Борис Гончаров Эпизоды на фоне СССР 1936—58 гг Книга 3 Часть 3-3
Вместо предисловия.
Нам не дано предугадать,
Cудьбы крутые повороты
Её падения и взлёты
Нам не дано предугадать.
Нам не дано себя понять,
Какими будем через годы,
Как не познать каприз природы…
Нам не дано себя понять.
Нам не дано, увы, узнать,
Чем наше слово обернётся,
Когда последний день прервётся…
Нам не дано, увы, узнать.
Нам не дано вернуть назад
Весны прелестное дыханье
И детских лет воспоминанье
Нам не дано вернуть назад.
(Мартемьянов)
Прожив в три раза и даже дольше Саши Сторова, т.е. много после «акварельного возраста» и «глубокой юности», службы в армии и окончания учёбы в институте, став «взрослым» (видимо, такое иногда случается – раньше или позже), нечаянно обнаружил во многом сходство с Сашей, а также похожесть некоторых эпизодов, в т.ч. и в настоящее время, в судьбах.
«Эпизоды…» …
– Клубится волною кипучею Кур.
Восходит дневное светило.
Как весело сердцу, душе как легко.
О! Если б навеки так было…
Предопределение или следствие впечатлительного характера, или образа жизни, и невозможность иного?..
«И положи́ тму закро́в Свой, о́крест Его́ селе́ние Его́, темна́ вода́ во о́блацех возду́шных» (Пс. 17, ст. 12)
«И мрак сделал покровом Своим, сению вокруг Себя мрак вод, облаков воздушных» – темна вода во облацех (непостижимость, невозможность ясного понимания)…
Авторство – впечатлительность и желанность. Авторы – одарённость и обречённость.
Одарённость – это предопределение ранней смерти или трагической гибели.
Новелла эпиграфов и замечаний.
ЭПИГРАФЫ.
1.1.
Мне
и рубля
не накопили строчки,
краснодеревщики
не слали мебель на дом.
И кроме
свежевымытой сорочки,
скажу по совести,
мне ничего не надо.
(В.В.Маяковский. «Во весь голос»).
1.2.
В 1922 году, выступая с речью на съезде металлистов, Ленин сказал своей аудитории (о Маяковском):
– Не знаю, как насчет поэзии, а насчёт политики ручаюсь, что это совершенно правильно.
(Э.Триале. «Маяковский, русский поэт»).
1.3.
Женщины – мяса и тряпок вязанки.
(В.В.Маяковский. «Про это»).
1.4.
Из всего, что вечно, самый краткий срок у любви.
(Я.Вишневский. «Одиночество в сети»).
1.5.
Не вовремя может быть только икота, менструация, смерть или соседка. Но не любовь.
(Я.Вишневский. «Менопауза»).
1.6.
Бабы- бичь божий.
(А.П.Чехов. «Чёрный монах»).
1.7.
Друзья?.. У меня нет друзей. А иногда такая тоска – хоть женись!
(А.А.Михайлов. «Маяковский»).
1.8.
Он любил всех женщин на свете или, по крайней мере, жалел, что они, все до единой, не принадлежат ему, – черта, характерная для людей холодных и страстных.
(В.А.Каверин. «Эпилог»).
1.9.
Когда мечты мои за гранью прошлых дней
Найдут тебя опять за дымкою туманной,
Я плачу сладостно, как первый иудей
На рубеже земли обетованной.
(А.А.Фет. «Когда мои мечты за гранью прошлых дней»).
1.10.
Ночью хочется звон свой спрятать в мягкое, в женское.
Мария, дай.
(В.В.Маяковский. «Облако в штанах»).
1.11.
Первая заповедь женской чести заключается в том, чтобы не вступать во внебрачное сожительство с мужчинами, дабы каждый мужчина вынуждался к браку, как к капитуляции.
(А.Шопенгауэр. «Максимы. О женщинах»).
1.12.
Ты идёшь к женщине? Не забудь взять с собой плеть!
(Ф.Ницше. «Так говорил Заратустра»).
1.13.
Я намотал на мысль о тебе всю свою жизнь.
(В.Б.Шкловский. «Zoo…»).
1.14.
Но сквозь буйные дороги,
Сквозь ночную тишину
Я на дне стаканов многих
Видел женщину одну.
(Н.С.Тихонов. «Цинандали»).
1.15.
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как жёлтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.
(А.А.Ахматова. «Мне ни к чему одические рати…»).
1.16.
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.
(С.А.Есенин. «До свиданья, друг мой, до свиданья…»).
1.17.
В этой жизни
помереть
не трудно.
Сделать жизнь
значительно трудней.
(В.В.Маяковский. «Сергею Есенину»).
1.18.
(Лев Кассиль вспоминал, как на какой-то встрече в Политехническом одна развязная девица подскочила к Маяковскому и сказала: «Маяковский, из истории известно, что все хорошие поэты скверно кончали: или их убивали, или они сами… Когда же вы застрелитесь?» Маяковский, вздрогнув, с отвращением ответил: «Если дураки будут часто спрашивать об этом, лучше уж застрелиться»).
1.19.
Я своё, земное, не дожил,
на земле
своё не долюбил.
(В.В.Маяковский. «Про это»).
1.20.
Хочется, хочется – синих, синих волн,
Хочется, хочется – плыть по ним подальше.
Рано или поздно придется помереть,
Но лучше, всё-таки, если бы попозже…
(Е.А.Евтушенко. «Три дня в Москве»).
2. ЗАМЕЧАНИЯ.
Ницше («Так говорил Заратустра»), Рембо («Сезон в аду»), Пушкин («Евгений Онегин»), Лермонтов («Княжна Мэри»), Маяковский («Облако в штанах»), Экзюпери («Цитадель»), Шкловский («Zoo, или письма не о любви…»), Вишневский (триптих «Одиночество в сети»), Достоевский («Бедные люди»), Чехов («Чёрный монах»), Шопенгауэр («Максимы») …
Впрочем, о Ницше говорили, что он сумасшедший…
Но если сравнить «Так говорил Заратустра» с «Цитаделью», «Сезоном в аду» и «Zoo…», авторов которых таковыми не называют, но их произведения почти аналог того, что у Ницше, тогда: «одно из двух…», как говаривал Швейк, либо эти авторы тоже сумасшедшие, либо нормальны вместе с Ницше.
Замечание 1.
Рассказывают случай, когда Ницше, увидев как возница бьёт хлыстом лошадь, вышел из экипажа, вырвал хлыст у возницы, обнял голову лошади и заплакал…
Замечание 2.
У Маяковского есть замечательное стихотворение: «Хорошее отношение к лошадям», которое завершается парадоксальным и сакраментальным выводом: «Все мы немного лошади»…
Замечание 3.
Конечно, «Что такое счастье – это каждый понимал по своему…»(1) (как и любовь) и, в тоже время, оно, счастье не может длиться вечно, что определено уже самим понятием: «сЧАСтье», и, если подумать, надо согласиться, что другое невозможно, т.к. иначе не с чем будет сравнивать.
Замечание 4.
Ги де Мопассан как-то пошутил, что, мол, женщины и мужчины в общем одинаковы, но в женщинах есть маленькое отличие, которое так привлекает мужчин…
Замечание 5.
Печальное вступление.
Маяковский умер ночью 14 апреля 1930 года, выстрелив себе в сердце. Смерть, возможно, была мгновенной. Рассказывают, что рядом с его телом нашли записку, которая датирована поэтом 12.04.30 (за два дня до самоубийства):
«Всем.
В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого
ужасно не любил.
Мама, сёстры и товарищи, простите – это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет.
Лиля(2) – люби меня.
Товарищ правительство, моя семья – это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская(3).
Если ты устроишь им сносную жизнь – спасибо.
Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся.
Как говорят – «инцидент исперчен», любовная лодка
разбилась о быт.
