Мишка занырнул в тёмную воду, и через несколько секунд выскочил из реки над поверхностью почти до самых пяток, как пробка из бутылки. Стартовал лихо, но ракетой, уносящейся ввысь, всё же не стал. Не дано. Рождённому парнем девчонкой не стать! Первой космической скорости не хватило. И он, зависнув на мгновение над гладью, свалился в воду и замолотил руками, выгребая к нашему стойбищу.
Я тоже был обескуражен, но понял, что произошло что-то совсем необычное, и что Мишка настолько взъерошен, что ему потребуется моя рука для помощи выбраться из воды на шершавую, как наждачка, поверхность. Я помог ему выскочить и не порезаться об острые сколы.
– Там чёрт! – возбуждённо выдохнул Мишка.
–Кто-о-о? – протянул я, крайне удивлённый его словами, потому как мы вышли с ним уже из возраста, когда верят в сказки.
Мне было четырнадцать, а моему закадычному другу Мишке – двенадцать.
– Чёрт, – вновь убеждённо брякнул Миха. – Вот с таким шарабаном. Чёрный весь!.. Глаза огромные! – Он показал руками габариты "шарабана", и я бы сказал, что тот был размером с большущий таз.
Кто-кто, а уж я-то знал Мишку отлично: мы с ним крепко сдружились, когда ему было три года, а мне пять. Я, естественно, знал его как облупленного и мог ему доверять.
– Мих, а ты ничего не попутал?– беспокоясь за него, спросил я.
– Нет – отрезал Мишка, не переставая клацать зубами – видимо, вода была для него слишком прохладная. – Говорю тебе – чёрт. Я как упёрся ладонью дна, то сразу открыл глаза, а он там! И в меня уставился. Голова – во! – и руками показал размер бочонка. – Рот огромный, рога торчат, а глазищи как блюдца. Как будто меня ждал!
– Миш, ну какие черти? Тебе показалось… Мы ж не детский сад. Ты ещё Бабу-Ягу вспомни… и водяного… Ладно бы – ещё сказал:– «Домовой»,– эти хоть и взаправду существуют. Но они же не в реках живут, а в погребе… или на горище*. – Вообще-то, я ему всегда верил, и потому всё происходящее меня озадачило и основательно насторожило.
*горище – местный диалект – чердак частного дома.
Мишка спорить не стал, обижаться тоже; видимо, посчитал сейчас это совершенно неуместным, а просто сказал:
– А что спорить? Вот ты сам нырни, и увидишь!.. Я уже увидел. Мне хватило… Чуть не обделался…
Началось всё это с того что мы поутрупросто пришли купаться на Чёрные камни, а заодно Миха надумал поохотиться на рыбу и раков. Он это умел, и иногда занимался такой ловлей ради забавы, причём, порой, очень успешно. У него была специальная заточенная пика с приделанным к одному концу шнуром, которой он пронзал добычу, а другая сторона шнура была подвязана к ремешку на его теле. Это делалось, чтобы крупная и сильная рыба не вырвалась и не сиганула куда-нибудь в глыбь*.
*глыбь – местный диалект – глубина.
Чёрные камни – так в нашем районе называли участок берега у реки, протяжённостью около восьмисот метров, который сформировался из отвала местного металлургического комбината. Этими шлаками, какое-то время назад, может быть, лет тридцать-сорок, металлурги стали засыпать рукав, примыкающий к основному руслу реки.
Таким способом сталевары организовали для себя огромный каньон, длиной с десяток километров по всему бывшему рукаву, куда они могли в дальнейшем сбрасывать отработку отходов производства.
В этом месте дамбы шлак от края воды уходил в глубину, образовывая возле уреза глубокий обрыв. Цвет воды постоянно был тёмный, почти чёрный, потому что кораллов у нас, понятное дело, не водилось, а ничего другого, никакой другой водяной растительности, на шлаке вырасти не получалось. Может, лет через миллион? На осадочных породах? Но пока там было голи́мо*.
*голи́мо – подростковый сленг – в то незатейливое советское время слово имело значение – пусто: несёт смысл абсолютного отсутствия чего-либо.
