С Игорем Скромным мы знакомы давно, в молодости вместе играли в группе со смешным названием «Система шумоподавления». Гоша сочинял тексты песен, а я придумывал мелодии. Играли по кабакам, клубам, как-то даже выступали на одном концерте с «АукцЫоном» и «Калиновым мостом» на рок-фестивале в тогда ещё городе Горьком, в Зелёном театре Сормовского парка. В то время мы пытались играть что-то среднее между панк-роком и «новой волной», критики сравнивали нас с «The Clash»…
Потом жизнь нас раскидала, брать в руки гитары мы стали всё реже. Игорь ударился в журналистику, стал постоянно занят – работал на конвейере в нижегородском медиахолдинге: лепил репортажи для новостей, торговал лицом в телепередачах, клепал статьи для официозных газет. Видеться мы почти перестали, лишь иногда созванивались. Да и тот Зелёный театр в Сормовском парке давно уже сгорел…
Впрочем, раз в год мы с Гошей всё же встречались, вспоминали под рюмочку наши былые музыкальные приключения… Последний раз я видел его всего полгода назад, и каково же было моё удивление, когда он без всяких предварительных созвонов приехал ко мне рано утром, и едва я успел открыть дверь, буквально ворвался в мою квартиру, тараторя: «Старик, можно я спрячусь у тебя дня на два-три, только никому об этом не говори!»
Я пытался втолковать Игорю, мол, ему жутко повезло, что он застал меня дома, и вообще-то у порядочных людей принято заранее предупреждать о своих визитах. Но он ни на секунду не собирался быть порядочным, ничего не хотел слушать, выглядел очень встревоженным, дрожал как в лихорадке и твердил словно полоумный:
– Никому не говори, что я у тебя, умоляю! Мне нужно залечь на дно и подумать! Меня у тебя как бы нет!
– Да что случилось, можешь объяснить?! – недовольно спросил я его.
– Я всё тебе сейчас расскажу, – умоляюще твердил он. – Только пойду умоюсь с дороги, ладно?
Я пожал плечами, бросил ему полотенце, а он, уже заходя в ванную, обернулся и спросил:
– У тебя выпить есть?
– Иди уже, – ответил я.
«Прекрасно знает, что у меня дома всегда есть хороший коньяк, а всё равно спрашивает, – раздражённо подумал я. – Ишь как его ломает! Не иначе с запоя припёрся!»
Суббота только начиналась, особых планов на этот день у меня не было – на работе на два месяца вперёд я взял творческий отпуск. Так что пока Гоша приводил себя в порядок, я на скорую руку приготовил закуску, достал рюмки, и когда он вышел из ванной, поставил на стол бутылку коньяка.
– Так что у тебя стряслось? – уже окончательно проснувшись, спросил я.
– Наливай, – сказал Игорь. – Случилось такое! Старик, ты не поверишь!
Игорь (Гоша) СКРОМНЫЙ начинает свой рассказ
Телефонный звонок среди ночи пронзил мозг словно током.
Накануне я смотрел по телеку классный футбол Аргентины с Бразилией, откушал под это дело бутылку хорошего вискаря и потом всю ночь видел цветные сны… Слаломные проходы Месси и финты Неймара под несмолкаемый рёв трибун органично вливались в блистающий красками шумный бразильский карнавал. Атам, ритмично раскачиваясь в пульсирующих ритмах самбы, призывно манили к себе тугие задницы красавиц в перьях. Их бёдра раскорячивались в немыслимых шпагатах – и вот уже разлившаяся по всему моему телу сладкая истома прибоя Копакабаны одеяльно приподнялась надо мной холмом Корковаду… Тем более что и спал я, раскинув руки – как Христос…
И тут – как серпом…
В темноте я не сразу нащупал мобильник под кроватью.
– Алло… Кто это? – пробормотал я спросонья.
– Игорь, вы? – раздалось с другого конца трубки, и голос показался мне неприятно знакомым.
– Алло, да. Кто это? – спрашиваю, а уже дошло, что это директриса с работы.
– Это Чулкова Эмма Вадимовна – ваш начальник.
– Что случилось? Который час?
– Да уж скоро утро. Я бы не стала вам звонить так рано, но дело срочное.
– Как утро? Я же вроде только лёг…
– Надо ложиться раньше… Вам сегодня срочно нужно будет поехать вместо меня в командировку в Ульябинск. У меня появились важные дела, так что придётся ехать вам.
– В Челябинск? – не расслышал я. – Но зачем? Что там стряслось?
– Я сказала в Челябинск? Значит, оговорилась. В Ульяновск! Там открывается всероссийский фестиваль прессы. Сегодня вечером я собиралась туда отправиться, уже и билет на поезд куплен. Но возникли срочные дела, придется ехать вам – как единственному лауреату от нашего холдинга. Там вам вручат приз.
– Я – лауреат???
– Долго рассказывать по телефону, к восьми утра будьте в редакции до планёрки, я всё объясню. И сразу соберите вещи в командировку: поезд сегодня в 17.30.
– Но я не готов… Почему нельзя было предупредить раньше? Что за срочность? – начал просыпаться я.
– Потому что так надо. Другим туда ехать не резон, а вы – лауреат, для нашего холдинга это будет пиар. Иначе бы я вам и не звонила в такое время – боялась, что не застану. В общем, надо ехать – это приказ!
И бросила трубку.
– Вот суки! – единственное, что я смог сформулировать в столь ранний час.
Делать нечего, пришлось вставать.
Меня сразу смутила эта внезапная срочность. Почему директриса не могла предупредить о командировке заранее? Что за бардак на производстве? Возникли подозрения, что дело тут не в каком-то моём лауреатстве (что за хрень?), а в том, что у Эммы Вадимовны в очередной раз не сложились какие-то пазлы в личной жизни.
Чулкова – тётка в принципе легко предсказуемая: типичный чиновник от журналистики, каких пруд пруди, но при этом дама незамужняя, да ещё в период обостряющегося климакса. В редакции ходили разговоры, что в молодости она была замужем за каким-то перцем, но тот то ли сбежал от неё, то ли застрелился в голову, и с тех пор замуж она больше не выходила. Но регулярно меняла состоятельных ухажёров. Вот и сейчас сплетничали, что у неё появился очередной богатенький хахаль, правда, к несчастью для неё женатый. Наверняка и собиралась прошвырнуться с ним в счёт командировки в стороне от любопытных глаз. Да, видимо, у любовничка что-то не срослось: жёны тугих кошельков умеют быть бдительными.
Что же касается меня, то я всего как два дня вернулся из очередной командировки, толком вещи из сумки ещё не успел разобрать – и опять сборы!
Быстро побрился, принял ванну, слегка позавтракал, бросил в сумку пару свежих рубашек, сменное бельё, взял паспорт, положил в кошелёк немного наличных, проверил на месте ли банковская карта – и поехал на работу.
Войдя в кабинет директрисы, я сразу попросил объяснить – куда и зачем мне надо ехать:
– Для начала: в Челябинск или Ульяновск?
– Успокойтесь, Игорь, в Ульяновск. Я просто оговорилась, – улыбнулась она. – Это ещё со студенчества: у нас в группе на журфаке в МГУ училась Маша Улябина из Ульяновска, так мы её в шутку звали Ульяновой из Ульябинска.
– Это про город-то Ленина да в советские годы? Очень смело было с вашей стороны. Впрочем, у нас в универе тоже была одна из Орехово-Зуева…
– И что с ней было не так?
– Как раз наоборот – полностью оправдывала… Ну да ладно. Хорошо, что в Ульяновск, а не в Челябинск. Значительно ближе. Но зачем мне туда?
– Там открывается пятидневный всероссийский форум журналистов. Будут руководители центральных и региональных СМИ. Я хотела сама ехать, но срочные дела – сверху вызывают, – многозначительно показала она глазами на потолок. – А вы – единственный из нашего холдинга, кто может получать там награды. Мне прислали списки – от нашей области в разных номинациях победили пара районных газет, информагентство и вы от нашего холдинга в конкурсе Русского музея. Награждение пройдёт на сцене, будут трансляции – для нас это важный пиар. И уж лучше это будете вы как автор статьи, раз я не могу…
– Русский музей в Ульяновске? – не поверил я.
– Да нет же, конечно в Питере! В прошлом году они проводили выездные выставки «Три века русского искусства» по городам России, в том числе и у нас в Нижнем. Вы тогда в нашей «Нижегородской газете» написали стихотворный отклик. Мы отправили его организаторам – на конкурс за самое оригинальное освещение акции, и ваша публикация взяла да победила. Да вот она! – и Эмма Вадимовна положила передо мной ту самую газету.
НИЖЕГОРОДСКАЯ ГАЗЕТА
БУРЛАКИ НАЗАД НА ВОЛГУ
ВОЗВРАТИЛИСЬ НЕНАДОЛГО
Выездная выставка Русского музея в Нижнем Новгороде стала самым ярким культурным событием в городе за последнее время. Наш штатный поэт Кузьма не мог упустить возможности насладиться шедеврами величайших русских художников трёх последних столетий.
«Это надо же: ещё при моей жизни «Бурлаки» Репина вернулись на родную Волгу! – восклицал поэт. – А Брюллов! А «Витязь на распутье» Васнецова! А «Охотники на привале» Перова! А Шишкин! А Малевич с Филоновым!» Восторгу его не было предела, и, чтобы полнее насладиться каждым полотном, Кузьма твёрдо решил посещать выставку как можно чаще. Однако, узнав, что билет за разовый просмотр ста картин стоит в переводе с наших рублей сто американских долларов, лирик сразу же «скромнее стал в желаньях»: ну какой заработок у поэта? А потому, приняв позу окаменевшего Давида, Кузьма мгновенно зарифмовал свои разноречивые впечатления от прекрасных творений великих мастеров и алчности организаторов выставки:
«Три века русского искусства»
В подарок Питер нам привёз –
Каскад имён и красок буйство
Как воплощенье наших грёз.
Мечтал ли кто-то, право слово,
Узреть средь местного мазла
Шедевры самого Брюллова
Или Филонова «Козла»?
И сможем ли забыть вовеки,
Как к нам добрался тем путём,
Что из варяг ходили в греки,
Картин чудесных целый сонм?
Не скрою я восторга стона
На сей презент с Невы-реки:
Здесь есть и редкая икона,
И репинские «Бурлаки».
И я как Витязь на распутье
Застыл средь множества картин:
Здесь каждая – шедевр по сути,
А я на всех на них – один.
Как тот Бурлак, четвёртый слева,
Чей невысок, напомню, рост,
Я тщусь постичь познанья древо –
Сверлю глазами каждый холст.
И как Охотник на привале
Давлюсь словами всякий раз –
Смогу я передать едва ли
Свой эстетический экстаз!
Лишь ошарашенно глазею
Да всё как вкопанный стою:
Во славу Русского музея
Сегодня песню я пою!
И в этих залах стать статуей
Готов я, подпирая свод!
Но по сто баксов где найду я
На ежедневный культпоход?
Кузьма ПОЖАРСКИЙ
– Ну конечно, как же я мог забыть! – хлопнул я себя по лбу.
Дело в том, что помимо основной работы в новостях и передачах на телестудии медиахолдинга, я частенько публиковал статейки и в «Нижегородской газете». И чтобы не подписывать различные фельетоны и юморески своим именем, которое примелькалось по телерепортажам, придумал себе псевдоним – Кузьма Пожарский. В Нижнем Новгороде до сих пор более всего чтут предводителей Нижегородского ополчения 1612 года – Кузьму Минина и Дмитрия Пожарского, вот я, недолго думая, и слепил из них себе псевдоним. Но про этот свой поэтический фельетон я давно уже забыл, а его во время моего отпуска секретариат холдинга взял да отправил на конкурс Русского музея. И там оценили. Мелочь, а приятно!
Настроение моё заметно улучшилось, и надвигавшаяся командировка в Ульяновск уже не казалась столь нежеланной, как это было поутру.
Чулкова это заметила и произнесла уже довольно резко:
– Что ж, решено – едете вместо меня! – явное раздражение от того, что её запланированный вояж обломился, она уже и не пыталась скрывать. – Стишки-то, кстати, так себе… Пашешь тут за всех, как рабыня на галерах, а сливки другие снимают!
– Простите, вы про что? – сыграл я в недоумение.
– Понимайте, как хотите, – махнула рукой Вадимовна. – В общем, сейчас оперативно доделываете материалы в эфир по предыдущей командировке и вечером – на вокзал. До Ульяновска из Нижнего ходит только прицепной вагон к поезду «Питер – Уфа», прямых поездов и самолетов нет. Секретарь переоформит мои билеты на вас, вот вам программа фестиваля. Ваша задача получить и привезти приз с мероприятия и распиарить наш холдинг.
– А где всё это будет происходить? В Ульяновске я был всего пару раз проездом и город знаю не очень хорошо.
– Ах, да! Это как раз самое интересное. Там, говорят, одному местному олигарху раскопали в архивах бумаги, что он чуть ли не дальний потомок основателя города – боярина Богдана Хитрово. Он так в это уверовал, что отгрохал ниже по Волге шикарный рекреационно-гостиничный комплекс «Древо Хитрово». Это вроде того, как у нас на Горьковском море понастроили кучу всяких разных домов отдыха, турбаз и гостиниц. Но там он сделал круче. Мне прислали проспект, где сказано, будто этот богатей так возбудился от уведенного во вьетнамском Далате «Crazy House» («Безумного дома» по-нашему), который строит там дочка бывшего генсека местной компартии Чуонг Тиня, что решил воспроизвести нечто подобное и на берегах родины Ленина. Мне самой очень хотелось посмотреть, что там у него получилось, но, видно, пока не судьба. Вернётесь – расскажете.
– А командировочные, деньги? – спросил я.
– Всё у секретаря, вместе с билетами, – замахала на меня руками директриса. – И, кстати, в Ульяновске от вокзала до отеля ходит бесплатный шаттл. Там на фестивале будет полно спонсоров, так что практически всё – почти на халяву. Подчищайте хвосты по работе, оформляйте документы и – в путь, поезд ждать не будет.
Хорошо, что все вещи я собрал и привёз с собой: мотаться домой, а потом на вокзал – заняло бы уйму времени, а так я явно успевал оформить документы и доделать к эфиру материалы с прошлой командировки.
Так как ехать предстояло весь вечер и целую ночь (в Ульяновке, где отцепляли нижегородский вагон, поезд «Санкт-Петербург – Уфа» останавливался в кромешную рань), то уже в супермаркете на Московском вокзале я прикупил бутылку водки, немного закуски и к поезду подошёл минут за пять до отбытия. Показал проводнице билет и паспорт, зашёл в вагон, подошёл к купе – и тут моё жизнерадостное настроение в момент улетучилось: моими попутчиками оказались два парня явно гопниковского вида. Обоим было на вид лет по двадцать, оба были в спортивных штанах. На одном из них, небритом и сухопаром, была майка-алкоголичка, все плечи и кисти рук его были усеяны блатными наколками. Другой – посмазливей и покрепче – был одет в белую спортивную майку, и наколоты у него были только пальцы на руках.
Нет, не такой компании я ожидал по пути на всероссийский фестиваль журналистов!
