Её прибило на кайму моего бассейна. Рыжеволосая утопленница, пережившая кораблекрушение между Островами Диомида. Вчера ли потонул её корабль или сегодня – она не знала. Только что-то говорила о белых котиках, а я вспоминал Киплинга. Вернее, так мне казалось.
Я был достаточно молод, чтобы влюбиться, но недостаточно зрел, чтобы это пережить. Когда она пришла в себя, я продолжил свой утренний ритуал – пошёл за бар у бассейна. Это солнечная страна, и утренние бокалы под навесом здорово сглаживали этот недостаток. Умение пить всегда было моим достоинством.
Я не понимал её. Она говорила слишком быстро и казалось, на другом языке. Жестикулировала, руками занимала всё пространство вокруг себя. Была увлечена – рассказывала что-то о море и звёздах. Или карусели и школах, я не особо разбирал. Понятно было лишь, что помощи она не просила, а потому я продолжал дальше искать бутылку текилы, которую снесло в тот раз, когда из бассейна выпрыгнула касатка. Преудивительнийшие создания эти касатки! Вот уж кто во мне вызывает эмоции. Даже несмотря на поломанные два стула и обрушенную часть барного навеса, её появление было для меня счастливым моментом. До этого касатки ко мне не попадали.
После завтрака, а по моему обыкновению я завтракаю ужином, пришло время сменить одежду. Помню, тогда я надел голубую рубашку, синие брюки и коричневый твидовый пиджак. Повязал галстук и взялся за трубку. Она тогда безотрывно глядела на зажжённую спичку, а потом на дым от огня. А после и на выдыхаемый мною дым. Кажется, она что-то вспоминала – у неё было крайне озабоченное лицо.
С моей трубкой всегда любил играть Мелкий Кроль. Это кролик, и его так звали, потому что он был белый в серые пятна. Поэтому, каждое утро, как только я заканчивал курить, я относил трубку ему. И каждый раз, как он с ней наиграется, её стачивал Бобёр. Так произошло и в то утро.
По дороге к Мелкому Кролю мне всегда приходилось проходить довольно странные комнаты. В них никогда ничего не происходило. Только в одной комнате из двенадцати был сильный ветер. Полагаю, сквозняк.
Отдав трубку и направившись по своим делам, я нарушил связь со своими мыслями и увидел, что она идёт за мной и что-то говорит. Её по-прежнему мокрые пряди представляли фантасмагоричную битву воды и пламени волос; мы стояли посреди тропинки, ведущей в глубь моего сада. То был погожий июньский день. Тогда я не принимал лето за эти длинные дни, ведь приходилось так долго ждать ночь. Впрочем и по сей день лето мне неприятно.
Она о чём-то спросила меня, но я не понял. Я редко слышу звуки за пределами своих мыслей, а если и слышу, то мне это всё кажется незнакомым. Поэтому я решил придумать, что она спросила меня о погоде, и ответил, что в этих местах лето круглый год. Чтобы не показаться грубым, я спросил как у неё дела и получил ещё одну добрую порцию непонятных фраз. Из потока её облачённых в форму мыслей я разобрал лишь то, о чём сказал в начале, про острова и котиков.
Кажется, ей было грустно. Тогда я очень хотел погрустить вместе с ней, но мне нужно было покормить демонов, иначе бы они разнесли весь мой сад. Они сидели в ветхой клетке – до конца по тропе и направо, через ромашковое поле, окружённые чертополохом. Я давно собирался починить клетку, но заметил, что если демонов кормить вовремя, то клетка им вовсе не нужна.
Путь к ним лежал через чудесные цветы, названий которых я не знал. Их семена проросли в моём саду ещё при прежнем владельце, и я лишь исправно их поливал. Ей понравились цветы. Она долго их рассматривала и что-то лепетала, а я смотрел на картину на заборе и мечтал о дожде.
Спустя пятнадцать минут мы дошли до клетки с демонами, которые уже знали, что я буду не один. Прескверные создания, и глубоко своенравные. Однако, своей жизни без них я не представлял, ибо до своей зрелости был вскормлен ими, а потому выражал почтение. Но, как и все демоны, со временем они становятся невыносимы и опасны для окружающих, а в газете «Светлый полуночник» за двадцать восьмой год рассказывалось о парне, который был ими растерзан. С тех пор недоверие к ним росло, и часто их стали уничтожать. Но по мне всё это лишь следствие неумелого ухода.
Она не долго думала – её взгляд тронул меня, клетку и снова меня, и через пару мгновений что-то крича, она полезла их кормить, хотя возможно просто с ними разговаривала. Я мало что понимаю в разговорах.
Они её поцарапали – кажется, потому что тоже не понимали. Или потому что испугались. Или всё сразу, и я вспомнил, как однажды кто-то сказал, что кокос падает не от ветра, но потому что он есть. Тогда я не понял этого, а сейчас кажется, что царапина суть чего-то большего, за что нельзя было бы винить демонов. Они и меня часто царапали. В общем, я и сейчас не многое понимаю.
Пчёлы кружили у цветков чертополоха, а звёзды за небом распускались бутонами. Я не видел этого из-за солнца – но в тот раз впервые услышал, как Созвездие Большой Медведицы истошно заревело. Тогда Рыжая, с пятном крови на руке, начала хлопать себя по груди и повторять – Алула.
В тот момент я ещё не знал, что стал свидетелем Вселенской трагедии.