Пустая электричка с замызганными окнами навеяла мысль о том, как внезапно может измениться все вокруг. В одночасье ты можешь оказаться не только в другом государстве, но и Бог знает в каком месте.
В вагоне не надо было оглядываться, опасаться за свою жизнь, прислушиваться к выстрелам, прятаться за угол, при наступлении темноты бежать домой, закрывать ставни, прятать под подушкой топор.
Небольшой городок в ста километрах от столицы оказался последней надеждой на то, чтобы обрести крышу над головой и найти хоть какую-то возможность заработать на кусок хлеба.
И это неважно, что ты жил в государстве, которым всегда гордился, в великом и могучем Советском Союзе, где каждому было гарантировано жилье и работа. Даже самый последний бездельник и пьяница мог рассчитывать на комнату в общежитии, квартиру и худо-бедно зарплату, на которую вполне можно прожить и при этом не особо переутомиться на работе.
Теперь не имеет никакого значения, что прежде работал в НИИ Космического приборостроения. Инженером-конструктором, создавал электронику для спутниковых систем. Жил в столице одной из союзных республик, в самом центре, жил надо сказать прекрасно – достойная зарплата, рацпредложения. Готовился поступать в аспирантуру. Это вообще потеряло всякий смысл на фоне того, что люди массово переезжали – кто куда мог, начинали жизнь буквально с нуля. Есть только ты и перестройка Михаила Сергеевича, после которого надолго запомнились его фразы – "Кто есть ху на самом деле", "Советский Союз одному мне нужен?", "Видимо, товарищи, всем нам надо перестраиваться. Всем", "Дайте я скажу то, что сказал", "Я в данном случае с Иисусом Христом. Он был первым социалистом у нас. Тут уже ничего не поделаешь", "Тот, кто сегодня танцует под американский джаз, завтра будет сожалеть", "История – дама капризная, и что там она нарисует, трудно сказать. Но я хочу упредить ее, сказать, что, в общем, Горбачев – хороший парень", "Русский становится откровенным только со стаканом или рюмкой". Как я мог относиться к Горбачеву после таких фраз? Отвечу его же словами – "Ну вы меня понимаете".
Шутки шутками, ситуация для меня сложилась практически безвыходная. Пришлось спешно бросать – работу, квартиру и уезжать пока еще военные как-то сдерживали ситуацию. Прекрасно понимал, что вечно войско стоять не будет, и как только солдаты уедут, начнется такое. Впрочем, об этом лучше не думать. Надо было действовать немедленно, вот я и решился уехать.
Америка сорвалась. Хотя спустя годы выяснилось, что приглашение на работу в штаты все-таки получил, моя анкета заинтересовала кого-то в Нью-Йорке. Просто отец, увидев эту чужеземную бумагу изорвал ее в клочья, мне, разумеется, ничего не сказал. Родитель был партийным, идеология КПСС укоренилась глубоко. В спорах есть ли Бог на самом деле, каждый из нас оставался при своем мнении. Убеждать не имело смысла, папа всегда был сторонником материализма и атеизма. Нет, не осуждаю его шаг. Наоборот, крайне благодарен. Спустя годы до меня дошло, что такое США и с чем их едят. Люди, которые отказываются выполнять приказ командира только из-за того, что им недодали в столовой апельсиновый сок разве могут о чем-то рассуждать? Вспоминается знаменитая фраза Озерова – такой хоккей нам не нужен. Страна, которая основана на ложных ценностях, неизбежно рухнет. Гигантский мыльный пузырь с триллионным долгом лопнет. Чудовищное падение нравственности, нетрадиционные отношения, самое главное полное безразличие к человеческим судьбам – факты свидетельства того, что это государство с полосатым флагом насквозь лживое и больное.
Дания тоже сорвалась, как и Австралия. Были еще попытки уехать за пределы страны, но каждый раз происходили такие события, которые рушили последние надежды.
Поняв, что даже пытаться не стоит, переключился на поиски пристанища на Родине. Многие друзья и знакомые к этому времени уехали за границу. Будто сама судьба распорядилась так, чтобы мне пришлось остаться здесь.
В Кашире специалиста по автоматике уже взяли, в Серпухове не срослось, в Славянске директор НИИ уехал в командировку, а с замом мы не договорились – мой фейс явно не понравился. В Белой Калитве не сложилось. В Москве тоже не получилось, и вот я оказался на платформе сто первого километра, с трудом впихнул себя в переполненный и скособоченный ЛиАЗ. Хоть какая-то перспектива получить квартиру, пусть очередь растянется на годы, но общежитие гарантировали железно.
Последняя надежда – завод железобетонных изделий. Случайно родственники узнали из газеты, что на заводе ЖБИ срочно требуется мастер. Общежитие в перспективе и квартира в строящейся пятиэтажке.