Я с жизнью в расчете,
и не к чему перечень
взаимных болей,
бед
и обид.
Счастливо оставаться.
Владимир Маяковский.
12/IV-30 г.
Товарищи Вапповцы(4), не считайте меня малодушным. Сериозно – ничего не поделаешь.
Привет.
Ермилову(5) скажите, что жаль – снял лозунг, надо бы доругаться.
В. М.
В столе у меня 2000 руб.(6) – внесите в налог.
Остальное получите с Гиза.
В.М.» .
Собственно Замечание 5.
Барышня поведала о своих сексуальных отношениях, что это бывает «физический процесс, любопытство, желание доставить удовольствие мужчине, но никогда – себе»…
Исследователи отмечали подобные же отклонения у сестёр Каган, основываясь на их переписке: Лили Уриевны Брик (о которой Сталин, когда очередной муж Лили – Виталий Маркович Примаков был арестован и расстрелян, написал Ежову: «Не будем трогать жену Маяковского») и Эльзы Уриевны Триоле – жены Луи Арагона.
Удел ли это неглупых представительниц женского персонала? Ницше был убеждён, что: «если женщина обладает развитым интеллектом, то у неё не всё в порядке с сексуальностью». Клеопатра в одноимённом романе Хаггарта роняет: «…учёность не уживается с красотой». А Доде написал – кажется о героине своего романа «Набоб»: «Отвращение к любви, которое она всю жизнь не может преодолеть, и с тех пор всё представляется ей в самых мрачных тонах».
Что характерно, по преимуществу эти женщины темноволосы и некоторые – «синие чулки» (обусловлено ли этим подсознательное влечение многих мужчин к блондинкам?)
Не лирическое и субъективное отступление.
Лили Брик крайне несимпатична, как внешне, так и морально – не своей любвеобильностью (которая у неё невозможна), а меркантильностью этой «любвеобильности». Сублимация Лили Уриевны Брик (как и многих представительниц женского, если не всех) выражалась паразитизмом ко всем её мужчинам, которые, кстати, были, по меньшей мере, не бедняками.
Жизнь свою закончила в 1978 году в возрасте 86 лет смертельной дозой люминала, завещав развеять свой прах (из боязни, что её могилу могут обидеть)…
В спектакле Орловского муниципального театра «Русский стиль» об Иване Грозном: «Иван Грозный. Хроники», о чём писал еженедельник «Красная строка» 18.11.16: «…счастливый и молодой царь упивается своим счастьем с Анастасией, своей первой женой. Ее образ раскрывается в русской песне, которую поёт сама Настя. Это образ кротости, нежности, преданности – до недавнего времени неотъемлемых черт русской женской подлинности».
Замечание 6.
А.С.Пушкин своё поэтическое «Я помню чудное мгновенье…» написал до того, как прозой объяснил свершившееся в стогу… Об этом он сообщил через несколько дней в письме другу Сергею Соболевскому:
«Безалаберный!
Ты ничего не пишешь мне о 2100 р., мною тебе должных, а пишешь мне о M-me Kern, которую с помощию божией я на днях у…».
В 1836 году Анна Керн очередной раз (ей тогда было 36 лет) влюбилась. Её жертвой стал 16-летний кадет, её же троюродный брат Саша Марков-Виноградский. В своё время у них родился сын – Саша…
Когда Пушкин уже был женат на Наталье Гончаровой, Анна Петровна обратилась к нему за помощью – пристроить её перевод Жорж Санд издателю Смирдину. Поэт написал жене:
– Ты мне переслала записку от M-me Kern; дура вздумала переводить Занда, и просит, чтоб я сосводничал её со Смирдиным. Чёрт побери их обоих! Я поручил Анне Николаевне отвечать ей за меня, что если перевод её будет так же верен, как она сама верный список с M-me Sand, то успех её несомнителен…
Оба признания Пушкина искренни, но второе – более соответствуют состоянию вещей…
Возможно, поэт внял рекомендации Сократа о лекарстве влюблённости с первого взгляда и внимательно посмотрел на Анну Керн второй раз.
Но «человек – животное пАрное». Поэтому «мировой разум» подсовывал, продолжает и будет подсовывать человеку: Еву, Лили, Натали и т.п. и т.д.
Пожалуй, единственное создание, но литературное, которое привлекает женственностью, жертвенностью, являя один из многочисленных «образов любви» – не только в 19-м веке, но возможно и теперь – это Вера в «Княжне Мэри».
Печальное отступление.
Как символ невероятности и недостижимости, невозможности потерянного счастья, Печорин в «Герое нашего времени» насмерть загоняет своего коня: по происку судьбы у скакуна не хватило сил «…на десять минут!» – в погоне за уехавшей Верой (и верой). В степи у мёртвого коня Печорин «…упал на мокрую траву и как ребенок заплакал». Заплакал от безысходности – ибо «гнаться за погибшим счастием бесполезно и безрассудно».
Заплакал как Ницше – с жалостью к бессловесному животному, как «бледный с дрожащей нижней губой» – Вронский, дёргающий в прострации за уздечку Фру-Фру, сломавшей на скачках спину по его вине.
«Все мы немного лошади»…
Парой Пушкину явилась «друг человека» – Наталья Николаевна Гончарова.
Посмотреть на Наташу «второй раз» Пушкин не успел… Но фатальность здесь не в том, а в женском вообще.
Шопенгауэр прав.
Возвращаясь к А.П.Керн, надо признать, что в последнем своём замужестве она не была меркантильна к мужу (может быть потому, что возможности не было) и противоположно отличалась от Л.У.Брик (сестра Лили Брик в первое время своего замужества также жила почти в нужде: она делала бусы из всякого металлического хлама на продажу, но благодаря её чувству вкуса, бусы пользовались популярностью у парижской богемы).
Следует отметить, кстати, и известную последовательность Дантеса: он женился на сестре Натальи Николаевны – Екатерине (хотя Пушкин и там уже побывал…), в браке с которой родились дети: три девочки и мальчик.
Замечание 7.
Возраст гибели или смерти:
Ф.Ницше – 46,
Д.Байрон – 36 лет,
В.Маяковский – 36 лет,
А.Пушкин – 37 лет,
М.Лермонтов – 26 лет,
А.Рембо – 37 лет,
С.Есенин – 30 лет,
О.Уайльд – 46 лет,
Д.Лондон – 40 лет,
Н.Гумилёв – 33 года,
О.Мандельштам – 47 лет,
В.Высоцкий – 42 года,
А.Блок – 40 лет,
И.Христос – 33 года,
В.Ленин – 54,
А.Экзюпери – 44,
Дж.Бруно – 52,
В.Моцарт – 35,
Н.Островский – 32,
А.Гайдар – 37,
А.Чехов – 44,
А.Богданов – 54,
А.Гастев – 56,
А.Сторов – 22.
Примечания.
1. А.П.Гайдар. «Чук и Гек».
2. По рождению – Лили.
3. Полонская – театральная актриса, жена актёра М.М.Яншина, обещавшая уйти от него к поэту, последняя женщина, которую, «как жену чужую обнимал» Маяковский, дав ей 20 рублей на такси перед своим самоубийством.
4. В 1928г. после создания Всесоюзного объединения ассоциаций пролетарских писателей (ВОАПП), ВАПП была переименована в РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей), в которую был вынужден вступить Маяковский.
5. Ермилов – один из руководителей РАПП (о нём пишет, например, Каверин в «Эпилоге»).
6. В.А.Каверин в своей книге «Эпилог» отметил:
«Верно поняли письмо Маяковского только беспризорники. Они-то и угадали в нем трагическую самоиронию. В траурные дни на улицах Москвы и Ленинграда они распевали:
Товарищи правительство, пожалей мою маму,
Береги мою лилию сестру.
