Август этого года в Риме оказался особенно жарким. Старожилы и синоптики в кои-то веки пели в унисон: температура превышала средние показатели на целых десять градусов. Некоторые острили, что не иначе как назначенный на ближайшее время очередной «конец света» шалит, некоторые ссылались на потепление климата и пророчили катастрофы. Но в общем и целом, на туристической посещаемости Вечного города погодные недоразумения никак не сказывались. И выносливые китайские, русские, латиноамериканские и прочие туристы маршировали организованными группками от одной достопримечательности к другой, добросовестно засовывали руки в Бокка делла Верита, фотографировались на фоне Колизея и античных колонн, не сбавляя темпа, осматривали знаменитые римские площади и фонтаны. Среди групп пытались пробиваться менее организованные соседи Италии по ЕС и американцы. Фотоаппараты щелкали, гиды размахивали то флажками, то исскуственными цветками гигантских размеров, разноголосая и разноязыкая толпа вопреки всему продолжала восхищаться. И Рим каким-то одним ему известным способом продолжал оставаться Римом. Когда же ошалевшее солнце закатывалось наконец за горизонт, к туристам присоединялись и жители. Все дружно вываливались на накаленные за день мостовые, уютно располагались за столиками кафе или просто болтались по узким улочкам и тенистым аллеям парков.
Кася вышла из отеля ближе к обеду, так и не решив для себя, чем же она будет сегодня заниматься. «Я должна составить программу», – запоздало подумала она, погружаясь с головой в водоворот Рима. Вечный город гигантской воронкой затянул ее в свои объятия, и вскоре она благополучно забыла все свои благие намерения. Совершенно ошалевшая и очарованная девушка бродила по маленьким улочкам, периодически выныривая то к Пантеону, то к фонтану Треви, то к площади обелисков. Сама не помнила, как оказалась на площади Венеции. Улыбнулась, представив, на кого она похожа со стороны: высокая молодая брюнетка в запыленных теннисках, с очумелым взглядом и кучей маленьких и больших пакетов в руках. Абсолютно уже вымотанная вспомнила наконец, что забыла пообедать. Напрягла память, неподалеку, рядом с развалинами Форума Тражана, в прошлый свой приезд она очень вкусно поела в небольшой таверне. Решила попытать счастья. На ее удачу место нашлось, и она наконец-то смогла с удовольствием вытянуть ноги. Джулия была права, уже к концу первого дня пребывания в Риме Кася почти забыла все свои тревоги.
Все началось с того, что ей понадобилось уехать из Москвы. Вернее, даже не уехать, а сбежать, раствориться, исчезнуть в неизвестном направлении. Нет, ей ничто не угрожало, по крайней мере на данный момент. Скорее всего, она сама являлась угрозой для целого ряда людей… Поэтому проще всего было удалиться (умчаться) от греха подальше. У нее был выбор – отправиться к маме в Ниццу или съездить в Берлин к Кириллу. Но весь период пребывания у матери грозил вылиться в непрекращающиеся споры о смысле ее, Касиной, жизни, вернее его отсутствии. С Кириллом было еще труднее. Их отношения продолжались уже больше года, но Кася до сих пор не могла понять, кем же являлся для нее этот образчик мужской красоты под два метра ростом, с точеным профилем Адониса и прозрачными голубыми глазами? Любовником или любимым? Другом или соперником по поиску? Помощником или наблюдателем? Получалось, что эту ситуацию можно было отнести к какой угодно, но только не к нормальной. Тем более Кирилл имел дурную привычку появляться без приглашения и без предупреждения исчезать.
Тогда, после недолгого размышления, Кася решила отказаться от обоих вариантов. Итак, ни мама, ни Кирилл не подходили. Оставалось отправиться куда глаза глядят, что обычно проще сказать, чем сделать. В этот момент подвернулось приглашение Джулии. С Джулией Кася познакомилась в международном студенческом лагере. Вместе с несколькими однокурсниками она подписалась тогда участвовать в восстановлении небольшого средневекового замка неподалеку от Страсбурга. Кроме них, в группе оказались пять испанцев, две итальянки и четверо литовцев. Особенно она тогда и подружилась с Джулией из Генуи и с Витасом и Бирутэ из Тракая. С тех пор друг друга они не забывали, регулярно обмениваясь сообщениями и даже ухитряясь встречаться время от времени.
