„Эвелина Эдуардовна! Тварь! Никогда тебе этого не прощу!“ Я всё ещё лежала на диване, уставившись в потолок. Один за другим рушились мои планы. Была бы я не одна, Эвелина не стала бы разговаривать в таком тоне. Опасаясь очередного нашествия свекрови, я попросила маму приехать. Вместе мы обсудили моё плачевное положение. От квартиры срочно следовало избавляться и как можно скорее подавать заявление на выплату социального пособия.
– Какой позор! Отчитываться о каждом центе, сидеть в унизительной очереди наравне с людишками третьего класса! – я скривилась. С трудом верилось, что в считанные дни мне удалось опуститься до их уровня.
– А ты видишь другой выход из этого положения? – возразила мама. – Можешь, конечно, переехать и к нам, но, думаю, для нас всех это не вариант.
Вместе мы перерыли все бумаги в кабинете мужа. Оказалось, он застраховал свою жизнь и в случае внезапной смерти страховая компания обещала выплатить родственникам сумму в размере шестидесяти тысяч евро.
– Ну, что медлишь? Звони! – скомандовала мама.
Установив на телефоне громкую связь, чтобы не пропустить ни единого слова, мы вместе позвонили в компанию. Добрая тётенька на другом конце провода объявила, что страховое возмещение уже готово и в течение следующего месяца будет выплачено, но, к нашему общему с мамой удивлению, не мне.
– А кому тогда? – растерялась я.
Тётенька уведомила нас о действии защиты данных, по которой она не имела права провозглашать интересующие нас имена, но указала место в контракте, где мы могли бы их отыскать. Затем она пожелала всего доброго и положила трубку. Я чувствовала себя раздавленной. Казалось, семья мужа учувствует против меня в каком-то заговоре. Такое количество ударов за один день я уже не могла вынести и, закрыв лицо руками, запричитала. И пока я горевала, жалея саму себя, мама продолжала проверять бумаги страховой компании, пока наконец не наткнулась на тот самый контракт.
– Вот, смотри, – обратилась она ко мне, протягивая лист бумаги. – В случае внезапной гибели застрахованного лица денежки должны быть выплачены Эвелине и Вениамину Бехер или Марине Шрам. Ну, эти двое понятно, а Марина Шрам кто такая?
– Не знаю я никакой Марины Шрам! – я вырвала лист из рук матери, и сама принялась перечитывать текст.
– Ну как ты не знаешь?! Раз уж её в контракт вписали, значит не какая-нибудь там случайная прохожая! В интернете поищи!
– Да что мне из этого?! Всё равно уже ничего не перепадёт! Давай уж лучше остальное припрячем, пока и это не отобрали!
Вместе мы перебрали вещи мужа, уложив в мешки самые дорогостоящие наряды. Временно их взяла на хранение мама и только после переезда в более скромную квартиру я планировала заняться продажей. Тогда уже Эвелина ничего не сможет отобрать у меня, врываясь без предупреждения. Немедля я написала отказную на хоромы мужа и спустя несколько недель получила подтверждение и требование, в течение трёх месяцев освободить квартиру. Баба Люба – моя бабушка по материнской линии – слёзно переживая об изменении моей жизни в худшую сторону, любезно предложила занять комнату в её доме. Я отказалась. Родители мамы могли бы и сами переехать в маленькую квартиру. Трёхэтажный домина, да ещё и с подвалом, им – старикам – совершенно ни к чему. Поменявшись со мной местами, они сделали бы сразу несколько полезных дел. Во-первых, в маленькой квартире им не пришлось бы бегать по этажам, ковыляя по крутой лестнице. Во-вторых, супруге моего дяди Лёши не пришлось бы наводить в огромном доме уборку, приезжая каждые два дня. В-третьих, задерживаться в статусе вдовы я не собиралась. Скрывшись с глаз свекрови мне требовалось заняться поисками нового дохода в лице состоятельного мужчины и, проживая в доме бабушки, у меня было бы гораздо больше шансов притянуть достойного кавалера. Сидя без денег в мрачных комнатушках, я бы только отпугивала мужчин своим угнетающим положением. Но баба Люба не сдавалась и пообещала платить аренду за хоромы вплоть до моего переезда.