В столе лежат две тыщи —
Пусть фининспектор взыщет,
А я себе тихонечко умру».
7. Что интересно, ровесник Ленина М.Д.Бонч-Бруевич (брат управделами Совнаркома В.Д.Бонч-Бруевича) – генерал-майор царской армии и генерал-лейтенант советской – умер в 1956 году в возрасте 86 лет. Что было бы в стране, если бы Ленин дожил до тех же лет?..
Замечание 8.
Жаль вас, ребята…
Всех. Умерших и погибших. Уже ушедших, которых теперь и не помнит-то никто. И ещё живых – потому что тоже умрём, все. Жаль пишущих и читающих, жаль авторов книг, жаль и не пишущих и не читающих.
Смерть неправильна, несправедлива… Это, как камень, который кто-то положил в руку, просящего подаяния, нищего…
Закон Маркса об отрицании отрицания обратной силы не имеет.
«Да, поди, попробуй отрицать смерть. Она тебя отрицает, и баста!» – сказал обречённо, трагически умирающий Базаров в «Отцах и детях» Тургенева.
«Рано или поздно придётся помереть»…
В причине смерти каждого писателя – непосредственно, опосредованно или недалеко – присутствует образ женщины (легко любящие, как принято считать, французы говорят: dans la raison de chaque mort, cherchez la femme = dans chaque crime, cherchez la femme или короче: ищите женщину). Да, Байрон погиб, сражаясь за национальную независимость Греции, но независимость и Греция – тоже женского рода.
У других людей (не писателей) – так же. Но писатели впечатлительно, острее, болезненнее, смертельно воспринимают жизнь, пишут, переживая сами, потому умирают раньше возможного срока, который могли бы жить, или погибают. Не дожили, не долюбили…
Все писатели, так или иначе, думали о смерти, обязательно, и о женщинах, и писали о смерти, и о женщинах…
Приложение.
Шопенгауэр:
– Женщины не чувствуют и не понимают ни музыки, ни поэзии, ни изобразительных искусств, всё это у них – одно обезьянничанье, предлог, притворство, вызванное желанием нравиться.
(Можно добавить, и это не будет лишним: женщины нелогичны, меркантильны, непоследовательны и необязательны).
Конфуций:
– … на свете нет ничего, что более портит других и само подвергается порче, чем женщина.
Эврипид:
– Страшна сила волн, пожирающего пламени, ужасна нищета, но страшнее всего женщина.
(Маргарита Наваррская носила за поясом высушенные сердца своих убитых любовников).
Монтень:
– Женской злобности и сварливости нипочём даже брачное ложе, и они попирают всё, что угодно, вплоть до радостей и услад Венеры.
И нет такой глупой бабёнки, которая не готова была бы высказать своё твердое мнение по любому поводу.
Р.Диксон:
– …у многих женщин есть в натуре что-то эксгибиционистское (посчитайте только количество бикини или прорезей в платьях, либо бюстгальтеров без верхней половины, если не верите мне).
… самый неприятный тип женщин – флиртующая кокетка… Она пользуется своим телом как приманкой, а потом беззастенчиво использует мужчин, которые попались на её удочку.
Аполлоний Родосский:
– Всякая женщина – зло,
Но дважды бывает хорошей:
Или на ложе любви,
Или на смертном одре.
(У Рафаэля прообразом "Сикстинской Мадонны" была Маргарита Лути, дочь булочника, куртизанка, существо сладострастное, жадное и лживое. Общаясь с Рафаэлем, она продолжала связь со своим отставным женихом – пастухом, которого впоследствии, чтобы стать содержанкой богатого банкира, руками этого банкира отправила в тюрьму).
Я.Вишневский («Повторение судьбы»):
– Предчувствуя скорую смерть, он в последние свои дни сочинял «Реквием» самому себе, бывший формой медитации и подведением итогов уходящей жизни.
Закончить его Моцарт не успел. Он умер в своем доме в Вене в полном одиночестве 5 декабря 1791 года. Жена Констанция была в это время на водах и даже не приехала на похороны. Тело Моцарта, завернутое в дерюгу, могильщик отвез на кладбище за чертой города и бросил в общую могилу. Ни один человек не шел за телегой с телом.
В.А.Каверин («Перед зеркалом»):
– На женску красу не зри, ибо та краса сладит сперва, а после бывает полыни горше. Не возводи на неё очей своих, да не погибнешь. Беги от красоты женской, как Ной от потопа, как Лот от Содома. Ибо кто есть жена? Сеть, сотворённая бесом, сатанинский праздник, покоище змеиное, болезнь безысцеленная, коза неистовая, ветер северный, день ненастный. Лучше лихорадкой болеть, нежели женой обладаему быть: лихорадка потрясёт да отпустит, а жена до смерти иссушит. Кротима – высится, биема – бесится. Всякого зла злее жена.
Н.А.Вертинский («Аравийская песня»):
– … и так настойчиво и нежно …
от жизни нас уводит навсегда.
Поцелуи быстро забываются…
Поговорим о странностях любви.
Другого я не мыслю разговора…
(А.С.Пушкин. «Гаврилиада»).
Обняв, он почувствовал прохладу её тела сквозь лён летнего платья. Левая ладонь легла на округлость бедра, а правая – споткнулась о короткий ряд крючков лифчика (которые он так и не научился расстёгивать). Она скосила к переносице на него глаза (такие же карие, как у его Джеммы – азиатской овчарки) с немым вопросом … Он ткнулся губами к её уху. Запах незнакомых духов качнул, как проглоченная накануне рюмка сухого мартини.
В плацкартном купе они стояли одни. Он провожал её домой, в Москву, к мужу.
Слегка отстранившись, повернул её к вагонному окну:
– Смотри…
На стене тульского вокзала была закреплена на уровне их окна мраморная доска с полустёртой надписью "золотыми" буквами: – На этом вокзале неоднократно бывал Л.Н. Толстой. В 1879 году он встречал здесь И.С. Тургенева.
– А вот когда я умру – сказал задумчиво он – под этой доской не будет другой с надписью: такого-то числа, месяца, года, я провожал тебя в Москву.
Она хмыкнула невразумительно.
Прошла проводница, вещая на ходу металлическим голосом:
– Граждане провожающие, просьба освободить вагон, поезд отправляется. Отъезжающие, проверьте – не остались ли ваши билеты у провожающих?
Он провёл рукой сверху вниз, задержавшись на её груди и внизу живота.
– Не там «проверяешь» – сказала она – и проверять надо мне, а не тебе. Я же – «отъезжающие».
– Да,.. я… как-то не подумал…
Потом он шёл за удаляющимся от него вагоном, наивно пытаясь увидеть её лицо у окна…
* * *
Она сидела в своей московской квартире на диване в шёлковом китайском халате, лениво откинувшись на подушки и позёвывая после почти бессонной ночи. Прихлёбывая кофе с шартрезом, также лениво подумала: поцеловала она его на прощанье или нет?
А вообще: целовались ли они?
* * *
(«Поцелуи быстро забываются»)…
Допрос в больнице…
Беги по небу.
Только не упади.
( М.Фадеев).
Его снова усадили на этот страшный, с подлокотниками – как электрический – стул. И опять – эта дурацкая процедура. Снова – эти штатские в сером. И доктор с медсестрой – во всём белом.
– Александр, расскажите нам, пожалуйста, Вашу историю – попросил один из штатских ровным спокойным голосом.
– Я же … уже тысячу раз. И вам, и докторам. Сколько же можно?.. – Простонал тот, кого назвали Александром. Лицо его было такого же цвета, как костюмы у допрашивающих, вид имел измученный, на стуле сидел, согнувшись, будто его тошнило.
– Понимаем, что Вам тяжело. Но ещё раз. Для дела. Прошу Вас, пожалуйста.
– Да… – хрипло согласился Саша.
Он обречённо задумался. Взгляд потускневших глаз как будто ушёл в себя.