Джулия, заметив, как все больше и больше скучнеет тон Касиных писем, стала настаивать, что той абсолютно необходимо в Рим, то есть к ней. Ибо нет на свете лучшего лекарства от тоски, чем две недели в Риме. Джулия к этому времени стала подающим надежды молодым дизайнером и жила между Миланом, Парижем и Римом. В Риме она обреталась у тети Франчески, которой принадлежал отель в центре Трастевере, одном из самых лучших кварталов Рима, по мнению Джулии, и не только. И, судя по всему, даже простое посещение отеля Франчески стоило поездки в Рим. Сама Джулия улетала на несколько недель в Шангай и предлагала подруге расположиться в ее номере. Кася, недолго думая, согласилась. В конце концов из Москвы ей надо было уехать, а Рим был именно тем городом, в котором лучше всего забываются мелкие и не очень досадные недоразумения собственного существования. Касина мама, Екатерина Дмитриевна, любила повторять, что именно в Рим она приезжает, когда становится совсем уж невтерпеж и жизнь кажется грустной и унылой дорогой к не менее печальному концу. Теперь Кася решила испытать рецепт своей родительницы. И, похоже, как всегда, ее мама была права.
И с того самого момента, когда такси остановилось перед отелем, Касе пришлось признать, что Джулия ничего не приукрасила. Место было уникальным, да и тетя Джулии не разочаровала. Конечно, Джулия рассказывала подруге, что ее тетя – феномен, каких еще поискать. Но такого предупреждения, как всегда, было мало. Кася и представить себе не могла, какой в действительности будет ее встреча с тетей Джулии. Синьора Франческа Савелли накатилась на нее сметающей все на своем пути лавиной. Активно жестикулируя и отдавая неожиданно четкие распоряжения своим служащим, она затащила ее в кабинет, усадила в кресло и сама устроилась напротив. Тут же затрезвонил телефон, Франческа схватила трубку и начала что-то эмоционально объяснять. Она говорила настолько быстро, что Кася, обычно неплохо понимавшая итальянский, никак не могла разобрать, о чем же идет речь. Телефон продолжал трезвонить не останавливаясь, но несмотря на это, Франческа ухитрилась расспросить Касю о ее планах, вернее, об их отсутствии, дала несколько советов и протянула пластиковую карту с кодом номера. Кася попыталась было настоять на том, чтобы заплатить хотя бы за завтрак, но синьора Савелли, так же активно жестикулируя, раскричалась, что пока у нее найдутся средства на пару круассанов для лучшей подруги ее любимой племянницы. Касе ничего не оставалось делать, как поблагодарить и отправиться на поиски собственного номера.
Пока поднималась к себе, осмотрела все вокруг. Отель действительно был чудным. Когда-то это был женский монастырь. Но времена и приоритеты изменились, ряды монашенок значительно поредели и поддерживать монастырь в приличном виде им стало не под силу. В конце 90-х годов монашки перебрались в другой монастырь, а изрядно обветшавший комплекс зданий купила тетя Джулии. Она вложила весьма приличную сумму в реставрацию, и получился необычный четырехзвездочный отель, в котором последние достижения гостиничного комфорта удивительно сочетались с шармом здания эпохи Возрождения, особой атмосферой покоя и несколько странным для подобного заведения ощущением полной оторванности от окружающей суеты большого города. Для Каси лучшего места было не найти. В кои-то веки в отеле она чувствовала себя даже лучше, чем дома. Может быть, дело было в особой атмосфере женского монастыря. Даже подумала, а может, и в самом деле такое место станет ответом на ее поиски. Сказала матери, та почему-то возмутилась: «Не ерничай, в конце концов должно же быть у тебя хоть что-то святое! Раз в жизни подумай о других – ты со своими способностями переворачивать все с ног на голову и находить неприятности любой монастырь в бедлам превратишь!»
– Синьора желает счет? – прозвучало над ее головой. Она подняла глаза и встретила взгляд виновато улыбающегося официанта. На самом деле она провела в ресторане неприлично много времени, тем более за дверями уже ждали следующие посетители.