Присмотрев небольшую квартирку на окраине города, я подписала договор об аренде, подала заявление о выплате социального пособия и принялась паковать вещи. Не имея представления о своём дальнейшем существовании, я складывала в коробки мелкие детали нажитого мужем имущества, которые не осложнили бы переезд и представляли собой хоть какую-то ценность.
– Сколько он зарабатывал-то? – поинтересовалась мама, оборачивая в газеты хранившиеся в витрине бутылки коньяка.
– Не знаю. На пенсии сказали семьдесят штук.
– Ну брутто наверное?
– Наверное, – пожала я плечами.
– Я тут всё на сватов злилась. Думала, как можно быть таким бессовестным, отобрать всё у моей девочки? А теперь поняла кажется.
– Чего это?! – вспыхнула я.
– Ну ты сама посчитай! От семидесяти тысяч отними сорок процентов – вычеты за налоги, да страховки – что там останется? Ну, почти половина. Тысяч сорок, скажем. Раздели это на тринадцать месяцев – один год и рождественские выплаты – и сколько он тогда в месяц зарабатывал? Где-то три тысячи. За хату сколько он платил?
– Полторы, – сухо ответила я.
– Вот и посчитай. Если половина зарплаты только на аренду уходила, а тут ещё и машина, шмотки, отпуска, побрякушки всякие! Да родители ему башляли за всё! Неудивительно, что они машину-то забрали сразу. Небось кредит за неё платят!
– Да какой там кредит!?
– Да не реально купить такую машину сразу! Ты хоть знаешь, сколько она стоит?
– Не знаю!
– А я знаю! Мы с отцом сразу в интернете посмотрели, когда ты нам про подарок рассказала! Как раз вот семьдесят тысяч и стоит! Это если они сейчас её и сдадут, всё равно ещё доплачивать будут. Проценты на машины знаешь какие высокие! Ты на ней даже полгода не отъездила, а ценность она свою конкретно потеряла. Если они тысяч сорок за неё получат, то считай им ещё повезло. И неизвестно сколько они вообще кредитов за своего сынка выплачивают! Так что, легко ты ещё отделалась! А то, что они страховку сейчас получат, так это всё за долги его и уйдёт!
Я молчала. То, что мама вдруг начала заступаться за Эвелину, вообразив себе справедливость её поступков, могло означать, что жалеть меня она больше не станет. В её глазах я уже не буду бедненькой маленькой девочкой и о финансовой поддержке мне придётся забыть. Последняя надежда оставалась на бабушек и мама, насколько я её знала, не станет препятствовать их щедрости, навязывая своё мнение.
Служба социального обеспечения не заставила долго себя ждать. Уже через две недели меня известили о выплате социального пособия в размере четырёхсот двадцати евро с момента моего переезда в маленькую квартиру. На такие деньги, конечно, не разживёшься, но небольшой план у меня всё-таки был. Главное, не потерять голову. На четыре сотни евро шибко не пошикуешь, и я решила, переехав в новую квартиру, осторожно продать барахло мужа и в тайне от службы открыть на дому салон для наращивания ресниц. Это принесло бы дополнительный доход, хоть и не большой и с постоянным риском разоблачения, но всё же хоть какой-то плюс.
Избегая повторного концерта свекрови, я так и не решилась продать некоторые предметы мебели, потеряв при этом кучу денег. Таким образом на свалку отправился кухонный гарнитур, который когда-то стоил двадцать пять тысяч евро, обеденный стол и книжные шкафы из цельного массива дерева, стулья из дерева американского типа. Из-за маленьких размеров моей новой квартиры пришлось разобрать спальный и гостиный гарнитуры, выбросив ненужные остатки. Со слезами на глазах я наблюдала, как вокруг сложенной нами на улице горы из дорогостоящей мебели крутились какие-то незнакомые люди, утаскивали ковры, зеркала и лампы, звонили куда-то по телефону, грузили тяжёлые шкафы в подъезжающие микроавтобусы. И к тому моменту, когда наконец объявилась компания по утилизации отходов, от огромной кучи практически ничего не осталось.