Парни уже расположились за столом у окна, мы поздоровались, они сразу почувствовали мою настороженность. Впрочем, я и не пытался её скрывать: ехать в такой компании всю ночь мне было явно не в кайф, и у меня оставалась надежда, что до отправления поезда к нам в купе подсядет кто-нибудь четвертый. Но вот состав тронулся, и надежда осталась на перроне.
Моя полка была нижней слева, я попросил сидевшего на ней парня в спортивной майке пересесть, чтобы я мог расположиться. Тот подсел к своему товарищу, я положил сумку на полку, снял пиджак, но тут же вспомнил, что у меня там документы и кошелёк, и снова надел его. Соседи по купе сверлили меня глазами, я непроизвольно всё крепче стал прижимать локтем к груди карман пиджака с кошельком.
Зашла проводница, попросила билеты. Я протянул ей паспорт, куда были вложены мои билеты туда и обратно, и напомнил, чтобы она не забыла их вернуть, так как мне нужно будет отчитываться за командировку. Попутчики тоже отдали проводнице свои билеты, и я обратил внимание, что они показали ей ещё какие-то бумажки. Из их разговора с проводницей я понял, что это были справки об освобождении – ребята направлялись из колонии домой. После этого я скрестил руки на груди так, чтобы прижать к себе кошелёк уже сразу двумя локтями.
Настроение моё совсем упало – ехать всю ночь с такой публикой было настоящим наказанием. Я на чём свет стоит костерил Чулкову, отправившую меня в эту грёбаную командировку, нецензурно обзывал в мыслях город Ленина и заодно – совершенно ни за что – самого Ильича, весь род Хитрово и даже всю Компартию Вьетнама с её Безумными домами.
Вновь пришла проводница, предложила и поставила на стол стаканы с чаем, сказала, что вернёт билеты по приезду утром, и парни закрыли дверь купе. Немного погодя они достали и поставили на стол бутылку водки, пластиковые рюмки, нарезали хлеба, сыра и колбасы и предложили мне присоединиться к ним выпить за их освобождение.
Я давно уже зарёкся пить с незнакомыми людьми: никогда не знаешь – кому, с какой дозы и каким образом алкоголь снесёт голову. К этому правилу эмпирическим путём меня привела сама жизнь, щедро предоставлявшая многочисленные возможности соприкосновения с широчайшим спектром пьяных идиотов: от назойливых соплежуев, пристающих как банный лист к заднице, – до агрессивных любителей чуть что хвататься за ножи, для которых смысл выпивки состоит в непременном провоцировании конфликтов с последующими мордобоем или поножовщиной. В данном случае к моему правилу присовокуплялся и тот факт, что соседи по купе ехали из заключения, а эта публика особо склонна к рецидивам (эти точно обворуют или порежут, подумал я). Поэтому я твёрдо решил ни в коем случае с ними не выпивать и вежливо отказался, сославшись на важные командировочные дела: у меня, мол, завтра очень ответственная работа.
Но вот парни хлопнули по одной рюмке, потом – по второй, языки их развязались. Они стали рассказывать о том, за что сели по малолетке – один за кражу, другой – за хулиганство, с ребяческими слезами на глазах начали мечтать, как вернутся домой и как их встретит родня, и у меня невольно потеплело на сердце: неплохие вроде ребята, у нас в России ведь никому от тюрьмы и от сумы зарекаться нельзя, сам по молодости сколько раз по краю ходил.
И хотя разум настойчиво твердил: «Не пей с ними, Игорь! Ни в коем случае не пей!», всё же когда они после третьей рюмки разлили по четвертой и вновь предложили мне с ними выпить, я подумал: «Что же мне всю ночь, что ли, вот так ехать настороже с ними, пьяными? Так они скорее обидятся и обворуют, лучше уж с ними подружиться», – и махнул рукой:
– А-а-а, давай наливай!
Разлили, выпили, атмосфера в купе сразу потеплела. Парни достали ещё одну бутылку, я в свою очередь вынул из сумки свою и всю закуску, что купил перед дорогой. Они по второму кругу рассказывали о том, как по глупости загремели на зону. В то же время твёрдой уверенности в том, что они не вернутся туда снова, в их словах я не уловил.
На третьей бутылке я рассказал им, что работаю журналистом и еду на всероссийскую конференцию, они было начали меня что-то расспрашивать об этом, но очень скоро выяснилось, что тонкости моей профессии им мало понятны, а потому и совершенно неинтересны.
Тогда мне самому пришлось напрячь извилины и вспомнить свои познания в уркаганской теме. Но единственное, что мне пришло в голову, – это стихотворение Михаила Лермонтова «На смерть поэта» в переводе на блатной Фимы Жиганца, благо память на стихи ещё со школьной скамьи у меня прекрасная.
Стоило мне заговорщицки начать:
Урыли честного жигана
И форшманули пацана,
Маслина в пузо из нагана,
Макитра набок – и хана!
– как парни стали слушать меня с нескрываемым интересом, глаза их заблестели. Дальше я уже и сам стал входить в образ, обнаруживая под градусом очень даже недурственные артистические задатки:
Не вы ли, гниды, беса гнали,
И по приколу, на дурня́к
Всей вашей шо́блою толкали
На уркагана порожняк?
Конечно, спьяну я мог себе льстить, но мне казалось, что в этот момент они смотрели на меня с нескрываемым уважением. А когда я совсем вошёл в раж и, яростно жестикулируя, стал декламировать на приблатнённый манер:
Мокрушник не забздел, короста,
Как это свойственно лоха́м:
Он был по жизни отморозком
И зря волыной не махал.
Он парафинил всё подряд,
Хлебалом щёлкая поганым;
Грозился посшибать рога нам,
Не догонял тупым калганом,
Куда он ветки тянет, гад!
– мне показалось, что парни уже искренне восхищались мной.
В этот момент у меня окончательно исчезло всякое чувство опасности. Моя бдительность напилась в хлам и заснула, но сам я ещё очень даже держался на ногах, а душа требовала продолжения банкета:
– Ребята, сначала вы угостили меня, теперь моя очередь. Идём в вагон-ресторан – я угощаю!
Мы все были возбуждены, как вихрь промчались сквозь несколько вагонов.
За столом в ресторане я сорил деньгами – заказывал у официантки коньяк, котлеты по-киевски, салаты, лимонад, опять коньяк и что-то ещё… Потом смутно помню, как нас стали выпроваживать, мол, ресторан закрывается, и что сейчас позовут полицию, если мы не…
Возвращались в свой прицепной вагон мы уже сильно шатаясь, сухопарого парня в наколках по дороге в тамбуре вырвало, у меня самого голова шла кругом…
Вот уже оно – наше купе, вот моя полка, вот матрас, застилаю кровать, пиджак – на крючок, вот вроде и всё, надо ложиться спать, завтра рано…
Дальше – омут…
Утром меня растолкала проводница:
– Гражданин, вставайте! Время – шесть утра, вагон уже отцепили, а вы всё спите! Его сейчас отгонят в депо, а оттуда очень далеко добираться. Так что скорее собирайтесь и выходите! Приехали!
Голова гудела, я ничего не мог понять: какой вагон, какое депо?
Потом наконец протёр глаза, и меня как ушатом холодной воды окатили: блин, я же в командировку еду! Сегодня всероссийский фестиваль, «Древо жизни», Вьетнам – Сумасшедший дом, я – лауреат, призы, шаттл от вокзала до отеля…
Впопыхах натянул на себя брюки. Рубашку я на ночь, оказывается, и не снимал – она вся мятая, умыться уже не успеваю, протянул руку под стол – там моя сумка, вещи вроде на месте, стал надевать пиджак, снова заглянула проводница:
– Возьмите ваши билеты. Вы мне вчера и обратный зачем-то дали, вот – смотрите не потеряйте.
– А где мои попутчики? – почуяв неладное, спросил я. В голове роем пронеслись все похождения вчерашнего дня, сердце будто сжало клещами.
– Так они уже минут двадцать как сошли, – ответила проводница. – Это мы вас всё не могли добудиться. Скорее, гражданин: вагон сейчас отгонят, увезут вместе с вами.
Меня вдруг с ног до головы прошибло холодным по́том: я сунул руки в карманы пиджака – там не было ни кошелька, ни паспорта, ни мобильного телефона.
– А где деньги?! Документы?! Телефон?! – во всё горло завопил я на неё. Вид мой, видимо, был настолько отчаянным, свирепым и безумным, что проводница в ужасе отпрянула:
– Откуда ж мне знать? Может, обронили где?
Я в панике стал шарить под матрасом, под столом на полу, на соседних полках, во всех своих карманах и сумке, везде, где только можно – но ни документов, ни кошелька, ни мобильника нигде не было. Проводница тоже суетилась вокруг, но только развела руками: ничего нет.
Страшная догадка добила меня:
– Это блатные меня обворовали! Дурак я, зачем я с ними пил?!
– Не знаю, гражданин, это ваше дело. Вы вроде дружно ехали, не ругались.
– А когда они сошли?
– Говорю же – минут двадцать назад, – ответила проводница. – Вас не могли добудиться, и они пошли на вокзал. По виду вроде спокойные, не скажешь, что хотели убежать, попрощались вежливо.
– Да точно они! Больше некому!! Специально меня опоили!!! – причитал я. – А вежливость – главное оружие вора!
– Тогда бегите скорее в полицию, тут есть отделение при вокзале, может поймают по горячим следам. Но только быстрее – всё, мы уже тронулись, едем в депо.
Я схватил сумку, сунул билеты в карман, бегом бросился из купе и уже на тихом ходу выпрыгнул из вагона. Ухитриться не упасть на перрон стоило мне немалых усилий.
На вокзале я первым делом побежал было искать полицию, но внезапно остановился: жутко болела голова, мысли путались, но всё же за одну я сумел зацепиться и стал раскручивать её как нить.
«Вот стою я в чужом городе с сильного похмелья, – думал я, – мятый, небритый, нечёсаный, от меня за версту разит перегаром как от бомжа, у меня нет ни документов, ни денег, нет телефона, чтобы позвонить. И со всем этим я приду в ульяновскую полицию и заявлю, что приехал на всероссийскую конференцию журналистов и меня по дороге обокрали? Даже если в полиции мне и поверят, для начала мне самому придётся доказывать, кто я такой, – а это означает процедуру выяснения личности, звонки на работу, организаторам конференции. А это – огласка, ненужный скандал. Позорище! Явно не за таким пиаром посылала меня в командировку Эмма Вадимовна Чулкова».
Ситуация со всех сторон представлялась для меня явно невыигрышной, тем более не было никаких доказательств, что меня обворовали именно мои попутчики. Деньги и документы, пьяный, я мог и сам где угодно выронить; пока я спал, их могла вытащить из кармана та же проводница или кто другой. Ещё и телефон пропал, – значит, воров могут оперативно поймать по «симке», но её наверняка уже сбросили…
«Точно блатные стащили, больше некому! Зарекался же пить с незнакомыми!» – снова, скрипя зубами, уничижительно ругал себя я, но в полицию уже не торопился: «Знаем мы нашу полицию! Оборотни в погонах…»
«Но что же делать? Что делать?» – как сумасшедший твердил я. У меня началась натуральная паника, я весь дрожал.
Для начала нужно успокоиться, взять себя в руки, подумать, как быть дальше, решил я. Было горько, обидно, стыдно, противно от себя самого и от всего человечества. Я поймал на себе несколько неприязненных взглядов прохожих, ибо выглядел действительно жалко, опустил голову и быстрым шагом направился искать привокзальный туалет.
Он оказался в самом здании вокзала. Туалет был платным, но я показал на входе свой билет с поезда, и меня пропустили. Там я привёл себя в порядок – вещи в моей сумке были не тронуты, а потому я умылся, побрился, почистил зубы, расчесал волосы, обтёрся одеколоном. А когда стал менять рубашку на свежую, обнаружил во внутреннем кармашке сумки небольшую заначку с прошлой командировки – около шестисот рублей.
Я понял, что мне обязательно нужно найти в этом городе знакомых, которые могли бы подтвердить мою личность хотя бы для того, чтобы я мог обратиться в полицию с заявлением о краже или утере паспорта. Потому что без документов меня даже не пустят на обратный поезд домой.
Знакомых в самом Ульяновске у меня не было, отыскать их я мог только на журналистской конференции – Чулкова говорила, что от Нижегородской области на неё собирались поехать представители от Союза журналистов, пары-тройки местных газет, информагентств и вроде кто-то ещё. Среди них я обязательно найду тех, кто меня знает и подтвердит, что я – это я. Ещё она говорила, что от вокзала до пансионата «Древо Хитрово» с периодичностью час или два ходит бесплатный автобус или шаттл, как она его называла.
«Что ж – делать нечего, надо ехать туда, – решил я. – Других вариантов у меня нет. А там – найду друзей, займу денег и решу, как выбираться из ситуации».
Чтобы скоротать время в ожидании автобуса, я зашёл в местную забегаловку: голова продолжала раскалываться, и так как немного денег у меня было – решил поправить здоровье. Заказал 150 грамм водки, пару бутербродов и устроился у окна, чтобы не пропустить шаттл.
За соседним столиком местная компания обсуждала, что совсем обурела и хочет всех прижать Сопля из Засвияжского района (я так понял, что это какая-то местная криминальная группировка). Но моё внимание больше привлёк парень через дорогу: он расчехлил гитару, положил чехол на асфальт, подстроил струны и зычным голосом на всю площадь стал рычать песню Егора Летова из «Гражданской Обороны» – «Всё идёт по плану». Так как в молодости в нашей группе «Система шумоподавления» мы и сами играли панк-рок, то этот гитарист немного поднял мне настроение. А когда он дошёл до слов:
Один лишь дедушка Ленин хороший был вождь,
А все другие остальные такое дерьмо,
А все другие враги и такие мудаки,
Над родною над отчизной бесноватый снег шёл,
Я купил журнал «Корея» – там тоже хорошо,
Там товарищ Ким Ир Сен, там то же, что у нас,
Я уверен, что у них то же самое
И всё идёт по плану!
– я и вовсе немного оттаял: вспомнил, что приехал на родину Ильича. И от всего этого – от выпитой водки, от парня, с утра горланящего песню Летова, от того, что «наш дедушка Ленин разложился на плесень и липовый мёд», а я в это самое время нахожусь на его родине в Симбирске, – я впервые за день улыбнулся.
Заметив это, один мужик из компании за соседним столиком кивнул на певца и сказал мне:
– Это Пашка План, он почти каждое утро здесь поёт. Нравится?
Я утвердительно кивнул.
– Раньше ему тут морду били, а потом надоело, оставили – хрен с ним, пусть поёт. А то уж больно тоскливо, – процедил мужик сквозь зубы.
Я снова кивнул и заметил:
– А денежку-то ему, смотрю, нет-нет да бросают.
– А то! Сейчас насобирает чуто́к и придёт сюда водку пить, – сказал мужик. – И нас угостит! Зато его здесь больше никто не обижает.
Тут подошёл мой автобус, у меня появился повод прервать завязавшуюся было беседу, я взял свою сумку и направился к шаттлу. Оставшуюся с выпивки сдачу я высыпал Пашке в футляр – проезд до пансионата для лиц в нём проживающих был абсолютно бесплатным.