Кася торопливо расплатилась и вышла. На улице остановилась в раздумье. Возвращаться в отель не хотелось. С некоторых пор она стала бояться одиноких вечеров, потому что именно в это время в голову начинали лезть самые разные мысли. Если в течение дня ей худо-бедно удавалось отбиться от размышлений о смысле собственной жизни, например, то к вечеру они начинали саднить наболевшей мозолью. По утверждениям матери, Екатерины Дмитриевны, эти размышления были вполне положительным показателем выхода Каси из детского возраста.
– Лучше поздно, чем никогда, – пожимала плечами ее родительница, – наконец-то начнешь строить свою жизнь как нормальный, взрослый человек.
– То есть до этого я ее строила как ненормальный?!
Споры с матерью были отличительной особенностью Касиного существования. То есть моменты, когда Екатерина Дмитриевна, прозванная за глаза Екатериной Великой, и Кася ухитрялись все-таки приходить хоть к некоему подобию согласия, были чрезвычайно редкими.
– Ты упорствуешь в собственном заблуждении, что отсутствие четко определенной профессии – это свобода! – восклицала в очередной раз Екатерина Дмитриевна. – Раньше ты писала диссертации на заказ, сейчас ищешь потерянный антиквариат, дальше что?
– Не знаю, – вполне искренне отвечала тогда Кася, – и вообще кто знает?
– Большинство людей, – не давала выбить себя из седла Екатерина Великая.
– Тогда вопрос на засыпку: что объединяет все жизненные планы? – вкрадчиво спрашивала Кася.
Ответом было молчание. Мать, подозревая подвох, пыталась найти ответ поубедительнее.
– Не знаешь, тогда я отвечу. Единственное, что объединяет все жизненные планы, это то, что они рано или поздно рассыпятся, как замки из песка! Так что, может быть, я и есть самый прагматичный на свете человек: не строю того, что неминуемо разрушится.
Но Екатерина Великая ухитрялась повернуть ситуацию таким образом, что последнее слово оказывалось все-таки за ней.
– Что ж, делай как знаешь! Портить себе жизнь – ты на это вполне имеешь право. Только, заметь, ты вовсе не обязана этого делать!
Но Кася упрямо продолжала портить себе жизнь. Хотя этот процесс протекал для нее до недавнего времени достаточно интересно и даже слегка весело. «До недавнего времени», – подчеркнул сам собой мозг, и сердце вновь защемило.
Стараясь отогнать от себя неприятные мысли, девушка кружила по узким улочкам старого города. Внезапно фасад небольшой по римским понятиям церкви привлек ее внимание. Подошла поближе и прочитала надпись: «Санта-Мария-деи-Монти». Именно об этой церкви ей рассказывала тетя Джулии, говоря, что в самые тяжелые моменты приходит сюда. Церковь была построена в честь обретения чудотворной иконы Богоматери. После недолгого колебания зашла.
Месса подходила к концу. Кася присела на крайнюю скамью, постаравшись не потревожить верующих, и стала осматриваться. Церковь Санта-Мария-деи-Монти, как и большинство римских церквей, внутри оказалась гораздо значительнее и величественнее, чем снаружи. Лучи заходящего солнца окрашивали внутреннее убранство в золотисто-красноватые тона, придавая всему какой-то особенный смысл. Над алтарем, за стеклом, полная тайной печали улыбалась Мадонна, бережно качая на руках того, кому предстояло стать Спасителем человечества. Мысли крутились в голове Каси какими-то обрывками, ни начала, ни конца. Она подняла голову, словно почувствовав чей-то взгляд, и встретилась с глазами иконы. И в этот момент ее охватило очень странное чувство прикосновения к чему-то необычному, она побоялась сказать сверхъестественному. Хотя это было не совсем точно. Сверхъестественное должно было бы вызывать страх или преклонение, ну что-то в таком роде, точное определение никак не приходило в ее голову. У Каси же впервые за столько лет появилось ощущение чьей-то жалости к себе, у нее внезапно защипало глаза и сдавило сердце. Торжественные звуки органа и неожиданно мощный и красивый голос священника наполнили душу Каси столь не свойственным ей умилением. Месса закончилась, а Кася так и продолжала сидеть, словно зачарованная. Она боялась даже пошевелиться, не желая неловким движением разрушить долгожданное ощущение покоя, наполнившее все ее существо.