Как только этот перешеек появился, то пешком на тот берег пройти было всего метров восемьсот, и за долгие годы получилась натоптана людьми, а их башмаками подшлифована, вполне приемлемая широкая тропа по́низу этой горы, ближе к самой реке. И поэтому шлак в этом месте и на нескольких вытоптанных рядом рыбачками площадках, выступал мелкой крошкой. Колкой, конечно, но не опасной. А если подстелить что-либо поплотнее, то и вообще – просто класс полежать. Там можно и загорать, и купаться, и рыбу ловить. Ночью же и костерок развести.
А вот вне тропы склон шлакового отвала оставался действительно опасным. Его куски были с ребристыми сколами, большинство их имели размер с крупный щебень и до целых былдыганов и остроКромких глыбин. К тому же, после дождя склон всегда был скользким.
И если не знать о таком его коварстве, а пойдёт дождь, а ты, с какого-то шандараха* пропрёшься в гору, то можно было поскользнуться, и к тропинке доехали бы одни уши.
*с какого-то шандараха – подростковый сленг, синоним – с бухты-барахты, означает – беспричинно, бессмысленно, опрометчиво.
По этим двум причинам – сокращению окольного пути и хорошей рыбалке – это был важный и ценный участок прибрежной зоны.
Оттого, что гора из шлака забирала тепло от воды, та непрерывно охлаждалась и была прохладнее, чем у остальных прибрежных участков. И она никогда не цвела, оставалась чистой и насыщенной кислородом. Когда в жаркую погоду река зацветала, а она – погода эта – постоянно была жаркой, и река цвела почти непрерывно, то рыба часто шла к Чёрным камням, особенно крупная, потому что там было практически всегда чистая вода.
Все эти обстоятельства определили наш выбор, и он пал на единственно возможный вариант, где можно ещё было купаться – Чёрные камни.
Вы вообще знаете, что такое "цветёт"вода? Это только красиво звучит – "цветёт". На самом деле там не цветёт, а поверхность поганится этаким толстым налётом маслянистой мазюки*, начиная от берега, и к середине реки метров на сто пятьдесят – двести. И лишь на середине, её, как правило, не было: в глубоких местах и в прохладной воде.
*мазюка – противная, пастообразная, грязеподобная, органическая слизь.
Вода в глубоких местах, даже у поверхности на несколько градусов пониже, чем возле берега. Мазюка эта – на самом деле жижа: желеобразная, активно зелёная, и вылезти чистым из-за неё невозможно. Ты будешь как ярко-зелёный ужасный человечек, потому что сохнет эта грязь моментально, а вот потом, под обычным душем она уже не смывается:– надо усиленно и долго оттирать своё тело. Купаться несмотря на жару, в такой воде – удовольствия никакого!
Теперь вы, если хватило терпения ознакомиться со всеми этими подробностями, то представляете, в каком месте мы с Михой в тот раз оказались на пресловутых Чёрных камнях.
Необходимо добавить, что там сразу, уже всего на метр от берега, глубина составляла метра два, а если вперёд отплыть ещё на метр и занырнуть, то все четыре. Зато вода там чистейшая.
Возвращаясь к Мишкиному предложению, мне пришлось взять паузу для обдумывания. И как показалось, думал недолго, примерно столько же, как сейчас быстро рассказал всю эту предысторию. В итоге, я сразу понял: – «А что там думать?». Своё лицо в глазах друга я потерять не имел права!
– Да пожалуйста! Вопросов нет! – ответил я. – Ты со мной?!
– А надо?.. Ладно. Попробую, – понуро согласился Мишка, – и взял свою острую пику в правую руку.
Мы нырнули.
В реках, даже в самых чистых, видимо присутствует какая-то взвесь, которая, как мелкий сор, раздражает глаза. Во всяком случае, есть такое моё личное ощущение. И оттого, если ты любишь нырять и часто это делаешь, то по привычке открываешь глаза, уже тогда, когда достигнешь дна. Это чтобы осмотреться вокруг. (Естественно, вот так поступать приходится, если ты заныриваешь без специальной маски или очков. Но к чему она нам, выросшим на воде, эти причиндалы*?)
*Причиндалы – устройства, приспособления, части тела, в зависимости от контекста.
Быстро коснувшись дна, я открыл глаза и… вздрогнул от неожиданности. Прямо на меня широко смотрели чьи-то крупные бусины нечеловеческих зрачков на огромной морде невнятной конфигурации (без специальных очков для ныряния, то видимость на удалении в полтора-два метра не очень чёткая, и объекты в воде проявляются силуэтно). Смотрели глазёнки беззлобно, скорее – безэмоционально, но, ёксель-моксель*, совершенно осмысленно.