Новая халупа тоже требовала ремонта. Средствами для найма фирмы я не располагала и, наплакавшись бабе Любе, обрела пятьсот евро на краску и обои. Дядя Лёша, дедушки, Светка со своим отцом и мужем вместе дружно отдраили мою хатку в кратчайшие сроки. Мой отец, всю жизнь считавший себя каким-то авторитетом, в ремонтных работах не участвовал. Мама привезла бабу Любу проверить, на что были потрачены её деньги и она, увидев мою тесную избушку, заревела в три ручья. В итоге, через неделю она вручила мне тысячу евро. Через месяц ещё полторы тысячи несмотря на то, что и так оплачивала аренду большой квартиры. Баба Алла – моя бабушка по отцовской линии – жалела меня не меньше и в скором времени, посоветовавшись с дедом, приобрела для меня подержанный „Гольф“. Узнав об этом, на дыбы встала Машка. Помыкая Серёгой, она устроила старикам выговор. Разразился скандал. Тётка Юлька приняла сторону своих детей, заступившись за Машку, как потенциальную невестку. Тая долгие годы обиду на своих родителей, она не упустила шанс и высказала своё недовольство по поводу неравного распределения подарков между внуками. А что старикам оставалось делать? Светка никогда не жаловалась. Серёга мужчина и сам должен о себе позаботиться. Оставалась я. Вот меня и поощряли. Так было почти всегда и пытаться изменить ситуацию я считала бессмысленным. Но в перепалку между родственниками втянулась мама и, в прах рассорившись с золовкой, попросила меня, поставить Машку на место. От участия в разборках я отказалась. Не я их заводила. И кто такая эта Машка? Если она завидует, то пусть завидует и дальше. Главное, меня не трогает.
Переезд занял больше времени, чем я ожидала. Обустроив гостиную, я превратила спальную комнату в небольшой склад, заставив её мелкой ненужной мебелью, бытовыми приборами и мешками с одеждой мужа. Всё это я собиралась постепенно продавать. Благо Эвелина не знала моего адреса, иначе, я лишилась бы и этого. Освободив от хлама комнату, именно здесь я планировала организовать свой тайный салон по наращиванию ресниц. Благодаря бабе Любе, денег на проживание мне хватало, поэтому, едва поселившись в новой квартире, я занялась поисками принца. Устроившись с ноутбуком в руках на перевезённом кожаном диване, я зарегистрировалась на нескольких сайтах знакомств, закачав свои самые удачные фотографии. Кавалеры не заставили долго ждать. В тот же вечер я получила более ста сорока писем от мужчин всевозможных возрастов и национальностей. Мои светлые волосы, зелёные глаза и точеная фигурка в обтягивающей одежде, да ещё и на фоне „Ауди ТТ“ или белоснежных пляжей Сейшельских островов многих свели с ума. Добрую половину ночи я потратила на сортировку писем, отбирая подходящих кандидатов. Проснувшись к обеду, привела себя в порядок и один за другим принялась отвечать заинтересовавшим меня молодым людям.
Но читать мне приходилось не только электронные письма. Не успела я получить социальное пособие, как меня тут же вызвала служба обеспечения. Накупив на такой случай простецкой одежды, я собрала волосы в пучок, и не накрашенная отправилась в путь. Жирный дядечка, свешиваясь по краям стула, принялся расспрашивать о навыках, стаже работы, профессиональном обучении и тому подобному. Ничего этого у меня не было. Но государство не желает держать здоровую, тридцатидвухлетнюю женщину на своей шее. Воткнув в первую попавшуюся дыру, заставят работать за гроши до самой старости. Мне срочно требовалась история, оттягивающая начало работы на более поздний срок. Могла бы я работать по профессии – другое дело. Но работать в качестве помощника я не собиралась. Это претило стилю моей жизни, а я привыкла быть лучшей, я привыкла быть на высоте.