В шаттле было человек пятнадцать, но никого из нашей области я не увидел. Они, наверное, приехали раньше – возможно, добирались прямым автобусом из Нижнего или самолётом через Москву, подумал я. Но ничего – на месте обязательно кого-нибудь найду.
Дорога от вокзала до гостиничного комплекса «Древо Хитрово», расположенного в пригороде Ульяновска и так разрекламированного моей начальницей, заняла около часа, так что я немного успокоился и успел даже чуть-чуть вздремнуть…
Выйдя из автобуса, я испытал сильное разочарование оттого, что внешне отель ни на йоту не соответствовал рекламе и совсем не оправдал моих ожиданий. С «Crazy House» в Далате он не имел ничего общего.
Если вьетнамская вилла Hang Nga строится на основе фантазий растительного сумбура, во всём подражая естественной структуре дерева, состоит из помещений произвольных форм, без малейшей привязанности к классической школе – с экзотическим парком, винтовыми лестницами, пещерами, гигантскими паутинами и по сути представляет собой созвездие оригинальных и непохожих друг на друга сказочных замков, то здесь я увидел немного осовремененный вариант пансионата совкового типа с элементами хай-тека из стекла и бетона, с многочисленными к месту и не к месту композиционными вставками из дерева. Разве только деревянные элементы в оформлении да горничные-вьетнамки среди персонала были единственным, что могло навеять хотя бы отдалённые аналогии ульяновского отеля с далатским Безумным домом, и то при очень большой фантазии.
Зато по масштабам и площади «Древо Хитрово», безусловно, превосходило «Crazy House». Создалось впечатление, что перед архитектором положили на стол генеалогическое древо рода, разросшееся за несколько столетий от ствола-прародителя многочисленными ветвями и отростками, подобно тому как кровеносные сосуды разветвляются от артерий до капилляров, и поставили задачу – банально воплотить эту схему в бетон и стекло. Что он, не мудрствуя лукаво, и сделал.
К Волге отель выходил торцом со входом, то есть по замыслу идеологов – основанием ствола генеалогического древа, и далее удалялся перпендикулярно от реки четырёхэтажным корпусом, от которого хаотично разветвлялись в разные стороны (причём зачастую совсем не под прямым углом) трёх-, двух и одноэтажные корпуса-ветки. Длина этих веток везде была разной, многие из них заканчивались тупиками, некоторые соединялись на разных уровнях открытыми или застеклёнными переходами.
Но, пожалуй, самой интересной находкой архитектора было то, что в некоторых корпусах по ходу коридоров менялась этажность: то есть, свернув в сторону, вы могли подняться по ступенькам на половину, например, второго этажа, и уже за следующим поворотом задание продолжалось новым полноценным этажом, который по сути был на уровне между вторым с половиной и третьим с половиной этажами. Но через несколько пролётов лестница могла резко уйти вниз, и, спустившись по ней, вы неожиданно могли оказаться и вовсе сразу на полуторном этаже.
В общем, внутри гостиничный комплекс «Древо Хитрово» был настоящим лабиринтом, сверху напоминая гигантского кальмара или огромную каракатицу. Но назвали как назвали.
Над входом в отель был растянут громадный транспарант – Всероссийский фестиваль прессы «Журналистика XXI века: вызовы времени». По бокам всюду были развешены красочные билборды и плакаты – «СМИ и власть: взаимодействие для развития гражданского общества», «Приоритеты масс-медиа и ценности профессии журналиста» и прочая дребедень.
Фестиваль официально открылся уже сегодня – во вторник утром, торжественное закрытие и отъезд участников – в субботу. Всё правильно: пять дней, но мне обратный билет почему-то взяли на пятницу. Ах да! Прицепной вагон ходит не каждый день.
Сразу как вошёл в отель – справа увидел столы для регистрации участников фестиваля, за которыми сидели миловидные девицы. На одном из столов я увидел табличку «Приволжский регион», двинулся прямиком к нему и попросил девушку зарегистрировать меня как участника конференции от Нижегородской области:
– Игорь Скромный, – представился я, – журналист медиахолдинга «Нижегородский край».
Девушка углубилась в бумаги и, покопавшись в них минуты две, растерянно произнесла:
– Извините, что-то не найду вас в списках. Можно ваш паспорт?
Я прямо сказал ей, что паспорт у меня украли в поезде и что я обязательно решу эту проблему, но для начала мне нужно найти здесь своих земляков, разместиться в номере и связаться с начальством на работе.
– Но мы не регистрируем без документов, – ответила она. – И потом вас вообще нет в списках.
Я сразу задёргался: как это нет в списках? Я что – по своей воле что ли сюда припёрся? Взял вот и от нехрена делать в прицепном вагоне с урками примчался на крыльях мечты в этот грёбаный Ульяновск?!
– Не может такого быть, что меня нет в списках! – в сердцах сказал я девушке. – Меня сюда начальство медиахолдинга послало вместо себя на конференцию – я приехал вместо директора Эммы Вадимовны Чулковой! Можно я сам посмотрю списки?
– Да вот же, – повернула она ко мне бумаги, – список участников от нижегородцев – девять человек: два представителя от пресс-службы администрации области – Евгений Витольдович Тараканов с помощницей, председатель регионального Союза журналистов Валентина Ивановна Матрёнова, три редактора от районных газет, два – от информагентств, и один от холдинга, про который вы говорите, – директор Эмма Вадимовна Чулкова. Но она зачеркнута, и вместо неё – какой-то Кузьма Пожарский. Никакого Игоря Смелого нет!
– Да не Смелый я, а Скромный! – пробормотал я, начиная понимать, что произошло.
– Мне без разницы, какой вы – Смелый или Скромный, – равнодушно ответила девица. – Мне это всё равно. Но аккредитован один Пожарский, и то лишь при предъявлении паспорта! У нас только аккредитованные участники получают номера в гостинице, если они заказывали бронь. Мы выдаём им банковские карты от главного спонсора фестиваля – Группы «Гамма-Банк» – с определённой суммой на карте в зависимости от статуса аккредитации: для руководителей – 50 тысяч рублей на пять дней, для всех остальных – 25 тысяч, и приглашения на специальные мероприятия – банкеты и закрытые презентации.
– Так, – обречённо пробормотал я. – Значит, закрытые презентации мне не светят.
– Без паспорта вам, гражданин, здесь ничего не светит, – уже резковато сказала моя собеседница. – Вообще-то почти все участники конференции приехали, аккредитовались и заселились ещё вчера, сегодня конференция уже началась. А вы мало того, что опоздали, так ещё и без документов явились!
– Но, поймите, произошла чудовищная ошибка, – пытался объясниться я. – Кузьма Пожарский – это мой псевдоним, и видимо при регистрации у нас что-то как всегда напутали.
– Ничем не могу помочь, гражданин. Без паспорта здесь любой аферист может сказок насочинять, а у нас – всероссийское официальное мероприятие, финансовая отчётность! Что же вы думаете, вам оплаченные номера и банковские карты здесь без документов предоставят?! Какой-то вы наивный для журналиста…
– Так что же мне делать?
– Не знаю. Идите к дежурному администратору, может, она что подскажет.
Я пошёл искать дежурного администратора с твёрдой убеждённостью, что отчего-то на меня решили обрушиться сразу все несчастья мира. На стойке ресепшн я попросил позвонить по телефону, меня приняли за участника конференции и легко разрешили. Сотовый у меня тоже стащили, поэтому мобильных номеров на память я, конечно, не помнил – они все были забиты в моём телефоне по именам. Поэтому решил звонить сразу на работу в приёмную Чулковой, благо время было уже рабочее, а телефон был с межгородом.
Секретарь и директриса оказались на месте, я им объяснил ситуацию – рассказал, что в дороге у меня украли документы, телефон и деньги с банковской картой, до отеля добрался, но без паспорта меня не регистрируют, да и аккредитован здесь не я, а мой псевдоним.
Оказалась, что с регистрацией напутала секретарша: билеты-то на поезд она на меня переоформила, а о замене участника конференции сообщила организатором только по телефону – «вместо руководителя от нашего холдинга поедет лауреат конкурса для получения приза». Вот они и вписали в аврале и неразберихе Кузьму Пожарского.
Мы сошлись на том, что Чулкова позвонит в оргкомитет фестиваля и сообщит им о досадной ошибке, подтвердит, что Пожарский – это действительно мой псевдоним. Они в холдинге, конечно же, готовы ввиду сложившейся ситуации сбросить на мою зарплатную карточку немного денег, но так как у меня её тоже украли, то мне придётся выкручиваться самостоятельно – попросить о финансовой помощи у земляков:
– Вы же знакомы с Валентиной Ивановной Матрёновой, она прекрасная женщина. Не бросят же они земляка в беде! Займите у них денег на эти дни, вернётесь – мы вам как-нибудь компенсируем, – успокаивала меня Чулкова. – Только вот ещё что… Я забыла вам сказать, что номер в гостинице «Древо Хитрово», где конференция, я не бронировала, потому что планировала жить в другом месте, подальше от суеты. Ну ничего: раз там у нас целая делегация – потеснятся, не пропадёте! Возвращайтесь в Нижний с призом и положительным пиаром!
Мне, потерянному и побитому обстоятельствами, после общения с родными голосами вроде как полегчало. Правда, новость про отсутствие бро́ни в гостинице мне не понравилась: «Похоже, я был прав: точно ведь с хахалем собиралась сюда ехать. Потому и не бронировала здесь, чтобы с ним на глаза не попадаться, – подумал я про директрису. – А то Матрёнова по приезду точно бы раззвонила на всю область…»
Впрочем, на деле всё оказалось совсем не так радужно, как это услышалось по телефону. Организаторы конференции после звонка Чулковой согласились признать меня за Кузьму Пожарского, поверили, что это мой псевдоним, выдали мне бейдж участника, программу конференции, приглашения на мероприятия с моим участием, в том числе на церемонию награждения, пару банкетов для журналистов, а также на творческий вечер делегаций регионов-участников. Но со всем, что было связано с финансовой отчётностью, оказалось сложнее. Банковскую карту спонсора фестиваля «Гамма-Банка» на 25 тысяч рублей без паспорта мне так и не выдали, так что я остался на всё время конференции без денег. И самое главное – не был решён вопрос с проживанием:
– Поймите, – говорила мне симпатичная дежурный администратор Эльвира, – у нас же здесь Всероссийский фестиваль журналистов! На уровне Дагомыса! Приехали делегации со всей нашей необъятной страны – от Калининграда до Чукотки! Это у вас от Нижегородской области приехала маленькая делегация – всего девять человек, а только из одной Москвы к нам приехали больше ста журналистов! Из Татарстана – 38, из Краснодарского края – тоже больше тридцати! Мы впервые принимаем у себя такой форум, и у нас физически не хватает номерного фонда на всех участников. Поэтому многие селились либо в самом городе, или в соседних пансионатах. Так откуда же мы найдём вам номер? Все номера забиты. Единственный выход – ищите своих знакомых, проситесь к ним на проживание. Если что – раскладушку мы вам дадим. Ищите, куда её поставить.
Я понуро посмотрел на программу журналистской конференции – на все эти семинары, секции, круглые столы, панельные дискуссии, презентации, – отыскал среди них мероприятие с церемонией награждения лауреатов конкурса Русского музея. Она была в четверг вечером, а на часах был только полдень вторника. Это время как-то надо было прожить. А уже сейчас страшно хотелось есть!
Для начала нужно было разыскать своих земляков, чтобы занять денег и определиться с ночлегом. В программе фестиваля я отметил мероприятия, где они теоретически могли участвовать, нацепил бейдж и голодными шагами напористо двинулся в чрево «Древа Хитрово».
Выданная мне схема расположения помещений рекреационно-гостиничного комплекса позволила мне легко определить, где проходят главные мероприятия фестиваля. Конгресс-холл, конференц-залы и комнаты для круглых столов находились сразу же за главным входом, в основании так называемого «ствола древа» – до того, как оно начинало «ветвиться». На верхних этажах главного корпуса были рестораны, банкетные залы и небольшой концертный зал, где предполагалось проведение культурной программы фестиваля. А уже дальше от Волги, где корпуса отеля начинали «ветвиться», располагались гостиничные номера и служебные помещения.
Когда я ступил на «территорию фестиваля», конференция была уже в разгаре. Главное мероприятие проходило в конгресс-холле. В президиуме на сцене сидели маститые журналисты во главе с главным корифеем Совжура Всеволодом Поддоновым, в это время суток он был ещё трезв. Тут же в зале я обнаружил и председателя нашего отделения СЖ – Валентину Ивановну Матрёнову, даму далеко забальзаковского возраста, обладательницу пышных форм, массивных позолоченных очков и пучка прицепных волос на голове. Мне удалось жестами выманить её из зала:
– Игорь, я в курсе ваших злоключений, – поздоровалась она со мной. – Мне звонила Эмма Вадимовна и всё рассказала. Давайте в перерыве соберёмся всей нашей делегацией и решим, как вам помочь.
Перерыв наступил уже минут через пятнадцать, и вокруг меня плотным кольцом вместе с Матрёновой собрались три редакторши районных газет (все женщины, как это официально сейчас градируют, пенсионного либо предпенсионного возраста) и два молодых человека из информагентств.
– Ну вот мы и в сборе, – резюмировала Матрёнова. – Нет только Евгения Витольдовича из областной администрации с помощницей, но они как вчера заехали и зарегистрировались, так пока и не появлялись…
– И не появятся, – отчего-то хихикнула одна из газетных редакторш. – Они в другой гостинице остановились. Что в первый раз что ли?
– Это их дело, – парировала Валентина Ивановна. – Они работают по индивидуальному графику. Пусть и вдвоём.
Я рассказал коллегам в какой ситуации оказался: без паспорта, без денег, без жилья – и попросил одолжить взаймы до возвращения в Нижний Новгород и пустить, кто сможет, к себе в номер – перекантоваться эти дни.
– С наличкой – проблемы, – сказала Матрёнова. – Когда сюда ехали, нас заранее предупредили, что спонсоры выдадут всем платёжные карты: ими здесь все и расплачиваются – одна из тем фестиваля посвящена IT-технологиям. Гостиницу тоже оплатили заранее, так что денег с собой брали по минимуму. Мы можем сброситься вам тысячи по две – хватит на эти несколько дней?
– За глаза! Спасибо, друзья! – я готов был всех их расцеловать от одной только мысли, что у меня появятся, наконец, какие-то деньги, и я для начала смогу хотя бы поесть. – Как приедем – тут же верну.
Они моментально сбросились и выдали мне на руки двенадцать тысяч рублей.
– Расписку надо писать? – спросил я у Матрёновой.
– Мы вам верим. К тому же нас шестеро свидетелей, – ответила она.
– С Таракановым и его помощницей получилось бы шестнадцать тысяч рублей и восемь свидетелей, – быстро подсчитал парень из информагентства.
– Что касается гостиницы, – пропустила это замечание мимо ушей Матрёнова, – то мы с коллегами из «районок» живём в номерах по двое. Мы, конечно, можем бросить жребий – к кому из нас забрать вас на ночёвку, – заулыбалась она, – но мы все женщины замужние – нам не нужны пересуды. Так что придётся вам, Игорь, проситься на постой к ребятам.
