О жизни Лана. Его любви к Анне. А также об отце.
I
О том, кто такой Алин, и кто есть его сын – Лан.
Жил Алин, хорошего ума мужик,
Работал пред дорогой, полною машин,
Поставил лавку там свою, где чинит сапоги
Да обувь, доброты народи.
И был у Алина сын – Лан,
Хороший малый рос;
Умел он много, много знал,
И думал – вот как подрастет,
Тоже, за отцовским в след,
Чинить будь сапоги.
И знал Алин, однажды
Придет их сын, да скажет:
Папа, мать, жениться мне
Скоро совсем, вовек!
И знал Алин, настанет день,
Времен момент разломный,
И переломный к семьи его,
Дедушкой станет Алин.
И молодость уйдет в воспоминанья,
И лишь улыбка сыновья, да внуков,
Запомнится из молодости той.
И ты скажи, что век мне впереди,
А я скажу – я пожил, уж прости…
Но не время горевать. Сейчас
Сын дома, жены нет, да в колледже учась,
Он редко пропадал по вечерам,
Что странно – баб любил Алин.
И Алин не знал, что сын его любил;
Чувство сердце его поработил,
И пленила его девушка такая —
Анна.
Рита бледною всегда была девчонкой,
Всегда тихоня, и бледна,
И даже радости та девочка не знала;
Не то, что ее сестра!
Сестру Настюшкой звали, Настей,
Была та и весела, и радостна, красна,
И как картиной мог бы любоваться,
Но Лан, как знаток в таких,
То сразу знал – надоест картина,
Уж лучше ту, что выберет душа.
Царица жарких южных стран,
Богиня красоты, и нежить ты
Людских сердец нечистых:
Царя великий ты обман,
И правда старого музея, где
Ходят толпы, комендант.
С сердца ясного уйди!
За что же ты его пленила?
Из ненависти лютой, злости,
Или туманную любви?
Скажи! Иль проклятой навеки
Будешь, и жалко мне, и ты,
Забыв былого благородства —
Богиня красоты!
И правда, Анна та
Ведь для него была
Настоящею царицей и богиней!
Но только вот безответное было письмо,
В один конец – и это яма и земля.
Но помимо любви Лан и ненавистью полон;
Есть враг, и он жесток.
Чудный день бытья моего,
Словно миг злости суетливой —
Сегодня есть, а завтра нет;
Это день – на загадку мой ответ.
И может ведь сначала показаться,
Что в свете дня – этот день будет всегда;
Но жизнь жестка, и вскоре вечер наступит,
Обитель снов, и прихода новых дней…
II
О признании Лана в любви к Анне.
Ах, прекрасная заря!
Когда свет ее на горизонте озарится,
В небе Солнце засияет; птица,
Зальет все в цвета рябины спелой,
Окрасит кисточкой умелой!
Я вас люблю;
Еще пусть дождь, быть может,
Не закончился. Любить мне еще негоже,
И град мне бьет, льется густая ночь,
И не прогонит с полей пастух оттуда прочь,
Так не прогоняй и ты – пойми, и помни,
Любовь – есть шанс для каждого из нас.
Таким прекрасным словом Лан
В любви Анне признался.
И что сказать – та отказала,
Сказав, что пусть тот ее простит,
Но сердце ее ему не принадлежит.
И даже после дружбы долгой,
Разговоров и бесед,
Доверия родного,
И общих бед…
Дорога жизни так чревата —
Попутных душ тропа;
С кем пройдешь ты километры,
Где соберется огоньков толпа.
С кем-то будешь ты,
Держась за руку, дорогу проходить,
А кто-то, притворившись на минуту,
Бросит смерти стыть.
И люди разные бывают,
Дорогу ты прошел,
И память их все угасает,
А чести, брошенной им в тлении,
Забудешь, память смертна.
Я знаю – эгоисты эгоизм лишь травят;
Но это не позыв мой эго —
Это человеческий мой нрав.
И не суди – судить судьею надо, —
На листе снова новая черта.
III
Как Лан подарил Анне букет черных роз, а себе – шанс.
Дом Анны. Робкий стук об дверь
Был слышен ей;
Пройдя порог, открыв им дверь,
Увидела она цветы —
Букетик черных роз.
Букет черных острых роз,
Ужалив, будто пчел гордых весь улей,
Прямо в сердце, место моих грез,
Жизни, опрометчивых болей.
Букет по розе разложу,
И тут же, разгоревшись,
Сброшу черную петлю,
Прямо в пламени кинжал.
Лепестки летят по ветру,
Кончик пламени их догоняет.
И больше нет его – сгорело,
Растаяло в объятиях огня.