Почувствовав на себе чей-то взгляд, оглянулась. Ее глаза встретились с глазами священника, уже снявшего с себя торжественное облачение и, по всей видимости, готовившегося уходить. Он подошел к ней и сел рядом.
– Вы не против, если мы немного поговорим? Мне кажется, что вы нуждаетесь в этом разговоре.
– Почему вы так решили? – старательно подбирая слова, ответила она.
– Я заметил, как вы смотрели на Мадонну, вам было очень плохо…
Эти простые слова, сказанные с таким сочувствием и пониманием, обезоружили Касю. Ей расхотелось уходить.
– Вы хотите поговорить? – продолжил священник.
– Наверное, – неуверенно ответила она.
– На каком языке вам легче беседовать? – заметив ее акцент, спросил он.
– На русском, английском или французском, – перечислила она.
– Я говорю по-французски, по-английски и… по-русски, так что выбирайте, – с оттенком гордости произнес падре, не без удовольствия отметив удивление, проскользнувшее по Касиному лицу, – вы не ожидали?
– Нет, – честно призналась она.
– Один из моих предков когда-то побывал в России, только это было давным-давно, в период московских царей, – продолжил священник, – он был большим путешественником и очень интересным человеком. Сначала я решил побольше узнать о нем, а потом заинтересовался и Россией. Хотя по-французски мне говорить все-таки проще, – рассмеявшись, признался он.
Как ни странно, но это неожиданное начало установило между ними такое же неожиданное чувство доверия. Потом уже, вспоминая начало их разговора, Кася поняла, что встретила настоящего виртуоза исповеди. Она всегда представляла этот процесс несколько иначе: кабинка, зевающий или, наоборот, чрезмерно строгий священник и бедные овцы-прихожане. Сейчас же все произошло совершенно наоборот, сидевший перед ней человек сначала установил доверительные отношения, а потом ей стало совершенно просто сложить с души, как непосильную ношу, все наболевшее. Тайна исповеди – гениальное изобретение!
– Меня зовут отец Антонио.
– А я Кассия или просто Кася, – начала она и неожиданно для самой себя добавила: – Вы знаете, я никогда не исповедовалась, а вот теперь мне просто необходимо это сделать.
– Почему именно сейчас? Мы можем просто поговорить, – несколько удивился отец Антонио.
– Нет, мне нужно именно исповедоваться, – твердо сказала она.
– Вы желаете, чтобы я отпустил ваши грехи, – улыбнулся он, – неужели они настолько страшны?
– Да, я думаю, что виновна в смерти одного человека, а может, и не одного…
Улыбка исчезла с лица священника, и на этот раз он посмотрел на Касю вполне серьезно:
– Вы хотите пройти в исповедальню?
– Нет, можно мы останемся здесь? – попросила она.
– Конечно, я вас слушаю, Кассия, – просто ответил он.
Она задумалась, с чего начать. Но, потом махнув рукой на все, рассказала от начала и до конца. Тем более до встречи с отцом Антонио у нее так и не хватило мужества рассказать кому-либо эту историю. Даже мать Каси, Екатерина Дмитриевна, была вынуждена теряться в догадках, что же такого внезапного произошло в жизни ее дочери, что та решила срочно уехать. Для всех ее побег из Москвы был просто желанием сменить воздух и набраться новых впечатлений. В конце концов последние два с половиной года она работала почти без передышки. И эта работа стала для нее своего рода спасением. Если раньше она писала диссертации для других, то теперь от чисто научного поиска под чужими именами она перешла к конкретному. Тем более что последняя диссертация на заказ не просто полностью изменила ее жизнь, она изменила саму Касю.