Тут уже заулыбались все четыре мои женщины-заимодавцы: «ребята» из информагентств были откровенно голубыми, нисколько не пытаясь этого скрывать.
– Ну что, возьмём Игорька? – наигранно спросил один другого.
– Пойдёшь к нам третьим? Не бойся – мы хорошие, – эпатажно подыграл ему второй гей, обращаясь ко мне с бесстыжей улыбкой.
Восемь женских глаз испытующе смотрели на меня, ожидая моей реакции и ответа. Но парни только что дали мне взаймы денег, и грубить им я не мог:
– Это наверняка было бы незабываемо, но я уже встретил здесь одного своего старого приятеля, и он обещал приютить меня. Так что спасибо, ребята, но я вроде как уже занят, – отшутившись соврал я.
Парни рассмеялись. Но Валентина Ивановна бескорыстно делать добро не привыкла:
– Игорь, мы выручили вас, теперь вы должны помочь нам.
– Нет вопросов. Что я должен сделать?
– Здесь в рамках фестиваля завтра будет вечер презентаций регионов-участников фестиваля. От каждого региона должно быть по три-четыре музыкальных номера. Мы с девчонками споём «Сормовскую лирическую», ребята обещали в молодёжной обработке спеть песню Морозова «В Нижний Новгород – это значит домой», которую так любил петь наш губернатор Валерий Павлинович Шанцев. И мы знаем, что вы раньше играли в ансамбле. Сможете нам подыграть на инструменте и тоже что-то спеть?
– Конечно! У меня есть несколько песен о Нижнем Новгороде собственного сочинения, мы играли их в нашей группе, – со всем соглашался я.
– Вот и отлично, значит завтра все собираемся на вечер. Форма одежды – парадная, фестивальная, – жизнеутверждающе резюмировала Матрёнова, после чего вновь обратилась ко мне:
– Ну что, Игорь, ваши проблемы мы, кажется, решили: с деньгами помогли, с проживанием вы определились – теперь работайте на конференции. И – не тяните с паспортом. Я бы на вашем месте написала заявление в полицию, чтобы начали искать, а то обратно на поезд без документов не пустят. А для подтверждения вашей личности – называйте наши контакты, мы все здесь подтвердим.
– Спасибо! Вы и не представляете, как меня выручили, – искренне благодарил я коллег.
Ситуация на глазах начала поправляться.
Глупо, конечно, что я соврал про встреченного здесь знакомого, якобы обещавшего меня приютить. Но не идти же мне было ночевать к педикам – потом прилипнет клеймо на всю жизнь, так что не отмоешься: ходи доказывай потом, что один раз – не контрабас! «В конце концов, какие-никакие деньги у меня появились, – рассудил я, – если что, найду поблизости недорогую гостиницу или сниму комнату».
Для начала я пошёл перекусить – в отельном ресторане готовили вкусно, но и цены кусались: вроде и не взял ничего особого, а полторы тысячи пришлось отдать. Пожалуй, я действительно был здесь едва ли не единственным, кто платил наличными. Остальные вокруг расплачивались исключительно спонсорскими картами банка.
Перекусив, я решил было осмотреться на рабочих мероприятиях самого фестиваля – ведь о чём-то предстояло «отписываться» в статьях по возвращении домой. Но как только внимательнее просмотрел программу – пленарное заседание «Формула доверия к власти», панельная дискуссия «Современная российская журналистика: вопросы и ответы», круглый стол «Власть – Общество – СМИ: совершенствование форм взаимодействия в информационном пространстве» и тому подобное – как потерял всякий интерес к происходящему.
Как журналисту мне на протяжении последних лет приходилось часто участвовать в подобных фестивалях и конференциях – в Москве, в Дагомысе и на теплоходах, перевозивших фестивальную журналистскую тусовку из столицы до Нижнего Новгорода. И всякий раз это неизменно выливалось в тягучее пустословие и муторную болтологию, переливание из пустого в порожнее, где конечным смыслом всех этих скучных «панельных дискуссий» и «круглых столов» было примитивное ожидание (под имитацию обсуждения серьёзных тем) вечерних приёмов и банкетов с халявной и обильной выпивкой и пышными закусками.
В названиях всех этих мероприятий ежегодно менялись местами одни и те же слова – власть, СМИ, общество, журналистика, пути развития, информационное пространство, формы взаимодействия и так до бесконечности. Но неизменными оставались формализм, лицемерие и фальшь записных чиновников от журналистики и прикормленных пропагандистов, которые даже сами себя в курилках иначе как «пропагандонами» и не называли.
И ещё неизменным атрибутом всех этих тусовок был извечный мэтр отечественной журналистики Всеволод Поддонов. Этот персонаж являл собой ярко выраженное раздвоение личности. С утра он садился в президиуме за один стол с высокопоставленными чиновниками, как мантру талдычил одни и те же тезисы о необходимости вырабатывать формулу доверия, развивать диалог и укреплять позитивное взаимодействие между прессой и властью (переводя на обычный язык – элементарно клянчил денег на деятельность возглавляемой им журналистской организации), в обед – крепко принимал на грудь, так что его помощницы с криками «Всеволод пьян, у него язык не ворочается!» искали ему замену среди его замов для проведения запланированных с его участием мероприятий. К вечеру же, совсем набравшись и отбросив все условности, Поддонов напрямую называл журналистику второй древнейшей профессией, продажной проституткой, кричал, что журналисты сами «просрали и загубили профессию», поскольку на корню продались власти и бизнесу и довели дело до того, что статус профессии журналиста упал до нуля, потеряв всякое уважение в порядочном обществе.
Как в одном человеке уживались два диаметрально противоположных мнения? Когда он был честным перед собой и окружающими – утром или вечером? Ответ на эти вопросы лежал на поверхности: что у трезвого на уме – то у пьяного на языке. Поначалу эти перевоплощения Поддонова несколько удивляли, затем банально раздражали, а потом все с этим как-то свыклись, стали воспринимать его метания как неизбежную декорацию и специфические правила игры, присущие подобного рода журналистским тусовкам на просторах родной Ойкумены. Но деньги ему исправно выделять продолжали.
Выбрать в первый день фестиваля мероприятие по вкусу мне помогла неожиданная встреча – я даже ощутил себя провидцем. Когда, отклоняя недвусмысленное приглашение геев из информагентств поселиться с ними в номере, я соврал им, что встретил здесь старого приятеля, то и думать не мог, что действительно увижу здесь Влада Покрова.
С Владом мы были знакомы ещё со студенческой скамьи, несколько лет вместе работали на Нижегородском телевидении. Потом он недолго был собкором ВГТРК по нашей области, но что-то у него там не срослось. А тут как раз на Чукотке губернатором избрали Романа Абрамовича, и так как в его предвыборной кампании активно участвовали нижегородцы во главе с Сергеем Капковым, то и Влад в составе большого десанта нижегородских журналистов отправился работать туда «за большой деньго́й». Там у него вместе с зарплатой и северным стажем дела пошли резко в гору, так что по линии СМИ он даже выбился в большие чукотские начальники, и на всероссийский фестиваль в Ульяновск приехал как представитель журналистов народов Севера.
Влад Покров со студенчества был склонен к экстравагантности и эпатажу, мог прийти на любой экзамен в университете – хоть по древнегреческому или латыни, хоть по истории КПСС – в солдатской гимнастерке и кирзовых сапогах. И когда я неожиданно столкнулся с ним в фойе перед конференц-залом, вместо приветствия у меня вырвалось только: «Ба, Владик! А поцелуй меня в задик!»
Окружающие все как один с интересом повернулись в нашу сторону, ожидая немедленного исполнения моих желаний либо резкого отпора, но были разочарованы – их глазам предстала банальная встреча старых приятелей.
Влад не стал делать того, о чём я его просил. Да с моей стороны это была и не просьба, а лишь своеобразное приветствие – намёк на давнюю историю, которую Покров сам не раз вспоминал в студенческие годы.
Тогда многие парни приходили учиться в вузы на рабфак сразу после армии. Влад был одним из таких рабфаковцев и долгими вечерами на картошке любил рассказывать молодым соплякам, поступившим в универ после школы, различные случаи из своей армейской жизни. Почти все они касались дедовщины.
Поначалу Влада на службе, как и всех остальных молодых бойцов, то бишь «духов», очень донимали «деды». Один злобный армянин гнобил Покрова тщательнее других. Ежедневно с утра до вечера плац сотрясали его зычные крики: «Рядовой Покров, бегом ко мне!», «Поко́р! Лечь, отжаться!» и всё в таком духе, так что Влад вздрагивал от одного только голоса этого «деда». Без рукоприкладства, естественно, тоже не обходилось. Но вот прошли полгода, и Покрова через процедуру определённого количества ударов пряжкой солдатского ремня по солдатской же заднице перевели в «черпаки», иначе – «фазаны». Сразу после этого обряда новоиспечённый «фазан» Покров вышел на плац, подтягивая штаны, и вдруг услышал до боли знакомый голос: «Владик!» Армянин впервые назвал его не по фамилии! «Ну всё, – обрадованно подумал Покров, – кончились мои страдания!» Он мигом обернулся к доселе злобному «деду» и радостно отозвался: «Я!» – «А поцелуй меня в задик! Бегом ко мне!» – продолжил глумиться армянин. Так что легче Покрову стало только когда злобный армянский дед дембельнулся. Вот тогда уже настало время «дедушки Влада».
– Сколько лет, сколько зим! – приветствовал меня Покров. – Ты как тут?
– Да так же, как и ты, – ответил я. – Только ты от народов Севера, а я по-прежнему от народов Поволжья, но зато с приключениями.
Я поведал ему, как по вине попутчиков в поезде остался без денег, документов и телефона. Но Влад сразу засомневался в моих подозрениях:
– Брось ерунду пороть! Если они ехали из заключения, неужели стали бы мараться и позарились бы на твой телефон и мелочёвку? Их же по билетам тут же вычислят, подумай сам! Да и на хрена им нужен твой паспорт? Такие вещи если и берут, то тут же сбрасывают, – со знанием дела разъяснил он мне. – Ты лучше съезди на вокзал в полицию – может, кто уже нашёл и принёс твои документы? Так что раньше времени не паникуй!
– Да, но без паспорта меня никуда не селят. Можно я сегодня у тебя в номере переночую?
– Исключено! Как ты себе это представляешь? Я приехал сюда не один – со мной коллега из дальневосточного региона, – кивнул он на стоявшую неподалёку выдающихся форм женщину. – Так сказать, от нашего куста. Поэтому не обессудь, наверняка тебе здесь подыщут что-нибудь. Не может быть, чтобы в таком большом комплексе да не было номеров!
Его намерения и планы стали мне предельно ясны, и больше я не будировал эту тему.
– Куда ты направляешься? – спросил я его. – Может, посидим где-нибудь вечерком? Давно ведь не виделись.
– Да не где-нибудь, а здесь же – в отеле! Вечером будет приём, культурная программа и всё такое, – ответил Покров. – А сейчас мы с коллегой направляемся на панельную дискуссию «Региональная власть и пресса – горизонты доверия». Пойдёшь с нами?
Я ещё раз оглядел его спутницу, подумал, что в данном конкретном случае логичнее было бы дискутировать об объёмах доверия, но, безусловно, в горизонтальном положении, а вслух произнёс:
– Почему бы и нет? Горизонты так горизонты. Идём!
И мы решительно направились в аудиторию.
Панельная дискуссия начиналась традиционно скучно. Местные чиновники как заведённые сыпали штампами, что «журналист – это особая миссия» и «власть всегда рада любой критике».
Представитель от нижегородской администрации Евгений Витольдович Тараканов (он всё-таки объявился на фестивале) сетовал на то, что «у журналистов есть одно важное преимущество – со стороны раздать всем сестрам по серьгам, дать самую нелицеприятную характеристику работе других людей, и в то же время сами журналисты часто находятся вне критики, ставя себя над ситуацией!». При этом он отчего-то постоянно смотрел на свою смазливую «помощницу», которая всем своим томным видом показывала, что хочет обратно в постель.
Евгению Витольдовичу вторил и чиновник из Орла: «Все мы сегодня видим, что есть пресса объективная, а есть жёлтая. СМИ должны тщательнее проверять информацию, прежде чем её выдавать, чтобы в погоне за жареным не вводить в заблуждение читателей и общественность».
В зале было кому обидеться на эти слова: сидевшие рядом со мной орловские журналисты тут же припомнили пресс-конференцию губернатора своего региона Вадима Потомского в агентстве ТАСС по поводу установки в Орле памятника Ивану Грозному.
На той пресс-конференции глава целой Орловской области, высокопоставленный чиновник российской действительности XXI века Потомский отправил персонажа отечественной истории XVI века царя Ивана IV из Москвы в Петербург, дословно озвучив следующее: «Иван Грозный однажды произнёс фразу: “Я виновен в смерти своего сына, потому что вовремя не отдал его лекарям“. Он сказал это, когда они ехали по дороге из Москвы в Петербург. Это есть исторический факт, но об этом не рассказывают. Кто не знает своей истории, тот не имеет будущего».
Так как детей ещё в школе учат тому, что Иван Грозный умер в 1584 году, а Санкт-Петербург был основан Петром I только в 1703-м, то есть более чем на сто лет позже смерти кровавого царя, то орловские журналисты тут же задались вопросом: каким образом человек, не обладающий во всей полноте даже базовыми школьными знаниями, может руководить целым регионом? Да ещё и обвинять прессу в публикации непроверенной информации, когда сам публично вводит общественность в заблуждение грубым искажением отечественной истории?
Я решил поддержать коллег и, чтобы вывести дискуссию на более широкие горизонты, предложил собравшимся поговорить об общем низком интеллектуальном уровне нынешней чиновничьей вертикали. Для этого рассказал пару историй о ныне покойном нижегородском губернаторе Иване Петровиче Склярове.
Ещё в бытность им мэром Нижнего Новгорода он как-то в присутствии прессы принимал у себя в кабинете побратимскую делегацию из Ломбардии, в состав которой входил и художественный руководитель театра Ла Скала Массимо Боджанкино. Приближалась очередная годовщина Александра Сергеевича Пушкина, и итальянцы в рамках культурного сотрудничества предложили поставить у себя на родине с участием артистов нижегородского театра оперу Даргомыжского «Каменный гость» из пушкинского цикла «Маленькие трагедии». «Идея хорошая, – одобрил Скляров. – Но только, когда я видел в прошлый раз эту оперу, там все ходят в камзолах, латах, как лыцари. А это же – Пушкин! Нужно, чтобы артисты были в русских одеждах, чтобы у вас в Италии видели наши рубахи, сарафаны». Итальянский худрук сначала подумал, что его разыгрывают и, вопросительно глядя на сидевшего рядом переводчика, промолвил: «Но там же действие происходит в Испании, там Дон Жуан, Донна Анна, Командор. И – русские костюмы?» – «Да. Пушкин же русский поэт, значит и костюмы должны быть русскими», – настаивал Иван Петрович. Массимо Боджанкино, решив, что ему что-то неправильно перевели, либо нижегородский мэр не читал «Каменного гостя» Пушкина, вышел из кабинета озадаченным. Впрочем, гений Александра Сергеевича для постановщиков всё-таки возобладал над мнением Ивана Петровича, и в итоге Дон Жуан с Командором не поменяли на сцене в Италии шпаги на топоры.