И слезы, знаю,
Слезы костер потушат этот,
Боль вознеся, и силою своею
Букет цветов в сердце возродив.
Люди твердо верят —
Нет доброты на свете;
И даже добрый мальчик,
Обманывает их.
Но это ведь бред,
Улыбкою веселой, скажу,
Что искренность людей бывает,
И даже в свете Луны
Хороший человек увидит красоту.
Да – слишком много зла;
Обманом режет душу;
Но не меньше и добра —
Увидеть надо лишь, смотреть…
И написала та письмо:
«Ты приходи, мой Лан, мой друг,
Сегодня в полночь к парку подходи,
Там буду ждать…»
IV
О раздумьях Лана.
Когда душа в теле затеяла вальс,
Когда замирает в жилах кровь,
Когда вновь сердце беспрерывно стучит,
Когда кто-то ласково снова говорит…
И почему уплывают,
Все мечты умирают,
Время ползет, остается
Лишь память, ты и она,
Пусть и не вечно рождаются,
Все-таки те же самые лица
Мы видим все день за днем.
Грустная улыбка, грустная улыбка,
Почему подходишь ты мне?
Грустная улыбка, грустная улыбка,
Помоги горечь скрыть себе…
***
Почему именно ты?
Не так уж и красива вовсе,
Других девок не умней;
Так почему мое же сердце
Из всех людей
Тянет именно к тебе?
И уже томив себя мученьем,
Не веря в жизни шанс, и неба божество,
Тогда Лан душу рвал,
Да в душе тихонько умирал;
Но тут он получил письмо.
Веющее на сердце приглашенье,
И пусть было уже черно,
Налилось искренностью красною оно.
Видеть мир лишь только за окном;
Будто тюрьма, безжалостный закон,
И надеюсь, что сожгут потом,
Страданий наполненный роман.
А за окном льет дождь
Вперемешку со снегом;
И уйдут чужие прочь,
Скоро разгорится ночь.
Слишком много запятых в моем тексте,
Обрывистое послание —
Улыбнусь, когда станет легче;
Бессмысленное моление.
Собрался и ушел из дому,
Скоро полночь, скоро ждать
Будет меня она, Анна,
Любимая, в парке на скамье.
Я знаю: злы вы будете
После того, как рассказал вам тайну.
Тайну, что сердце мое хранило месяцами,
Тайну, что с дрожащими руками
Писал я на листе с оглядкой —
Проверял, нет ли вблизи души живой.
Я ведь увидел вас, заметил
В трамвае ехали мы вместе,
Ты прижимала к себе сумку,
Я подошел, сказал малютку —
Не желаете ли помощи принять;
Ты согласилась, мы поехали там вместе,
Я прижимал сумку к себе твою,
И представлял уже, как руки касаются
Твоих; какая ерунда!
Нет, ошибкой было это,
И лучше б не прошло то лето,
И лучше я не лез с признаньем,
Испортил миг, испортил вас;
И с дуру скажете вы мне —
Напрасно думаешь ты так.
Но я ведь знаю, что не просто
Вы меня сюда позвали, пренебрежно
Мне в письме сказав о том,
Что я лишь друг вам, да наставник…
Обидело. Когда ты мило представляешь,
Как человека в плаче утешаешь,
Как руки его к своим все прижимаешь,
И говоришь: «Люблю тебя, люблю…»
Боюсь: в моих словах
Увидит ваш прекрасный взгляд,
Что я оскорбил вас, да принизил,
Да будет так!
Только скажите – буду ль унижать
Я человека, ради которого
Бросил душу я страдать?
Тебе бы знать, как страшно —
Любить, да нелюбимым быть,
Да кто утешит? И кому
Я нужен во всем том белом свете,
Что рано по утру машет мне рукой?
Но ваша взята – я отступлю, скажите,
И уйду, но только знать вам надо,
Что если вы кидаете меня по глупости своею,
То плата будет велика.
Я не хочу, чтоб было вам так больно,
Как и мне…
И вижу я ее…
Но не пойму, как бороться
С этой напастью, жуткою болезнью,
Но каждый раз, когда
Вижу твое милое лицо, шелковые волосы,
Сердце бьется чуть сильней.
V
О свидании Лана и Анны в полнолуние.
Но не пойму, как бороться
С этой напастью, жуткою болезнью,
Но каждый раз, когда
Вижу твое милое лицо, шелковые волосы,
Сердце бьется чуть сильней.
Почему именно ты?
Не так уж и красива вовсе,
Других девок не умней;
Так почему мое же сердце
Из всех людей
Тянет именно к тебе?
Нет, разорван в этих муках,
И утомленный сердца желаньем,
Без пристального переживания,
Я должен холодно, без чувств,
Вести с тобою диалог.