Чего она лишилась? Наверное, легкости, с которой до этого привыкла перемещаться по жизненному пути, и еще счастливого неведения… Труднее было сказать, что она приобрела. Опыт? Возможно. Мудрость? Хотелось бы… Одно было точно: все происшедшее оставило в ее душе ощущение, когда стоишь на распутье и не только не знаешь, в какую сторону податься, но и внутренне подозреваешь, что любая из дорог ведет в пропасть. В этот момент в ее жизни вновь появился Шаров. Он предложил ей оставить написание чужих диссертаций и помогать ему. Сотрудничество с Алексом было увлекательным и не так уже разительно отличалось от всего того, чем ей приходилось заниматься раньше.
Она уже и думать забыла, что когда-то называла его Александром Владиславовичем и принимала за скромного архивного работника, эдакого идеального современного отшельника. С ним ее и свела эта самая последняя диссертация о жизни и деятельности никому неизвестного польского ссыльного Тадеуша Малишевского. Поиски загадки жизни и смерти поляка полностью перевернули все ее представления о мире, стоили жизни заказчику диссертации и еще нескольким людям. Шаров же оказался в реальности вовсе не человеком не от мира сего, а вполне деловым мужчиной с чересчур развитой авантюрной жилкой. Работал он на всемирную организацию антикваров и выполнял заказы различных международных фондов, занимающихся вкладыванием капиталов в произведения искусства. В их задачу входило отыскивать выпавшие из оборота раритеты. Для инвестиционных фондов произведения искусства стали гораздо более надежным капиталовложением, нежели худеющие на глазах денежные девизы и тающие, как мартовский снег на солнце, акции. Работа была по-настоящему увлекательной. Кася сама себе казалась настоящим «искателем сокровищ». Только разница состояла в том, что сокровища располагались вовсе не на загадочном острове, а покоились в чемоданах, пылились на чердаках, скучали на стенах обычных квартир. А их хозяева часто и не представляли себе, что картинка, доставшаяся от дедушки и совершенно не вписывавшаяся в интерьер, выкинуть которую никак не поднимается рука, может быть наброском Рубенса или неизвестной картиной Маковского, а бабушкин медальон являться на самом деле подлинником из знаменитого средневекового итальянского ателье Kaza Pirota.
Все начиналось совершенно замечательно, да только закончилась ее очередная авантюра неожиданно и печально. Даже сейчас, при мыслях об этом, ей было трудно справиться с головокружением и подступающей к горлу тошнотой. Именно поэтому она решила уехать куда глаза глядят. Как на духу, не останавливаясь и не прерываясь, она выложила все это отцу Антонио. И только после подняла глаза и решилась взглянуть на своего собеседника. Тот, казалось, был погружен в какие-то свои, только одному ему известные мысли. Ей стало обидно.
– Вам неинтересно? – выпалила она и тут же спохватилась, в конце концов он вовсе не обязан вслушиваться в ее, Касины, излияния, поэтому добавила: – Извините, меня просто все это полностью выбило из колеи и я совершенно не представляю, как мне теперь жить!
– Нет, вы ошибаетесь, я внимательно слушаю вас. Знаете, вы сами не представляете себе, насколько я хорошо вас понимаю. В конце концов такой выбор, который стоит перед вами, не так уж редок… – с неожиданной горечью произнес священник и посмотрел куда-то в сторону, потом, словно уверяя самого себя, добавил: – Так устроено, что что бы мы ни делали, чем бы ни занимались, всегда, в тот или иной момент, у нас нет иного пути, как только быть «внутренне послушным» с тем, что мы делаем. Если мы не способны к этому, то лучше остановиться и искать другой путь. Так вы и сделали.
– Быть «внутренне послушным», – повторила эхом за ним Кася, – странное выражение.
– Это из «Упражнений» («Exercice») Игнатия Лойолы, основателя ордена иезуитов, – пояснил отец Антонио, по-прежнему глядя куда-то в сторону, и процитировал: – «Необходимо всегда следовать правилу: то, что мне кажется белым, я должен считать черным, если таково иерархическое определение предмета». Так что, как видите, от любого члена ордена и от самого себя он требовал не просто быть послушным исполнителем, но подавить в себе всякую способность к сопротивлению и свободному выбору. Это и есть изобретенное им «внутреннее послушание».
– То, что мне кажется белым, я должна считать черным, если таково «иерархическое определение предмета», – задумчиво произнесла Кася.
