В 1945 году мне было уже 9 лет, и многое отчетливо сохранилось в памяти. Прежде всего, два салюта. 1 мая и 9 мая. Позже я много раз смотрел салют с Бульвара, из парка Кирова, но такого потрясающего зрелища, как в День Победы сорок пятого, больше не видел.
Помню раннее утро 9 мая. Всех разбудила громкая, на весь двор, музыка, громкие крики людей, вышедших во двор. Все были возбуждены. Люди плакали, смеялись, обнимались.
С началом войны все радиоприемники и радиолы у населения изъяли. В последние дни апреля 45-го, их вернули владельцам, и теперь они гремели на весь двор и улицу.
Всю войну мы продолжали жить в Арменикенде, на Верхнее – Бульварной улице, в 223 – м квартале, в котором в послевоенные годы, с отменой карточной системы, заработал ресторан «Мугань». В 60 – 70-ые годы, со стороны проспекта Ленина, пристроили башню – высотку отеля с тем же именем. Название Ленинского проспекта заменили на проспект Свободы – Азадлыг. Долгое время с фасадной части нашего квартала пустовало помещение бывшего магазина, в котором, мы дети, играли в прятки. Потом там разместились пожарные со своими красными автомобилями. Позже пожарников сменили продовольственный, а затем промтоварный магазины.
К концу войны бакинских пацанов захватило увлечение самокатами. До этого мы, мальчишки 8 – 11 лет, носились по двору, катая тяжелые металлические обручи отрезком толстой проволоки, изогнутой на конце в виде буквы «U». Обручи эти пришли в страну вместе с американскими Студебеккерами и Фордами. В автомобилях, они дополнительно что-то фиксировали в колесе. Отечественные «умельцы» посчитали их лишними и выбрасывали. А пацаны подбирали и катали, стараясь не уронить на ноги. Радость, беготни с обручем по периметру двора, сменил самокат.
Катание обруча, затем самокат распространение получили в основном на юге. В городах с асфальтовым покрытием дорог и тротуаров, в республиках и областях, с теплой сухой погодой.
Не могу не задаться вопросом, откуда у нас находились подшипники – основа самоката? Подшипники диаметром от 6 до12 сантиметров. Самокаты существовали лишь самодельные, изготовленными руками пацанов. Отцов, практически ни у кого не было, чтобы построить надежную конструкцию. Взрослые находились еще в армии или в госпиталях, были инвалидами. Чтобы сделать самокат требовались две доски около метра и одна в два раза короче. В торце длинных досок с помощью ножовки, лобзика и прочих подручных средств, выпиливалось прямоугольное окошко, поперек прибивалась толстая деревянная палка с насаженным на неё подшипником. К одной из досок с разными вариантами крепилась под 90 градусов доска в два-три раза короче. На доске закрепляли две петли из толстой проволоки. Такие же петли крепились и на другой доске, в торец которой прибивалась отшлифованная дощечка – руль. В петли вставлялся металлический штырь, и это позволяло самокату поворачивать на небольшой угол в каждую сторону. Вот и готов самокат. Часто доски разъезжались, складывались. Приходилось всё восстанавливать сначала. На таких самокатах мы и катались.
С довоенных времен во дворе ночевала легковушка «Эмка» – пикап. Утром на её месте, на асфальте, обычно оставалась небольшая масляная лужица. Мальчишки с самокатами спешили первыми к ней добраться, с помощью подручных средств – тряпки, веточки, плоской железки, собрать, это вытекшее из двигателя масло, и смазать им шарики в подшипнике.
Сегодня трудно представить самодельный самокат, сколоченный из досок, и подшипников. Самокаты всевозможного вида, заводского производства, с двумя, тремя и четырьмя колесиками, с ручным и ножным тормозом, продают в детских магазинах, выдерживают нагрузку в 100 и более килограмм, складываются, их можно брать метро и автобус, в багажник автомобиля. В некоторых европейских странах взрослые дяденьки ездят на них на работу. В Петербурге, молодые мамаши, проводив ребенка на самокате в детский сад, обратно сами едут на двухколесном чуде.
Первый детский двух колесный велосипед, во дворе, появился в соседнем блоке у Сергея Григоряна в послевоенный год. Его отец, по ранению рано демобилизовался, и работал, если не ошибаюсь, районным прокурором. Настоящему велосипеду все мы, естественно, завидовали и просили Сергея разрешить сделать круг по двору в обмен на какую – нибудь мелочь – марку для коллекции, нескольких шелковичных червей, которых многие из нас держали в коробке на подоконнике и каждый день приносили им свежие листья с тутовников, росших во дворе.
Для меня двухколесный велосипед долго оставался неисполнимой мечтой. Лишь в седьмом классе папа купил мне велосипед, и не такой, как у большинства моих сверстников, а более продвинутый, по-современному. Чешского производства «Диамант» с ручным тормозом, фонарем, зеркалом. Велосипед – красавец сразу стал предметом зависти владельцев машин Харьковского и Пензенского велозаводов.
