Егеря шли за ним всю ночь по следу, с собаками и он, вымотавшийся до предела, упал часов в девять под сосенку, и прислушиваясь, стал готовиться к последнему бою. Лес притих, будто прислушиваясь вместе с Мишкой к треску сушняка под сапогами преследователей и рычанию овчарок.
Замолкли птицы и только заполошно верещали сороки, извещая остальных обитателей леса о том, что группа двуногих с оружием ломится через чащу, не разбирая дороги.
Два аккумулятора, давали надежду, продержаться полчаса наверняка. А больше Мишке было и не нужно. Выбрав холмик, он залег на краю полянки, заросшей молодняком и, расчистив от травы предполагаемый сектор стрельбы, выложил перед собой обе «Оспы».
Немцы шли за ним по пятам и уже через пять минут первый кинолог с овчаркой на поводке, выскочил на полянку заросшую подлеском. Пес хрипел, удерживаемый немцем и с треском проламывался сквозь прошлогоднюю траву. Эту «сладкую парочку» Мишка сжег двумя короткими импульсами с каким-то садистским удовольствием:
– Получи, фашист, гранату от советского солдата!– Вспомнил он расхожую фразу и, сплюнув, отполз за гранитный валун, торчащий у него за спиной.
Прожженная насквозь овчарка, скулила, барахтаясь в траве и бежавшие следом за кинологом егеря, на открытое пространство выбегать, не рискнули. Залегли и затаились. Раздалось несколько резких свистков – это офицеры отдавали команды:
– «Обойдут с флангов. Живьем взять хотят»,– подумал Мишка, не разбирающийся в системе сигналов свистом, но и без этих знаний он понял, что они означают. Немцы не стреляли.
– Хрен вот вам, козлы,– процедил он сквозь зубы и выцепив взглядом равномерно шарахающуюся траву, влепил туда «тройкой», устроив Аутодафе еще одному нерасторопному егерю.
Сухая трава вспыхнула погребальным костром, и в его пламени немец завизжал так, что у Мишки волосы зашевелились на голове:– «Жуткая хрень – эта Оспа»,– подумал он, а немцы по-прежнему не стреляли, шурша слева и, справа от него:
– «Сколько их всего там?»– Мишка взглянул на часы мельком.– «Вроде уже время "Ч". Пора бы уже. Еще бы минут пять продержаться»,– сжав в каждой руке по «Оспе», он перебежал к примеченной вековой сосне и, укрывшись за ее стволом, достал мелькнувшего егеря в камуфляже.
Немец вломился живым факелом в заросли сосняка и папоротника, молча, с хрустом обламывая сухостойные хворостины и замирая в них:
– «Повезло придурку, сразу загнулся»,– подумал Мишка, и ему стало жаль, горящий уже в трех местах по его вине лес:
– «Хрен эти козлы тушить станут»,– вздохнул он. Еще двоих Мишка расстрелял в упор, когда они уже прыгнули на него, выскочив в своих маскхалатах чуть ли не из-под его ног, когда он собрался снова сменить позицию.
Перепрыгнув через убитых и стреляя во все, что шевелится, Мишка с новыми силами, попытался оторваться от преследователей, и тут ему подломило ноги, будто огромным прутом металлическим, кто-то с размаху врезал по ним, и он полетел, кувыркаясь через голову. Придя в сознание, увидел склонившееся над ним лицо в фуражке:
– Отпусти оружие. Сопротивление бессмысленно,– сказал офицер по-русски, медленно, почти по слогам и Мишка попытался повернуть голову влево, чтобы взглянуть на руку, но это ему не удалось. Голову держали жесткие ладони, и Мишка плюнул в склоненное над ним лицо. Лицо отшатнулось, поймав плевок, а сидящий на груди у Мишки егерь в пестрой куртке, хлестнул его по щеке зло, но аккуратно.
– Русише швайне,– прохрипел он при этом и ударил сжатым кулаком по предплечью, принуждая, таким образом, пленника выпустить оружие.
– Сука,– просипел Мишка, выплевывая кровь и осознавая в бессильной ярости, что буквально распят егерями на земле. Не меньше десятка их удерживали его тело и как ни странно, но у него, находящегося в беспамятстве, им не удалось выдернуть «Оспы» из рук. Облепили и пытались выкрутить рукояти из ладоней.
