Присаживайся, не занято. – Предложила худенькая девочка в очках на втором ряду. Настя, кивнув головой, села. – Меня Ира зовут.
Первый день – ознакомительный. Расписание, библиотека, учебники, порядки и правила. На остановку они шли вместе с Ирой, таща пакеты с книгами.
– Тебе куда? Мне до универмага. – Ира шагала широко, оглядываясь по сторонам и щурясь за своими очками.
– А мне до «Квартала».
– Класс! Маршрут один и разница в одну остановку. Ты на какой улице живёшь?
– На Советской.
– А я на Гоголя. Ха, так это пешим ходом добраться можно. – Тут она сильней прищурилась. – Какой номер автобуса?
–Сорок восьмой.
– Наш, бежим скорей!
В автобусе Ира продолжала щебетать:
– У меня мама – медсестра, вот и я решила. Ещё у меня две сестры есть, младшие. Отец шофёром работает. В выходные мы на дачу поедем, а вы?
–У нас нет дачи.
–О, моя остановка, ну пока, до завтра!
–Угу.
Дома Настя достала фото отца.
– Ой, пап, столько новостей! Куча предметов и новых учебников. Представляешь, анатомию дали. Успели полистать, страшно интересно. А если пропускаешь занятия, даже по болезни, отрабатывать нужно.
– Ох-хо, конец прогулам!
– А я рада, со мной только так! И ещё с девочкой познакомилась, живём друг от друга неподалёку, ездить с занятий вместе будем и за одной партой сидеть.
– Замечательно, пора учиться разговаривать, теперь будет с кем.
– А я умею!
– Ну да, заметно.
– Ха, разучилась немного. Ничего, наверстаю. Ой, это мама! – Настя спрятала фотографию.
Настя завтракала на кухне. Тополя, росшие возле домов напротив, верхушками поднимались над пятиэтажками. Форточка открыта, и с улицы доносились шум вдалеке проезжающих машин и шелест уже желтевших листьев. Низковатый, уверенно-спокойный шелест плотных листьев большого дерева. Не тот, которым берёзки шепчутся! Настя любила его слушать. Хорошо! И день сегодня ясный. Настя вышла на улицу. Четыре остановки и вот он, новый дом. Изучали, кроме специальных, ещё и общеобразовательные предметы, поэтому учебный день заканчивался после шестнадцати часов, так что училище и вправду стало вторым домом. Обеденный перерыв длился целый час, можно вскипятить чай, и студенты усиленно жевали бутерброды, запивая их горячим напитком. Некоторые ходили в столовку, те, кому финансы позволяли.
–А эта «анатомичка» интересная женщина, – делилась впечатлениями Ира, – искусством интересуется, картинами всю стену завесила.
Перед началом занятий, Алевтина Ивановна, преподаватель анатомии, демонстрировала красоту мужских и женских тел, в основном без одежды, изображенных художниками Возрождения, репродукции которых действительно занимали всю стену коридора перед её кабинетом. Сама Алевтина Ивановна, молодая ещё дама, была женщиной в теле, в связи с чем, по-видимому, особенно восхищалась формами запечатлённых красавиц. И, хотя на взгляд Насти было что-то странное в том, чтобы полюбовавшись телами целиком затем идти разбирать их по частям, она не могла отказать «анатомичке» в увлеченности своей профессией, говорила та чётко, разнообразно и интересно.
– И хорошо, что на муляжах учиться будем. Покойников боюсь! – Продолжила Ира.
–Да, занимательная мадам, – решила поддержать разговор Настя, – и физик тоже интересный. Мог бы выступать со своими талантами, деньги зарабатывать. Сколько таких на телевидении!
– Да, и всё в уме, и умножает, и делит, и корни квадратные извлекает. А числа-то какие!
– Точно. Я бы и число не запомнила, не то, что действия с ним какие-то проворачивать.
В разговор вмешалась девочка из параллельной группы:
– У него жена больная, потому он и работает в училище, а не в институте, здесь без учёной степени зарплата выше.
Девчонки переглянулись, сочувственно покачав головами. И всё- таки Настю всегда удивляла способность иных людей узнавать подробности чужой жизни за такой короткий промежуток времени.
– И в морг мы ещё пойдём, на экскурсию. – Добавила она.
– Ну что, на литературу? – « Бутербродники», собрав пожитки, поплелись на второй этаж.
Преподаватель, Белла Сергеевна, женщина лет пятидесяти, подтянутая, со вкусом одетая, знакомила класс с темой урока:
– Владимир Маяковский!
По классу прокатился ропот недовольства.
– Что это за стихи? А трактор в поле тыр-тыр-тыр, а мы, товарищи, за мир!
–У него нет таких строк. Не любите Маяковского?
– Фу, кошмар, нет! – раздались голоса.