И раз уж на панельной дискуссии возникла тема формулы доверия к власти, то в своём выступлении я припомнил и нашумевшую в своё время в Нижегородской области историю с мэром посёлка Дальнее Константиново. Как-то, напившись пьяным в честь очередного праздника, он не дошёл до рабочего места и справил малую нужду на клумбу перед родной мэрией. А местные папарацци не спали. В другой раз он сделал то же самое, но уже возле почты. А когда его застукали за этим делом в третий раз, то сначала оппозиционная пресса, а затем уже и все жители посёлка стали звать его не иначе как «наш вездесущий мэр». Стоит ли говорить, что следующие выборы он проиграл.
– Так что прежде, чем обвинять в необъективности журналистов, представителям власти не мешало бы поискать бревно в своём глазу, повторить школьный курс отечественной истории и литературы или хотя бы не ссать на клумбы, – резюмировал я.
В этот момент, полностью полагаясь на профессиональную солидарность, я искренне был уверен в том, что коллеги поддержат мою точку зрения, и потому заранее благодарно посмотрел на Влада Покрова, взглядом как бы передавая ему эстафету развить мои тезисы.
– Власть очень много делает у нас на Чукотке для того, чтобы люди тянулись к очагам культуры, – начал человек, выбившийся в большие чукотские журналистские начальники. – У нас традиционно отмечаются праздник кита, День моржа, праздник встречи солнца. И всё это благодаря всемерной поддержке администрации Чукотского автономного округа и лично…
Дальше слушать я не мог, со всей очевидностью убедившись в том, что народы Севера и не собираются разделять мою точку зрения, потому что приехали сюда публично льстить своему начальству, используя всероссийскую трибуну.
Ещё раз пристально посмотрев на Покрова, я вспомнил, что, будучи втянут им в панельную дискуссию, до сих пор так и не решил свои личные проблемы – с пропавшими документами и с ночлегом. Под монотонный бубнёж Покрова ничего путного мне в голову не приходило, а потому я взял свою сумку и вышел из аудитории. Для себя я решил, что поступил по-английски, но Тараканов посмотрел мне вслед недобро.
День выдался очень тяжёлым, и, выйдя из конференц-зала, я сразу почувствовал, как сильно устал. Но приткнуться отдохнуть было негде, поэтому я решил вернуться на вокзал, чтобы узнать, не нашлись ли мои документы и другие вещи, а если нет – написать в полицию заявление о пропаже.
Спустившись на ресепшн, я снова увидел симпатичную девушку, которая помогала мне утром.
– Ну что, разыскали своих земляков? – приветливо обратилась она ко мне.
В суете я забыл её имя, поэтому посмотрел на грудь, где был приколот бейдж. Грудь была очень как хороша, так что одно удовольствие было прочесть: «Эльвира Улябина, дежурный администратор».
– О! Мы с вами где-то встречались? – невольно вырвалось у меня, но я поначалу не понял, откуда мне знакомо её имя.
– Да всего-то пару-тройку часов назад! – кокетливо ответила она. – Решили вопрос с ночлегом?
– Коллеги мне посоветовали ещё раз съездить на вокзал – там могли найти мои документы. Могу я оставить у вас сумку, чтобы не возить её с собой? И как отсюда ходит транспорт до вокзала?
– Конечно, оставляйте, – она взяла мою сумку и положила её под стойку. – А шаттлы ходят от отеля через каждый час или два по расписанию. С бейджем – проезд бесплатный.
– Спасибо, Эльвира, вы мне очень помогли, – поблагодарил я.
– Зовите меня просто Эля. Мне не нравится, когда ко мне обращаются официально, – приветливо сказала она. – Удачи вам в поисках, и смотрите ещё что-нибудь не потеряйте!
– Что же я ещё могу потерять? У меня больше ничего и нет.
– Голову, например, – снова улыбнулась она.
– С вами это сделать будет очень непросто, – начал было кокетничать я, но тут же поймал себя на мысли, что с моей стороны – это верх наглости: мало того, что я человек без документов, так здесь в Ульяновске – ещё и без определенного места жительства, то есть практически бомж. – Поеду идентифицироваться.
Шаттл стоял у отеля, и минут через десять я был уже в пути. Эля мне очень понравилась и мне показалось, что это было взаимно. Всю дорогу я никак не мог вспомнить, где раньше слышал эту фамилию – Улябина?
Автобус сделал одну остановку на набережной Ульяновска, и вскоре я уже был на вокзале. Второй раз за день.
В бюро находок, куда я сначала обратился, ничем мне помочь не смогли – ни одну из моих пропаж сюда не приносили. В местном отделении полиции – то же самое. В течение дня уверенность в том, что меня обокрали именно блатные попутчики в поезде, у меня как-то рассосалась, и поэтому заявление о краже я писать не стал. А в случае потери документов, – терпеливо разъяснил мне дежурный, – заявление об их пропаже нужно писать по месту прописки, то есть в Нижнем Новгороде, где их и будут восстанавливать.
Здесь всё равно ничего не добьёшься, подумал я и решил вернуться в «Древо Хитрово».
Тут я вовремя вспомнил, что в отеле очень кусаются цены на еду, и все там расплачиваются халявными спонсорскими картами, каковой у меня нет. Так как мой бюджет был довольно скромен, а застрять в Ульяновске мне предстояло на несколько дней, я решил перекусить в кафе у вокзала – благо здесь было намного дешевле.
Заказав плотный обед, я попытался понять: откуда мне знакома фамилия администратора отеля Эльвиры? И уже когда допивал чай, то́ркнуло: «Маша Улябина из Ульяновска», – так, кажется, говорила, направляя меня в командировку, директриса Чулкова о какой-то своей однокурснице с журфака МГУ. «Может, родственница? – подумал я. – Нужно будет узнать».
Выйдя из кафе, я увидел, что на том месте, где утром пел Пашка План, какие-то новые парни играют шансон. Я поинтересовался у них: где утренний певец? «Перебрался на набережную. Там туристы с теплоходов выгуливаются – бабла можно больше срубить. А мы поём здесь для тех, кто ждёт поездов. Поддержите музыкантов, чем можете».
Я положил им в шапку полтинник, прыгнул в шаттл и поехал в отель.
Возвратившись в «Древо Хитрово», я сразу прошёл на ресепшн, попросил у Эли свою сумку, расстроено сообщив ей, что документы мои не нашлись. Между делом спросил:
– У вас кто-нибудь из родственников случайно не учился на журфаке МГУ?
– Откуда вы знаете? – удивлённо посмотрела она на меня.
– Начальница, посылая меня сюда в командировку, обмолвилась, что училась в Москве с подружкой из Ульяновска с такой же фамилией, как у вас.
– Моя тётя, сестра моего отца, закончила МГУ. Но она там же в Москве вышла замуж за иностранца, так что мы видимся нечасто.
– Всё равно удивительное совпадение. Как тесен мир.
– Вы определились с ночлегом? – спросила Эля.
– Пока нет, но выбор невелик: или снять комнату где-то поблизости, или может найдётся всё-таки какой-нибудь вариант здесь в отеле?
– В принципе я могла бы вам найти комнату в городе у своих знакомых, возьмут недорого, – начала она. – Хотите позвоню и узнаю?
Я так намотался за день, что совсем не хотелось тащиться куда-то на ночь глядя. И тут мне пришла в голову хорошая, как мне показалось, мысль:
– Вы утром говорили, что здесь в отеле можно поставить раскладушку. Мы, журналисты – люди, совершенно не избалованные комфортом, к полевым условиям привычные. В отеле же есть различные подсобные помещения, пункт проката музыкальных инструментов, например. Всё равно он закрыт ночью, а мне перекантоваться ночь-другую вполне хватило бы. Я вам за это немного приплачу. А завтра, глядишь – кто-нибудь съедет и могут появиться места в номерах. Как вам такая идея?
– Ну, не знаю… – покачала она головой. – Прокат закрывается поздно – после девяти вечера, да и вряд ли они пойдут навстречу – там же материальные ценности. А отель – вы сами видите – битком набит…
– Неужели никак?
Эля прикусила губу, прищурилась и, пристально посмотрев на меня, сказала:
– Есть одна мысль… За пять тысяч я, пожалуй, смогу вас пристроить, но это строго между нами!
– Пять – дорого. Может, за три?
– Ну хорошо, – подумав, ответила она. – Подходите в девять вечера на ресепшн, может быть, решим. Только – никому! Не подведите меня.
– Могила! – кивнул я. – Спасибо заранее. Тогда я опять оставлю сумку здесь, а сам пойду прогуляюсь на банкет – скоротаю время.
Влад Покров предлагал мне встретиться вечером на торжественном приёме по случаю открытия фестиваля. И хотя мне не понравилось его выступление на панельной дискуссии о горизонтах доверия власти и прессы, я всё же пошёл его искать.
К банкету подтянулась вся журналистская тусовка независимо от политических взглядов и жанровых предпочтений – желание выпить и закусить на халяву сближало и объединяло всех. Зал был набит до отказа, спонсоры не поскупились – вино лилось рекой. Музыканты на сцене играли лёгкую музыку, официальные тосты сменялись экспромтами, плавно перетекавшими в шутки и каламбуры.
Сначала журналисты кустились за столами по региональному принципу, но потом потихоньку начали брататься с соседями. Тут я встретил и всех своих земляков – и Евгения Витольдовича Тараканова с помощницей, одетой в вечернее платье, и Валентину Ивановну Матрёнову с подружками из районных газет и геями-информационщиками.
Подсчитав, сколько наличных у меня осталось из занятых поутру, я было с претензией посмотрел на Тараканова, но, вспомнив о продемонстрированных мной на панельной дискуссии английских манерах и его недобром взгляде, решил с вопросом о деньгах к нему не обращаться.
Мы быстро выпили несколько тостов и стали обмениваться впечатлениями: кто и кого здесь встретил из давних знакомых, на каких круглых столах побывал, и в котором часу на этот раз набрался Поддонов.
Я поведал Матрёновой о том, как безрезультатно съездил днём на вокзал и в полицию, как до сих пор ещё не определился с ночлегом, но вроде как всё на мази́…
– Может, нам порепетировать перед завтрашним выступлением? – неожиданно перебила она меня.
Все уже находились в изрядном подпитии, ребята из информагентств достали из карманов губные гармошки и, дурачась, стали подыгрывать музыкантам из оркестра. У Тараканова текли слюни: за одним из столов в зале выделялась эффектная блондинка, как две капли воды похожая на известную супермодель Наталью Водянову, и он похотливым глазом косил в её сторону. Но «Водянова» была занята – она сопровождала важного брюхастого дядьку в дорогих часах и золотых кольцах чуть ли не на каждом пальце.
И тут Матрёнова сказала:
– Мальчики, а пойдёмте танцевать – какая музыка хорошая играет!
Действительно, со сцены лился шансон «Под небом Парижа». Я насколько мог галантно пригласил на танец саму Валентину Ивановну, геи хороводом закружились с редакторшами районных газет, помощницу Тараканова увлёк на танцпол молодой кавказец с соседнего стола.
Тогда сам Тараканов, вконец осмелев и распоясавшись, вызвал на танец «Водянову». Рядом с нами вальсировал и Влад Покров со своей эффектной коллегой и другими не менее колоритными представителями народов Севера. Ликованье и веселье были всеобщими, выплёскиваясь через край. Под чувственный мотив со сцены мы с Валентиной Матрёновой самозабвенно кружились в вальсе.
Sous le ciel de Paris
S'envole une chanson
Elle est née d'aujourd'hui
Dans le cœur d'un garcon,
– пел бархатный баритон, а я, всё теснее прижимаясь к Валентине, жарко переводил в её раскрасневшееся ухо:
Под небом Парижа
взлетает песня
Она родилась сегодня
в сердце мальчишки
Под небом Парижа
прогуливаются влюблённые
Их счастье возникает на мотив
созданный для них.
– А вы озорник, Игорь, – кокетливо отвечала она мне. – Но не забудьте, что и нам с вами придётся завтра петь, а мы ещё не репетировали, – тут же остудила она меня (вот что делают с людьми руководящие должности!).
В этом момент мы буквально столкнулись спинами с Таракановым и «Водяновой». Я обратил внимание на то, что Евгений Витольдович ведёт себя чересчур нескромно: он не просто тесно прижался к красивой блондинке, но и откровенно запускал свою пятерню в те места, за которые обычно любит трогать дам Слуцкий (не футбольный тренер, а депутат). «Да, руководящие должности разлагают всех по-разному», – афористично подумал я.
Пока мы вальсировали, мне в голову пришла идея, навеянная Парижем, выпитым вином, а также расчётливым поведением Валентины Ивановны Матрёновой. Раз уж мне намекали на репетиции, то про Париж у меня был вальс и собственного сочинения. И резонно решив не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, я расхлябанным шагом решительно двинулся на сцену. Попросив у музыкантов микрофон и гитару, я обратился к публике:
– Дамы и господа! От лица нижегородских журналистов рад приветствовать вас на гостеприимной ульяновской земле! И раз уж здесь прозвучала песня про Париж, всех нас объединившая в вальсе, то предлагаю вам продолжить танец и под нижегородский вариант парижского вальса, написанного под впечатлениями от наплыва в этот город арабских террористов. Прошу вас разбиться на пары, а ответственным работникам засчитать моё выступление как репетицию с оркестром.
Пальцы сразу вспомнили струны, и вальс полился сам собой.
Игорь (Гоша) СКРОМНЫЙ исполняет свою песню «РОЖДЕСТВО В ПАРИЖЕ»
Когда я в Париже на крышу Собора
Забрался окинуть Парижа просторы,
Услышать, чем дышит, что думает город,
То я не увидел красоты Парижа:
Туман-передвижник и ветер-сквалыжник
Задёрнули штору, дождь лижет булыжник
И статуи лижет.
В Париже на лыжах не ходит никто.
Все только и носят бомбы в метро,
Пьют кофе в бистро, не снимая пальто,
Да греют нутро, попивая «бордо».
У Гранд-Опера́ взрывают с утра
И у «Лафайета» бомбы в пакетах,
У башни Эйфеля дым всю неделю,
А у Нотр-Дам – в основном по средам.
В Париже на лыжах не ходит никто.
Все только и носят бомбы в метро,
Пьют кофе в бистро, не снимая пальто,
Да греют нутро, попивая «бордо».
…В Париже о Нижнем не знает никто…
Но если вы всё же окажетесь в Нижнем,
То вспомните тех, кто скучает в Париже:
О наших девчатах, что в Мулен Руже –
О Вере, Наташе, Оксане и Груше;
О моднике Славе, о дворнике Сене,
Что с мыслью о Волге томятся на Сене,
О воре Петре, сутенёре Антоне,
Что с мыслью о доме пьют на Вандоме.
И вспомнив их всех – лысых, светлых и рыжих,
Скатитесь разочек с горки на лыжах.
В Париже на лыжах не ходит никто…
Все только и носят бомбы в метро,
Пьют кофе в бистро, не снимая пальто,
Да греют нутро, попивая «бордо».
На лыжах в Париже не ходит никто!
Вальсу моему хлопали от души! А главное – я положил почин: как только закончил петь, на сцену потянулись стройные ряды нетрезвых вокалистов из других регионов.