– Всё началось давно. Я уж и не помню – когда и с чего… Но я встретил … Наташу.
Это имя Александр произнес так, как верующий в молитве произносит «Отче наш".
– Мы познакомились весной. Помню, было солнечно, пахло черёмухой … или белой акацией, чирикали воробьи. Наташа дала мне свой телефон… номер своего телефона. Я позвонил через день и предложил погулять в парке. – Саша выпрямился на своём «электрическом» стуле, взгляд его ожил, и он мечтательно продолжал:
– У нас в городе замечательный парк с водоёмом, у обреза воды богатыри – из цельного дерева вырезанные – стоят, вокруг – лиственные и хвойные посадки, детская железная дорога, здесь же – исток Дона… – И умолк.
Доктор и медсестра отошли к медицинскому топчану с тонким матрацем и такой же подушкой, накрытому белой простыней под полиэтиленом, и сели за стол – с такой же белой скатертью – у окна.
Саша очнулся, когда доктор и медсестра, садясь, задвигали стульями по кафельному полу.
– Вот так начался наш роман. Не рассказ и не повесть…
Мы встречались по выходным, иногда по будням – после работы… Цветы, конфетное ассорти… Бывали в кафе. Ходили в кино, театр, на концерты, в парк, на выставки. Наташа чудесная девушка. Похожа на фею – лёгкая, как облачко в голубом небе…
Скоро выяснилось, что она работала в той же высотке, что и я, где располагалось наше КБ. Почему я её раньше не видел? – рассеянно пробормотал Александр. – Хотя и не мудрено: народ, суета… – И продолжил:
– А ещё она мне как-то сказала… не знаю, как бы смеясь, что она, якобы, когда ей плохо, бегает по облакам. Понимаете? Бегает. По облакам…
– Каковы были ваши отношения? – беспардонно перебил один из двоих.
– Вы хотите знать, насколько мы были с ней близки? Встречались мы с ней уже больше года. Мне с ней было хорошо…
– Что же произошло?
По лицу Саши можно было понять, что он – в некой прострации. Его тронули за плечо.
– Потом? – очнулся он после повторения вопроса. – Потом – тихо ответил он – на концерте, к нам приехал японский джаз… Не знаю, как я там оказался без Наташи. В антракте ко мне подошла симпатичная девушка. Она сказала, что знает меня, у нас оказались общие знакомые. После концерта мы вышли вместе…
– Дальше – напомнили о себе серые.
– А что «дальше»? – скривился тот. – Известное дело: полигамия. – Но дальше продолжил с паузами и выговаривая слова, как ребёнок – по слогам:
– В тот же ве-чер … мы по-еха-ли к ней, к Ирине … и… и там …
– Утром вы проснулись в одной постели и вместе пили кофе? – с иронией подсказал ему один из серых.
– А? – Саша поднял на него свой потухший взгляд.
– В общем – да… – ответил он печально. – Наташу больше не встречал.
Саша сжал голову руками.
– Как долго это продолжалось?
– «Недолго музыка играла» – с усмешкой ответил Саша. – Мне надо было вернуть Наташу. Звонил ей, но она не брала трубку. Купил как-то большой букет цветов, которые ей очень нравились: розы, жёлтые, «Глория Дей». Зашёл в офис, где она работала, … с букетом … В перерыв. Там сказали, что она только что вышла …
– И куда же? – Поинтересовался один из серых.
– Поехала на лифте. На … на крышу, она и раньше иногда поднималась туда …
– Наверное, она меня любила … – вдруг без связи пробормотал Саша, и из глаз его потекли слёзы. Серый тронул его за плечо.
– Я побежал к лифту … – поняв, продолжил Саша. – Там, на крыше я стоял, дурак-дураком с этим букетом … Ветер чуть не сдувал меня вместе с ним. Наташи не было. Я случайно посмотрел на небо … – Саша поперхнулся. – И увидел… её. Она… она… – Он зарыдал. – Она … бежала по облакам. Это невозможно. Она бежала по облакам… Я невольно закричал … Наташа как будто услышала. Приостановилась … И … Сорвалась вниз …
Дальше речь его разобрать уже было невозможно: какие-то горловые клокотания. Врач прибегнул к шприцу, затем он и медсестра уложили допрашиваемого на топчан.
Двое в сером вышли из кабинета.
Первый: – Опять ничего нового. Симулирует? Убийство?
Второй: – Из услышанного трудно понять. Но нет мотива. Врач оценивает его состояние, как нервный срыв.
Первый: – Тогда она сама спрыгнула с высотки, ты же знаешь, в нашей практике: любоф-моркоф…
Второй, как бы соглашаясь, протянул: – Да-а-а… Но только как объяснить, если сослуживцы говорят, что последний раз её видели идущей к лифту, а мы нашли труп во дворе дома за квартал от высотки?
Оба пожали плечами и закурили…
Колыбельный речитатив для взрослых.
Об «образе» первой любви.
Высказанная как-то гипотеза о том, что понятие «любовь» – философское (кто докажет, что – это не так, пусть первый бросит в меня камень) проецируется на сознание своими «образами» (у людей на Земле их столько, сколько их самих), пока не опровергнута, зато не раз подтверждается «ныне, присно и во веки веков».
Известно также, что есть писатели, которых не только печатают в типографиях и народ читает в общественных библиотеках, дома, в поездах, путешествуя, по случаю или из постоянной привязанности, но и получающие за свои сочинения деньги. И есть авторы-альтруисты, которые доступны безвозмездно (в смысле денег за сочинения). Кого из них больше? Если первых не так много и они, бывает, напишут всего одну книгу за всю жизнь, как Сервантес, когда ему уже было пятьдесят – «Дон Кихота», то вторым, как их ни пинают, возможно, будет мало интернета (справедливости ради, надо отметить, что не все они неграмотные графоманы).
* * *
Эту сентиментальную мелодраму (хотя мелодрам без сантиментов не бывает) поведал «со слезами на глазах» некий товарищ, вернувшийся из очередной командировки – откуда, куда и зачем – это не столь важно, интересно другое. Как уже было не раз в беллетристике, это произошло в поезде, в купе, где они случайно оказались вдвоём (возможно, такие случайности случаются – если Гегель и товарищ не врут). При этом, попутчиком приятелю (точнее – попутчицей, и это следует уже со всей очевидностью из логики рассказа) оказалась симпатичная блондинка, похожая на Тэффи и Одоевцеву, вместе взятые …
В связи с этим, потрясающим до потери сознательности, совпадением и родился в тот вечер от товарища (надо понять правильно: время несжимаемо даже в скором поезде, поэтому для другого рождения должно было бы пройти 270 вечеров, т.е. приблизительно девять месяцев, а в командировки так долго теперь не ездят)… Родился (а может уже существовал, и теперь в предложенных обстоятельствах объявился) речитатив об одном из множества упомянутых «образов любви».
Вот малая часть этого множества изящной беллетристики (тавтология – «беллетристика» и значит: «изящная словесность»). Чтоб не забыть: фрейдовский психологический «образ сублимированной любви» (сублимация) – это отдельный разговор…
У Надежды Тэффи предложен «образ вечной любви» (что характерно, тоже начавшийся в вагоне поезда)(1). У Александра Житинского – «образ элегической любви» (и тоже случайно в вагоне поезда, но с гражданкой США)(2). Алексей Толстой предложил «образ возмездной любви» (и этот – в поезде: замечательная эротика с подоплёкой военного шпионажа)(3). От Ирины Одоевцевой – «образ могильной любви» (буквально: на кладбище, на могильном холме, а не на вагонном диване, но тоже очень, очень…)(4). По Алексею Слаповскому – это «образ непроходящей любви»(5). По Александру Богданову и Алексею Толстому – «марсианский образ любви»(6). У Анри Барбюса – "нежный образ любви"(7).
