– Оближи.
Калли знала, что есть вещи, с которыми лучше не спорить. Она стояла на коленях у ног мужа. Руки скрещены за спиной.
Хлёсткая пощёчина прошлась по губам.
– Ты не слышала приказ?
Не дожидаясь нового удара, Калли наклонилась и принялась исполнять.
К горлу подступала тошнота.
Она не знала, кого ненавидит сильнее – Рудольфа, за то, что тот имеет над ней власть, или саму себя – за то, что позволяет ему иметь такую власть.
По законам северных краёв семья принадлежит мужчине целиком, от и до. Все, кто входит в эту семью: дети, жена или младшая родня. Никто не станет вмешиваться в дела, которые творятся между мужем и женой.
Днём она носила титул герцогини Северных земель, но, когда наступала ночь, и в дворцовых покоях закрывалась последняя дверь, никакая стража не стала бы ей помогать.
Для герцога, принца Рудольфа, она была женой – и не имело значения то, что Калли унаследовала эти земли, а он лишь пришёл сюда по приказу короля.
Так было настолько давно, что иногда Калли казалось, что так было всегда.
Она старательно вылизывала (), невольно втягивая ноздрями отвратительный запах мускуса и прокисшего пота, пока Рудольф не поставил одну ногу на стоявший сбоку сундук.
– Не останавливайся, – приказал он, – ласкай языком. Ты должна знать своё место, жена.
Калли замешкалась. Так далеко Рудольф не заходил ещё никогда. Но Калли знала, что у его желаний нету границ. Всего секунда колебания – и новый удар обжёг её щёку.
Калли сипло выдохнула и, задержав дыхание, принялась выполнять приказ.
Калли села на кровати.
За окном, заливая призрачным светом заброшенный двор, тускло мерцала луна —до рассвета оставался час или около того.
Калли перевела взгляд на изъеденный молью полог кровати. Ей показалось, что темнота наступает со всех сторон. А где-то там, в перекрестье теней, ожидает её Он. Рудольф.
Головой она понимала, что попросту сходит с ума. Что Рудольф мёртв и уже никогда не тронет её. Что страхи эти терзают её лишь потому, что она позволяет им жить внутри – но никакие доводы разума не помогали. Хотелось бежать, не разбирая дороги, и она сбежала бы – если бы знала, куда.
– Спаси меня, Звезда… – прошептала Калли и, уронив лицо на ладони, с трудом подавила душивший её всхлип. Даже здесь, наедине с собой, нельзя было поддаваться боли.
– Госпожа…
Калли вздрогнула, услышав в тишине знакомый голос, и мгновенно выпрямилась, поняв, что находится в комнате не одна.
– Керве? Откуда ты здесь?
– Да, моя госпожа.
Прошуршали в темноте чужие грубые одеяния, и Калли увидела во мраке лицо слуги. Керве стоял на коленях, подле её кровати, и Калли невольно подумала о том, как давно тот находится здесь и не говорила ли она во сне?
Калли облизнула губы.
– Принеси мне попить.
– Простите, госпожа, здесь нет стакана для воды. Станете ли вы пить из моих рук?
Калли издала сухой смешок.
– Они боятся, что я покончу с собой?
– Даже я этого боюсь.
Калли качнула головой.
– Нет. По крайней мере, не сейчас.
Наступила тишина. Каждый думал о своем.
Затем Калли произнесла:
– Керве, я рада, что ты здесь. Не уходи далеко, посиди со мной.
Керве кивнул.
– Попытайтесь уснуть. Завтра тяжёлый день.
Уснуть Калли, конечно же, так и не удалось. Она лишь проворочалась с боку на бок, не в силах избавиться от опасений, что Керве сумеет подсмотреть её сны, пока за окном не зарделся рассвет.
– Сколько времени? – спросила она, неподвижными глазами глядя в потолок.
– В третий раз прокричали петухи, и часы на башне пробили восемь раз.
Калли кивнула.
– Четыре часа… – медленно произнесла она. – Прикажи подать воды. Скажи им, что я не утоплюсь.
– Полагаю, они не разрешат мне помогать вам. Сами знаете почему.
Калли поджала губы, но кивнула. Она знала Керве так давно, что казалось, тот сопровождает её всю жизнь, хотя на самом деле Керве посвятили ей, когда тому исполнилось двенадцать лет – а самой Калли шестнадцать. Через два года после того, как Рудольф стал её мужем, и жизнь Калли превратилась в Ад.
