В детстве я очень не любил покупать одежду. Это была просто беда. При виде магазина с одеждой я начинал ныть, скулить и изворачиваться, как уж. Иногда мама покупала что-то и без меня. Но это было весьма рискованно. Я мог просто отказаться носить новую одежду, потому что очень любил старую. И занашивал ее просто до умопомрачения.
Но в какой-то момент умопомрачение кончалось. И тогда мама говорила максимально строгим голосом:
– В чем ты ходишь, а? Какой кошмар! Просто оборванец какой-то. Нищий. Мне стыдно с тобой по улицам ходить! Завтра мы идем с тобой в магазин. Без всяких разговоров! Ты меня хорошо понял?
И мы шли. Мы шли по Трехгорному валу, затем переходили через улицу Красная Пресня в ее самом широком месте, затем мы подходили к огромному дому на площади, который и был Краснопресненским универмагом.
Я помню, как мама помедлила, собираясь с духом, затем она вздохнула, крепко взяла меня за руку и повела внутрь.
Никогда не забуду того чувства, с которым я впервые переступил этот волшебный порог! В магазине играла музыка, на полках и полочках виднелись различные товары, от прилавка к прилавку медленно и чинно ходили люди, а в центре зала, в самой его середине стоял милиционер.
Здесь были фарфоровые сервизы на шесть и на двенадцать персон, ножи столовые, чайники электрические со шнуром, утюги, наборы банок для сыпучих продуктов, атласные подушки и верблюжьи одеяла – всего теперь и не упомнишь…
Честно говоря, мама еще никогда не покупала мне новые вещи в таком огромном магазине.
– Не верти головой, – попросила она. – Тут потеряться можно запросто. Ищи тебя потом по всем закоулочкам.
Мы уже подошли к огромной высокой лестнице, как вдруг мамин взгляд случайно упал на стеклянную вазу с голубым рисуночком.
– Лева, а как ты думаешь, нам нужна такая ваза? – дрогнувшим голосом спросила она меня.
Я лишь равнодушно пожал плечами.
– Ну ладно, это потом, – твердо сказала мама и уже взяла меня за руку, как вдруг опять ее отпустила и сделала несколько нетвердых шагов к прилавку. Вернулась она оттуда довольно быстро и выглядела слегка бледной.
– Что с тобой? – участливо спросил я, как хороший сын.
– Со мной ничего! – твердо и ясно ответила она. – А вот у них что-то явно с головой не в порядке. Пятнадцать рублей за какую-то вазу!
– Слушай, не хочешь – не покупай, но ругаться-то зачем? – зашипел я. – Кстати, нам действительно нужна такая ваза.
– Знаешь что, ты меня не учи, ученый выискался, – нахмурилась мама. – И вообще, нам, между прочим, с тобой нужно на третий этаж, в детский отдел. Нам с тобой нужна одежда, а не товары массового спроса.
Мы долго поднимались с мамой на третий этаж, крайне недовольные друг другом. Так, вяло и неохотно, мы дошли до отдела детской одежды.
– Вас что интересует, женщина? – громко спросила скучающая продавщица.
– Куртка демисезонная, вот на него… есть? – робко спросила мама, зачем-то подтолкнув меня в плечо.
– Сюда подойдите, – так же громко и лениво сказала продавщица. – Размер какой, сорок – сорок два? Ну, вот эту модель посмотрите, примерьте на мальчика, как на нем сидит.
Мама осторожно и медленно сняла куртку с вешалки и надела на мои плечи. Куртка страшно шуршала и странно пахла. Это была абсолютно чужая вещь дикого бледно-оранжевого цвета.
– Ну прям на него! – радостно изумилась продавщица.
Я решительно снял куртку и отдал ей в руки.
– Ты чего, Лева? – испугалась мама. – Цвет не нравится?
– Мне все не нравится, – сурово сказал я и ткнул пальцами в черную куртку с блестящими морскими пуговицами. – Вот эту дайте посмотреть.
– Твоего размера, наверное, нет, – подозрительно сощурилась на куртку продавщица. – Потом эта модель дорогая, а маме, наверное, нужно подешевле. Правильно я говорю, мамаша?
– Мам, я хочу померить! – громко сказал я.
Мама долго разглядывала этикетку. Потом она молча протянула мне куртку и подозрительно уставилась на мое отражение в зеркале…
– Да! – вздохнула продавщица. – Великовата! А так, конечно, смотрится неплохо. В общем и целом.
– На вырост купим! – упрямо сказал я и начал застегиваться.
Мама стала медленно краснеть.
– Послушай, – сказала она. – Объясни, пожалуйста, зачем тебе эта мрачная взрослая куртка, к тому же не твоего размера? Лева, ты меня слышишь? Или ты меня не слышишь?
Я молча стоял и смотрел в мутное зеркало – на кончики пальцев, которые еле-еле высовывались из рукавов. В первый раз в жизни мне понравилась какая-то одежда! И вот на тебе!
