На рабочем месте, над ее столом – вырезанная из "Огонька" картинка: холеный красавец-жеребец ахалтекинской породы. Время от времени она отрывает глаза от микроскопа и смотрит на него: сколько в нем силы, сколько огня, сколько неукротимой ярости производителя…
Мне с первого взгляда эта картинка показалась неприличной. Ведь в самом деле, если бы я повесил над своим столом картинку с изображением голой женщины и каждый день смотрел бы на нее, то вряд ли можно было бы оправдать ее место над моим рабочим столом эстетическими соображениями, даже если бы это была "Даная" Рембрандта.
Я вспомнил об этом жеребце, когда увидел ее второго мужа. Высокий рост, крепкая шея, взгляд, скользящий поверх собеседника, и холеная рыжеватая бородка клинышком. Эта бородка до того отдавала расчесанной шерстью ахалтекинца, что я невольно вспомнил данную ему характеристику: "Умен, даже талантлив. Был бы превосходным инженером, если бы не был таким "…уном". Его первая жена умерла – отравилась. Одни говорили – при попытке вытравить плод, другие – оттого, что он ей непрерывно изменял.
Первый муж, которого она оставила ради этого холеного ахалтекинца, был человеком скромной наружности, его интересы лежали в области науки и люди говорили, что он импотент, поэтому, мол, она оставила его. Но он женился вторично, у него ребенок и вопрос об импотенции отпадает. Несомненно только одно: он ее не удовлетворял.
Что же в ней было притягательного? Почему многие, начиная от скромного ученого – ее первого мужа, и кончая привыкшим к легким победам над женщинами ее второго мужа, добивались ее внимания, ее любви?
Ей тридцать лет. Она среднего роста, плотного телосложения, немножко рыхлая, но не полная, фигура у нее чисто женская, руки полные, грудь невысокая. Лицо ничем не примечательно, за исключением глаз. Трудно даже передать какие у нее глаза. Карие. Но разве этим выразишь их глубину. Умные. Но разве этим выразишь их силу. Ее глаза могли быть и ласковыми и строгими. И одобряющими, и смущенными. Но они никогда не были зовущими. Эта женщина только сама, только она одна знала, чего хотела и, видимо, имела все, что могла хотеть. И если верить молве, что глаза это зеркало души, то можно было сказать, что у нее была замечательная душа. Замечательная, но непроницаемая. Быть может это и привлекло к ней мое внимание. Ведь даже в наш просвещенный век думающая женщина – редкое явление, даже в такой стране как наша.
Особенно же редко можно встретить сочетание этого качества человеческой зрелости с легкостью и подвижностью юности. Несмотря на свои тридцать лет, некоторую рыхлость и значительный для ее роста вес, она сохранила гибкость акробата и один раз, совершенно ошеломив нас, легко и просто сделала "мостик". Весной, когда в обеденный перерыв молодежь высыпала во двор поиграть с мячом, она выходила вместе с ними и играла подолгу и с увлечением, переигрывая молодых парней. Она выбегала под дождь и, когда ей говорили, что можно простудиться, только смеялась: может ли простудиться человек, который утром и вечером каждый день делает обливание холодной водой.