С загадочной полуулыбкой, глядя куда-то в бесконечность, Белла Сергеевна произнесла:
– Его нельзя не любить!
Видимо, тон её голоса прозвучал так интригующе, что класс замер. Белла Сергеевна продолжала:
– Красавец мужчина, высокий, под два метра, статный. А взгляд? Жгучий, пронизывающий, завораживающий! И паинькой он никогда не был, одни жёлтые штаны чего стоили.
Аудитория – женская, и эффект – потрясающий. Девчонки слушали, открыв рот.
– Писал сценарии к фильмам и сам в них снимался, «Барышня и хулиган», например. А его муза, Лиля Брик? Он посвятил ей почти все свои произведения, хотя она была замужем.
Загадочным шёпотом учительница поведала:
– Тройственный союз, Маяковский, Лиля Брик и её муж.
Девчонки недоверчиво переглянулись.
– Да-да, тогда это было модно. А когда художник Репин восхитился броской внешностью Маяковского, а особенно его пышной шевелюрой, и пригласил для написания портрета, поэт пришёл обритым наголо. « Где же ваши вдохновенные волосы?» – посетовал Репин и картину так и не написал.
Девичьи лица расплылись в улыбках.
– Необузданные страсти кипели в его душе, не мог он писать обычные стихи о лютиках-цветочках! Только свой стиль, даже размер стихотворный свой. Вот хотя бы на смерть Есенина: «Пустота… Летите, в звёзды врезываясь…», каждое слово словно выстрел, его стихи – это он сам!
Ещё долго и с чувством Белла Сергеевна вела разговор о жизни и смерти Маяковского, его творчестве. Эта речь не могла не оставить следа в душах, пусть даже не во всех. Настя сидела завороженная.
– Да, – шептала она на ухо Ире,– такого в школе не расскажут!
Опустив глаза в учебник, она словно впервые увидела знакомые строчки.
После занятий Настя с Ириной обсуждали услышанное.
– Всё равно стихи странные, словно спотыкаешься и много непонятного, – сетовала Ира.
– Возможно, но так смотреть на произведения! Как на человека, вот интересно. Только вот, жизнь втроём, думаешь это правда?
– Вряд ли она станет выдумывать такие вещи.
– Что на выходных делаешь?
– Завтра, как обычно, на дачу.
– Тогда до понедельника.
–Пока!
Настя всматривалась в прохожих, разглядывала мужчин. Какие там жёлтые штаны? Всё серо-чёрное или синее с лампасами.
-Папа, эта Белла Сергеевна такая замечательная! Никогда не думала о книге, как о душе человека. Только изложение фактов, событий, – Настя засмеялась, – с политической точки зрения. Или любовь к природе родной страны. Всё! Другой трактовки не было!
– Рад, что нашелся человек, который открыл тебе глаза. Но всё-таки она сплетница, эта твоя Белла Сергеевна.
Вечером, когда мама вернулась с работы, Настя подбежала к ней:
– Ой, какой интересный день сегодня был! Маяковский…
Мама перебила недовольным голосом:
– Песок тут в прихожей, что подмести не можешь!
– Да? А я не заметила.
– Ну конечно, где тебе замечать! Ещё и жрать готовить нужно. У других дети как дети, и уберут, и приготовят, а с тебя как не было толку, так и нет!
– Так ты же сама меня на кухню не пускала, я же пыталась научиться, а ты расшумелась, что я продукты перевожу, велела больше ничего не трогать! А как же научиться, если не трогать?
– Другие же умеют!
– Так, наверное, их учит кто-то. Давай вместе готовить, я и научусь.
– Хм, нужна ты мне на кухне!
– Ну вот, приехали! – Возмущённо ответила Настя, разведя руками.
– Это ты как с матерью разговариваешь, а? – Зло глядя на дочь, вопрошала мать, – поговори мне ещё, вылетишь из дома и иди куда хочешь!
Настя со страхом посмотрела на маму, серьёзно она говорит или нет? Промолчала.
– То-то, помалкивай!
Настя ушла в спальню, чтобы не попадаться матери на глаза.
До следующего утра они не разговаривали.
Настя проснулась от громкого бряцания посуды на кухне. Услышала мамин голос, она что-то вполголоса ворчала.
«Вот сейчас встану, она опять чем-нибудь будет недовольна. Лучше притворюсь, что сплю, полежу подольше».
Через некоторое время раздался мамин голос:
– Ну, что разлеглась? До обеда валяться будешь? Суббота, убираться пора!
Настя ползала с тряпкой по углам комнаты. Мать ходила следом:
– Ну как ты моешь? А!? Живей надо, шевелись! Да не пропускай!