– Хрен вам, козлам,– прошипел Мишка и нажал на оба спуска одновременно. Импульсы плазмы, рванувшие из стволов, сжигали траву и землю, заставляя отпрыгивать немцев и ослаблять хватку, а последнее что он увидел, выворачиваясь бешеным усилием из-под навалившихся на него егерей и уже почти сев – это направленный ствол пистолета ему в лицо и яркую вспышку. А затем навалился мрак и был он осязаем настолько, что Мишка ворочался в нем, как в паутине и пытался выплюнуть из горла тугой ком, мешавший дышать:
– «Где я?»– думал он, пытаясь дотянуться руками до лица, но руки не слушались и не ощущались совершенно.– «Это я умер?»– почему-то пришла в голову мысль, с оттенком вопросительным.– «Нет, я же думаю, а Сур говорил, что методика технически доведена до совершенства. Тогда почему я не возвращаюсь в дом Силиверстовича?»– мысли эти звенели в голове и дыхание его, вдруг ставшее свободным, хриплым клекотом вырвалось из груди, будто это не он дышал, а кто-то рядом, чужой:
– «Вот, блин, попал!»– с тоской подумал Мишка.– «А начиналось все так здорово»,– и ему вдруг вспомнилось детство, школьные годы, армия и жизнь на гражданке, после демобилизации. Ясно, ярко и будто не его прожитые годы, а опять же кого-то другого. И увиделось все как бы со стороны, чужими глазами.
Мишка Соболев ничем таким особенным с детства не блистал. Прыгал, бегал и даже свистел средненько. Ну а уж какими-то экстрасенсорными способностями типа телепатии, телекинеза или телепортации – тем более не обладал. Он даже ушами шевелить не умел. В его классе – уже в первом, половина детей это умели, а Витька Семенов тот дальше всех сквозь зубы плюнуть мог. Ох, как ему все завидовали. И Мишка тоже завидовал. У многих его одноклассников необычные способности были, с самого первого класса проявившиеся или обычные, но усиленные. Верка Михайлова, например: могла на ресницах десять спичин удержать. Вот такие «махаоны» вырастила над глазенками. А Женька Никифоров мог щеку иглой проткнуть запросто, в любом месте. Каждый что-то умел, в крайнем случае – ушами шевелил и только Мишка Соболев был «мышью серой».
Ничего такого у него не имелось из способностей. Очень он переживал по этому поводу. Комплексовал. А ведь чем дальше, тем обиднее. У одноклассников-то с годами разные всякие, другие способности появляться начали. Кто-то на гитаре брякать научился, кто-то рисовать, а у кого-то голос прорезался.
В науках тоже некоторые преуспели. Вон Витька Семенов, мало того, что плевался, как верблюд дальше всех в классе, так он еще и на математических олимпиадах стал первые места занимать.
По всем предметам у учителей кто-нибудь из класса в любимчиках и, только Мишка еле-еле на тройках из класса в класс переваливался. Ну, не было у него тяги ни к одному предмету, даже к физкультуре. А поэтому учиться Мишке было не интересно и лень.
А ведь дебилом Мишка не был и соображал, когда это ему было нужно, очень даже быстро. Особенно когда зависала над его головой, ушами шевелить не умеющей, карающая длань чья-либо. Чаще отцовская – за очередной «неуд» по нелюбимым предметам. Вот тогда Мишка демонстрировал чудеса изворотливости и сообразительности. У него даже дневников было всегда два. Один для учителей – рабочий, другой для родителей – парадный.
И ведь за все время обучения один раз только попался он с этими дневниками. Он ведь, чтобы подвоха родители и учителя не почувствовали, за тех и других расписываться наловчился. Да так это у него ловко получалось, что когда однажды он, перепутав, сдал «парадный» дневник классной руководительнице, для глаз родительских предназначенный, то та и подвоха-то сразу не заметила. И может быть в нем, впервые ее бы запись подлинная появилась, если бы случайно не оказалась рядом на беду – математичка – Елизавета Павловна.
– Ну-ка, ну-ка,– схватила Елизавета Павловна дневник Мишкин.– Это когда же я Соболеву пятерку поставила по алгебре, что-то не припомню дива такого? Он и на тройку-то мой предмет не знает. Эко диво дивное! Да я ему и по геометрии одних пятерок наставила, только за прошлую неделю целых четыре,– дело было в учительской на переменке и естественно, что весь коллектив педагогический на «диво дивное» взглянуть захотел.