– Пусть пришлют эту девочку, – сказала она. – Она уже видела всё, что могла. А ты… – Калли пощупала скулу, где продолжал наливаться синяк. – Скажи, что я отказываюсь появиться на церемонии так. Мне нужна маска или ещё что-нибудь.
Керве вышел, а Калли произнесла в пустоту:
– Четыре часа. Твой план был бесподобен, Калли. Здравствуй, новый день.
Эти четыре часа она провела за туалетным столиком. Сначала пыталась загримировать синяк, потом – прикрыть волосами. Наконец, бросив гребень на пол и пинком отправив в дальний угол, взялась за белую фарфоровую маску, скрывавшую пол-лица. Наложила её и поморщилась от боли, но затем завязала шёлковую ленту на затылке и, немного успокоившись, решила:
– Пойду так.
Калли не хотела предстать перед публикой поверженной, униженной и покорной. Её терзал страх. Больше всего на свете она не хотела и боялась заключать новый брак, ещё не успев вкусить и одного дня свободы. Снова отдавать себя в руки человека, которому на неё наплевать. Которого сама она не знала и которому не могла доверять.
И всё же, если выбора не было, оставалось делать то же, что и всегда: хорошую мину при плохой игре. Этому она обучилась с малых лет, и, похоже, ей предстояло играть эту роль до конца дней.
– Ещё один… – пробормотала Калли и прикрыла глаза, заставляя успокоиться мускулы лица. Глубоко вдохнула и снова принялась за туалет.
Керве помогал ей, хотя местное одеяние, какое принесли для Калли около девяти, слуге казалось таким же странным, как и госпоже.
С трудом он разобрался в застёжках белоснежного пышного платья, под которое к тому же одевался корсет, и если бы настроение Калли было чуть лучше, она не преминула бы отметить то, что отлично заметил Керве: платье с отделанным жемчугом открытым воротом, с белоснежными брыжами на груди и на рукавах, ей необыкновенно шло. Лицо её и фарфоровая маска казались ещё белей, а волосы шёлком струились по плечам. Закалывать их Калли не стала: у неё не было ничего, что она могла бы использовать для этих целей.
В одиннадцать в дверь постучали, и стража, состоявшая из шести кирасиров, повела их в собор – хотя Калли казалось, что её ведут на эшафот.
Жених опаздывал, и с каждым мгновением ожидания волнение Калли усиливалось. Как ни старалась она унять дрожь, видения близкого будущего – брачной ночи и дороги домой – терзали её всё сильней.
Наконец, стук копыт раздался с другой стороны площади, толпа зевак расступилась, пропуская трёх вороных коней. Ещё шестеро всадников на гнедых лошадях сопровождали их, вооружённые до зубов.
Ехавший впереди мужчина в чёрном камзоле спрыгнул с коня и, ведя его в поводу, стал приближаться к невесте. С удивлением Калли обнаружила, что такая же маска, только чёрного цвета, скрывает и его лицо.
Она хотела спросить, как следует это понимать, но прикусила язык, обнаружив, что тогда ей придётся раскрыть и свои причины.
Калли разглядывала мужчину, и с каждым шагом жениха ей всё более казалось, что она уже видела его – но все последние дни слились для Калли в такую череду лиц, событий и имён, что где это случилось – вспомнить она не могла.
– Вы восхитительны, как я и ожидал, – произнёс мужчина, и улыбка скрасила его суровое лицо. Его чёрные волосы едва достигали плеч и сзади были собраны в хвост. В тёмных, как сумерки над морем, глазах, клубился туман и едва заметно горел насмешливый огонёк.
Калли захотелось сорвать с него маску и растоптать, а затем увидеть целиком это лицо, чтобы понять, что у мужчины на уме – но она, конечно же, сдержала себя.
– Полагаю, вам не хватает одной детали, – он очертил в воздухе дугу и жестом фокусника достал из ниоткуда шпильку, украшенную сложенным из осколков бриллианта орлом. – Позвольте, – жених сделал быстрый шаг в сторону, заставив Керве потянуться к несуществующему оружию, и тут же облил последнего взглядом полным такого презрения, что Керве замер в неподвижности и чуть отступил назад.