Причём, ни один «образ», кроме сублимации, не обходился и не обходится без взаимопроникновения друг в друга, точнее: его в неё (что известно из литературы, в т.ч. специальной, так и из жизни реальной). А другое, кстати, Зигмунд Фрейд считал ненормальностью. Это, показатель и квинтэссенция «образа».
Да, так вот, товарищ, пройдя по ковровой дорожке коридора вагона, остановился у двери купе, номер которого был указан в билете и деликатно постучал. Почти сразу в ответ девичий серебряный голосок, позвал: – Войдите…
Начитанный в глубокой юности указанными «образами» и в надежде, что в купе к ним больше никто не постучит, на «войдите» случившейся попутчицы, он нажал на ручку купе, и…
«Прощайте, мои бедные глаза, вы никуда не годитесь после такого спектакля» – сказал бы Гоголь, а «негоголь», хотя был поражён, но как смог спокойно поприветствовал незнакомку, попросил извинить за беспокойство, уточнил соответствие номера купе указанному в его билете, сообщил свой маршрут и представился. Сидевшая на диване с книгою в руках, девушка в свою очередь назвала себя: – Наташа.
– А она прехорошенькая – отметил с удовольствием товарищ – и очень похожая на Тэффи и Одоевцеву, но строгого вида. И книга, как он успел заметить, также имела серьёзное название: «Формальная логика».
Разместившись, приятель завёл разговор о том, о сём, как это случается в поездах дальнего следования, но не о погоде. Наташа оказалась раскрепощённой и интересной собеседницей, с пониманием и весело реагировавшей на байки собеседника, несмотря на «Формальную логику». Не жеманясь и без ханжества поучаствовала «за знакомство» в дегустации «Киндзмараули». Согласно неформальной логике вспомнили нечаянно об «образе первой любви», который приятель представил из своего прошедшего.
Что возобладало в купе: «формальность» или сомнение в её логичности, девичий «комплекс инцеста»: «главное не попасть «под телегу», а потом – в мемуары «про это» (как у некоторых представительниц женского персонала) или естественность «образа любви» – это неизвестно… Товарищ умолчал (в отличие от Пушкина, потому, как по Тэффи, «о тех, которые были недавно, рассказывать не принято»).
Что тут сочинять? – Стругацкими отмечено: – Пишите либо о том, что знаете хорошо, либо о том, что не знает никто. Случайность ли это, как в «Элегии Маснэ» и «Вечной любви», повезло ли товарищу и преуспел ли он также?..
«Речитатив».
«Итак, о первой любви (бывает же не только «вечная», но и «первая» – не так ли?).
Дело было в поезде (надо заметить, что в поездах люди хотят быть лучше, интереснее, чем они бывают в обычной, статичной жизни).
Случай этот – почти по Тэффи. Моя попутчица, милая и общительная дама, кокетливо спросила:
– Как была у вас первая любовь?
– Да уж, была, и не одна – мечтательно вспомнил я.
– Ну, надо же! Расскажите хоть один случай.
– Один? Их столько, что затрудняюсь.
– И все первые?
– Натурально. Любви не первой не бывает. Ну вот, например, могу вам рассказать одно маленькое, но без продолжения приключение. Дело было, конечно, давно. О тех, которые были недавно, джентльмены не рассказывают (хотя Пушкин даже написал, что у него было в стогу с "чудным мгновеньем"). Так вот, случилось это году … цифры и цифры – бог с ними.
Дверь из комнаты, если её открыть, а открывалась она наружу, в небольшой холл, образовывала с перпендикулярными стенами замкнутый треугольник, некое подобие алькова, где я и разместился кое-как со своей возлюбленной. Свои трусики девочка предусмотрительно сняла (возможно априори или раньше меня была наслышана о сентенции под телегой в «Петре Первом» Толстого), а может и вообще не надевала (в предчувствии моды танцплощадок семидесятых годов).
Я приподнял край платья или Мальвина это сделала сама, повернувшись ко мне спиной, – это у меня не отчётливо. Но как сейчас помню: присев, я прикусил её левую бело-розовую полусферу юго-восточной части спины (это то место, что расположено ниже т.н. «талии»). Не уверен – было ли это проявлением моего любовного пыла в настоящем или женоненавистничества – в отдалённом будущем, но то, что пушкинская болтливость моей Дульсинеи повлияла на последнее – можно предположить с некоторой долей вероятности. Дальнейшее продвижение наше по пути любви у меня как-то не отложилось.
Нечего говорить, что девица была счастлива вниманием к прелести некой части её туловища, и потому не замедлила похвастаться своей радостью с воспитательницей нашей группы (забыл сказать, что «это всё происходило в городском саду», как пела Анна Герман своим ангельским голоском).
Воспитательница же в течение всего дня с изумлением посматривала на меня (ведь «в СССР секса нет») или с сожалением, или с негодованием и с завистью – на мою Лолиту, но ничего не говорила до прихода за мной моей мамы. Они пошептались тет-а-тет, после чего мне была прочитана примерно получасовая лекция – не запомнил содержания, но – с явным уклоном против аморальности моего "подвига".
Дома мама меня не побила, что явилось случаем из ряда вон выходящим в её практике воспитания, т.к. и за меньшие преступления против нравственности она регулярно воспитывала физически – в основном посредством юго-восточной части моей спины, но одним элементом организма «воспитание» не ограничивалось, доставалось и другим.
А ещё моя судьба похожа – мне кажется – на сюжет в «Факультете патологии». Который грустно заканчивается: «первая любовь» там – Наташа – укатила во Францию.
К концу рассказа об «образе первой любви» заказчица уже украдкой позёвывала.
А местное радио своими четырьмя октавами напомнило об экономии энергоресурсов: – Гасите свечи…
– Пора в горизонтальное положение, но порознь? – безнадёжно подумалось.
Наташа, будто услышала, молча кивнула, а я вышел в коридор, чтобы дать ей возможность переодеться ко сну.
Таким образом, и в детском саду (что естественно), и в поезде (что может – не очень) "образ первой любви" оказался виртуальным.
Спокойной ночи, господа.
Да будет мир вам и покой. Усните с богом».
Примечания.
1. «О вечной любви».
2. «Элегия Массне».
3. «Возмездие».
4. «На берегах Сены».
5. «Пра-а-айдёт».
6. "Красная звезда", "Аэлита".
7. "Нежность".
«Суламифь» Куприна, как «Песнь песней» Соломона.
Александр Иванович Куприн.
Природная одарённость, лошадиная трудоспособность, неистребимое любопытство и желание испытать всё на себе, о чём он сам пишет: «Я бы хотел на несколько дней сделаться лошадью, растением или рыбой, или побыть женщиной и испытать роды…» и позже: «Господи, почему и мне не побыть ямщиком. Ну хоть не на всю жизнь, а так, года на два, на три. Изумительная жизнь!».
Мнение дилетанта.
Об «образе любви» – царском, ветхозаветном, а возможно, собственно о любви – недостижимой и непостижимой.
О книге Куприна «Суламифь». Да, – это мелодрама, но «Песнь песней» Соломона, и «Суламифь» Куприна – это исключение.
Замечательный русский писатель Александр Иванович Куприн – это в беллетристике и внешне – Иван Поддубный, Иван Заикин, Владимир Гиляровский и французы: Бальзак, Дюма…
Положи мя яко печать на сердце твоём,
яко печать на мышце твоей:
зане крепка яко смерть любовь,
жестока яко смерть ревность:
стрелы её – стрелы огненные.
(А.И.Куприн. Эпиграф «Суламифь»)
В 1909 году Академия Наук присудила Куприну – вместе с И.А.Буниным – Пушкинскую премию.
(Такова тогда была Академия – Академия Менделеева, Мечникова, К.Р., Л.Н.Толстого, В.Г.Короленко, В.В.Стасова, М.Горького, А П.Чехова…).