Матрёнова вся светилась от радости:
– Вы хорошо поёте, Игорь. Пожалуй, я спокойна за завтрашний день.
Тут я увидел Эльвиру: она стояла у дверей на входе в зал и жестами показывала мне на часы – было около девяти. Я направился к ней.
– Моя смена заканчивается, а вас всё нет. Хорошо, что знала, где искать, – сказала она и польстила: – Классно поёте, на вашем месте я бы задумалась о смене профессии.
– Хотите, «я вам спою ещё на бис»? – раздухарился я.
– Как-нибудь в другой раз, – негромко сказала она, озираясь. – Кажется, я придумала вам вариант с ночёвкой. Три тысячи за ночь, как договаривались?
– По рукам! Только я возьму в баре что-нибудь выпить на ночь.
Бар был напротив, купив там бутылку коньяка, минеральной воды и фруктов, я увидел, что денег у меня осталось всего ничего – тысячи четыре. Погрустнев, я протянул Эльвире три «штуки». Она нервно взяла деньги и, быстро сунув их в карман, прошептала мне:
– Идём за мной!
Взяв сумку, я покорно поплёлся за Эльвирой в недра «Древа Хитрово».
Я так вымотался за этот бесконечный шебутной день, что мне как можно скорее хотелось плюхнуться на любой лежак и забыться мертвецким сном.
– Куда мы идём? – спросил я её по мере того, как мы углублялись в чрево отеля по длинному нескончаемому коридору.
– Сейчас увидишь, – как-то вдруг перешла она со мной на «ты».
– Мы вроде не пили на брудершафт, – уже заплетающимся языком отвечал я.
– Ещё не вечер, – не оборачиваясь, нервно отвечала Эльвира.
– Это мне тоже будет стоить денег? – пытался шутить я.
– А они есть? – обидно подколола она.
– Так куда мы идём? К тебе в номер? – продолжал допытываться я.
– У меня нет здесь номера: на всех дежурных в отеле всего одно общее помещение, – ответила моя спутница. – Но вариант я нашла.
Пока мы шли по длинному коридору вглубь «Древа Хитрово», образно говоря от основания ствола дерева к его макушке, она объяснила, куда решила определить меня на ночлег.
Оказалось, что в отеле давно живёт один из приятелей его владельца, занимая здесь чуть ли не целый отсек. Он находился в самом конце этого огромного разветвлённого комплекса – практически в тупике, резко уходящем от центрального коридора вправо. Чтобы попасть туда, нужно было спуститься со второго этажа по лестнице на полуторный уровень: там за одной большой дверью и находился весь этот блок.
Пока мы шли туда, Эля вкратце рассказала, что этот друг хозяина отеля был важным учёным, работавшим то ли по линии «Роснано» у Чубайса, то ли при каком-то крупном институте. Финансирование у него было солидное, жил он тут довольно замкнуто уже больше года.
– А зачем ему было нужно селиться в этом отеле? – удивился я. – Что за странная прихоть?
– Понимаешь, он человек скрытный, – объяснила мне Эльвира, – но мы с ним сдружились. Он сказал, что занимается здесь научными исследованиями, чтобы не светиться в головной конторе. Что-то вроде индивидуального предпринимателя под частные заказы. Хозяин отеля, по-моему, с ним в доле в его проектах, поэтому и разрешил ему занять весь отсек. Он целый год сидел здесь безвылазно. А теперь сказал, что съездит в Москву недели на две за каким-то очередным грантом и отвезёт готовые изделия.
– Что за изделия? – поинтересовался я.
– Сейчас увидишь, тебе понравятся, – ответила она. – Меня он попросил в его отсутствие последить за его апартаментами по мелочам – цветы полить, пыль вытирать, за электроприборами посмотреть. Вот там я тебя и размещу. И немного денег подзаработаю. Только не удивляйся: это не гостиничный номер, а по сути большая лаборатория. Он там жил почти безвылазно – и спал, и работал. Но тебе ночь-другую перекантоваться – сойдёт, раз согласен. Но за каждую последующую ночь – ещё по три тыщи! – снова напомнила она.
– Ja, ja, natürlich, – ответил я, прикинув, что мне опять где-то нужно будет раздобыть денег («Займу у Покрова?»). – А чем этот учёный занимается? В какой сфере работает?
– Мне он сказал, что разрабатывает биороботов – мужчин в качестве «двойников» для крупных политиков и бизнесменов, а женщин – вместо резиновых кукол и на замену проституткам, чтобы, говорит, удержать женщин от падения. Да ты сейчас сам всё увидишь – там у него должны быть образцы типа манекенов. Только ты их не трогай, чтобы он ничего не заподозрил, когда вернётся. Переночуешь и всё! – строго добавила она. – А я потом приберу, надеюсь, он ничего и не заметит. Он богатый, – а скупердяй! – в сердцах воскликнула Эльвира. – Просил присмотреть на две недели, а дал мне за это всего червонец!
– Такое бывает. А я, видишь – бедный, а плачу три косаря за ночь. Спасибо тебе! – поблагодарил я свою спасительницу.
За время беседы мы дошли практически до самого конца длиннющего коридора, повернув вправо спустились на половину пролёта вниз по лестнице и упёрлись в серебристую металлическую дверь. Эльвира достала ключ, вставила его в замочную скважину, повернула – и мы вошли.
Помещение сразу поражало своими размерами. От двери до единственного большого окна напротив было метров тридцать. В ширину – метров восемь. Перегородок не было – всё пространство делилось на секции мебелью.
Справа и слева от входной двери стояли два больших гардеробных шкафа. Далее по левой стороне шли туалетный и душевой отсеки, за ними – кухонное пространство с мойкой, шкафчиками, встроенными плитами и барными стойками, после них – большой шкаф с книгами, у окна – огромный угловой диван цвета слоновой кости.
По правой стене за гардеробом шла зона всевозможных приборов, станков, медицинских и каких-то иных неведомых мне барокамер, центрифуг, электроприборов и другой различной аппаратуры, а пространство у самого окна справа от дивана было затянуто цветными шторками и ширмочками.
Я поставил бутылку коньяка и фрукты на барную стойку, оглядел комнату и сказал Эльвире:
– Действительно – ощущение, что попал в какую-то научно-производственную лабораторию. Примерно в такой я работал недолгое время после университета на авиационном заводе в Нижнем. Только там было больше железяк, а тут в основном – пластик да кожа, что ли, какая?
Подойдя к окну, я провёл ладонью по коже дивана – она была гладкой до изумления.
– Спать буду здесь? – спросил я свою спутницу.
– Да, – ответила она. – Бельё – в шкафу. Сам постелешь или тебе постелить?
– Буду премного благодарен, я сегодня вконец вымотался. А я пока открою бутылку коньяка – ты обещала выпить со мной на брудершафт.
Пока она расстилала простыни, я подошёл к барной стойке, разлил по рюмкам коньяк, нарезал груш и лимонов. Когда она подошла ко мне, я протянул ей рюмку, тарелку с нарезанными фруктами и театрально произнёс:
– Моя спасительница! Предлагаю выпить за наше знакомство, вашу неземную красоту и отзывчивость к ближнему своему.
Она заулыбалась, мы чокнулись рюмками, переплели руки и, глядя друг другу в глаза, выпили коньяк до дна. Поцелуй был страстным даже со скидкой на то, что за день я неимоверно вымотался. Эля зарделась, мы взяли груши – они оказались очень сочными и сладкими, но не вкуснее нашего поцелуя. Я видел, что она очень даже не прочь, но силы покидали меня…
– Да, кстати, ты грозилась мне показать здесь что-то эдакое… Какие-то изделия? – спросил я её, ставя рюмки на стол. – Это наверняка спрятано в гардеробе? Или в душевой? Или в этих барокамерах?
– Это будет для тебя сюрпризом, – ответила она. – В этих, как ты их назвал, барокамерах он их, видимо, делает. А изделия – куклы – вот они! – она подошла к ширмам и шторкам справа от окна и резко все их сдвинула и раздёрнула.
Я выронил грушу на пол и только что и мог вымолвить:
– Охренеть…
Справа от дивана у окна, ранее скрытые завесами, моему взору открылись пять ослепительной красоты обнажённых женщин, три мускулистых красавца и два невзрачных мужичка.
Я не мог прийти в себя от столь внезапного зрелища, медленно приблизился к ним, повторяя одно только слово в разных вариациях:
– Охренеть! Опупеть! Что это?!
Конечно же, я сначала двинулся к женщинам. Из пяти обнажённых красавиц я сразу узнал двух – это были абсолютно голые Моника Беллуччи и Шарлиз Терон. Три другие были ничуть не хуже, имён их я не помнил, но самих явно где-то раньше видел. «В порнофильмах!» – тут же догадался я. Одну, кажется, звали Kendra Lust.
Что касается мужиков, то трое из них были молодыми красавцами – вроде как с рекламы нижнего белья. Ещё один – лысый, сильно обрюзгший старичок, похожий то ли на Лужкова, то ли на какого-то банкира или олигарха, которые часто мелькают по телевизору. А другой – какой-то молодой политик вроде министра или губернатора, что нынче все словно под копирку.
Я смотрел на них, вытаращив глаза. Они в ответ разглядывали меня с равнодушным любопытством. Все эти люди не то чтобы стояли неподвижно, но словно переминались с ноги на ногу или поводили плечами вполоборота, так что их мышцы, а особенно груди у женщин возбуждающе трепетали. Правда, бросилось в глаза то, что у всех у них не было видно гениталий – пах и у женщин, и у мужчин был затянут телесного цвета лентами.
Мою прежнюю усталость как сдуло. Мне даже стало стыдно перед Эльвирой, когда она увидела то, чего скрыть было никак нельзя – мои штаны лопались от эрекции.
– Это же куклы! – воскликнула она. – На меня у тебя такого не было! – услышал я её упрёк.
Но мне уже были безразличны все упрёки целого мира, я протянул руку к трепещущей груди стоявшей в шаге от меня Моники Беллуччи и – ба-бац-ц!!! – меня словно током долбануло, так что я чуть не отлетел от неё.
– Что это?! – закричал я, отпрыгнув от Моники шага на три и корчась от неожиданной боли.
– Ха-ха-ха-ха! – хохотала, схватившись за живот, Эльвира. – Аха-ха-ха-ха-ха! Ты что, дурачок, думал они живые? Я же говорила тебе, что это биороботы. Куклы! Манекены!
– Но они же действительно выглядят, как живые! – всё ещё кричал я. – Никогда бы не отличил! Чем это она меня шарахнула?
– Разве ты не заметил, что все они чуть немного, но ни с чем не соприкасаются?! – насмешливо сказала мне она.
Я пригляделся – и точно: между полом и стопами их ног, между задницами и табуретами действительно было пространство примерно в полсантиметра, даже меньше. То есть каждый из них не соприкасался ни с какой поверхностью, а словно был окутан неким таинственным полем.
– Ты можешь мне объяснить – что это? – спросил я Эльвиру.
– Только в общих словах, я – не учёный-физик, не практик и даже не теоретик, – ответила она. – Хозяин этой квартиры по изобретённым им технологиям делает этих биороботов за бешеные бабки по частным заказам. Как ты, наверное, сам догадался – вот этих двух, – она показала на старого лысого пузана и невзрачного средних лет дядьку, –ему заказали в качестве своих двойников какие-то бизнесмены или политики. Может, покушения боятся, а может – просто для отвода глаз. Красавиц – понятно, на заказ тем, у кого нет возможности переспать с живыми Моникой Беллуччи или Шарлиз Терон, а очень хочется. Молодых парней – для тех же целей.
– Но почему они без гениталий?
– Я спрашивала учёного об этом. Он сказал, что этот последний штрих – сущий пустяк. Когда заказчик оплатит свою куклу, он сделает им гениталии на любой вкус и размер – всё что пожелает клиент. Женщинам – хочешь выше-ниже, шире-уже, мельче-глубже. Мужикам – да хоть на полметра пришьёт! Кстати, он говорил, что красавчиков ему заказывают сами мужики не реже женщин. Так-то! – почему-то с укором посмотрела она на меня. – Ну, а этим, – кивнула Эльвира на пузана и его соседа, – обычно и не просят ничего приделывать, им это не к надобности, они для отвлекающих манёвров.
– А почему от них током бьёт? – снова спрашивал я.
– Чтобы кто-нибудь, вроде тебя, – усмехнулась моя спутница, – не надругался над ними, не испортил или не похитил эти куклы до оплаты, внутри у них он поставил какое-то устройство или датчики, создающие вокруг небольшое физическое поле (не буду врать какое, потому что ничего в этом не понимаю – электрическое, электромагнитное или какие там бывают ещё?). Поэтому к ним и не прикоснуться. К примеру, даже если сейчас попробовать эти биороботы одеть, – одежда всё равно будет болтаться на маленьком расстоянии от их кожи. Хорошо, что на такой подзарядке куклы и сами, как видишь, особо не могут двигаться, только покачиваются. А то бы они тут таких дел натворили! Я как-то ради любопытства сама до одной дотронулась – так меня тоже шарахнуло мама не горюй! Так что осторожнее! Мы-то, живые, лучше! – снова расхохоталась она и продолжила: – А когда за них заплатят, он, приделав гениталии, убирает это поле и передаёт их заказчику.
– Дорого они стоят?
– Бешеные деньги! – расширив глаза, сказала Эля. – Это же штучный товар, понимать надо! Сейчас он четыре куклы, которые увёз с собой, продаст заказчикам – и год-другой может шиковать на полную катушку. Но он не шикует, а всё работает.
– А разговаривать они умеют? – спросил я Эльвиру, снова кивнув на кукол.
– Когда на зарядке, как сейчас, – точно нет! Я пробовала – не отвечают. А уж когда поле с них снимут, думаю, что да. Он же в них всякие-разные чипы вставляет: так что и кричат, и стонут, как захочешь, и разговаривают, сколько пожелаешь. – Она немного помолчала и добавила с усмешкой: – Неужели ты думаешь, что если бы этих кукол можно было трогать, я бы тебя сюда привела?
Я всё ещё никак не мог прийти в себя от увиденного и пялился как сумасшедший на голых баб.
– Ладно, – сказала Эля, – мне домой пора. Мы здесь работаем через сутки, так что завтра меня не будет, появлюсь только в четверг. Если следующую ночь тоже решишь здесь спать – готовь деньги, на халяву не прокатит.
– Конечно, отдам, не волнуйся, – ответил я. – А если хочешь, оставайся со мной.
– Нет-нет, мне сегодня обязательно нужно домой, надо ещё до города доехать, а вот после следующей смены… Ты когда уезжаешь?
– Обратные билеты у меня на прицепной вагон на пятницу, – сказал я. – Нужно будет ещё что-то с документами решать. Кстати, в четверг меня здесь будут награждать как лауреата конкурса, – вспомнил я. – Будет как раз твоя смена, давай отпразднуем?
– Хорошо. С четверга на пятницу я смогу остаться.
Она положила на барную стойку ключ от двери и попрощалась:
– Будешь выходить – обязательно запирай дверь. Обязательно! И ни в коем случае никого сюда не приводи и ничего здесь не трогай! А то оба вляпаемся в историю. И – готовь деньги!