– Ну-у, жу-у-ук!– ахали учителя, рассматривая свои автографы завитушистые, Мишкой безукоризненно скопированные. Они-то думали, что подписи у них очень мудреные и неповторимые. И вот какой-то «шалопай понимаешь», троечник серенький из 7– го класса взял, да и уверенность эту их, одним махом ликвидировал.
Что было-о-о!!! Досталось тогда Мишке со всех сторон по полной программе. На всю школу прославился. Так что один все же дар у него был – от Бога ли, от черта ли, но был. Все это признали сразу и безоговорочно. Талант у парня вне всяких сомнений. Талант фальсификатора, а попросту если, то – жулика. И так Мишку, за эти его «художества», бичевали и гнобили, так уличали, что он и сам в талант этот свой поверил. Особенно отец постарался. Так ремнем вбивал, что не захочешь, а уверуешь.
– В кого ты у нас урод такой?– спрашивал отец, тряся перед Мишкиным носом кулаком, с зажатым в нем ремнем офицерским. Ремень был от мундира с майорской звездой, честно отцом Мишкиным выслуженной, « в несокрушимой и легендарной».– Я думал, что династии продолжателя ращу, а оказалось, что жулика выкормил, фамилию позорящего. Да тебя близко к армии подпускать нельзя, гаденыша,– ну и все в таком же духе. Потом, конечно, со временем все утряслось и в школе, и дома, но именно тогда Мишка впервые понял, что талант мошенника, в нем окружающими обнаруженный, имеет две стороны. Одну из которых, желательно никому и никогда не показывать.
Как у Луны – к примеру. Только у Луны скрытая сторона ничем от не скрытой особенно-то и не отличается и за нее Луну ремнем по заднице не хлещут. Нет, не раскаялся Мишка в содеянном, а сделал вывод для себя, что нужно быть внимательнее и осторожнее.
Школу Мишка закончил все на те же тройки дежурные и в отличие от обремененных всяческими знаниями одноклассников, не стал ломать голову, куда ему бежать с аттестатом, чтобы знания эти преумножить.
Амбиций у Мишки не было, поэтому пошел он работать на рынок грузчиком.
«А что? У нас любой труд почетен», – так родителям и заявил. А те, к тому времени, уже на Мишку рукой махнули и не ждали от него каких-либо достижений.
А Мишка, разгружая из фур мешки с картошкой и луком, присматривался к взрослой жизни без прикрас и пришел к выводу, что место рабочее он себе выбрал правильно. Не потому, что любил таскать тяжести или заработки у грузчиков рыночных какие-то повышенные. И даже не потому, что возможностей много подхалтурить и даже подворовывать имеется. Это тоже немаловажно, но главное – именно на рынке, особенно на задворках его, Мишка впервые в своей жизни увидел вблизи авантюристов и жуликов, прохиндеев разного пошиба. Родственные ему души.
Кто там только не ошалался: перекупщики сельхозпродукции, с липовыми справками об инвалидности, каталы-шулера кидающие колхозников на «бабки» в очко, секу и буру, ну и карманники – шныряющие между ротозеями – покупателями, само собой.
Уже появились первые кооператоры, с их длинным, дурным рублем и вокруг него засуетилась вся эта публика. И вот эта-то среда околоуголовная и уголовная оказалась, для вчерашнего школьника, близкой, желанной и понятной. Здесь никто не говорил трескучих фраз и не норовил блеснуть эрудицией. «Срубить бабло с лоха» – вот чем все жило, чем дышало и чему подчинялось. Освоившись в рыночной суете и присмотревшись к ее изнаночной жизни, Мишка влился в нее со всем пылом души юношеской, жаждущей впечатлений. И на удивление быстро стал своим в разных ее закутках, закоулках и схронах.
Среда приняла, похлопала снисходительно по хлипкому плечику и сначала использовала на побегушках, да на «шухере», но приметив в новом своем члене нешуточные способности и тягу к авантюризму – начала учить.
Учился Мишка с удовольствием. Отличником был. Схватывал все на лету и скоро стал незаменим и у наперсточников, и у шулеров картежных, и даже у перекупщиков.
Прожженные в своем ремесле жулики диву давались его потенциальным способностям и скорости, с которой он перенимал их профессиональные навыки.