Пальцы мужчины, длинные и тонкие, как у скрипача, захватили несколько прядок волос Калли, руки оказались с обеих сторон от её головы и принялись колдовать.
– Простите моего слугу, – хрипло произнесла Калли. Близость мужчины давила. Казалось, что руки вот-вот схватят её. – Он привык меня защищать.
– Ему не удастся защитить вас от меня, – без тени сомнения заявил мужчина и отступил назад, чтобы полюбоваться делом своих рук. Затем потянулся к маске, но Калли тут же ударила его по руке.
– Я не позволяла! – выпалила она, тяжело дыша.
Мужчина поднял бровь и хмыкнул.
– Продолжайте в том же духе, – сказал он и затем, наклонившись к самому уху Калли, произнёс: – Я скоро увижу вас всю. И мне будет позволено не только смотреть.
Сердце Калли стучало как бешеное, но она не находила слов, потому что знала, что этот незнакомец прав: ещё час или около того – и она, Калли, целиком будет принадлежать ему.
Жених как ни в чём не бывало отступил назад и поинтересовался:
– С вами есть тот, кто поведёт вас к алтарю?
Калли растерянно оглянулась на Керве. Южные обычаи она знала, но не так уж хорошо.
– О, это исключено, – по-своему расшифровал жених её взгляд. – Полагаю, вы позволите сделать это одному из моих друзей.
Он кивнул мужчине, стоявшему за правым плечом.
«Как будто у меня есть выбор», – устало подумала Калли, а в следующую минуту Фабрис Анж д`Омур уже вёл её к алтарю.
– Я бы не сказал, что тебе повезло, – заметил Клод, оставшийся стоять рядом с другом. – Тощая, как жердь, и характер как у змеи.
Эжен поджал губы. Хотя идея с браком всё ещё ему не нравилась, но за невесту вдруг стало обидно.
– Уж всяко получше твоих кобыл, – заметил он. И, не дожидаясь реакции на свои слова, двинулся ко входу в собор.
Церемония, длившаяся несколько часов, порядком вымотала обоих. Лица своего Калли так и не показала – впрочем, и сам Эжен настаивать не стал.
Принеся клятвы и кое-как запомнив друг друга по именам, они покинули храм. Эжен подал руку новоявленной супруге, помогая забраться в носилки. Кали обожгла его ненавидящим взглядом, заставив на мгновение растеряться, а затем и разозлиться на собственную глупость.
Калли всё же воспользовалась предложенной рукой, хотя и смотрела на неё довольно долго – как на ядовитую змею, затем Эжен забрался в носилки следом за ней и, подняв паланкин на спины мулов, слуги ударили тех по бокам. Молодожёны двигались в направлении дворца. В носилках царила тишина.
Эжен разглядывал молодую даму, сидевшую перед ним, и думал о том, что, если бы не обстоятельства их знакомства, он был бы рад остаться с ней вот так вот – вдвоём.
Мысли Калли были более печальны. Она не видела лица супруга, но каждое его движение, каждое невесомое прикосновение, каждый вежливый жест – всё напоминало ей о Рудольфе. О жизни, которой у неё никогда не было и никогда уже не будет. Супруг-незнакомец притягивал взгляд Калли, руки тянулись снять с него маску, коснуться, как недавно и Эжен касался её – но тут же Калли одёргивала себя, напоминая, что случится потом и что этот человек может с ней сделать. Она снова, несмотря на все старания, оказалась никем. Пленницей собственной судьбы. А этот человек стал её господином и властелином. Корсаж душил её, и Калли то и дело норовила высунуться в окно, чтобы вдохнуть свежий воздух: но вдыхала лишь запах навоза и лошадиного пота.
В конце концов они покинули носилки так же, как и забрались в них, прошли анфиладой коридоров и заняли места друг напротив друга за столом.
Калли вздохнула с облегчением: супруг теперь оказался достаточно далеко, чтобы Калли почувствовала себя свободней.
Эжен занялся гостями и на невесту более внимания не обращал.
А под конец вечера двое разных слуг взяли их под руки и порознь повели в супружеский покой, пустовавший в доме Эжена уже давно.
Здесь, помимо спальни, имелось две уборных – каждую облицовывал мрамор, но в углу одной стоял пухлощёкий амур, а в углу другой – нимфа, выставившая напоказ крутое бедро.