Настя цепенела, просто впадала в ступор, от бесконечных замечаний, и даже простое дело становилось невыполнимым. Вскоре с уборкой было покончено, мать продолжала ворчать:
– В магазин сходить надо, а ты опять что-нибудь не то купишь!
–Ты список напиши.
– Что список? Разбираться надо в том, что покупаешь! Придётся самой.
– Но как же научиться разбираться, если не покупать?
– Другие –то могут!
– Так не с неба же им знания свалились!
– Да просто ты бестолочь, вот и всё!
У Насти перехватило дыхание, в груди всё сжалось в комочек и вырвалось вдруг:
– Да просто ты не любишь меня!
– А за что тебя любить? За что?! Что в тебе хорошего-то?
Слёзы хлынули из глаз, срывающимся голосом Настя лепетала:
– Я уеду!
–Это куда же?
– К тёте!
– Ты думаешь, тебя там ждут? Никому ты не нужна! Слышишь? Ни-ко-му!
Мать взглянула на часы.
–Ну вот, в магазин я уже не успеваю! На работу пора!
Она поспешила в спальню, не глядя на дочь. Настя села в кресло, глотая слёзы. «Никому, никому не нужна,»– снова и снова слова звенели в голове и стук сердца. Звуки извне с трудом проникали в сознание. И всё-таки она услышала, как закрылась входная дверь.
Настя стремительно бросилась в кухню. В голове по-прежнему стучало, шумело и … скрипка? Почему скрипка? Этот высокий звук.
«Вот оно. Ящик под подоконником. Здесь мама хранит лекарства. Это от давления, подойдёт».
Настя, тяжело дыша, высыпала содержимое тёмного флакончика на ладонь, маленькие белые таблетки. «Всё будет быстро, просто засну, когда она придёт с работы, будет уже поздно». Перебирая их, посмотрела в окно, налила в стакан воды. Тополь. Сияющее золото листьев на фоне ярко-синего осеннего неба. Ветер слегка шевелил листву, солнце отражалось от неё, играя бликами. Слух постепенно возвращался. Шелест, такой знакомый, любимый. Голоса – дети играют на площадке. Чирикают воробьи на фонарном столбе. Настя вдохнула эту жизнь, впустила её в себя. Стало легче дышать. Глотнула воды из стакана. Словно что-то спустилось на неё. Умиротворение? Такое длинное слово. Нечто большее было во всём, что она сейчас видела. Не умея понять, что, она всеми силами цеплялась за желание разгадать, в чём тут дело. Взглянув на таблетки, и снова на улицу, она собрала их обратно в стеклянную баночку, закрыв, вернула на место. Сил не осталось совсем, добравшись до дивана, она провалилась в сон.
В понедельник, после занятий, мать встретила Настю у порога.
– Пошли в универмаг.
–Зачем?
– Да зарплату половину деньгами выдали, остальное – талонами на вещи. Тянули бумажки, кому что достанется. Я ковёр вытянула!
–А нам нужен ковёр?
– Молчи уже! Лучше, чем торшер какой-нибудь. Хотела постельное бельё, но женщины ходили получать, – дрянное, ткань, как марля.
Ковёр оказался четырёхметровый. Тащить пришлось две остановки, – в автобус с ним не влезешь. Лавируя между пешеходами, мать и дочь уверенно продвигались к цели, стараясь не потерять весомую часть зарплаты по дороге.
– Что ты с ним делать будешь? – По-прежнему недоумевала Настя, пытаясь удержать предательски выскальзывающий рулон.
– Пусть стоит! Тебе приданое будет.
– Ах, даже так!
–Не болтай, иди уже.
Ковёр занял почётное место в углу возле балкона. И что-то подсказывало Насте, что ему суждена долгая, но бесполезная жизнь.
– Пока деньги есть, надо тебе пальто зимнее присмотреть. Завтра сходим.
«ЦУМ» кишел людьми. Мама с Настей направились в отдел верхней одежды. Выбор оказался небогатый. Либо зелёное, сшитое трапецией, либо серое прямое. Серое – меланж, сзади хлястик. Зелёное – грязно-изумрудное, темноватое, какое-то старушечье.
– Это в самый раз, – указала мать на зелёное.
– Может, другое.– Настя пыталась возразить.
– Да ну, шинель какая-то, ерунда!
– Но оно модное, такое сейчас носят.
– Будут у тебя свои деньги, будешь покупать то, что нравится! Ну- ка, в плечах нормально, длина хорошая. Ну и ноги у тебя! Нельзя было, что б отцовы достались! Так нет же! Худышки-палочки и колени торчат! Ладно, мы сюда за пальто пришли.
А Настя думала, не займёт ли пальто место рядом с ковром, хотя вряд ли, зимой холодно, нравится-не нравится, носить придётся. Через день мама принесла с рынка золотой самодельный крестик, в государственных магазинах их ещё не было.