Знаменитый на весь город катала, у которого в колоде было тузов столько, сколько ему нужно – Васька Трефовый, нарабатывавший эти умения, в местах «не столь отдаленных» десятилетиями и тот восхищенно присвистнул, когда через неделю Мишка обставил его в «очко». Сдавая себе по два туза, пять раз подряд и лопухнувшись только один раз. Открыв двух тузов бубновых:
– Ну, фраер, обул. Ну, ты жу-у-ук. Далеко пойдешь в нашем ремесле, если менты не тормознут. Бросай ты эти мешки вонючие, пальцы побереги. А вот за два «лба» последних «стремных», в приличном обществе и на «перо» посадить могут. Упражняйся, Жучара,– вот так, с легкой шулерской руки, Мишка стал Жуком. «Погоняло» это к нему приклеилось намертво, и уже через неделю он и сам на него стал откликаться.
Хорошие отношения сложились у Мишки и с бригадой наперсточников. Присмотревшись к манипуляциям и сообразив в чем тут фокус – Мишка, как-то с утречка, подвалил к компании и изъявил желание сыграть, выложив на ящик четвертной.
Наплыва «лохов» не наблюдалось в это время раннее, и Мишка оказался единственным, желающим испытать счастье наперсточное.
– Кручу, верчу – запутать хочу,– затарахтел наперсточник, а бригада, играющая роль зевак, подтянулась в количестве пяти человек поближе, приготовившись разводить «лопуха».
– Ну, выбирай любой,– наперсточник приглашающим жестом указал на три наперстка. Мишка поднял средний и угадал.
Наперсточник озадаченно почесал за ухом и предложил удвоить ставку. Мишка поставил, и снова угадав нужный наперсток, с разочарованием был опознан «коллегами».
– Прикалываешься, блин. Работать мешаешь,– наперсточник швырнул в Мишку его подставным шариком.
– Так нет же никого все равно,– извинился Мишка.– Иду вот мимо, дай думаю, парней расшевелю немного.
– Где насобачился?– заинтересовался бугор наперсточников.
– У вас позавчера минут десять в ротозеях постоял,– честно признался Мишка.
– Че, десять минут постоял и просек?– не поверил бугор.– И как звать тебя, вундеркиндер?
– Жуком зовут,– протянул ему ладонь Мишка.
– А-а-а, вот значится какой ты – крестник Трефового. Знакомьтесь, братва, – это тот самый фраерок, который у Васьки Трефового пару уроков взял и «обнес» его в очко. Васька от него зеленого тащится, большое будущее предрекает. Может быть еще и гордиться когда-нибудь будем, что с самим Жуком поручкаться довелось,– бригада уважительно загудела и полезла знакомиться с будущей знаменитостью.
– Поработать не хочешь с нами? У нас понимаешь манипуляторов недобор, а один в сосиску спился сволочь. Руки трясутся у гада. Хорошее бабло срубишь. Отвечаю,– бугор приобнял Мишку за плечи и зашипел в ухо:
– Бычар полно, блин, тупоголовых, а спецов не хватает. Долю в 10-ть процентов гарантирую.
– А чего так мало?– удивился Мишка.– Я думал, половину отстегнешь.
– Ты че, Жук, с дуба рухнул? Кто пополам рубит? Накладные расходы знаешь какие? Всем «башляем». В общак, ментам и бойцам. Больше 10-ти никак. У нас новички вообще за 5-ру «шуршат». Соглашайся. По две штуки всяко за смену иметь будешь,– уговорил.
В бригаде наперсточников Мишка месяца два наперстком по фанере «шуршал» и даже свой слоган фирменный придумал:
– Кручу верчу – Угадай, озолочу,– бригада ахнула:
– Ну, ты прямо баснописец Михалков,-
«Бабло», как и обещал «бугор», «рубилось» в пределах двух тысяч. Работа, правда, нервная. «Лохи» /опущенные Жуком / частенько, из угара игрового выпав, скандалили и требовали деньги, проигранные, назад вернуть. Милицией пугали и… Чем только не пугали.
А однажды «лох» один так разбушевался, что еле всей бригадой угомонили. А он, по «мордам получив», не угомонился, а убежал и вернулся с дружками-отморозками.
Прапорщиком ВДВ-эшным оказался. Ну и привел этих полосатых целый взвод. Хорошо их там натаскивают. Мишка очнулся вообще в реанимации. Чуть на тот свет не ускакал вместе с наперстками. Последнее что помнил – каблук в лицо летящий.