– На самом деле мы гораздо чаще предпочитаем считать белое черным не только потому, что нас кто-то заставляет это делать, просто нам так удобнее. А, может быть, иначе жить стало бы невозможно, – лицо священника напряглось, и он отвел глаза, словно боясь выдать какую-то особенно сокровенную мысль.
– Моя бабушка мне говорила, что в такие минуты очень важно научиться «думать сердцем». Именно так она и говорила: «Думай сердцем, моя дорогая, думай сердцем».
– Ваша бабушка была очень умной женщиной, и всегда следуйте ее совету: в самый трудный момент нужно уметь услышать голос собственной души! – твердо сказал отец Антонио и поднял на нее неожиданно просветлевший взгляд, – вот вы мне сказали это, а я вспомнил слова, которые прочитал когда-то давно: «Помни твою дорогу и не сворачивай с нее. Не забывай, встанет перед тобой выбор, не думай. Принимай первое, что подсказывает тебе Сердце. Если ты по-настоящему готов к испытанию, оно знает дорогу». Совсем как говорила ваша бабушка, не правда ли?
– Откуда это?
– Это неважно, главное, как сказано, – улыбнулся отец Антонио.
– Вы правы, – согласилась Кася и с чувством добавила: – Спасибо, вы мне очень помогли!
Она и на самом деле почувствовала странное и неожиданное облегчение, словно груз, тяготивший и мешавший жить, развеялся как дурной сон.
– Я рад, только теперь ваш черед мне помочь, – совершенно просто, как о чем-то само собой разумеющемся, произнес он.
– Вам помочь? – удивленно переспросила она, ответ отца Антонио был по меньшей мере неожиданным.
– Да, я нуждаюсь в вашей помощи, и я думаю, сама Мадонна привела вас в эту церковь. Услышав вашу историю, я понял, что вы именно тот человек, который мне нужен.
– Хорошо, я помогу, да только чем?
– Вы сказали, что на днях вернетесь, и мы поговорим еще раз?
Она молча кивнула.
– Тогда я хочу доверить вам одну вещь. Просто возьмите ее и не задавайте никаких вопросов. Единственное, я вас попрошу принести ее на нашу следующую встречу.
– Что это за вещь?
– Конверт с несколькими старинными бумагами. Это нечто вроде фамильной реликвии. Не бойтесь, он нетяжелый. С некоторых пор я опасаюсь хранить их здесь или в моей квартире. Видите ли, – он замялся, – за последнее время меня пытались несколько раз ограбить. И мне кажется, вам я могу довериться, тем более вы абсолютно вне всего этого…
Кася вышла из церкви с хорошо ей знакомым неприятным чувством, что она снова впуталась в какую-то историю. И исход, как и полагается, ей был совершенно не известен. Небольшой надежно заклееный конверт из коричневой оберточной бумаги лежал в ее сумке, и она дала себе слово ни при каких обстоятельствах его не открывать.
Через пару дней Кася вернулась к знакомой церкви. Зашла, в который раз удивившись атмосфере покоя, и терпеливо присела на скамью. Отец Антонио был занят разговором с высоким не очень похожим на итальянца человеком. Касю он даже не заметил, тем более беседа эта была не очень приятной. Во всяком случае, священник не улыбался и несколько раз раздраженно помотал головой. Но незнакомец уходить не собирался. Кася посмотрела на время, прошло уже больше получаса, а разговор продолжался. Поразмыслив, решила вернуться к вечерней мессе. Однако закрутилась в римском водовороте и к церкви вернулась только около десяти часов вечера. К ее удивлению, двери оказались открыты, хотя свет был уже выключен. Несколько лампадок горели перед ликом Мадонны и распятием. Кася заколебалась, но внутрь все-таки зашла. Церковь была пустынна. Кася прошла по центральному проходу к алтарю. Нащупала в кошельке мелочь и опустила в прорезь автомата. Тут же перед ликом Мадонны автоматически зажглось несколько электрических свечей. Кася не любила это нововведение, она предпочитала настоящие свечи, но выбора ей никто не предоставлял.
