Воспоминаниями живу спокойно и тихо по годам детства своего, будто обтекаю памятью себя.
В прошлом вижу Гирей особенным и неповторимым, подобно моему детству.
Гиреец выстроен из множества частей.
Какие‑то части – для внутреннего употребления их всякий их увидит и поймёт.
Какие‑то для наружного потребления – все должны его понимать и восхищаться его достоинствами. Но главное – уметь удивляться.
Таинственный и неподвижный мир прошлого высвечивает в памяти «героев» и «кумиров» гирейского разлива.
Ваня Рубцов… Когда тарахтел его мотоцикл, пацанва сбегалась на «чёртов бугор» посмотреть на его трюки: езду на заднем колесе, езду без рук на руле, управление задницей… «волну между ног», когда вертикаль мотоцикла склоняется вправо, затем влево, а Иван стоит на опорах мотоцикла; езду на корточках на сиденье и множество других трюков. Особенно восхищало зрителей его умение ставить «моцик» на дыбок, и все преживали за Ваню, когда он нечаянно въезжал в забор.
Выбегал хозяин с криками, воплями к всевышнему и проклятиями «рубцовскому отродью»…
Иван глушил «моцик» и спокойно объяснял хозяину, что забор был с гнильцой и не вынес лёгкого прикосновения, а починить его – «два пальца об штакет», и через час всё будет на «мази». Заводил «моцик», прыгал на сиденье, выкручивал до предела газ и исчезал вместе с пылью за поворотом.
Через несколько минут появлялся с бруском, с пятью шаткетниками, гвоздями и молотком… и мы, пацаны, помогали.
Через пятнадцать минут забор исправлен. Хозяин восхищённо почёсывает задницу – оставшиеся две штакетины пригодятся в хозяйстве.
Жека, Ванькин брат, но с фамилией Никольский – любитель тишины и сидячего образа жизни. Его увлечения – журналы «Юный техник», «Радио», транзисторы, микрофоны, паяльник… и «Орёл! Орёл! Я – Сокол из Гирея» – «Орёл из Гулькевичей» – «Есть дальше?» – «Меридиан из Отрадо‑Кубанки» – «У‑у!» – «Армавир тебя уже не слышит» – «Буду работать над аппаратом».
Через неделю: «Я – Сокол, Гирей, кто дальний слышит меня» – «Тихорецк» – «У‑у» – «Армавир» – «У‑у!.. но буду работать над аппаратом».
Через две недели: «Сокол из Гирея, кто есть дальние?» – «Новороссийск» – «У‑у» – «Таганрог» – «У‑у!.. но работаю над аппаратом».
Через месяц: «Сокол! Кто слышит?» – «Тюмень» – «У‑у! Чё у вас?» – «32» – «Чё 32?» – «Мороза!» – «У‑у!.. у нас плюс 12» – «Африка!» – «Кто ещё?» – «Котлас» – «Бухара» – «Красноярск» – «Львов». «У‑у‑у! Работаю в эфире!»
Витя Гуров – универсал!
Восхищал пацанву, взбираясь по стволу дерева, будто по лестнице, словно папуас по пальме за бананами. Многие пробовали, понимая механику такого передвижения, но для меня, конкретно, был сбой в последовательности перемещения одной из четырёх конечностей, тренировки до автоматизма не моя стихия – высушивает мозги.
Любопытство заставило Витю изучить анатомию человека и стать просветителем впо этому вопросу среди невежественных дядек и тёток… Правда, от некоторых стариков получал костылём в лоб, но это были естественные издержки применения знаний на практике.
Виртуозно владел велосипедом, который слушался его, как конь под джигитом… От скуки был радиолюбителем – увлечение многих того времени: мечтали поймать сигналы спутника. Был опытным пловцом, изобретателем своего стиля плавания «гуровский винт»; к сожалению, Олимпийский комитет не принял этот стиль, посчитав его не от здравого ума, но для стремительного потока Кубани «винт» позволял переплывать на тот берег практически под прямым углом.
Боря Лобченко… Семьянин и патриот своей малой родины… После армии его могли оставить в любом московском футбольном клубе – он был классным вратарём, но он вернулся в Гирей, к матери и двум братьям, к хозяйству, которое надо было подымать – пусть он не доучился, но братья должны закончить школу и продолжатьобазование.. Боря учил меня вратарскому искусству, и оказалось, что главное – поймать мяч и приземлиться с опорой на него, а тело аккуратно уложить на место падения… Не поймал мяч – сам виноват, ляжешь костями на твёрдую землю.
Боря был энциклопедией футбольного мира, знал биографии, способности и возможности именитых и перспективных футболистов и тренеров… мог часами комментировать виденные им воочию или по телевизору матчи – это был завораживающий рассказ, после которого ощущалось, что футбол – самое прекрасное, что есть на свете.
Не помню ни имени, ни фамилии парня, старшего по возрасту, но он восхищал меня тем, что ругался и матерился одним приличным словом в любых обстоятельствах: «утварь» – различные эмоциональные звучания и введение слова в нужный контекст… от простого: «Ты, утварь!», до: «Мелкотравчатого желания утвари!» Других ругательных слов он не применял.
После моего девятого класса он пропал из моего поля зрения, и судьба его мне неизвестна, но «утварь» запомнилась.
Особенности и достоинства каждого гирейца принадлежали ему самому и Гирею. За пределами Гирея прорастало в профессиональной деятельности или увлечениях души.