Когда у Мишки челюсть сломанная чесаться уже перестала и дома сидеть на шее у отца, к тому времени уже подполковника, стало совсем неуютно, то устроился он работать на вокзал Московский носильщиком. По специальности, в трудовой книжке зафиксированной.
С наперстками решил завязать:– « Деньги хорошие, но здоровье на них не купишь. Может еще повезло, что только сломанной челюстью отделался. Малой кровью. Бригадир наперсточный, до сих пор в коме, говорят, лежит. Вредная работа, однако, и молоко не выдают». Васька Трефовый посодействовал с трудоустройством. Только чемоданы Мишка-Жук не особенно-то и таскал, он больше на подхвате у Трефового, под «лоха косил». Тот клиента зацепит, а Мишка, вроде как случайно, тоже напросится и клиенту рублей 200 – 300-а сольет, а проиграв, скандал закатит, требуя их вернуть. Клиент, в эйфории, посылает его куда подальше, а Трефовый тоже по шее слегка Мишке врежет и все – спектакль маленький закончен. После него Трефовый «опускает лоха ниже плинтуса и отпускает без штанов». А тот и «вякнуть» ничего не имеет морального права, потому что сам только что, так же вот раздевал. Простенько и действенно.
И так у них с Трефовым этот «тандэм» лихо получался, что в носильщиках Мишка до призыва в армию и проработал.
Призвали его весной и так быстренько прибрали и забрили, что Мишка заподозрил: – «Уж не отец ли лапу свою тут приложил?»,– уж больно не нравилось ему, как ведет себя сынок непутевый в последнее время.
Друзья-приятели новые ему тоже не нравились. Васька Трефовый имел неосторожность попасть папаше на глаза. Дернул черт Мишку дать ему свой адрес домашний. А он взял, по простоте душевной, и пришел в гости. Отец, когда его фиксы увидел, с лица сбледнул. А затем сопоставил факты и «давнул на рычаги».
Загребли Мишку в армию, даже с фиксатым Васькой попрощаться не успел. Да еще и увезли в тмутаракань. Неделю трясся в вагоне. Есть такой город Новосибирск на карте нашей Родины, посмотрите, если кто не знает, так вот от него еще километров триста восточнее.
Городок военный был оторван от внешнего мира напрочь. Газеты приходили с недельным опозданием, и читать их было уже не интересно. Радио успевало рассказать. А вот телевидение работало через пень-колоду, складки местности не позволяли.
Служить Мишке в армии не понравилось, особенно первые полгода. И дедовщины хлебнул досыта. Зато последние полгода, как сыр в масле катался. Каптером в комендантской роте. Кто в армии служил, тот поймет.
А еще повезло Мишке с командиром непосредственным – старшиной роты прапорщиком Багуцким. Язвой желудка бедолага маялся и валялся по госпиталям постоянно. Поэтому жил Мишка, как у Христа за пазухой и такую бурную коммерческую деятельность развил, снабжая окрестное население различным имуществом, что чуть сверхсрочно не остался. Вовремя спохватился и, выгладив парадку, рванул на дембель – подальше от военного городка. Где военная прокуратура рылась в накладных и прапорщик Богуцкий, вырванный чуть ли не из-под ножа хирурга, невнятно пытался объяснить военным дознавателям, куда он девал несколько вагонов армейской тушенки и кучи барахла; сапог, бушлатов и даже простыней – полученных им по накладным.
Прапор тупо пялился на свои автографы в накладных и пытался вспомнить, когда и кому он их подписывал. Жуку хватило ума оформлять документы задним числом и втянуть в торговые операции несколько прапорщиков – заведующих складами.
И полетели у этих ребят их мелкие звездочки с погон. Суммы проходили такие, что даже военная прокуратура, терпимо относящаяся к растратам и хищениям, в этот раз свирепствовала.
Но даже дотошным дознавателям военным и в голову не пришло, что организатор и вдохновитель всех операций коммерческих – каптерщик комендантской роты – сержант Михаил Соболев. А тот ехал на дембель и вез чемодан денег.
Тратить их в тайге было не на что. Вот и накопил. С деньгами, правда, накладка вышла. Попал он с этим чемоданом под Павловский обмен купюр трехдневный. Мишка как раз в вагоне плацкартном, на полке трясся, а он возьми и приключись.