И вот бывший сотрудник конструкторского бюро, который собрал все документы в аспирантуру, выбрал тему – цифровая схемотехника, наработал кое-какие практические решения, был готов на любую работу. Да хоть грузчиком. Четвертый месяц без работы, в вечных поисках – это не шутки, когда за душой ни гроша. Не зря говорят, что надежда умирает последней и все же я был счастливым. Жив и это главное.
В отделе кадров выслушали внимательно. Кадровичка заключила – пошли сразу к директору, здесь он все решает.
Постучал в кабинет с золотистой табличкой «Директор Яковлев Михаил Матвеевич» и вошел.
В кабинете, выдержанном в партийном стиле, стены которого были обиты полированным деревом и с портретом чуть улыбающегося Бориса Николаевича Ельцина на стене меня встретил мужчина лет пятидесяти с небольшим в темно-синем костюме и галстуке. Директор встал и протянул руку. Чуть выше среднего роста, с прилизанными седеющими волосами и квадратным лицом. Мелкие серо-карие глаза внимательно прошлись по мне.
Я стоял навытяжку, худой, серьезный и прямой, как палка. В потертых джинсах и легкой коричневой куртке.
– Ну, рассказывайте, кто вы, что вы? Где работали, кем и как.
После того, как подробно изложил факты биографии, директор поинтересовался:
– Что, неужели там так страшно? Все так плохо?
– Перспектив никаких. Есть только вероятность случайно оказаться раздавленным на митингах или убитым во время очередной провокации или в лучшем случае побитым в темном переулке. Мужа сотрудницы нашего конструкторского бюро убили средь бела дня, просто так, ножом в спину. Разумеется, все это пройдет, когда-то закончится и все наладится. Но мне хотелось бы не только как-то выжить, но и приносить стране пользу.
– Добро. Мне такие люди нужны. Правда, до космических технологий нам как до Луны. У нас в основном лопата процветает, – едва заметно улыбнулся директор.
– Благодарю вас. Позвольте полюбопытствовать, а как с жилищным вопросом?
– Да, здесь у нас все в порядке. Общежитие мы вам вскоре предоставим. В перспективе вы получите квартиру. Сейчас строится дом. Вы можете пройтись по территории, осмотреть производство. Потом сообщите о своем решении. Годится? – мотнул головой директор.
– Да. Отлично! – с радостью согласился я.
Производство в моем представлении – это стерильная чистота, сотрудники в накрахмаленных и отутюженных белоснежных халатах, яркое освещение и понятный технологический процесс, который отлажен, как часовой механизм. Во всяком случае я видел только такое производство после института – опытный завод НПО, в котором изготавливали первые образцы нашей продукции, которую потом отправляли в Космос, до этого приборы другого ведомства спускали в глубины океанов с бортов военных кораблей.
Пробирался к цеху какими-то козьими тропами. После дождя здесь подошли бы резиновые сапоги, а не туфли. Все ново для взгляда и непривычно. Сразу вспомнились фильм «Весна на Заречной улице».
Слева на лежащей бочке сидел мужичок лет шестидесяти и курил. Из-под кепки меня просверлил недобрый взгляд. Поздоровался, но мне не ответили. Мужичок лишь кашлянул и глубже затянулся.
Через несколько минут встретился молодой человек лет тридцати пяти, может чуть больше. В синем халате, грязных ботинках и вязаной шапочке. Цвет шапочки назвать затруднительно. Помнится в детстве мы такое описывали емким словом – серо-буро-малиновый. Молодой человек вез большую тележку и на ней огромное количество небольших коробочек. То ли я на него косо посмотрел, то ли взгляд недоброжелательный передался от дедка на бочке. У бедолаги тележка на повороте опрокинулась. Видимо колесо на что-то наехало либо было неисправным. Сотня, а может и больше коробочек, аккуратно сложенных разлетелись в разные стороны.
Молодой человек красноречиво выругался и принялся их собирать, охая и ахая. Как человек воспитанный, принялся помогать. Вдвоем справились быстро.
– Спасибо тебе! Большое человеческое спасибо! – парень крепко пожал руку.
– Да не за что. Где у вас формовочный цех?
– Прикольно. Ты что на работу устраиваешься? – на меня уставились узкие глаза зеленого цвета.
– Да.
– А кем, если не секрет?
– Мастером в АФЦ.
– Ага, прикольно. Хорошее дело. Если что обращайся. Меня зовут Ромка. Рома Мухин. Я здесь многих знаю, подскажу, помогу, – подмигнул молодой человек.
– Спасибо! Алексей. Алексей Звягинцев, – представился я.
Третий человек, которого я встретил за весь мой путь к цеху, был невысокий мужчина лет пятидесяти.
