Эмир Тарагай мчался по пыльной серой дороге, подгоняя своего гнедого. Он хотел вернуться в Кеш засветло. Мысль о том, что любимая жена, возможно, сегодня подарит ему сына, грела душу, и всадник прижимался к угольной гриве своего скакуна и шептал ласковые слова, будто скакун мог услышать своего хозяина.
Тарагай подумал, что в роду Чингисидов (все-таки Чингисхан их родственник, пусть и очень дальний) сегодня прибавится: родится еще один воин.
Он был уверен: будет мальчик. Об этом говорил и местный колдун, прижимая к узкой костлявой груди жилистую коричневую руку.
«У ребенка должно быть звучное имя», – решил Тарагай, с нетерпением вглядываясь в даль и думая о том, что сегодня утром его поразил необычно красный, кровавый закат.
Селения Кеш, укрывшегося среди высоких гор, еще не было видно. Всадник миновал небольшую зеленую долину, въехал в алычовую рощу с едва раскрывшимися почками, мирно раскинувшуюся возле ручья с хрустальной водой, и издал радостный возглас, наткнувшись на камышовую юрту. Это было жилище его друга и помощника, а совсем неподалеку, в каких-то десяти метрах, возле шумливой реки, Тарагая ждал родной дом.
Всадник лихо подскочил к жилищу, спешился и, отпустив коня пастись, заглянул внутрь. В юрте было жарко, так жарко, что мужчине показалось: кто-то поднес к его лицу пылавшую головню. Глиняный светильник едва освещал скромное жилище. В сумерках он едва разглядел неподвижное тело жены на овечьих шкурах и суетившуюся возле нее старуху-повитуху.
Увидев хозяина, повитуха замахала руками и быстро заговорила:
– Нельзя, нельзя, уходи, уходи.
Жена шевельнулась, будто очнувшись от забытья, и застонала. Тарагай медлил, и старуха злобно сверкнула щелочками глаз.
– Я же сказала – уходи.
А потом добавила более миролюбиво:
– Снаружи подожди. Позову.
Ему хотелось закричать на нее, ударить, но мужчина сдержался, лишь послушно вышел, вдохнув живительный свежий воздух.
Снова раздался стон, и Тарагай, закрыв лицо руками, сам застонал от бессилия, от невозможности помочь любимому человеку. А потом послышался жалобный кошачий писк, и из юрты вынырнула повитуха.
– Сын у тебя. Заходи.
Тарагай провел рукой по лицу, смахивая капли пота, и вошел в дом. Жена белым пятном лежала на шкурах и тяжело дышала. Рядом с ней шевелилось что-то красное и крошечное.
Повитуха ловко подхватила младенца и поднесла его Тарагаю.
– Вот, гляди. Богатырь какой.
Мужчина бережно взял горячее тельце, и ребенок заплакал, словно протестуя.
– У него белые волосы, – гордо сообщил отец старухе. – А еще сгусток крови в кулачке. Он будет хорошим воином.
Повитуха закивала, и ее дряблые щеки затряслись.
– Все мы знаем, что у нашего Чингисхана при рождении тоже были белые волосы и сгусток крови, – прошамкала она.
Тарагай кивнул:
– Мой сын станет таким же славным богатырем, вот увидишь. Недавно я видел сон… Ко мне подошел красивый молодой араб и вручил меч. Когда я взял его в руки и стал размахивать им в воздухе, сталь клинка заблестела так, что осветила весь мир. Я попросил святого Амира Куляля объяснить это сновидение. Амир Куляль сказал, что этот сон имеет пророческое значение, и Бог пошлет мне сына, который овладеет всем миром, обратит всех в ислам, освободит землю от мрака невежества и заблуждений. Несомненно, мальчик станет великим воином.
– Станет, станет, – шепча, старуха потирала сухие руки. – Только вот мать его… Хворая она, долго не протянет.
Тарагай бросил на нее злой взгляд.
– Не говори, о чем не знаешь, – буркнул он и, положив ребенка к матери, наклонился над ней.
На белом лице жены не было ни кровинки, она тяжело дышала и облизывала искусанные в кровь губы.
– Моя жена родит мне еще много воинов.
Повитуха наклонила голову и промолчала.
Сердце мужчины сжалось от нехорошего предчувствия, но он отогнал от себя дурные мысли и повторил:
– Она родит мне еще много воинов.
Жена шевельнула рукой, словно услышав их шелестевший разговор.
– Я родила тебе наследника, – с усилием выдавила она. – Будущего воина, как мы хотели.
– Да, конечно, – отозвался Тарагай, почувствовав влагу на глазах. – Наш сын будет хорошим воином.
– Он будет прекрасным воином, как и его отец, – женщина заскребла руками по шкуре. – Да, как и его отец. А я…
– А ты будешь прекрасной матерью, – перебил ее Тарагай. – Ты встанешь на ноги, и мы вместе воспитаем наших детей.
Женщина закрыла глаза и ничего не ответила.
Сердце воина сжалось от нехорошего предчувствия. Он вздохнул, взял младенца на руки и направился к выходу.
Повитуха преградила ему дорогу:
– Ты куда его понес? Нельзя…
Тарагай сверкнул на нее черными глазами:
– Мы скоро вернемся. Я обещал показать новорожденного шейху Шамсуддину. Достопочтенный поможет выбрать достойное имя.
Старуха кивнула. Все небольшое население почитало шейха Шамсуддина, самого образованного в Кеше.
Она отбросила шкуру, прикрывавшую вход в юрту, и Тарагай вышел, бережно сжимая в руках драгоценную ношу.
Шейх жил в соседней юрте, возле высокой чинары с морщинистым стволом. Когда мужчина отодвинул полог, он увидел, что Шамсуддин, худой жилистый старик, сидел на коврике и, поджав под себя ноги и придвинув светильник, читал Коран.
– Да будет благословенно это жилище! – воскликнул Тарагай и поклонился. – Достопочтенный, я принес тебе новорожденного сына. Я знаю, что он станет великим воином… Ты должен помочь мне выбрать имя.
Он поднес младенца к сморщенному лицу шейха, и тот дотронулся пальцами до овечьей шкуры.
– Я остановился на стихе, в котором упоминалось имя Тимур, – торжественно проговорил Шамсуддин. – Лучшего имени для твоего сына не придумаешь.
– Тимур, – произнес Тарагай, и его широкое лицо озарила улыбка. – Да, это прекрасное имя для ребенка. Благодарю тебя, Шамсуддин.
Шейх ничего не ответил и продолжил чтение. Гость вышел, стараясь не мешать хозяину.
Неожиданно небо закрыли тучи, и пошел весенний дождь. Капли пепельного цвета летели с неба, били в лицо, оставляя темные следы.
Тарагай поднял руки и прошептал:
– Благодарю тебя, Аллах. Ты посылаешь мне весточку, что мой сын станет великим…
На его лице заиграла радостная улыбка. Он был счастлив.