Вышел Мишка на вокзале в родном городе, волоча чемодан неподъемный с деньгами, полагая наивно, что человек он можно сказать состоятельный. И узнал, что в чемодане у него не деньги, а макулатура уже. Опоздал. Если бы успел, то потерял бы половину, обменивая через того же Трефового. При его-то связях… С расстройства, Мишка дотащил чемодан до ближайшей набережной и швырнул эту бесполезную макулатуру в реку.
Вышел на середину моста и запуздырил в сердцах. «Концы в воду». Чемодан, как бы еще и издеваясь, метров двести плыл, отсвечивая светлой бочиной, пока не нахлебался речной воды и не затонул.
А Мишка, матерясь и плюясь, поплелся в отчий дом. Когда же, два дня спустя, он встретился с Трефовым и пожаловался ему на «подляну», в которую попал, то тот за голову схватился:
– С какого моста швырнул, недоумок?– Мишка назвал.
– Ой, блин, там глубина такая и течение, что без водолаза хрен чего найдешь. Да и с водолазом тоже. Накрылись бабки. Ты че совсем малохольный? Это для лохов три дня было отпущено, а для тех, кто с мозгами дружит, еще три месяца есть,– у Мишки челюсть отвисла.
– Как это?
– Каком. Читать внимательно постановления опубликованные нужно. А там есть исключения для командированных там всяких и прочих беременных граждан. Ох, Жу-у-к! Ты не Жук – ты лошара последняя. Мало тебя жизнь терла, зону опять же не топтал, вот и веришь всякой херне. Развели тебя на бабло, как пацана пятилетнего взрослые дядьки. Капусты где столько настриг? И почему в полтахах? Ты вроде в армии был? Или я чего-нибудь не знаю?
– В ней, в кирзухе. Ты думаешь, там хапнуть нечего? Да там столько возможностей «мульки вертеть», что на гражданке и не снилось. А полтахи – компактнее потому что и в один чемодан уместились поэтому. А если бы чирики коллекционировал, то пришлось бы пять чемоданов набивать. В финчасти земеля удачно оказался в писарях, ну и…
– Лучше бы чирики все же… Их пока не меняют, только сотенные и полтахи,– Трефовый окинул сожалеющим взглядом «крестника».– Пять чемоданов чириков, мать моя женщина. Миллионер ты хренов.
– Ну, до миллиона там еще пару чемоданов не хватало,– хмыкнул сконфуженно Мишка.– А ты чем промышляешь? Все по вокзалам «лохов пасешь?»
– Ха! Когда это было, Жук? Забудь. Времена переменились. Ты что там, в армии телик не смотрел? Время-то мутное какое сейчас, в самый раз по крупному лохов кидать. Мы с братвой сейчас пирамиды строим.
– Чего, чего строите?– не понял Мишка.
– Пирамиды, Жук, финансовые,– и Трефовый по-быстрому объяснил Мишке не хитрый механизм «разводилова на пирамиде».
– И что, несут бабки?– удивился Мишка.
– Хе-гэ, да еще и в очередях стоят. Ломятся. На «клешнях» номерки пишут, что б значит, никто не лез вперед – без очереди. Чтобы по-честному нам бабло сдать,– Трефовый сплюнул.– Ну, народ у нас. Лох на лохе сидит и лохом погоняет. Даже жалко их бывает, ей Богу.
– И что, менты не вяжутся?– продолжал удивляться Мишка.
– Менты в доле, Жук. Они нынче все ссучились и за зеленую бумажку американскую, готовы задницу лизать. У нас и обменники есть.
– У кого у Вас?– Мишка совсем растерялся.
– У братвы. Формально, конечно, на лошка какого-нибудь записано, а мы вроде как крышуем. Прикрываем бизнесменов – комерсов, чтобы им никто деловарить не мешал. Так что вливайся в дружный коллектив. Ты конечно пока без авторитета и в зоне не был, но авторитет – дело наживное. И зона – она не мать родная, подождет. Успеешь на кичу. Я за тебя слово скажу. Подъезжай завтра вот по этому адресу,– Трефовый сунул Мишке в руку визитку.– Это моя. Я там замдиректора числюсь,– и хлопнув Жука по плечу на прощанье, оставил с открытым ртом.
И завертелся Жук, вписываясь в новый жизненный уклад гражданский. В август 1991-го Мишка въехал на новенькой «девятке» цвета «мокрый асфальт» и с радужными перспективами на будущее?
