Для меня художник есть Богу ровня.
Им не зря не отпущена и жаровня
в столь любовно описанном пекле Дантом.
Этим гаерам, бабникам ли, педантам,
мастерам отрезать по пьянке ухо,
как отборному войску Святого духа
суждено творить среди нас веками
чудеса в холсте, акварели, камне…
Тот, кто купол Дуомо над нами поднял,
духом был не слабее перста Господня.
Данный культ не повсюду, однако, развит,
потому во Флоренции только разве
видишь лики художников на соборе,
и, нет-нет, да подумаешь о заборе,
возведенном с намереньями благими
бюрократами веры… Приди, Вергилий,
проведи их всеми, старик, кругами,
поясни, что художник не моногамен,
что нечасто молится и постится,
но он гений, а гению все простится
за «Преображенье», «Мадонну в гроте»,
за сикстинские фрески Буонаротти —
буйство красок и жизни – да в той капелле,
где творцу одному лишь осанну пели
и молились… Велик, всемогущ Йегова,
но капелла – созданье творца другого,
сгустка крови и плоти, любви и боли.
А Господь лишь соавтор его, не боле.
И, хвалу вознося одному ль, другому,
век стоять бы на площади дель Дуомо…
Преходящи страны, цари, режимы,
остается гений непостижимый,
бесконечный, вечный. Он стоит мессы.
Да, Флоренция – именно это место,
где на залитой солнцем старинной пьяцце
нужно гению истинно поклоняться,
и порыв этот искренен, светел, истов
и у самых отъявленных атеистов.