Но что такое Бунин по сравнению с Куприным – эстетствующий барин, бывший сотрудник «Орловского вестника» и лауреат Нобелевской премии по литературе (вместо Куприна)?.. Получатель Нобелевской по политическому соображению, так же, как Пастернак, Солженицын.
Что написал так и не окончивший гимназию Бунин: незаконченный автобиографический роман «Жизнь Арсеньева» (в котором автор с симпатией и грустью сочувственно пишет о поколении помещиков из культурного дворянства, о старых господах), рассказы о несчастной и трагической любви: «Митина любовь», «Тёмные аллеи», преувеличенный «Солнечный удар», злопыхательские, «закусившего удила филистера», «Окаянные дни», перевод «Песни о Гайавате» Г.В.Лонгфелло, ностальгические «Антоновские яблоки»…
Горький так отзывался о творчестве периода рассказов Бунина (до революции 1905г.): «Не понимаю, как талант свой красивый, – как матовое серебро, он не отточит в нож и не воткнёт им куда надо».
Лев Толстой пишет о Куприне: «Я самым талантливым из нынешних писателей считаю Куприна. Куприн – настоящий художник, громадный талант. Поднимает вопросы жизни более глубокие, чем у его собратьев».
Бунин умер в Париже 8 ноября 1953г. (как в назидание – на следующий день годовщины революции, не принятой им.
Куприн также был в эмиграции – почти одновременно с Буниным – осенью 1919г. он «перешёл советскую границу и стал эмигрантом», но через 18 лет, в 1937г. (!) вернулся в Россию.
«Эмигрантская жизнь – писал Куприн из Парижа – вконец изжевала меня и приплюснула дух мой к земле. Нет, не жить мне в Европах!.. Чем дальше я отхожу во времени от родины, тем болезненнее о ней скучаю… Знаете ли, чего мне не хватает? Это двух-трёх минут разговора с половым из Любимовского уезда, с зарайским извозчиком, с тульским банщиком, с владимирским плотником, с мещерским каменщиком. Я изнемогаю без русского языка…».
Бунин вспоминал: «Я как-то встретил его (в Париже) на улице и внутренне ахнул: и следа не осталось от прежнего Куприна! Он… плёлся такой худенький, слабенький, что казалось, первый порыв ветра сдует его с ног, не сразу узнал меня, потом обнял с такой трогательной нежностью, с такой грустной кротостью, что у меня слёзы навернулись на глаза».
И безысходная бедность.
Куприн писал из Парижа: «Сейчас мои дела рогожные… какой это тяжкий труд, какое унижение, какая горечь, писать ради насущного хлеба, ради пары танов, пачки папирос…».
«..Всё, всё дорожает. Зато писательский труд дешевеет не по дням, а по часам. Издатели беспощадно снижают наши гонорары, публика же не покупает книг и совсем перестаёт читать».
Когда, по прошествии 20 лет после смерти автора, Гослитиздат выпустил шеститомное собрание сочинений Куприна тиражом три миллиона – читатели расхватали их в несколько дней.
Горький не однажды негативно высказывался о «Суламифи» Куприна, однако, Воровский относился к ней иначе – в статье о Куприне он писал, что повесть – «гимн женской красоте и молодости».
* * *
1
«Царь Соломон не достиг ещё среднего возраста – сорока пяти лет, – а слава о его мудрости и красоте, о великолепии его жизни и пышности его двора распространилась далеко за пределами Палестины.
Соломон предпринял постройку храма господня и дворца в Иерусалиме. Более сотни тысяч рабочих заняты на грандиозных стройках. Через 7 лет завершён храм и через 13 – дворец царя. Масса дорогих материалов, золота, слоновой кости, железа, мрамора, кожи, драгоценных пород дерева, благовонных масел, духов и ароматных курений – подарок царицы Савской пошло на неслыханную роскошь дворца и храм, а также на дворец жены царя – Астис.
Каменные бани, обложенные порфиром, мраморные водоёмы и прохладные фонтаны устроил царь из горных источников, низвергавшихся в Кедронский поток, а вокруг дворца насадил сады и рощи и развёл виноградник в Ваал-Гамоне».
2
«Чего бы глаза царя ни пожелали, он не отказывал им и не возбранял сердцу своему никакого веселия. Семьсот жён было у царя и триста наложниц, не считая рабынь и танцовщиц. И всех их очаровывал своей любовью Соломон, потому что бог дал ему такую неиссякаемую силу страсти, какой не было у людей обыкновенных».
Также разделял он ложе с царицей Савской, превзошедшей всех женщин в мире красотой, мудростью, богатством и разнообразием искусства в страсти; и с Ависагой-сунамитянкой, согревавшей старость царя Давида…
На указательном пальце левой руки носил Соломон гемму из кроваво-красного астерикса, извергавшего из себя шесть лучей жемчужного цвета. Много сотен лет было этому кольцу, и на оборотной стороне его камня вырезана была надпись на языке древнего, исчезнувшего народа: «Всё проходит».
3
«Три тысячи притчей сочинил Соломон и тысячу и пять песней. «Слово – искра в движении сердца», – так говорил царь. И была мудрость Соломона выше мудрости всех сынов Востока и всей мудрости египтян.
…жаждал он той высшей мудрости, которую господь имел на своём пути прежде всех созданий своих искони, от начала, прежде бытия земли, которая была при нём, когда он проводил круговую черту по лицу бездны. И не находил её Соломон.
Изучил царь учения… и убедился, что знания их были знаниями человеческими.
…ничего не находил царь в обрядах языческих, кроме пьянства, ночных оргий, блуда, кровосмешения и противоестественных страстей, и в догматах их видел суесловие и обман.
И увидел он в своих исканиях, что участь сынов человеческих и участь животных одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом. И понял царь, что во многой мудрости много печали, и кто умножает познание – умножает скорбь. Узнал он также, что и при смехе иногда болит сердце и концом радости бывает печаль. И однажды утром впервые продиктовал он:
– Всё суета сует и томление духа, – так говорит Екклезиаст.
(Здесь «слёзы навернулись на глаза»).
Но тогда не знал ещё царь, что скоро пошлёт ему бог такую нежную и пламенную, преданную и прекрасную любовь, которая одна дороже богатства, славы и мудрости, которая дороже самой жизни, потому что даже жизнью она не дорожит и не боится смерти».
(Когда Сталин прочёл новеллу Горького «Девушка и смерть», он сделал надпись: «Это посильнее «Фауста» Гёте. Здесь любовь побеждает смерть».
Но не так стало в «Суламифи», там «бог судил иное»: «жестока яко смерть ревность: стрелы её – стрелы огненные»).
4
«Утренний ветер дует с востока и разносит аромат цветущего винограда – тонкий аромат резеды и варёного вина.
Милый женский голос, ясный и чистый, как это росистое утро, поёт где-то невдалеке за деревьями.
Девушка в лёгком голубом платье ходит между рядами лоз… и поёт. Рыжие волосы её горят на солнце.
Возвращайся скорее, мой милый,
Будь лёгок, как серна,
Как молодой олень среди горных ущелий…
Так поёт она, подвязывая виноградные лозы…
Соломон произносит голосом, ласкающим ухо:
– Девушка, покажи мне лицо твоё, дай ещё услышать твой голос.
Она быстро выпрямляется и оборачивается лицом к царю. Сильный ветер срывается в эту секунду и треплет на ней лёгкое платье и вдруг плотно облепляет его вокруг её тела и между ног. И царь на мгновенье видит всю её под одеждой, как нагую, высокую и стройную в сильном расцвете тринадцати лет; видит её маленькие, круглые, крепкие груди, от которых материя лучами расходится врозь, и круглый, как чаша, девичий живот, и глубокую линию, которая разделяет её ноги снизу доверху и там расходится надвое, к выпуклым бёдрам.