Закончилась война, а с ней и бумажные треугольники писем. Почта вернулась к конвертам с марками. У школьников возродилось увлечение собирать марки. По утрам у парадного, так называют вход в дом в Ленинграде, или, как говорили в Баку, – у нашего блока, я ожидал почтальона тетю Марию. Она разрешала отклеить несколько понравившихся марок от писем, которые разносила адресатам. Клей тогда позволял довольно аккуратно, не повредив, отделять марку от письма. В почтовых отделениях, к тому времени, скопились нереализованные марки военных лет, их клеили на письма, и на конвертах они встречались часто. Марками обменивались в классе и во дворе с другими коллекционерами.
Зоя Космодемьянская, Александр Матросов, юные герои Краснодона, виды разных самолетов, участвовавших в Великой Отечественной войне, портреты знаменитых писателей и художников, юбилейные даты известных событий – все это в миниатюре изображалось на марках. Конечно, собирание марок девяти – десятилетними пацанами, назвать коллекционированием – дискредитировать настоящих коллекционеров.
Папа в детстве тоже собирал марки, и, увидев, что я увлечен полезным дело, нашел где-то, в старых семейных вещах, свой альбом с марками, и передал мне. Марки оказались потрясающими. Ни у кого из дворовых и школьных приятелей таких не было. Марки царской России, первые советские 20—30 годов, иностранные марки. Поражали марки Тувы (Тогда она входила в состав Монголии). Они выпускались в виде ромбиков и треугольников, квадратов, и длинными вертикальными столбиками, все в ярких красках. Еще ценнее оказались марки Испании 20-х годов, выпущенные в память о былом морском величии Испании. Двухпалубные и трехпалубные парусники галеоны, навио, военные и торговые суда, перевозившими золото, серебро, провиант, а также пассажиров. Были марки с изображением знаменитого линейного корабля «Сантисима Тринидад» и другие. Папа, и в клубе филателистов, куда я записался, рекомендовали коллекционировать марки по темам, а не все подряд. Только так можно собрать полноценную коллекцию. В итоге, на свои марки «Монгол шудан», Испанию, Германию и США, я выменял в десятки раз больше отечественных марок.
Собирание марок пользу приносило огромную. Расширяло кругозор разносторонних знаний. Миниатюры с репродукциями известных художественных полотен знакомили с мировыми шедеврами, рассказывали о научных открытиях и географии разных стран. Благодаря маркам, я на всю жизнь запомнил даты жизни великих писателей, ученых, к юбилеям которых выпускалась очередная серия марок. Знание дат помогало в школе на уроках литературы и истории, а позже, взрослому, во многих случаях легко ориентироваться в хронологии исторических событий, быстро находить большинство стран мира на карте. В книжных магазинах и газетных киосках серии гашеных марок продавались по божеским ценам, их можно было купить, сэкономив на мороженном или школьном завтраке.
Коллекционирование марок, в сороковые-пятидесятые годы оставалось полезным и недорогим увлечением. Никакие, современные самые умные, компьютерные игры так не способствуют интеллектуальному развитию ребенка, как увлечение марками. Жаль, в последующие годы, собирание марок захватил бизнес, как и остальные виды коллекционирования.
Потом, в наш двор пришло очередное увлечение – диафильмами. Первые диафильмы были посвящены сказкам и черно-белой экранизации небольших рассказов в рисунках. Проекционные фильмоскопы не выпускались, и купить можно было лишь довоенные, в комиссионном магазине, а диафильмы продавались в каждом газетном киоске по 30 копеек. Я тогда учился в третьем классе. Первым во дворе, я самостоятельно изготовил фильмоскоп – проектор. Сколотил ящичек из фанеры, внутри, в заднюю стенку вставил лампочку, в переднюю прикрепил самодеятельные картонные трубки, вставляемые одна в другую, со стеклом от лупы, заменяющим объектив, и позволяющий выставлять фокус. Такой аппарат довольно сносно проектировал изображение на белую простыню, примерно пятьдесят на шестьдесят сантиметров. Диафильмы знакомили с Маленьким Муком, Гаврошем и Сыном полка Ваней Солнцевым, подвигами партизан в Италии и Хорватии, рассказывали юным зрителям о ВОВ, её героях.
На киносеансы к нам в квартиру набивались пацаны со всего двора, человек по семь, а то и больше. В квартирах в те годы не стояли дорогие мебельные гарнитуры, родители не опасались, кто-то из пацанов что-то поцарапает или разобьет. Мама и бабушка доброжелательно относилась к моим дворовым и школьным друзьям.
В последнем кадре большинства диафильмов, редакция студии «Диафильм» обращалась к юным зрителям с просьбой поделиться мнением об увиденном. Однажды я решился написать в редакцию, что их фильмы помогают усваивать школьный материал. Со студии мое письмо переслали в «Комсомольскую правду» и 11 мая 1947 года мою фамилию впервые напечатали в «Комсомолке»: «В студию «Кинодиафильма» приходят сотни писем. Боря Михайлов, ученик 4-го класса 47-й школы Баку пишет: «По учебнику «Родная речь» мы в классе изучали рассказ В. Гюго «Гаврош». Я сделал фанерный аппарат в виде аллоскопа, купил в магазине киноленту «Гаврош» и несколько раз внимательно просмотрел ее дома. Потом я пришел в школу и хорошо ответил урок». Не понятно, как, но через день в школе и во дворе, все уже знали, про меня написала «Комсомолка».