…Это была великолепная, почти военная форменная куртка из плотного шерстяного материала с блестящими пуговицами, в которой я утопал, как в дворницком ватнике, нет, как в матросском бушлате, и ее прямой негнущийся воротник остро резал мне подбородок.
– Больше-то ничего нет? – умоляюще спросила мама.
Продавщица пожала плечами и показала на какие-то девчачьи куртки неопределенно-розового цвета, которые висели рядом с той бледно-оранжевой. Затем она неожиданно исчезла, будто растворилась в тумане.
Мама тяжело взглянула на меня и отвела за руку в какой-то угол. В углу военный человек пожилого возраста мерил ботинки, кряхтя и постанывая.
– Лева! – громким шепотом сказала мама. – Ты проявляешь просто какое-то невиданное упрямство. Я бы с удовольствием купила именно то, что тебе нравится! Но пойми, эта куртка тебе не по росту! Ты можешь это понять или нет?
Я оглянулся вокруг.
Здесь было слегка темновато и немного пахло туалетом. Люди деловито поднимались и спускались по лестнице, осторожно обходя нашу с мамой композицию: мама на корточках и я, отвернувшийся от нее. Наверное, всем было ясно, что здесь происходит вечная борьба добра со злом, и никому не хотелось в нее вмешиваться.
Лично мне не хотелось быть ни злом, ни добром, и было довольно стыдно, что мама сидит на корточках, даже не подобрав полы пальто. Но носить бледно-оранжевую куртку, шуршащую, как на девчонке, было выше моих сил. И вдруг произошло чудо.
Вернее, сначала я не понял, что это чудо. Сначала я думал, что это какая-то ерунда. Кто-то звал маму:
– Женщина! Я вам говорю, женщина! Идите сюда!
Мама растерянно оглянулась.
– Женщина! – снова зашипела толстая тетка с добрыми глазами навыкате и ярко накрашенными губами. – Пойдемте, женщина, я вам кое-что покажу.
Мама встала и, неуверенно оглядываясь, сделала шаг навстречу доброй вестнице с яркими губами и в цветном платке на плечах.
– Вам куртка детская нужна? – тихо и страстно заговорила вестница, подойдя к маме совсем близко. – Пойдемте в туалет, я вам там покажу. Хорошая, польская. И цвет приятный. Типа кофе с молоком. Кофе с молоком любишь? – ласково обратилась женщина ко мне.
Я пожал плечами…
На лице у мамы отразилось подлинное смятение.
– Ну иди посмотри, – сказал я, чтобы прекратить ее душевные муки. – Я тебя здесь ждать буду.
Мама неуверенно кивнула и понуро удалилась вместе с теткой в платке за дверь женского туалета. А я остался ждать…
Ждать пришлось довольно долго.
Я потоптался немного на лестничной площадке. Здесь все время ходили люди и вообще было довольно неудобно. Простояв в мучительно-неподвижной позе возле окна несколько минут, я решил вернуться в торговый зал, где мы с мамой только что мерили разные куртки.
Однако и здесь мне не понравилось. Тетка-продавщица из отдела детской одежды все время подозрительно посматривала в мою сторону, а когда я подошел к отделу женского белья, все женщины просто разом уставились на меня и начали пристально рассматривать, как будто я и был тот самый лифчик или чулки, за которыми сюда приходят.
Тогда я стал медленно спускаться с третьего этажа на второй. Тут было царство суровой мужской красоты. Строгими рядами висели темные мужские костюмы, на специальных вешалках со штрипками – брюки, а еще чуть поодаль – плащи и пальто. Точно в такой одежде всю жизнь ходил мой папа – не примерно в такой, а именно в такой, – потому что всю жизнь папина одежда выглядела как новенькая.
…Например, я никогда не мог вытерпеть до конца, когда папа чистил щеткой плечи пиджака или пальто. Он стоял в прихожей перед зеркалом и внимательно смотрел на себя, а потом брал щетку и начинал счищать пылинки с плеч. А потом еще просил меня, чтобы я пару раз для порядка провел ему щеткой по спине.
– Зачем ты это делаешь, пап? – спросил я его однажды, уже совершенно устав смотреть на эти его приготовления к выходу из дома.
– Такой порядок, – сухо ответил папа и стал медленно, аккуратно застегивать пуговицы.
– Ну почему же ты не в отца пошел? – иногда с горечью спрашивала меня мама, когда я возвращался с улицы, весь мокрый, грязный и очень довольный. – А в кого? – горестно вопрошала она саму себя и уходила в ванную – застирывать и замачивать то, что я стаскивал с себя прямо в прихожей, чтобы «не нести грязь в дом».
Запах папиной одежды я помнил хорошо. Поэтому, когда я подошел ближе к длинным рядам, на которых висели темные болгарские костюмы и драповые пальто с меховыми воротниками, мне сразу показалось, что это папина одежда. Только без папы.