Она подходит ближе и смотрит на царя с трепетом и восхищением. Невыразимо прекрасно её смуглое и яркое лицо. Тяжёлые, густые тёмно-рыжие волосы упругими бесчисленными кудрями покрывают её плечи и разбегаются по спине и пламенеют, пронзённые лучами солнца, как золотой пурпур.
Она стыдливо опускает глаза и сама краснеет, но под её длинными ресницами и в углах губ дрожит тайная улыбка.
– Ты пела о своём милом.
Она смеётся так звонко и музыкально, точно серебряный град падает на золотое блюдо.
– Это только песня. У меня ещё не было милого…
– А когда ты обернулась на мой зов. И подул ветер, то я увидел под одеждой… Стан твой… и груди твои грозди виноградные. И бёдра твои я увидел. Они стройны, как драгоценная ваза – изделие искусного художника.
Девушка слабо вскрикивает, закрывает лицо ладонями, а грудь локтями и так краснеет, что даже уши и шея становятся у неё пурпурными.
– Но зачем ты стоишь далеко от меня? Подойди ближе, сестра моя! Сядь вот здесь на камне стены… Скажи мне твоё имя?
– Суламифь… Иногда я рою корни мандрагоры, похожие на маленьких человечков… Скажи, правда ли, что ягоды мандрагоры помогают в любви?
– Нет, Суламифь, в любви помогает только любовь.
Царь смеётся, тихо обнимает Суламифь, привлекает её к себе и говорит ей на ухо:
– …нет такой гордой, такой горячей груди!
Она молчит, горя от стыда и счастья. Глаза её туманятся блаженной улыбкой. Царь слышит в своей руке бурное биение её сердца. Губы её рдеют над блестящими зубами., веки дрожат от мучительного желания. Соломон приникает жадно устами к её зовущему рту. Он чувствует пламень её губ, и скользкость её зубов, и сладкую влажность её языка, и весь горит таким нестерпимым желанием, какого он ещё никогда не знал в жизни.
Так проходит минута и две.
– Что ты делаешь со мною! – слабо говорит Суламифь, закрывая глаза.
– О, иди скорее ко мне. Здесь за стеной темно и прохладно. Никто не увидит нас. Здесь мягкая зелень под кедрами.
– Нет, нет, оставь меня. Я не хочу, не могу.
– Скажи мне скорее, где ты живёшь? Сегодня ночью я приду к тебе – говорит он быстро. Я не пущу тебя, Суламифь, пока ты не скажешь… Я хочу тебя!
– Зачем тебе это знать, милый? О, не гляди же на меня так. Взгляд твой околдовывает меня… Не целуй меня… Не целуй меня… Милый! Целуй меня ещё…
Соломон тихо гладит её волосы и щёки.
– Я приду к тебе этой ночью. В полночь приду. Это так будет, так будет. Я хочу этого.
– Милый!
– Я дам тебе такую радость, рядом с которой всё на земле ничтожно. Теперь прощай. Я слышу, что за мной идут.
– Прощай, возлюбленный мой… О нет, не уходи ещё. Скажи мне твоё имя, я не знаю его.
Он на мгновение, точно нерешительно, опускает ресницы, но тотчас же поднимает их.
– У меня одно имя с царём. Меня зовут Соломон. Прощай. Я люблю тебя».
5
«Светел и радостен был Соломон в этот день, когда сидел он на троне в зале дома Ливанского и творил суд над людьми, приходившими к нему.
– Оставьте ссоры; тяжёл камень, весок и песок, но гнев глупца тяжелее их обоих».
6
«…встала Суламифь с своего бедного ложа из козьей шерсти и прислушалась. Всё было тихо в доме.
Дрожа от робости, ожиданья и счастья, расстегнула Суламифь свои одежды, опустила их вниз к своим ногам и, перешагнув через них, осталась среди комнаты нагая, лицом к окну, освещённая луною через переплёт решётки. Она налила густую благовонную мирру себе на плечи, на грудь, на живот…
– Это для тебя, мой милый, это для тебя, возлюбленный мой.
И вот, благоухающая миррой, легла она на своё ложе.
– Что если он не придёт сегодня? – думает Суламифь. – Я просила его, и вдруг он послушался меня?..
Песок захрустел на дворе под лёгкими шагами. И души не стало в девушке.
– Своего виноградника я не уберегла.
Время прекращает своё течение и смыкается над ними солнечным кругом. Ложе у них – зелень, кровля – кедры, стены – кипарисы. И знамя над их шатром – любовь».
8
«Семь дней прошло с того утра, когда вступила Суламифь в царский дворец. Семь дней она и царь наслаждались любовью и не могли насытиться ею.
Так посетила царя Соломона – величайшего из царей и мудрейшего из мудрецов – его первая и последняя любовь.
Много веков прошло с той поры. Были царства и цари, и от них не осталось следа, как от ветра, пробежавшего над пустыней. Были длинные беспощадные войны, после которых имена полководцев сияли в веках, точно кровавые звёзды, но время стёрло даже самую память о них.
Любовь же бедной девушки из виноградника и великого царя никогда не пройдёт и не забудется, потому что крепка, как смерть, любовь, потому что каждая женщина, которая любит, – царица, потому что любовь – прекрасна!»
9
« – Скажи мне, мой царь, – спросила однажды Суламифь, – не удивительно ли, что я полюбила тебя так внезапно?
Чем ты так пленил меня, мой возлюбленный?
И царь, тихо склоняясь головой к нежным коленям Суламифи, ласково улыбнулся и ответил:
– Тысячи женщин до тебя, о моя прекрасная, задавали своим милым этот вопрос, и сотни веков после тебя будут спрашивать об этом своих милых. Три вещи есть в мире, непонятные для меня, и четвёртую я не постигаю: путь орла в небе, змеи на скале, корабля среди моря и путь мужчины к сердцу женщины.
…тысячи раз может любить человек, но только один раз он любит. Тьмы-тем людей думают, что они любят, но только двум из них посылает бог любовь. И когда ты отдалась мне там, между кипарисами, под кровлей из кедров, на ложе из зелени, я от души благодарил бога, столь милостивого ко мне.
Жадно внимала ему Суламифь… И когда наступало утро, и тело Суламифи казалось пенно-розовым, и любовная усталость окружала голубыми тенями её прекрасные глаза, она говорила с нежной улыбкою:
– Освежите меня яблоками , подкрепите меня вином, ибо я изнемогаю от любви».
10
«Сегодня был седьмой день египетского месяца фаменота, посвящённый мистериям Озириса и Изиды. … с таинственными символами богов и со священными изображениями Фаллуса. Там пребывала сама богиня, Она, Невидимая, Подающая плодородие, Таинственная, Мать, Сестра и Жена богов.
Царица Астис возлежала в маленьком потайном покое.
С тех пор как Соломон охладел к царице Астис, утомлённый её необузданной чувственностью, она со всем пылом южного сладострастия и со всей яростью оскорблённой женской ревности предалась тем тайным оргиям извращённой похоти, которые входили в высший культ скопческого служения Изиде.
Тёмные, злые, страшные и пленительные слухи ходили о царице Астис в Иерусалиме.
…одного любила всем своим пламенным и порочным сердцем отвергнутая царица, жестокая и сладострастная Астис. И давно уже её пламенная любовь к царю так тесно срослась с жгучей ненавистью, что сама Астис не умела отличить их.
И вот уже целый год ложе его в храме оставалось пустым.
…глаза царицы остановились долго и внимательно, с напряжённой мыслью, на красивом юношеском лице Элиава, одного из начальников царских телохранителей.
Однажды, почти шутя, повинуясь минутному капризу, она заставила Элиава провести у неё целую длинную блаженную ночь.
Тёмные брови царицы сдвинулись, и её зелёные длинные глаза вдруг потемнел от страшной мысли.