– Закурить есть?
– Нет, к сожалению, – виновато ответил я.
– А здесь что делаешь? Или новенький?
– Только устраиваюсь.
– Ааа, блин, люди нам нужны. Не к нам?
– К вам это куда?
– Электроцех, блин.
– Не, я в формовочный.
– Понятно, блин, – кивнул мужик и зашагал.
Моему взору предстал громадный сарай, в котором грохотали и скрежетали чудовищные механизмы. Людей здесь оказалось крайне мало, и они общались инновационным методом – перекрикиванием. Что здесь происходило и как понятия не имел. Как ни старался напрячь мозги, ничего у меня не получалось, масштабы не те. Сразу переключиться с печатных плат и микросхем на бетонные плиты оказалось не так просто. Осмотрев цех, поговорив с начальником, я ровным счетом ничего не понял, но глубокомысленно покивал. Возвращался в административное здание через грязь, горы щебня и песка, стараясь не угодить в лужи.
Меня посетила предательская мысль – что здесь делаю? Бежать отсюда надо, шептало подсознание. А куда тебе деваться, тебе работа нужна и крыша над головой вообще-то, с работой сейчас туго – кричал разум. В итоге решил задвинуть все свои романтические представления о жизни подальше и вернуться к директору.
Справедливости ради надо сказать, что относились ко мне с уважением и с особым вниманием, хоть мне и было двадцать шесть.
В костюме и галстуке и белом отутюженном халате здесь я не ходил, да и никто так не наряжался. Только работники ОТК в серых помятых халатах не первой свежести.
На работу ездил без энтузиазма. С чего ему взяться? Что я здесь буду делать, каждый день задавал себе этот вопрос. Но следующая мысль, которая меня останавливала от дальнейших поисков – хочешь квартиру, терпи. Не зря же говорят – Бог терпел и нам велел. Прошло уже много дней, но никак не удавалось привыкнуть к этому бардаку, который для всех остальных назывался производственным процессом. Расхлябанные сотрудники, отсутствие порядка во всем и пыльная документация столетней давности. С каждым днем все больше и больше погружался в атмосферу пофигизма, пьянства и мата. Горы песка и цемента вскоре перестали смущать. Куда деваться, в сотый раз спрашивал себя. Какой выход? Кому сейчас нужны инженеры, теперь они пачками уходят в коммерцию – стоят на рынках и торгуют всяким барахлом.
В торговлю идти я не мог. Во-первых, к торгашам у меня всегда было не самое восторженное отношение. Купил-продал, никакого творчества, никакого полета фантазии, одни деньги. Тоска зеленая. Во-вторых, у меня нет не то, что начального капитала, едва хватало на еду, не говоря уже про одежду. Кстати, насчет одежды. Большое спасибо родному заводу – не обидели, выдали рабоче-крестьянские ботинки. Дубовые, как танк, но невероятно прочные. Вполне можно ходить по огромной территории и даже в городе, если отдраить щеткой и попытаться замазать цементный налет гуталином. Выдали теплую телогрейку, в таких полгорода ходило и рабочие штаны – что еще надо человеку для полного счастья. Кормили в заводской столовой неплохо, главное дешево. Как говорила крановщица Зойка – налопаешься и пузо как мячик, а через час опять жрать охота.
Взвесив все плюшки, немного поработав и познакомившись поближе решил, что останусь несмотря на сплошные неудобства и отсутствие душевного комфорта. В процесс как здесь все взаимосвязано и какие отношения у людей окунулся не сразу. «Помог» случай, который вскоре произошел. Хотя привыкать к людям пришлось недолго. У каждого человека есть светлые и лучшие стороны. Даже у самого лютого преступника.
Вопрос с жильем самый острый. Своего, естественно, нет. Общежития ждать придется еще пару месяцев. Проблема номер один, которая занимала меня с утра и до вечера, где-то надо было прописаться и вообще-то жить.
С первых дней поселился в гостиницу. И ощутил все прелести местного отеля. Небольшая комнатка с тумбой, кроватью и крошечным столиком. Чай кипятил в поллитровой банке кипятильником. На второй день ошпарился и неделю ходил с огромным волдырем на правой руке.
Кадровичка, Надежда Филимоновна, женщина разговорчивая и душевная, посоветовала мне обратиться к тете Нине. Что я и сделал. Тетя Нина выслушала меня с серьезным лицом и закивала:
– Перебирайся ко мне. Комнату в доме я найду, прописку тоже сделаю.
Цену своих услуг Нина Петровна Копылова озвучила приятную. Признаться, я рассчитывал на большую сумму и был откровенно рад, что скрывать и не пытался.