С цепью на шее, привязью любовной,
Ходили Лан да Анна под Луной,
И думал только Лан влюбленный,
Как бы прекрасного с тобой
Момента растянуть, да и в полжизни,
Да Бог с ним – в жизнь!
И здесь нас погрузит в вечный сон,
Тут мы и умрем…
Скажете мне – что слишком
Мало были с вами мы знакомы,
Чтобы в объятиях теплых,
Говорить по душам;
Чтобы твои волосы блестящие,
Я гладил снова по утру.
Но ответьте вы мне —
Как же? Как же
Связано оно? И почему же
От времени зависеть
Та любовь должна?
Люди приходят и уходят;
Сегодня месяц, завтра – год,
И может быть для вас невзгод
Такой ужасный,
Так было быть —
Я подожду…
И в парке проходя,
Золотом глаза те озарились;
Увидел клумбу он с тюльпанами,
Красивым, золотым цветком,
Что так и веял в сей любовью.
Сад, а там золотые тюльпаны,
Будто волосы твои извиваются,
Будто утренний парк и фонтаны,
Волны реки уплывают все.
Я подарю тебе толстенький свитер,
И вместе мы в нем утонем;
Я выпью стакан лимонада,
Посмотрим с тобою кино.
И пусть не кажется тебе
Этот намек;
И пусть бывает злой —
Но вовсе не жесток.
Сад, а там золотые тюльпаны,
Будто глаза твои оклемаются,
И руки, дрожащие от ознобу,
Согрею в тепле и уюте.
Знай – и залечит все раны;
Любовь, доброта и искренность,
И закроют туманы;
Ссоры, горе и страх,
Странный намек —
Золотые тюльпаны;
И не буду жесток —
Слез не покажут фонтаны.
И как бы небеса не молит,
Анна все же говорит:
– Прости, был сей вечер славный,
Но мне пора идти,
Да и полночь подошла
К своему концу…
Ушла.
***
Самый острый шрам на теле;
Сижу перед окном,
Все думаю я о тебе,
Как бы не перевернуть вверх дном.
Душа пробудит человека,
Любовь наполнит добротой,
И будем под белоснежною Луною
Кружиться мы с тобой.
И знаешь, я совсем не против,
Не дай все заново начать,
И шрам буду хранить с собою,
Под деревом, где будем танцевать…
И в поцелуе нежном,
Застанешь, вот бывало —
Шрам буду хранить…
О том, как Анна раскрылась в любви к Лану.
I
О Шире и его жизни, деле, мировоззрении, характере.
И был еще друг – Шир,
Стихи и прозу он любил,
И даже в армии служил,
Часовым там был.
Сторожил часовой, сторожил гордо,
Ночь разлагая туман на куски,
И горожане спать спокойно могли,
Пока сторожит часовой.
И гуси спали в болоте спокойно,
И небо сгущало туман,
И рад часовой был, пылко и гордо,
Что горожанин его спит.
Мужества дружный уголок:
Люди сами выбирают героев;
Те, кто курят, и те, кому плевать,
Или те, кому не чуждо воевать,
За жизни простых людей…
Твоих друзей…
Люди сами выбирают героев;
Те, кто бьют, и те, кому плевать,
Или те, кому не чуждо девушек защищать,
Да тех, кто слабее них…
Жизнь за других…
Люди сами выбирают героев;
Те, кто пьют, и те, кому плевать,
Или те, кому не чуждо из проруби собак спасать,
Тех, кто хромая, старался выживать…
Люди сами выбирают героев;
Те, кому не лень всю стену
Грязным почерком изрисовать,
Иль те, кто будет в этих
Совесть пробуждать…
Это наши герои, и таких, пожалуй, нужно знать…
Герой!
В товариществе был знаток:
Товарищ тот, кто остановит,
Глупым думам не воздать;
Товарищ тот, кто и осудит,
Когда нужно поругать;
Товарищ тот, кто горою
Стоять будет за справедливость;
Товарищ – странная картина,
Вроде за тебя и не всегда,
Но зато всегда за правду,
И за то ты благодарен.
Велик товарищ!
Коммунист!
II
О ненависти Лана, буллинге, драках.
Быть пацифистом, значит
Когда удары твои слышат лишь собаки,
Что крики твои издаешь лишь внутри,
И пусть расскажут, что это ничего не значит.
Быть пацифистом, когда в глухом поле,
Забытом многими, ты режешь пшеницу,
Сожженную, выброшенную, пустую,
Но все равно режешь – а вдруг…
Быть пацифистом, значит
Когда удары твои слышат лишь собаки,
Когда злишься, но ударишь
Лишь в одиночку себя…