*ёксель-моксель – просторечный оборот, фразеологизм, имеющий в первую очередь эмоциональное значение и выражающий в зависимости от контекста, в данном случае крайнюю форму удивления.
Мишка тоже, как я заметил, вздрогнул, но, памятуя, что нас теперь под водой двое, стиснул себя силой воли, и аккуратно, на вытянутую руку с пикой в ладони, приблизился к морде. Я тоже крайне осторожно, чтобы никого в этой комбинации не спугнуть, по́дался поближе.
Существо, конечно, было впечатляющим. То, что Мишка принял за рога, были какие-то отростки по бокам морды, сантиметров по двадцать, может тридцать. Они тянулись вверх и гипнотически мерно колыхались. Голова и впрямь была с таз, а то и больше. Тут Мишка не соврал… А то ведь он иногда имел привычку доводить информацию в традиционной рыбацкой подаче. Но в этот раз даже основательно поскромничал. Голова, если это была она, и в самом деле была размером с корыто.
Мишка, набравшись решимости, дотронулся до чудища…
Уколол ли он её?
Нет, конечно! Для такого у него не хватило безрассудства, что, впрочем, может и хорошо. А лишь коснулся этого подводного жителя своей пикой.
Моментально существо встрепенулось, разверзло, как бездну, свою пасть, в которую могли поместиться сразу две Мишкины головы. А то и он сам мог бы всосаться в эту пасть по пояс (а где по пояс, то там и полностью), и тут же речное чудовище резко захлопнуло этот свой бункер. Действие явно носило демонстрационный характер и его можно нужно было расценивать как предупреждение, которые не стоит игнорировать.
Как в сказке – "к нам задом, а к лесу передом"(или как там это было) – оно развернулось энергично, но одновременно даже несколько вальяжно. Чуть замере́в, исполин филигранно махнул возле самого Мишкиного носа своим хвостом, и, даже не отвесив ему заслуженного за бестактность "леща", эта двухметровая "колоша"стремительно исчезла в чёрной глубине.
Это был сом. Сом с большущей башкой, метра два – два с половиной длиной, и весом, наверно, килограмм сто. Пока он замер перед тем, как исчезнуть, я сумел сообразить, кто это, и сам прикоснулся к нему. Рука непроизвольно потянулась и погладила его мускулистое тело.
Мы оба прытко вынырнули на поверхность: срочно нужно было даже не вздохнуть – всосать воздух. Заворожённые зрелищем, совсем не заметили, как моментально пролетело время под водой, и с ним весь внутренний запас кислорода. Сомяра исчез очень вовремя, дав нам возможность возобновить дыхание.
Я, конечно, знал байки про стокилограммовых сомов, но никогда их не видел. Слышал, правду сказать, только от тех, кто сам от кого-то слышал, кому якобы можно верить. Но полагал, что это, скорее, обычные рыбацкие россказни. А тут я сам, своими глазами видел, и сам коснулся этого величественного речного красавца. Потрясающе! Такой прилив эмоций, и, наверно, счастья! Счастья жизни, счастья соприкоснутся с чудом или легендой.
Мы выбрались на берег.
– Ты видел!.. Ты видел!! – перебивали мы друг друга, – Ух ты! Вот это да! Скажи кому – не поверят!
Мишка почти сразу сообщил, что он уже накупался и можно трогать обратно. (Ну конечно, а как же иначе? Ждать чего-то другого, что ли, от всего этого было? Да тут моментально накупаешься, если с самим чёртом придётся искупнуться, пусть хотя это Михе в тот момент и померещилось только. Тут важно, что он был в этом полностью уверен. Что он и чёрт купались вместе, причём чёрт его там сознательно поджидал. Зачем только? Видимо, именно этот вопрос так Миху и озадачил).
Предложение было сделано очень вовремя, потому как я ощущал то же самое желание.
– Ну что, пошли домой? – была озвучена идея кем-то из нас. И мы, одевшись, отправились к себе до дома (мы с Михой были соседями, и наши дома стояли через дорогу метрах в пятнадцати друг от друга).
Как я сейчас понимаю, нас вело провидение.