Двое слуг, среди которых снова не было Керве, омыли Калли, и грудь её стиснуло тоской – новый супруг был в праве отобрать у неё слугу, противиться Калли не могла. Рудольф не делал этого по каким-то причинам, ведомым только ему, но это вовсе не значило, что Эжен станет поступать так же.
Эжен покинул ванную комнату на добрых полчаса раньше невесты, несколько посвежевший, но и разморённый горячей водой. Одеваться не стал – лишь опустился на кровать и прикрыл бёдра покрывалом из расшитой золотом парчи.
Пока он ждал, мысли сменяли одна другую в голове. То, что новоявленная супруга не торопится, не Эжена удивило: очевидно, что Калли рада этому браку ещё меньше, чем он. Доблестный вопль пленницы, когда той огласили приговор, слышал весь двор. И Эжен теперь крайне отчётливо ощущал своё щекотливое положение: о его отъезде, как и о его супружестве, теперь наверняка шептались все кругом. И каждый мог позволить себе сказать, что Эжен Пьер-Луи де Лебель, так долго уходивший от попыток влюбленных в него особ надеть на палец кольцо, теперь женат на той, кто его ненавидит.
Рассматривая это неожиданное происшествие со всех сторон, Эжен успел немного задремать. Его разбудил стук открывшейся двери, и в воцарившейся темноте Эжен увидел фигуру, облачённую в белое.
Калли замерла на пороге. Белоснежная рубашка до пят делала её похожей на ангела – не хватало разве что крыльев.
Эжен вздохнул и поманил невесту к себе, но та не разглядела его жест – или не захотела разглядеть. Она продолжала стоять, неподвижная, как статуя, и Эжен уже собрался встать навстречу, когда, испустив шумный вздох, Калли захлопнула за спиной дверь, и отрезав таким образом новобрачных от любопытных взглядов слуг, скользнула в постель.
Она сразу же оказалась на животе и приподняла рубашку до пояса, так что ещё мгновение назад неподвижная плоть Эжена теперь с энтузиазмом отреагировала на предложенный десерт.
– Приступайте, – сказала Калли таким голосом, словно приказывала слуге повязать шарф.
Эжен поднял бровь и негромко рассмеялся.
– Подумать только, мне досталась супруга-девственница? Рудольф ничему вас не научил?
Щёки Калли заалели, но Эжен не видел этого в темноте. Северянка так и не шевельнулась, не желая ни идти навстречу, ни нарваться на новые насмешки.
Эжен приподнялся на локте и чуть наклонился к ней.
Опустил ладонь на белую спину, и та тут же задрожала под его рукой.
«И правда девственница?» – в некотором недоумении подумал он.
Эжен провёл рукой вниз. Там, где пальцы касались кожи Калли, они тут же ловили мелкую дрожь. А сама кожа – там, где не было рубцов, которых Эжен насчитал ещё несколько штук – оказалась нежной, как самый дорогой батист.
Пройдясь по одной ягодице рукой, Эжен спустился вниз и коснулся стройных ног. Супруга была неимоверно хороша – хотя и до странности пуглива. Эжену доставляло удовольствие касаться её вот так, неторопливо исследовать каждый изгиб. Но Калли и не думала откликаться на ласку, и, хотя Эжену скорее хотелось её взять, чем нет, он вдруг подумал, что вполне может попросту не консуммировать брак. Пройдёт пара месяцев, он наладит дела в северных горах и вернётся домой, сославшись на то, что супруга не исполняла супружескую роль.
От мысли этой Эжен заметно повеселел, но прежде чем отправиться спать, наклонился к Калли ещё ближе и запечатлел на правой ягодице, прорезанной тонким белым шрамом, жадный поцелуй.
– Доброй ночи, любезная герцогиня, – сказал он. Затем переместился и поцеловал Калли в основание затылка, рассылая по телу новую дрожь.
Упал на подушки и мгновенно уснул.
Выждав несколько минут и осознав, что продолжения не будет, Калли повернула голову и уставилась на спящего рядом графа. Мысль о том, что брачная ночь не состоится, должна была бы её обрадовать – но вместо этого Калли ощутила разочарование и обиду, как будто новый супруг ей пренебрёг.
Она долго лежала так, глядя на лицо Эжена, укрытое темнотой, и думала о том, что произошло. Мысли эти и весь этот день так её вымотали, что под конец она уснула без всяких снов.