Группировка, в которую он нырнул прямо из дембельского мундира, была одной из самых авторитетных в городе, а Трефовый – крестный отец Мишкин, в ней с самого основания и до сего дня в руководстве. Так что приняли его, как родного и к делам пристроили.
А когда Мишка не подвел и оправдал на деле оказанное ему высокое покровительство, то стали доверять дела наваристые и к информации допустили, к которой простого «бычару» и на выстрел не пускают.
Про то, что в Москве, что-то затевается, руководство группировки пронюхало по своим каналам загодя. Совсем не просто так, в середине месяца Мишка и еще десяток бойцов оказались в столице.
Формально если, то причиной была какая-то встреча «на высшем уровне», на которой нужно было поприсутствовать и «поиграть мышцами». На самом деле и встречи-то никакой не было.
Поселились на «хазе» у «кореша» Трефового. По одной статье «чалился» он с ним на зоне Воркутинской. «Кореш забурел», «хаза» у него с видом на ул. Горького из пяти комнатищ. И сам раздобрел. « Морду наел» на вольных хлебах такую, что Трефовый его сразу и не признал.
– Ну, ты и шайбу нажрал, Слоняра,– обнял он поддельщика.– Правильное тебе погоняло прилепили. Точно Слон,– а Слон рявкал добродушно в ответ, хлопая Ваську по спине:
– А ты, как был глистоперище, так и ничуть не прибавил. Эх, брат, как мы с тобой седня вмажем, всем чертям тошно будет. Пока не захрюкаю.
– Знакомься, Жук – корефан мой давнишний, вместе зону топтали,– представил Мишке дружка Трефовый.– Эх, какие времена были, какие люди! Не то, что теперь. Слон, ты помнишь Борьку ссученого?
– Это которого на толковище опустили? Погоняло у него было – Мыло. Скользкий гад, га-га-га. Папа велел ему намылить задницу, га, га, га. Крысятничал суконец,– вспомнил Слон.
– Ну да – он. Сука, ушел тогда на волю и сейчас такое бабло наварил, что говорят, корону купил.
– Да иди ты… Параша? Быть не может! За бабло корону? Плюнь в рожу тому, кто языком метет. За такой базар и ответить можно. Может, попутал ты чего, Вась?
– «Плюнь». Солидные люди базарили.
– И че теперь?– впал в ступор Слон.– Эт че получается, закон похеру? Любой петушара в короли на бабле въехать может? Не-е-ет, быть такого не могёт. Сход надо собирать. Ты-то вот, чего не коронуешься? Ходок у тебя в самый раз, авторитет есть, мозги варят и закон блюдешь.
– Да я не рвусь, молодой еще, успею.
– Блин, эти суки короны покупают, а ты «успею»? На каком сходняке этой суке корону вернули?
Трефовый минут пять сыпал именами, а Слон только крякал и чесал толстый загривок.
– Да-а-а, солидняк собрался. Это сколько же он в общак заслал, что такие люди за него слово свое не пожалели замолвить?-
Трефовый назвал сумму предполагаемую и Слон присвистнул:
– Да-а-а. Сучара. И что теперь? Под суками можем оказаться? Ведь его могут поставить Смотрящим на город. Прогибайся выходит или на перо?
– Смотрящим вряд ли, а вот на потоках, в темах, сядет и рулить ими будет – это запросто. И будешь пересекаться по делам с сучарой. Куда денешься?
– Мочить надо, в тихую от паханов. У них своя свадьба, а мы тоже не без мозгов чай,– скосил глазки Слон в сторону Мишки.
– Ты че предлагаешь, Слоняра? Да ежели базар наш кто услышит, то правеж обеспечен и с толковища, с мылом в заднице не уйдешь. Как Мыло. В клифте дубовом зароют.
– Эт да. Ну, значится, поживем и посмотрим, как там оно само по себе дерьмом пообрастет. А, Треф?
– Жучара, ты ничего не слышал. Обижусь, если что и очень,-
Треф так взглянул на Мишку, что тот понял, лучше оглохнуть на самом деле, чем Трефового обидеть. Кивнул и зашил рот жестом. «Да, хреновые видать дела в верхах. Раскол никак корячится у паханов. Резня с мочиловом такая может начаться, мама не горюй. Начнут сферы делить и землю. Кранты тогда. А тут еще «братки» появились отвязные, законов воровских не признающие вовсе. На сколько фронтов отмахиваться придется? Опасная жизнь начинается»,– сделал он вывод.