Как ни странно, но без отца Антонио церковь казалась совершенно другой. Что-то неуловимо изменилось в атмосфере. Словно благодати, которую она почти физически ощущала в свой прежний приход, стало гораздо меньше. В окружающем сумраке лик Мадонны был неожиданно строгим и скорбным, а глаза смотрели печально, словно ей все теперь было известно заранее, и надежда на чудо иссякла. Даже лица святых изменились – они смотрели тревожно и со странным укором.
Девушка развернулась и направилась было к выходу и только в этот момент заметила, что в церкви она была не одна. Неприятный холодок пробежал по спине. Прямо перед ней, глубоко наклонившись, сидел человек. Лица его в полумраке видно не было, но ей показалось, что это был мужчина. Он поднял голову и уставился на Касю. Внезапный страх парализовал ее, и она застыла на месте. Больше всего на свете ей хотелось убежать, но какое-то странное чувство удерживало на месте. Она словно ждала чего-то. Тем временем мужчина зашептал. Но тихие слова эти в церковной тишине прозвучали неожиданно отчетливо:
– Все ли грехи может простить Мадонна? Великодушна ли и милосердна ли она на самом деле?! И все ли можно простить… – последние слова заглушили рыдания.
Касе стало окончательно не по себе, она промычала нечто нечленораздельное, и ноги ее буквально вынесли из церкви. Опомнилась она только через пару перекрестков, когда заметила, что ее занесло в совершенно незнакомый квартал. Пришлось доставать план, и поиски дороги заглушили последние отголоски странной встречи. Кася отнесла свои впечатления к накопившейся за день усталости и поспешила в отель.
Вернувшись в гостиницу, первым делом прошла в закрывавшийся уже бар и успела попросить стакан белого игристого вина, которое ей так понравилось накануне. Со стаканом в руке проследовала в бывший монастырский сад и, расположившись в плетеном кресле под невысоким раскидистым деревом, задумалась. Но как ни старалась думать о чем-нибудь приятном, неприятное ощущение тревоги никак не желало покидать ее. «А все-таки странный он человек, этот отец Антонио, с одной стороны, слушать он умеет так, словно это ему дано свыше, слушать и понимать. А с другой стороны, в момент, когда говорил о внутреннем послушании, глаза были словно у затравленного оленя!» Неожиданно прямо перед ней откуда ни возьмись появилась похожая на чайку коричневая птица с перепончатыми лапами. Сделав круг на Касей, птица уселась на песчаную дорожку и, презрительно окинув девушку взглядом круглых глаз, пронзительно гаркнула. Кася рассмеялась от неожиданности. «Нет в мире совершенства! – подумала она. – Звездная ночь, чудесный, наполненный дурманящим запахом цветов сад и вместо нежного щебетания птиц и заливистых трелей соловья это каркающее чучело». Птица тем временем, с хозяйским видом переваливаясь, направилась к небольшому фонтану. Утолив жажду и еще раз пронзительно гаркнув, неизвестная представительница пернатых поднялась в воздух и исчезла. Мысли Каси сами собой переключились на впечатления сегодняшнего дня и, полностью забыв о своих недавних тревогах, она поднялась в свой номер.
Утром за завтраком слушала краем уха последние новости. Похоже, случилось нечто важное. Она видела людей, со слезами на глазах рассказывающих о происшедшем. Неужели теракт! Прислушалась повнимательнее. Похоже, случилось некое страшное зверское убийство. Показывали толпу и здание, показавшееся ей до странности знакомым. Кася придвинулась поближе к стойке, она с трудом разбирала эмоциональную речь журналистки. По всей видимости, жертвой неизвестного маньяка был какой-то представитель церкви. Камера выхватила на миг из толпы лицо, которое ей почему-то запомнилось. На лице невысокого полноватого мужчины лет шестидесяти было написано такое отчаяние, что она почти физически почувствовала его боль. И только в самом конце наконец показали портрет. Пол поплыл под ногами Каси. Она изо всех сил вцепилась в край стойки, чтобы не упасть. Голова кружилась, и только обрывки фраз доносились до ее сознания. Взгляд ее был прикован к портрету зверски убитого священника. С экрана с такой запомнившейся улыбкой смотрел отец Антонио, настоятель церкви Санта-Мария-деи-Монти…