– Парень, ты кого потерял? – спросил меня мужчина-продавец, крепко взяв за руку.
– Никого! – я вырвался и быстро побежал еще ниже, на первый этаж. Продавец что-то кричал мне вслед. Я даже не заметил, как толкнул какую-то тетю. Тетя несла огромный, завернутый в плотную бумагу сверток. Я воткнулся ей в бедро, и сначала она слегка покачнулась, застыла в неудобной позе, как будто задумалась о чем-то, а потом вдруг начала садиться на попу, выпустив сверток из рук, и оттуда что-то покатилось с глухим стуком, медленно перекатываясь со ступеньки на ступеньку, а я побежал вниз, проталкиваясь сквозь толпу, к самому выходу…
Двери Краснопресненского универмага медленно и неохотно распахнулись передо мной. И я опять оказался на площади.
Было уже довольно темно. Проносились одинокие машины, светили фонари, красиво поблескивал окнами пьяный магазин, как раз через дорогу от меня. Я уже представил себе, как побегу на зеленый свет, пронесусь мимо улицы Заморенова, мимо магазина «Башмачок»…
Впереди мелькнул призывно зеленый зрачок светофора, я уже сделал первый шаг – и, конечно, сразу остановился. Мама!
Как же я забыл о маме? Ведь она со своей польской курткой уже, наверное, избегалась и изнервничалась там, наверху, на третьем этаже. Сколько, интересно, прошло времени?
Двери Краснопресненского универмага вновь медленно и неохотно распахнулись передо мной, и я сразу очутился в ужасном людском водовороте.
Водоворот взял меня и тихо-тихо потащил к неизвестному мне месту. Я не сопротивлялся. Я сразу понял, что очутился в центре главных событий. И точно. Возбужденные локти, плечи и животы теснили меня все глубже и глубже в центр этих самых событий.
– Чешский хрусталь выкинули! – крикнул кто-то позади меня. Я с ужасом представил себе, как небритые рабочие выкидывают на заднем дворе деревянные ящики с битым чешским хрусталем. Но тут же понял свою ошибку. Сквозь шуршащие женские плащи и крепкие мужские спины я вдруг увидел, как что-то ярко и необычно блеснуло впереди, каким-то синим цветом с глубокой красной жилкой внутри неизвестного мне сосуда.
Понятное дело, это и был чешский хрусталь, который «выкинули», то есть поставили на прилавок для продажи.
– Видите, как играет? – возбужденно сказал чей-то голос над моей головой.
– Не говорите. Просто вообще.
Хотя я ничего не понял из этого разговора, общий его смысл был мне понятен. Вдруг тот человек, который говорил над моей головой, стал лихорадочно рыться по карманам и вытащил, к моему ужасу, толстую пачку денег, которую тут же стал пересчитывать прямо перед моим носом.
– Люся! Иди сюда! – заорал над моей головой его голос, и я совершенно машинально обнаружил, что денег у него было ровно двести пятнадцать рублей.
Но постепенно толпа стала рассасываться. Выяснилось вдруг, что все хотели просто так, совсем немного полюбоваться на это чудо природы, а деньги были далеко не у всех. Небольшая очередь, тем не менее, успела образоваться, я немного потоптался в ее хвосте. Посмотрел на толстый, уверенный в себе хрусталь, по которому продавец щелкал простым карандашом и давал всем послушать, и пошел себе дальше.
И тут я понял, что оказался в отделе игрушек. «Что ж это за магазин такой! – опять изумился я про себя. – Какие-то копи царя Соломона!»
Я быстро осмотрел все виды вооружений и транспорта, представленные в этом отделе, и вдруг наткнулся взглядом на настоящую немецкую железную дорогу!
Такая дорога, конечно, уже встречалась на моем жизненном пути – в застекленной витрине большого «Детского мира» на площади Дзержинского. Но там я даже и думать не смел, чтобы ее трогать, щупать и смотреть – столько там всегда толпилось народа и такая там была нервная атмосфера. Здесь же атмосферы не было никакой, и народа тоже было немного.
– А у меня таких вагончиков знаешь сколько? – вдруг очутился рядом со мной маленький толстый мальчик, который, как и я, был почему-то без родителей.
Я не ответил, и тогда он решил окончательно добить меня, случайного встречного:
– Сто штук! Мне дедушка из-за границы привез!
Разговаривать мне с ним совершенно не хотелось, но и терпеть такую наглую похвальбу я тоже не мог.
– Сейчас как дам по башке, полетишь на горшке, – произнес я лениво и отошел на всякий случай подальше от этого странного типа.
Мальчик неожиданно заплакал. Он ревел все громче и громче, уже в полный голос, пока наконец к нему не подошла его мама. Она стала утешать своего бесценного мальчика, а я вдруг почувствовал, что тоже давно и безнадежно хочу увидеть свою несчастную мать, запертую в женском туалете вместе с моей курткой.