А «мочилово» уже началось. По всем городам и весям «правильных воров», теснили появившиеся молодые и отмороженные группы и банды «спортсменов». Вели они себя нагло и палить начинали по любому поводу, забивая «стрелки».
Страна переживала кризис власти на всех уровнях и на криминальном тоже.
Попойка, как и обещал Слон, удалась на славу. Мишка очухался вообще под кроватью, с шлепанцем заместо подушки под головой. Кто-то тянул его за ногу и бубнил:
– Эй, Жук, выползай, танец маленьких леблядей начался.
– Какие лебеди? Да пошли вы все,– сопротивлялся, как мог Мишка, дрыгая ногами.
– Вылазь, говорю,– Трефовый отпустил Мишкину штанину и катнул под кровать банку пива.
– На, поправься и вылазь. Ты мне нужен,– когда через пять минут, высосав досуха жестянку, Мишка выполз, из-под кровати, то нашел «крестного» в одной из комнат сидящим у экрана телевизора. На экране действительно отплясывали балерины, и звучала музыка Чайковского.
– «Танец маленьких лебедей». С каких это пор, ты на балет запал?– удивился Мишка, присаживаясь на стул,– Трефовый молча, пощелкал по кнопкам «лентяйки». По всем каналам отплясывали все те же балерины.
– И что это значит, что за хрень?– не понял Мишка.
– Горбача убрали, Жук. Власть ГКЧП– е прибрал. Государственный Комитет по Чрезвычайным Положениям. С утра пляски начались, пока мы тут хари давили. Танки в городе. Кантемировскую мазуту пригнали сюда. В окно глянь,-
Мишка подошел к окну и, отдернув штору, выглянул. Под окном стоял танк, а вокруг него толпились любопытные москвичи. Мальчишки облепили бронированного монстра и никто их особенно не прогонял. Танкисты сидели на броне и пили, что-то молочное из бутылок. Местные бабушки сердобольные солдатиков подкармливали.
– Траки пайку хавают. Видать с утра не жрамши. Может отнести им пару фунфырей и танк у них на прокат взять?– Мишка хмыкнул.– Отдадут, гадом буду.
– Ты, что не понял?– Трефовый подошел и встал рядом.– Гражданская война, того и гляди, может начаться. Мочилово всеобщее, при нашем-то менталитете сермяжном,– Мишка удивленно взглянул на него:
– «Слова-то какие, оказывается, знает. Надо же!»
– Ну, чего таращишься? Поднимай кодлу, нужно по городу прошвырнуться. К Белому дому все валят и что там заваривается, никто пока не знает. Но может не кисло получиться,– скомандовал Трефовый.
Весь день они шныряли по городу. У Белого дома тоже побывали и даже, по команде Трефового, записались в защитники. Расписались за выданные АКМ-ы, предъявив липовые «ксивы». Выдавали всем желающим, даже по заводским пропускам и бойцы успели до полуночи еще дважды смотаться на эти пункты. Всего приперли на хазу Слона 30-ть АКМ и 90-то магазинов с патронами к ним. Треф радостно потирал руки:
– Ну, босота, завтра еще бы так же пробежаться по закромам демократским и считай, что съездили в стольный град не зря. Билеты окупили. Ха-га-га,– сглазил. На другой день «халяву» прикрыли. Какие-то хлопцы появились на входах в Белый дом и гнали всех посторонних в шею:
– Все, набралось сколько надо. Стволов больше нет,-
ну а путч сдох так быстро, что даже Трефовый сплюнул разочарованно:
– Слабаки. Облажались. Да уж… Рожи фраерские. Все – сворачиваемся и сматываемся домой. Тридцать стволов – это тоже не плохо.
– А ты говорил война,– Мишка ткнул пальцем в экран телевизора, на котором мелькала физиономия Горбачева.
Горбачев спускался по трапу самолета в куцей куртке и махал приветственно руками над лысиной с пятном.
– Обошлось пока, Жук. Вот только хрен ее знает хорошо это или плохо. Может, лучше бы перемочили сразу друг друга в короткой свалке, чем растягивать это удовольствие? Думаешь, теперь все пойдет там гладко?– Трефовый ткнул пальцем в потолок.– Хрен вот. Все только началось и кровянку еще увидим. Такую, что мало не покажется. Ладно, кончай базар, погнали домой.