– Замётано! – ответил я, уже чувствуя, что опять валюсь с ног. – Хочешь коньячку на посошок?
– Нет, мне надо ещё до дому доехать. Ложись спать, у меня есть запасной ключ, я закрою.
Сказав это, Эля вышла и заперла за собой дверь.
Я подошёл к барной стойке, выпил рюмку коньяка и кое-как доковылял до дивана. Хотел было выключить свет, но, ещё раз взглянув на стоящих в углу как привидения кукол, передумал.
Уже засыпая, я не мог отделаться от ощущения, что голые женщины и мужчины продолжают пялиться на меня. Тогда я встал, задёрнул все шторы и расставил все ширмы. Но так было ещё неуютнее: мне всё мерещилось, что вот-вот куклы сами сорвут все занавеси и набросятся на меня.
Я опять поднялся и снова открыл все шторы и сложил ширмы. Так под неусыпными взглядами десяти биороботов обоего пола я наконец-то провалился в тяжёлый сон.
Всю ночь мне снились кошмары. Урки, опаивающие меня в поезде водкой и с приставленным к горлу ножом шарящие по моим карманам. Тараканов, хватающий за лобки одновременно Чулкову и женщину, похожую на Водянову. Влад Покров, занимающийся сексом с оленями. Поддонов, голый и пьяный, с крыши отеля грозящий кукишами московскому Кремлю. И, наконец, сам я, лежащий в Мавзолее вместо Ленина, и шагающие надо мной строем все десять кукол обоего пола с эрегированными членами и разверзнутыми влагалищами! И вот проходящая надо мной Kendra Lust вдруг приостановилась и со всего маху плюхнулась на меня. Во мне будто что-то хрустнуло, и я проснулся.
Утром вставал я довольно тяжело, но несколько лучше, чем мог ожидать. Куклы по-прежнему были все на своих местах, и Kendra Lust, по-видимому, наяву на меня всё-таки не садилась.
Я принял душ, умылся. На барной стойке по-прежнему стояла початая бутылка коньяка и остатки фруктов. Я выпил рюмку, закусил долькой лимона и грушей, собрал жалкие остатки денег, взял ключ и отправился на завтрак. Заперев дверь, поднялся по полулестнице на второй этаж комплекса и проделал долгий путь от макушки до основания ствола «Древа Хитрово».
В ресторане я увидел завтракающих за одним столом Влада Покрова со своей как всегда эффектной коллегой и Евгения Витольдовича Тараканова, но без помощницы.
– Где ваша очаровательная спутница? – спросил я его.
– Она сегодня решила пропустить мероприятия форума, отдыхает в гостинице, где мы поселились неподалёку, – потупив глаза ответил Тараканов. – А у меня сегодня запланировано выступление.
Завтрак их был очень обилен, так как они по-прежнему расплачивались спонсорскими картами. У меня же деньги почти кончились, так что мне пришлось довольствоваться лишь омлетом, парой бутербродов и чашкой чая – это всё, на что у меня хватило.
– Вчера вы были очень фамильярны с красавицей, похожей на Наталью Водянову. Ваша помощница могла обидеться, – решил поддеть я Тараканова.
– Это не ваше дело, – резко ответил он.
– Скорее обиделся спутник «Водяновой», – поддержал меня на этот раз Влад Покров. – Он вас, кажется, вчера немножко помутузил, Евгений Витольдович?
– Вы, журналисты, любите всегда всё приврать! – ещё больше озлился Тараканов. – Вот вы, товарищ Скромный, вчера и панельную дискуссию пытались повернуть не в ту сторону! И сегодня с самого утра наводите инсинуации на чиновников!
– В какую – не в ту? – обиделся я. – Орловские коллеги поймали представителя власти на откровенной безграмотности и вчера просто напомнили об этом. Так о каких же горизонтах доверия с прессой можно говорить, когда одна из сторон – в данном случае власть – изначально играет краплёными картами?
– Это могла быть не безграмотность, а простая ошибка, – сказал мне Тараканов. – Какой-нибудь малообразованный референт написал губернатору глупый текст, а тот его озвучил. Только и всего.
– У меня тогда к вам два вопроса, – вцепился я в Евгения Витольдовича. – Первый: если необразованный помощник написал губернатору глупый текст, то зачем умный губернатор принародно озвучил эту ахинею? Значит, он и сам не умнее своего глупого помощника. И второй: а кто брал на работу этого малообразованного референта? Ответьте!
Тараканов на минуту задумался, икнул и произнёс:
– Меня самого на работу брали потому, что у меня большой опыт и хорошие объективки. Но я вчера говорил в своём выступлении и сегодня готов повторить, что журналисты, критикуя ошибки других, не должны ставить себя над ситуацией, выше всех. Вы что ли, Игорь, никогда не ошибались?
– Конечно, ошибался, и не раз, – ответил я и поведал собеседникам следующую историю.
Как-то раз в американском Ванкувере, что в штате Вашингтон, мне довелось освещать торжества, посвященные 70-летию перелёта Валерия Чкалова через Северный полюс. Туда по этому случаю с родины лётчика приехала нижегородская делегация. Торжества в честь юбилея перелёта Чкалова, Байдукова и Белякова через полюс в США приурочили к национальному празднику – Дню независимости. В этот день все американцы от мала до велика высыпали на улицы на праздничные шествия. Так как времени на подготовку материалов у меня было мало, я воспользовался этим праздником, чтобы во время процессий насобирать у жителей Ванкувера и Портленда различных семейных историй о тех чкаловских мгновениях в Америке. В результате в опубликованных мною статьях «Русский герой американского Ванкувера» появился следующий фрагмент:
«Многие ванкуверцы во время встреч делились со мной семейными воспоминаниями, связанными с именем Чкалова. Очевидец его прилёта в Ванкувер в 1937-м году Том Гормли вспомнил, как он – тогда 19-летний парень – рванул на велосипеде на аэродром, услышав, что русские лётчики приземлились именно здесь:
– Это было грандиозное событие, – рассказал Том, – мы были изумлены, что ваши лётчики преодолели без посадки такое огромное расстояние. Даже сейчас, спустя 70 лет, Чкалов поражает нас силой духа, упорством и героизмом.
А ещё одна местная жительница Наташа Черкес рассказала, что её мама была переводчицей у русских лётчиков во время их пребывания в Ванкувере».
Эти факты я не выдумал, их действительно рассказали мне сами жители Америки. Каково же было моё удивление, когда потом я узнал, что американцы, обсуждая мои статьи, писали в интернете: «Русская пресса ошиблась, мама Натальи Черкес не была переводчицей у экипажа. В день прилёта русских лётчиков у неё был назначен банальный визит к дантисту. Так, что мама Наташи увидела их потом на параде и кричала им из толпы на русском языке: «Привет лётчикам из России!» Они заметили её и улыбнулись))».
– Да! – говорил я Тараканову с Покровом. – Это была действительно моя профессиональная ошибка. Но у меня не было ни малейшей возможности в чужой стране за короткое время скрупулёзно проверить эти поведанные мне самими американцами истории, и помощников у меня для этого тоже не было. И в одном из приведённых мною фактов я, действительно, лажанулся, поверив людям на слово. Я это признаю – получается, что я непреднамеренно соврал. Но зато я не выставлял себя откровенным идиотом, повторяющим или озвучивающим глупости, написанные недалёкими подчинёнными, как это делают сегодня некоторые облачённые властью чиновники! – стал заводиться я и, резко взглянув прямо в глаза Тараканову, неожиданно спросил его: – А где, кстати, сегодня ваша помощница, с которой вы приехали сюда работать в командировку за бюджетный счёт? Ска́жете, выступления вам пишет?
Тараканов, выронив вилку, смотрел на меня с открытым ртом. Но тут Влад Покров неожиданно для меня снова вступился за него:
– Ты ничего не понимаешь, Игорь, и смешал в одно мух с котлетами! – На его котлету в тарелке в этот момент действительно села муха. – Мы сюда приехали делиться опытом, а не ловлей блох заниматься. Ты знаешь, что такое для народов Севера значит День кита или День моржа? Да откуда тебе это знать! А ты берёшься обо всём судить-рядить!
– А знаешь, как трудно соврать про Чкалова! – в конец разозлился я. – А я ведь даже стихи про него сочинил и прочитал в Ванкувере американцам!
Тут я встал со стула и, крутя перед всеми тремя своими сотрапезниками кулаком на согнутой на уровне пояса в локте руке, зычно продекламировал:
Зрелища для нас важнее хлеба,
Нам дай гордость ощутить в груди –
Чкалов самолётом режет небо,
У него пропеллер впереди!
И вышел из ресторана совершенно разозлённым: «Вот, – думаю, – сидят, жируют здесь за деньги спонсоров и учат меня жить – меня, который ест за свои кровные, которых, кстати, у меня совсем не осталось… Это называется – “денег нет, но вы держитесь!”».
Тут я совсем расстроился, потому что за день промотал взятые в долг 12 тысяч, которые мне ещё придётся отдавать по приезду домой. А здесь уже жить не на что, и Тараканов с Покровом мне теперь точно взаймы не дадут…
И вот в таком настроении проходя мимо комнаты проката, я тупо уставился на расставленные там теннисные и бадминтонные ракетки, мячи и музыкальные инструменты. Скорее всего от безысходности меня вдруг посетила интересная мысль: увидев гитары, я отчего-то вспомнил Пашку Плана, поющего у вокзала в Ульяновске.
«А что, если…?» – подумал я, попросил у прокатчика выдать на моё имя гитару для репетиций, немедленно вышел с ней из отеля, дождался ближайшего шаттла и снова отправился в Ульяновск.
Пока ехал в автобусе, подстроил гитару. Вышел на набережной, где, как мне сказали вчера у вокзала местные шансонье, больше подают.
Народу в это время на набережной было немного, из музыкантов я и вовсе пока был один. Нашёл у скамейки пустую картонную коробку, поставил её перед собой и начал музицировать.
Памятуя, что нахожусь на родине Ленина, начал с песни «И вновь продолжается бой» – там, где дальше идёт «и сердцу тревожно в груди, и Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди». Никто из прохожих даже копейки не бросил, мне показалось, что на меня смотрели как на придурка.
Тогда я решил сменить репертуар и спел две песни из Юрия Антонова – «Море, море» и «Мечты сбываются». Пятеро прохожих насыпали мне в коробку немного мелочи и бросили пару бумажек – всего не более двухсот рублей.
«Полный провал моего безнадёжного предприятия, – с горечью подумал я. – Пора сматывать удочки, возвращаться в отель и униженно просить денег у Тараканова и Покрова».
И тут меня осенило! Пашка План зарабатывал здесь, исполняя песни протеста из «Гражданской обороны». А у меня была и своя такая, написанная в пору игры в ансамбле! Почему бы не попробовать? И я тут же сбацал её, подражая экспрессивной манере Юрия Шевчука.
Игорь (Гоша) СКРОМНЫЙ исполняет свою песню «КСАНФУ»
Я смотрю на наёмную гвардию –
Васильки правосудия.
Вы – почти как швейцарцы
Или швейцары?
В бронежилетах танец с лопатами
«Эй, дубинушка, ухнем по головам!»
Домой, любовь моя!
Весна нас поманит ветвями деревьев,
Но осень будет стучать топорами.
И если сегодня назвали свиньёй,
То завтра начнут кормить желудями!
Не пытайся попасть в струю –
Следи за назойливой мухой:
Там ажурная пена или липкая лента?
Эй, «космонавты», парни с лопатами,
Как нам забыть эту кровь на асфальте?
Домой, любовь моя!
Мы будем читать о спокойствии улиц,
Но это спокойствие станет цепями,
Ведь если сегодня назвали свиньёй,
То завтра начнут кормить желудями.
Я тоже умею играть в слова,
Но гораздо сложнее быть многостаночником.
Ты хочешь работать своим языком,
А чтоб я на тебя своим позвоночником?
Хватит спорить о жестах рук,
Два пальца в рот – и хлещи как попало!
Ты думал – случайность, но это не вдруг,
Ведь я так и метил на твоё покрывало!
Выпей море, Ксанф!
Пока пел – вокруг меня стали собираться люди, в мою коробку набросали сразу около двух тысяч рублей, но до желаемой суммы мне всё равно было очень далеко.
Я решил немного передохнуть, тем более, что собственных «песен протеста» у меня больше не было, сел на скамейку – люди вокруг меня сразу стали расходиться. Долго петь я здесь не мог – мне нужно было, как я обещал Матрёновой, вернуться в «Древо Хитрово» на вечер презентации регионов.
И тут мне помог случай.
Ко мне подошли курившие до этого в сторонке двое англичан. Оба были одеты в клетчатые твидовые пиджаки и клетчатые же брюки. Это явно были туристы с теплохода, и мне чрезвычайно повезло, что они были изрядно подшофе. Обоим было лет под шестьдесят, их дублёные лица были бордо́вы.
Первый, что повыше, спросил меня, могу ли я спеть ему «Yesterday» The Beatles? В своё время я разучил всего пять песен на английском, и одной из них была именно «Yesterday». Я с удовольствием спел ему её, стараясь до тонкостей во всём копировать Paul McCartney. Британец похлопал в ладоши, причмокнул, достал из кармана и положил мне в коробку… сто евро одной бумажкой! Я немедленно схватил её и положил в карман.
Другой, что потолще, желая не отставать от приятеля, попросил меня исполнить ему «The Love Cats» The Cure. Вы не поверите, но из пяти песен, которые я мог спеть по-английски, одной была именно эта: она нравилась всей нашей группе «Система шумоподавления», и именно с неё мы обычно начинали для разогрева все наши репетиции. Это было самым невероятным во всей случившейся со мной истории: из огромнейшего многообразия англоязычных песен туристы попросили меня исполнить именно те, которые я знал. Это было самое настоящее чудо!
Я с превеликим удовольствием спел ему «The Love Cats», стараясь до тонкостей подражать Robert Smith. Второй британец также театрально похлопал мне и, не желая отставать от приятеля, сунул мне в руку ещё одну купюру в сто евро. Я раскланялся, поблагодарил их, сгрёб из коробки рублёвые бумажки и немедленно пошёл прочь.
В ближайшем обменнике я поменял 200 евро на рубли и сразу же почувствовал себя богатым настолько, насколько чувствует себя европеец в России.
Потом дождался ближайшего шаттла и вернулся в гостиницу, едва успев к уже начинавшейся презентации регионов.
Уже на входе в отель Матрёнова встретила меня истошными воплями:
– Игорь, где вы прячетесь? Я вас полдня ищу – все нервы измотала! Вы забыли, что у нас сегодня презентация?
– Почему забыл? – оправдывался я. – Видите – гитару в прокате брал для репетиций. Не мог же я на ней играть в отеле во время конференций, поэтому и выходил на пленэр.
Валентина Ивановна немного успокоилась:
– Тогда пойдёмте – наши уже все в сборе.
Когда мы вошли в концертный зал, он был уже на две трети полон. Нижегородцы сидели кучкой – редакторши газет и парни-информационщики были при параде, Матрёнова – одета как концертная дива, я на этом фоне выглядел обычным парнем с гитарой, но для нынешнего действа этот образ мне вполне подходил. Тараканов с помощницей были в официальных костюмах, но они в нашей презентации и не участвовали.