Хозяйка оказалась на удивление гостеприимной. Ей под семьдесят, но работала много и так быстро, что молодые позавидуют. В огороде чистота и порядок, а самое главное, что урожай глаз радует. Компоты, соленья, маринады – собирала за сезон на пару лет, как минимум. Выглядела Нина Петровна гораздо моложе своих годов и не потеряла привлекательности, несмотря на возраст – стройная, красивая, ухоженные длинные волосы. Только морщинки выдавали годы. Двигалась Нина Петровна энергично, всегда улыбчивая. От нее исходили лучики внутреннего света.
Нередко хозяйка чем-то угощала, я доплачивал, бывало, что в свободное время помогал ей. То розетку починю, то петли заменю в двери шкафа.
Времени у меня навалом, и со скуки за две недели отремонтировал все, что заметил – утюг, радиоприемник, люстру, забор, заменил треснувшее стекло в окне и лестницу, приставленную к дому.
В этот день почему-то проснулся рано. Поплелся к настенному календарю, где у меня отмечены рабочие смены. На календаре двадцать четвертое октября тысяча девятьсот девяносто первого года. Сегодня я отсыпался. Завтра вечером выходить на работу. Хозяйка как раз должна вернуться с ночной, обычно возвращается часов в девять. Сегодня Нина Петровна с утра собиралась на рынок. Написал Нине Петровне записку на тетрадном листе – когда встану поеду в Москву, ближе к обеду буду на Митинском радиорынке, куплю детали, чтобы починить телевизор.
Вернулся очень поздно, днем электрички отменили, пришлось ждать долго. Нина Петровна ушла на работу. Разогрел ужин, немного почитал и улегся спать.
Вставать привык рано. Поднялся, занялся гимнастикой и стал прибирать в огороде. Давно обещал перетащить на зиму в сарай кое-какие вещи. Стемнело, включил свет во дворе. Так увлекся, что не заметил, как стрелки часов проскочили двенадцать. Вернувшись в дом, сильно удивился. Нины Петровны не видно.
Остановился посреди комнаты на половице и задумался.
Странно! Обычно хозяйка сразу после смены возвращается домой. Никуда не заходит, нигде не задерживается.
Решил немного подождать, заодно взялся за ремонт телевизора. Провозившись пару часов, включил. Заодно полез на крышу, чтобы настроить антенну. Довольный своей работой, выключил телеприемник и посмотрел на часы. Пять минут шестого. Ого! Нины Петровны все еще не видать.
– Непонятно, – пробурчал я и задумался.
Прошел еще час, калитка так и не открылась.
Здесь терпение лопнуло, не выдержал и поехал на завод.
Прямиком отправился в РБУ – растворобетонный узел, где встретил сотрудников милиции, незнакомые люди внимательно высматривали все вокруг. Рядом с ними стоял человек в костюме.
– В чем дело? Почему здесь милиция? – поинтересовался у диспетчера, который непонятно что здесь делал.
– А ты что разве не знаешь? – тяжело выдохнула Татьяна Ивановна.
– Что случилось?
– Убили! – со слезами на глазах ответила Кузнецова.
– Кого убили? – мне стало не по себе.
– Петровну.
– Кого-кого?
– Да Копылову, Нину Петровну.
– Это ж…
– Ага, хозяйку твою.
– Кто, за что, как? – мне показалось, что почва уходит из-под ног. Ком подкатил к горлу.
– А кто его знает. Пока ничего непонятно, ударили чем-то тяжелым по голове. Вон милиционеры разбираются, – Татьяна Ивановна указала на человека в форме.
– Можно мне спросить? – уверенным шагом подошел к сотруднику милиции стал задавать вопросы.
– Молодой человек, вы ей кто? – холодно спросил милиционер.
– Никто.
– А на заводе что делаете? – внимательно посмотрел в глаза капитан.
– Я? Мастером работаю.
– Ну вот и работайте. Когда криминалисты все выяснят, будет известно. Если понадобится, мы вас вызовем, а пока не мешайте работать, – услышал сердитый голос.
– Фууух…
Присел на лавочку, потер лоб, задумался.
Ко мне подошла диспетчер Лапина:
– Вообще ничего непонятно, кому понадобилось убивать Нину Петровну? Кто мог это сделать, зачем?
– Валентина Семеновна, у меня от неожиданности голова кругом идет. Как так? Что могло произойти? Главное за что? Это ведь такой замечательный человек!
– Не знаю, Алексей, что могло произойти, но это выходит за рамки моего понимания, – покачала головой Валентина Семеновна.
Земля уходила из-под ног. Голова впервые в жизни мне показалась чугунной. Вспомнил первое свое потрясение – когда умер Леонид Ильич. Как же мы будем жить, возникла тогда первая мысль. Эту же фразу прошептал и сейчас.