– Выйдите все. Хушай, ты пойдёшь и позовёшь ко мне Элиава, начальника царской стражи. Пусть он придёт один».
11
«Все части тела Озириса нашла Изида, кроме одной, священного Фаллуса, оплодотворяющего материнское чрево, созидающего новую вечную жизнь.
– Это ты, Элиав? – спросила царица юношу, который тихо вошёл в дверь.
В темноте ложи он беззвучно опустился к её ногам и прижал к губам край её платья. И царица почувствовала, что он плачет от восторга, стыда и желания.
…верховный жрец оставался неподвижным. В руке он держал священный жертвенный нож из эфиопского обсидиана, готовый передать его в последний страшный момент.
– Фаллус! Фаллус! Фаллус! – кричали в экстазе обезумевшие жрецы. – Где твой Фаллус, о светлый бог! Приди, оплодотвори богиню! Грудь её томится от желания! Чрево её, как пустыня в жаркие летние месяцы!
Царица Астис, ещё продолжая содрогаться всем телом, откинула назад голову Элиава. Глаза её горели напряжённым красным огнём. И она сказала медленно, слово за словом:
– Все мои ночи будут принадлежать тебе. Ты знаешь пропуск. Ты пойдёшь сегодня во дворец и убьёшь их обоих! Ты убьёшь их обоих!
Элиав хотел что-то сказать. Но царица притянула его к себе и прильнула к его рту своими жаркими губами и языком. Это продолжалось мучительно долго. Потом, внезапно оторвав юношу от себя, она сказала коротко и повелительно:
– Иди!
– Я иду, – ответил покорно Элиав».
12
«И была седьмая ночь великой любви Соломона.
Странно тихи и глубоко нежны были в эту ночь ласки царя и Суламифи. Точно какая-то задумчивая печаль, осторожная стыдливость, отдалённое предчувствие окутывали лёгкой тенью их слова, поцелуи и объятья.
Глядя в окно на небо, Суламифь остановила свои глаза на яркой голубоватой звезде, которая трепетала кротко и нежно.
– Как называется эта звезда, мой возлюбленный? – спросила она.
– Это звезда Сопдит, – ответил царь. – Это священная звезда. Ассирийские маги говорят нам, что души всех людей живут на ней после смерти тела.
– Ты веришь этому, царь?
Соломон не ответил.
– Может быть, мы увидимся там с тобою, царь, после того как умрём? – спросила Суламифь.
Царь опять промолчал.
– Ответь мне что-нибудь, возлюбленный, – робко попросила Суламифь.
Тогда царь сказал:
– Жизнь человеческая коротка, но время бесконечно, и вещество бессмертно. Человек умирает и утучняет гниением своего тела землю, земля вскармливает колос, колос приносит зерно, человек поглощает хлеб и питает им своё тело. Проходят тьмы и тьмы-тем веков, всё в мире повторяется, – повторяются люди, звери, камни, растения. Во многообразном круговороте времени и вещества повторяемся и мы с тобою, моя возлюбленная. Это также верно, как и то, что если мы с тобою наполним большой мешок доверху морским гравием и бросим в него всего лишь один драгоценный сапфир, то, вытаскивая много раз из мешка, ты всё-таки рано или поздно извлечёшь и драгоценность. Мы с тобою встретимся, Суламифь, и мы не узнаем друг друга, но с тоской и с восторгом будут стремиться наши сердца навстречу, потому что мы уже встречались с тобою, моя кроткая, моя прекрасная Суламифь, но мы не помним этого.
– Скажи мне, мой царь, скажи, Соломон: вот, если завтра я умру, будешь ли ты вспоминать свою смуглую девушку из виноградника, свою Суламифь?
И, прижимая её к своей груди, царь прошептал, взволнованный:
– Не говори так никогда… Смерть не коснётся тебя…
(И опять «слёзы навернулись на глаза» – потому что неправду сказал Соломон – смерть равняет всех).
Резкий медный звук вдруг пронёсся над Иерусалимом.
– Мне страшно, прекрасный мой! – прошептала Суламифь. Я не хочу смерти… Я ещё не успела насладиться твоими объятиями. Прижми меня к себе крепче… Положи меня, как печать, на сердце твоём!..
– Не бойся смерти, Суламифь! Также сильна, как и смерть, любовь…
Тогда Суламифь улыбнулась в темноте от счастья и, обвив царя руками, прошептала ему на ухо:
– Прошу тебя, когда наступит утро, пойдём вместе туда… на виноградник… Там снова окажу я тебе ласки мои…
– Подожди, мой милый… сюда идут… Да… Я слышу шаги…
Она замолчала. И было так тихо, что они различали биение своих сердец.
– Кто там? – воскликнул Соломон.
Но Суламифь уже спрыгнула с ложа, одним движением метнулась навстречу тёмной фигуре с блестящим мечом в руке. И тотчас же, поражённая насквозь коротким, быстрым ударом, она со слабым, точно удивлённым криком упала на пол.
(И опять «слёзы навернулись на глаза» – беспомощная тринадцатилетняя девочка защитила и спасла жизнь от убийства здорового сорокапятилетнего мужика).
Старший врач сказал:
– Царь, теперь не поможет ни наука, ни бог. Когда извлечём меч, оставленный в её груди, она тотчас же умрёт.
Но в это время Суламифь очнулась…
…глядя на своего возлюбленного и улыбаясь кротко, говорила с трудом прекрасная Суламифь:
– Благодарю тебя, мой царь, за всё… Вспоминай иногда о твоей рабе, о твоей обожжённой солнцем Суламифи.
И царь ответил ей глубоким, медленным голосом:
– До тех пор, пока люди будут любить друг друга, пока красота души и тела будет самой лучшей и самой сладкой мечтой в мире, до тех пор будет произноситься, клянусь тебе, Суламифь, имя твоё во многие века будет произноситься с умилением и благодарностью.
К утру Суламифи не стало.
Царь же пошёл в залу судилища, сел на свой трон … и, склонив голову на ладонь, приказал (писцам, в тревоге затаившим дыхание):
– Пишите!
«Положи меня, как печать, на сердце твоём, как перстень на руке твоей, потому что крепка, как смерть любовь, и жестока, как ад, ревность: стрелы её – стрелы огненные».
И помолчав долго, он сказал:
– Оставьте меня одного.
И весь день, до первых вечерних теней, оставался царь один на один со своими мыслями, и никто не осмелился войти в громадную, пустую залу судилища».
* * *
И будто услышал Соломон чей-то голос… Однако, это внутри него кто-то сказал циничные слова, как будто высеченные на тыльной стороне камня старинного перстня на указательном пальце левой руки Соломона: «И это пройдёт»…
Но по мудрости своей подумал вслух Соломон, будто высек слова на камне перстня своего, носимого на указательном пальце левой руки: «Ничто не проходит»…
И здесь первый раз нет слёз на глазах…
Если бы Куприн написал только «Поединок», «Гранатовый браслет» или «Суламифь», он уже оставил бы своё имя в изящной словесности.
После Куприна можно уже и не читать Ветхий Завет – он весь в его «Суламифи» (разве только Экклезиаста, ошибочно приписываемого Соломону…).
Если говорить о возрасте Суламифи – это 13 лет, нимфетка, шестиклассница средней школы в СССР, где, как известно, в некотором смысле «секса нет»…
При этом, в ветхозаветной «Песнь песней» Соломона и в 12-и главах – как апостолов у Христа – эротической сказки Куприна больше чувства и аромата жизни, чем в реальности неразделённости взаимоотношений у Бунина.
«Суламифь» – это плотский вариант «Гранатового браслета».
Бояться не следует дальних, бояться следует близких – они предают и могут убить (как охрана – Анвара Садата, Индиру Ганди, Карпова…).
И избави вас бог от ранних и неравных браков…