Я огляделся вокруг. Сразу бросилась в глаза красавица, похожая на Наталью Водянову, со своим важным дядькой. Увидел и большую группу представителей народов Севера во главе с Владом Покровом, помахал ему рукой – он ответил мне благосклонно.
Мы с коллегами ещё раз быстро проговорили сценарий нашего выступления, и презентация началась.
Заключалась она в том, что каждый участвовавший в фестивале регион рассказывал о состоянии и жизни своей местной прессы, а затем шли музыкальные номера.
Наша очередь была пятой, и я изрядно разволновался, когда увидел, как солидно презентовал состояние медиа в своей республике Татарстан – господдержка местной прессы там была явно существеннее, чем в Нижегородской области, и как мощно с музыкальной точки зрения выступил Краснодарский край: мне показалось, что половина из вышедших на сцену тамошних журналистов по совместительству были солистами Кубанского казачьего хора или наоборот. Впрочем, у нас в России, куда ни ткни – кругом сплошные подставы да симулякры. Тем не менее выступление краснодарцев сопровождалось настоящими овациями.
Но вот пришла очередь нашей области, и мы всемером поднялись на сцену.
Надо отдать должное Валентине Ивановне Матрёновой – презентацию о состоянии прессы в регионе она провела профессионально и обстоятельно. Затем началась музыкальная часть нашего выступления. Я с гитарой выдвинулся вперёд, и под мой аккомпанемент Матрёнова и три её подружки исполнили «Сормовскую лирическую». Пели они очень душевно, и на словах «Но девушки краше, чем в Сормове нашем, ему никогда и нигде не найти» я, засмотревшись на сидевшую в зале красавицу, похожую на Наталью Водянову, подумал: как же прав был Евгений Долматовский, сочиняя эти стихи. Правда, тут же вспомнил, что настоящая Водянова – родом не из Сормова, а с Автозавода.
После наших дружных женщин на сцену вышли информационщики: они исполнили любимую песню нижегородских губернаторов Ивана Склярова и Валерия Шанцева «В Нижний Новгород – это значит домой» в стиле рэп с использованием губной гармошки. Получилось весьма нетрадиционно и очень даже недурственно. Во всяком случае, в зале хлопали.
Потом настала моя очередь, и я выдал свой шлягер о Нижнем Новгороде.
Игорь (Гоша) СКРОМНЫЙ исполняет свою песню «ЛУННЫМИ ДОРОГАМИ»
Лунными дорогами
Мы побежим с тобой в Весну.
Не смотри так строго
И не прячь веснушки на носу.
У Весны есть тайны,
И мы их ждём заранее,
И вовсе не случайно
Ходим на свидания
Весной!
Я иду по улицам,
Всматриваюсь в лица.
Что же в нашем городе
Конной нет милиции –
Лошади и пони
И фургоны разрисованы,
Можно без погони
Было б пьяных арестовывать
Весной!
А ты сказала: «Были б крылья,
В небе я б летала!»,
И мы с тобой бежим гулять
К памятнику Чкалова –
Волга разливается
И сердце словно маятник!
Как наверно здорово
Залезть на этот памятник
Весной!
Зал встретил мою песню овациями, да что там – был настоящий фурор! Круче аплодировали только краснодарцам, но от них и выступал целый хор.
Вся наша делегация пожимала мне руки, Матрёнова от души расцеловала меня в обе щеки. Помощница Тараканова с интересом посматривала на меня. Я чувствовал себя настоящей поп-звездой и с изрядной долей тщеславия покосился на «Водянову», но она была равнодушна к моему успеху, по-прежнему держа под руку своего папика. «Да и хрен с тобой», – подумал я, продолжая наслаждаться восхищением коллег. Они нравились мне всё больше и больше.
После нас было ещё несколько шаблонно-канцелярских презентаций других регионов, неожиданно серо выступила Москва, а откровенный провал был разве что у народов Севера. Видимо, позавидовав моему успеху, решился спеть и сам Влад Покров. Но голос у него был не поставленный, в ноты он не попадал, и организаторы, чтобы хоть как-то сгладить конфуз, списали всё на особенности горлового пения коренных народов. Но все всё поняли. Влад Покров спускался со сцены багровым от стыда, но зал решил и его благодушно поддержать аплодисментами.
После этого было награждение – наша область заняла второе место. Матрёновой на сцене вручили серебряную статуэтку, она была счастлива словно школьница.
Потом все перешли в ресторан, где начался общий банкет. Звучали поздравления, тосты, алаверды, все много выпивали и обильно закусывали.
Как один из героев сцены я был в центре общего внимания и упивался славой, неся повышенную нагрузку на печень. Чокнуться и выпить со мной подходили многие – и Поддонов, и Покров с народами Севера, и три раза Матрёнова, и редакторши районных газет, и парни-информационщики – «за общий успех», и даже папик «Водяновой» под руку со своей красавицей (Тараканов в этот момент предусмотрительно отошёл в сторону, чтобы не попадаться ему на глаза). Лишь она одна по-прежнему излучала на меня холод показного равнодушия.
Это ранило моё самолюбие, и я стал искать глазами Эльвиру. Уже изрядно набравшись, я всё-таки сумел вспомнить, что у неё сегодня пересменок, и появится она только завтра.
Тогда я решил пойти спать. Но так как поступь моя была уже нетверда, добирался до своего логова я довольно долго. Честно признаться, не сразу его и отыскал.
Но вот, наконец, она – заветная дверь, я произнёс было «Сезам откройся», но тут же вспомнил, что нужен ключ, нащупал его в кармане, вставил в замочную скважину, повернул – и вот я «дома».
Хотел было сразу лечь спать, но только включил свет – сон как рукой сняло. Обнажённые куклы по-прежнему стояли на своих местах, покачиваясь, поворачиваясь вполоборота…
Вы видели когда-нибудь, как, повернувшись к вам спиной, голые Моника Беллуччи и Шарлиз Терон нагибаются, будто пытаясь что-то поднять с пола? Вот и я до этого не видел. Любой мужчина поймёт меня, что в такой ситуации спать физически невозможно.
Минут пять я заворожённо смотрел на эту пантомиму и понял, что больше не выдержу. Тогда я разделся догола и, помня, что от кукол бьёт током, подошёл к барной стойке, налил себе стакан из початой бутылки конька и залпом его выпил.
Закусив лимоном, я с разбегу бросился в гущу обнажённых женских кукол.
Со стороны это был занятный «балет»: мне было одновременно и больно, и сладко, я отскакивал от совершенных по красоте обнажённых женских тел и снова бросался на них. В минуты этой битвы в голове моей родился экспромт:
Воет по ночам, как серы волки,
Мужиков натянутая плоть.
Хоть под ногти суй себе иголки,
Вожделенье чтобы побороть!
Громко его декламируя, я продолжал эти нескончаемые танцы с голыми красавицами. Мужская часть биороботов с любопытством наблюдала за нами: у них не было того, чем пытался я прикоснуться к куклам, бить их с размаху, подобраться спереди и сзади… Как и того, что несколько раз извергалось из меня…
Моника Беллуччи всё-таки была самой бесподобной среди этих красавиц, но и к другим меня тянуло ничуть не меньше!
После почти часа таких сексуальных танцев вконец обессиленный я еле дополз до дивана, грохнулся на него и моментально заснул.
Проснувшись утром и подняв глаза на кукол, я сразу вспомнил, что вытворял прошлой ночью. Хотелось сквозь землю провалиться. Биороботы же, как ни в чём не бывало, смотрели на меня с равнодушным любопытством.
Я побежал под душ, оделся, смыл с ковра следы своей бурной ночной жизни… Но стыд не покидал меня: «Что если в помещении есть видеокамеры, – с ужасом думал я, – и они записали все мои вчерашние извращения?»
Медленно и внимательно я принялся осматривать все стены, потолки и мебель в комнате, ища хоть малейшие признаки наличия видеокамер.
Это заняло у меня немало времени: помещение было просторным, и я исследовал его шаг за шагом, метр за метром буквально на ощупь. И только не обнаружив никаких признаков снимающей аппаратуры, немного успокоился.
«А ведь действительно, – подумал я, – если этот учёный ведёт здесь секретные разработки, которые приносят ему большие деньги, зачем ему нужно было бы, чтобы записи с видеокамер могли попасть в чужие руки, и кто-то смог бы узнать все его секреты? Он наверняка позаботился о безопасности и исключил саму возможность видеозаписей его опытов и процесса производства биороботов. Свои тайны он будет оберегать до последнего».
За такими размышлениями я немного успокоился, но всё равно чувствовал себя подавленным, совсем не хотелось выходить из комнаты. Я тяжело вздыхал, а́хал и о́хал, корил себя за безбашенность и развратные действия с неодушевлёнными предметами.
Наконец, вспомнил, что сегодня вечером состоится то самое мероприятие, ради которого я и приехал в Ульяновск – награждение меня премией Русского музея за стихотворный фельетон. Но твёрдо решил до тех пор не выходить из номера. На душе, не прекращая, скребли кошки: вдруг во время церемонии награждения на сцене зажжётся экран и весь зал увидит кадры моих ночных извращений с куклами? С такими мыслями я лёг на диван и провалился в сон до самого вечера.
Разбудила Эльвира – сегодня была её смена. Открыв дверь своим ключом, она растолкала меня:
– Голубчик, ты здесь? Я уж боялась, что слинял втихаря…
– Сколько времени? – спросонья спросил я.
– Да уж час всего остался до церемонии награждения. Вот я и думаю – куда подевался?
– Приболел немного, вот и решил отлежаться, – соврал я, покосившись на кукол: вдруг они меня выдадут? Но нет – биороботы молчали.
– В бутылке осталось немного коньяку, хочешь принесу? – посочувствовала мне Эльвира.
– Нет, не хочу, – поморщился я.
– Слушай, я тут насчёт денег, – замялась она. – Ты мне отдал три тысячи за первую ночь, но вот за прошлую и за сегодняшнюю, если уезжаешь завтра, – должен ещё шесть.
Я отсчитал ей шесть тысяч рублей и поблагодарил.
– Опять при деньгах? – немного удивилась и возбудилась дежурный администратор отеля.
– Да, иностранцы помогли.
– Что за иностранцы? – хищно поинтересовалась она.
– Англичане, кажется. Хотя расплачивались евро, а не фунтами, – ответил я.
– Из какого номера? – заблестели глаза у Эльвиры.
– Откуда же я знаю? Я к ним в номер не заходил, – продолжал я дразнить её, а на душе у меня по-прежнему было гадко.
– Ну ладно, скоро награждение, собирайся. За комнату ты со мной расплатился. После работы я тоже переночую здесь и утром заберу у тебя ключ, а пока мне надо работать, – она подмигнула мне и вышла из комнаты.
Я не спеша привёл себя в порядок и, вспомнив, что завтра мне действительно уезжать, собрал все свои вещи в сумку и бросил её у входа в номер. Ещё раз виновато взглянул на кукол и вышел, заперев за собой дверь.
«Нужно было сегодня ещё раз съездить на вокзал – вдруг нашлись мои документы, а я целый день провалялся, – корил я себя, пока шёл по длинному коридору. – Ну ничего, завтра перед отъездом зайду».
На церемонии награждения были всё те же лица, за дни фестиваля порядком уже мне поднадоевшие. Все спрашивали – почему я такой грустный, я отвечал, что немного приболел.
Мероприятие продолжалось долго – лауреатов было много. Из наших – Тараканова наградили за вклад в развитие региональной прессы, Матрёнову – от Союза журналистов, остальных – различными профессиональными призами за лучший дизайн, лучшее информагентство и тому подобное. Дошла очередь и до меня – представители Русского музея вызвали меня на сцену, вручив приз за самое оригинальное освещение открытия программы «Россия» в Нижнем Новгороде.
Я поблагодарил их и хотел было уйти, но участники фестиваля, по-видимому, так запомнили меня и полюбили, как я пою, что стали скандировать: «Песню! Песню!» Я отнекивался как мог, но поняв, что просто так меня не отпустят, взял протянутую мне ведущим гитару и ещё раз спел им «Лунными дорогами».
На банкете после награждения я практически не пил, мне всё было не по себе. Окружающие же опять веселились без удержу. Матрёнова с подружками взахлёб пели народные песни, ребята-информационщики сдружились с однополой парой из Питера, Влад Покров по просьбам коллег из Краснодара вопил на весь зал, имитируя крики оленя в брачный период, Тараканов нализался и снова стал приставать к девушке, как две капли воды похожей на Наталью Водянову, так что её спутнику пришлось взять Евгения Витольдовича за локоть и вывести из зала. Сама «Водянова» по-прежнему была холодна и задумчиво смотрела на Эльвиру, стоявшую в дверях зала. Эльвира внимательно следила за мной.
По сути это был предпоследний день всероссийского фестиваля журналистов в Ульяновске: официально он закрывался в субботу, но многие, как и я, разъезжались уже завтра – в пятницу. Поэтому не видевшиеся много лет или сдружившиеся только здесь люди в этот вечер были особенно романтичны, раскрывали друг другу души, прощаясь на год, а то и больше. Вот и ко мне, отвопив брачным оленем, подсел Влад Покров, подошли ребята из «кубанского хора», коллеги из Татарстана, представители Русского музея, Матрёнова и её верные газетчицы, информационщики со своими друзьями, среди которых число геев росло в геометрической прогрессии… Они всё-таки уговорили меня с ними выпить, и наш разговор о профессии стал понемногу перетекать в ночь.
В какой-то момент ко мне подошла Эльвира, шепнув на ухо:
– Ну ты идёшь? Я давно освободилась.
Идти мне никуда не хотелось, поэтому я ей ответил:
– Слушай, я ещё посижу с друзьями. А ты иди, я подойду чуть позже и отдам тебе свой ключ. Я же с тобой полностью расплатился.
– Ну как знаешь, – раздражённо бросила она. – Импотент, любитель кукол!
Я поморщился, и она ушла.
Через некоторое время я обратил внимание на то, что Тараканова со своей помощницей среди нас так и не было, а красавица, похожая на Водянову, по-прежнему молчаливо сидела одна в стороне, хотя к ней периодически пытались приставать подвыпившие кавалеры. Впрочем, мне это было всё равно.
Засиделись мы до утра – уже светало. Я сказал, что мне пора, так как еду домой сегодня. Остальные нижегородцы дружной компанией уезжали на междугороднем автобусе в субботу.
Взяв подаренную мне статуэтку, я направился в свой номер. По пути похвалил себя за то, что заранее собрал вещи в обратную дорогу и теперь не нужно будет лишний раз суетиться: «Сейчас немного вздремну – и на вокзал!»
Я не спеша шёл по длиннющему коридору, представляя, как увижу в комнате спящую Эльвиру, которую мне отчего-то совсем не хотелось видеть.
Иногда мне мерещились за спиной какие-то шорохи, будто кто-за крался за мной. Я оборачивался, но никого не видел. «Пьяные галлюцинации», – решил я, хотя в этот день выпил как раз немного.
Спустившись по полулестнице к двери, я открыл её, вошёл в комнату и к своему удивлению обнаружил, что Эльвира уже не спит. Она сидела на диване в одной сорочке и сразу же зло бросила мне: