Послезавтра Новый год, я еду в пустом автобусе на край города и думаю о том, почему водитель курит такие ужасные сигареты. Сразу на следующий день после праздника у меня день рождения, но когда я думаю о нем, мне становится страшно. Я взрослею, но все еще не знаю, чем хочу заниматься, когда вырасту. Ответственность, несбывшиеся надежды – не нравится мне все это. Автобус довезет до дороги, с которой за 5 минут я дойду до дома. Испугаюсь вечно лающей собаки, пьяницы у подъезда и осуждающих бабушек. Или не испугаюсь.
Я думаю о том, кем стану через пару дней. Все это время не могла определиться с образом. Подруги говорят: «Не вечно же выглядеть на четырнадцать», – но как я еще должна выглядеть? Да и единственный минус четырнадцатилетних в том, что они не могут шутить про порно.
Вечер тридцать первого декабря, я снова еду в автобусе, считаю мелочь за проезд, летаю в мечтах и совершенно не думаю о бытовых вещах. Мне звонят родители, ведь этот Новый год я впервые провожу не с ними, а в квартире с подругой.
Интересно, а люди подводили итоги года до того, как это обрело публичных характер? Не думаю, что моя бабушка сидит и анализирует уходящий год, а я, например, совершаю акт самокопания гораздо чаще. Если бы деньги сыпались с неба, пыль бы вытирала сама себя, а голова никогда бы не грязнилась, я бы только и размышляла о великих вопросах. Каждый день мы проезжаем церковь на повороте, и какая-нибудь бабуля обязательно перекрестится. Думает ли она о том, кто сотворил мир, общается ли с молодыми учеными, – кто знает.
Уже девять вечера, Новый год через три часа, а я только добралась до вокзала, где нужно пересесть на другой автобус. Звоню родителям, плачу в трубку, чувствую себя абсолютно беззащитной. Спустя двадцать минут приходит автобус, в который впихивается полгорода. Я стою на лесенке, промокшими руками достаю деньги и спрашиваю, когда будет остановка «Волжская набережная». Кондуктор огрызается и говорит, что я села вообще не туда, но женщина рядом пытается мне помочь. Конечно, от холода сел телефон, я не могу позвонить подруге и найти карты, глаза уже на мокром месте. Из последних сил держусь, спрашиваю у всех пассажиров, где эта улица, но никто не знает.
Женщина вспоминает, что в молодости ходила с друзьями купаться на эту набережную и говорит, на какой остановке мне выходить. Я согрела телефон и быстро дошла до нужного дома, где меня встретила подруга. Пляски с пьяной молодежью, глинтвейн и салюты – отметили. Я посмотрела на часы в четыре двадцать, посмеялась и ушла на остановку, чтобы снова поехать домой.
Долго не могла выбраться, запуталась в домах, снова звонила подруге и ныла. Увидела блюющего мужчину с красным колпаком на голове, собрала волю в кулак и прошла мимо него. На нужной стороне дороги не было ничего, кроме значка с автобусом, поэтому я решила встать под крышу на противоположной стороне. Спросила у какого-то человека, когда приедет мой автобус и приедет ли вообще. Мы разговорились, оказалось, оба хотели добраться до дома на свою кровать, не затрачивая бешеные деньги на такси. Увидела автобус, перебежала дорогу, номер не тот, вернулась. Продолжили разговаривать, прошло полчаса, снова увидела автобус, постучалась в двери, но водитель не обратил внимание, вернулась к тому парню. На третий раз мы решили обменяться контактами, подумали, что это знак. Сразу после я села на нужный автобус и добралась до дома к семи утра. Первое число ушло на подготовку ко дню рождения.
Двое университетских знакомых не приехали, но я не сильно расстроилась, ведь мы почти не общаемся. А вот мама теперь ненавидит того мальчика, которого считала воспитанным и приятным, что только в радость для меня, ведь вопросов о нем больше не будет. Пришли близкие друзья, мы пили, шутили, ругались матом и играли в странные игры. Все прошло, как я и хотела. Что произойдет со мной? Наверное, буду меньше плакать по пустякам и стану более определенной. Задула свечи.
С каждым днем рождения ты перестаешь быть куклой, которая ни о чем не беспокоится и спит до обеда. Помню, в двенадцать лет мама сказала, что я уже взрослая, и отправила в магазин за хлебом и оливками. Тогда я почувствовала гордость и ответственность, а теперь, в двадцать, чувствую желание поспать и не решать сложные вопросы. Время пять утра, отправляюсь в кровать.
Первое утро
Я проснулась в советской питерской коммуналке, четко осознала по серванту с хрусталем, ковру на стене и стертому паркету. Не помню, чтобы покупала билеты и договаривалась с друзьями, но оно и к лучшему. Наверное, просто сон, хотя сознание настоящее. Буду дебоширить! Всегда мечтала о таком. Нашла рюкзак с деньгами, термобельем, джинсами и шапкой. Оделась, купила возле дома пачку сигарет, горький кофе и виниловые пластинки в подворотне. А, тут нет проигрывателя, ну и ладно. Сходила в общую ванную, как тут люди живут? Когда умывалась на веревке перед моим носом висели мужские джинсы, туалеты тоже общие. Ладно, постараюсь расслабиться. По коридорам бродили кошки, линолеум пахнул отвратительно, в комнате, где я проснулась, был ободран шкаф и разбросаны чьи-то вещи вперемешку с шерстью старого кота. Ужасно. Я взяла рюкзак и решила больше не возвращаться. Вообще раньше я никогда не курила, да и кофе горький не любила, но кажется, что я хочу выглядеть так. Одежда во сне тоже покруче моей обычной.
Я зашла в метро и уехала на Звездную, что-то меня туда тянуло. В метро я забыла, что именно. Машинально дошла до многоэтажки и нажала на домофоне цифры:
– Это ты?
– Да.
– Ну наконец-то.
Миленькая девочка с длинными черными волосами запустила меня в свою квартиру. Напоила домашним вином, угостила пиццей и сказала, чтобы я собиралась. В целом, мне нужна была только ванная.
Мы вызвали такси и поехали в центр, всего пятнадцать минут, здорово. Красивый дух у этого города, бомжи утонченные, а бездомные собаки не такие уж и бездомные. Девочка накрасила губы бордовым цветом, мы прогулялись по главным улицам, выпили кофе из старбакса и пошли на Думскую.
– Эй, тут пять стаканов водки, а нас всего трое, не хотите присоединиться? – крикнули какие-то парни.
– Да, конечно, – потащила меня подруга. Я была не против.
Мы выпили, зашли в клуб. Там я заказала белого вина, поиграла в настольный футбол, заводила толпу на танцы и кричала диджею, что поставить дальше. Мы выкурили пачку моих сигарет, еще немного выпили. Смеялись над знаменитостью, которая приехала на дорогущей машине в наш бар. Замечательно, вот бы это все не заканчивалось, я бы подольше не возвращалась домой.
Парни со стаканами позвали нас к ним в квартиру до открытия метро. Мы шли, разговаривали о разных городах, но о своем я предпочла не говорить. Когда зашли внутрь, нас встретили еще человека четыре. Две девушки в мужских майках и два парня. Огромная квартира с фиолетовой и розовой подсветкой. Мы впятером сели на кухне. Взглядом окинула пространство, заметила много разных ваз чудаковатой формы. Маленькие, большие, с кружочками и трубочками. Бонги. Не вазы.
Они достали травку, включили светомузыку, притащили богомола. Мы сидели и смеялись, я пела песни бременских музыкантов одному красивому мальчику. Моя подруга курила, я поджигала сигареты. Из соседней комнаты раздавались стоны. Мы будто стали лучшими друзьями.
– Попробуй, давай.
– Ага, – я бы сто раз подумала, но не сейчас.
Мы в хлам. В полное дерьмо, часы со стены уже уплывали, на ножах хотелось рисовать узоры, яблоко выросло до размеров кошки. Постойте, у нас же не было кошки. Четыре утра, я вроде бы хочу спать. Странно, во сне ведь не засыпают.
– Ты бы хотела создать в подсознании кого-то, кто помогал бы тебе? – спросил симпатичный мальчик.
– Типа Тайлера?
– Ну да, только более понимающего.
– Да, очень хотела бы, – затянулась и немного закашлялась я, – много раз представляла, каким он будет, но он слишком похож на реальных персонажей.
– А вот я нереальный! Фейк, – посмеялся парень.
– Тогда ты можешь стать чьей-то второй личностью, только не моей, я уже все придумала.
– Ну как хочешь!
Мы снова рассмеялись, станцевали медленный танец, подруга сняла меня на видео. Я сфоткалась с другими пацанами, богомол куда-то ускакал, стоны прекратились.
– Мы пошли играть в приставку, вы как?
Я очень хотела есть, да и метро открылось.
– Давай вернемся, умираю, хочу спать.
– Идем, – отсыпала немного гашиша моя подруга.
Мальчики проводили нас до двери, я будто состояла из сахарной ваты. Мы зашли за бургерами, забрали их домой, уже совсем светлело. Я немного запуталась, но думаю, завтра я буду у себя. Наконец, мы оказались в квартире, разделись, перекусили и завалились на кровать.
Второе утро
Снова открываю глаза, пытаюсь понять, что помню. Мама сказала, чтобы я поела каши утром, но как я ее поем, если я не дома, а в этой квартире и мультиварки нет. Мы так привыкли к благам общества, что толстый телевизор кажется музейным экспонатом, а тут все именно так. Старый русский рок из радио на тумбочке, фиалки на полу и ужасно неудобная майка на мне. Пришлось разрезать старыми ножницами ткань возле подмышек. Я побродила по маленькой хрущевке с зелеными обоями и коллекцией белых слоников в одном из шкафов. Жарко и пыльно, еще и диван скрипит. Сходила в туалет. Знаете, я никогда не сажусь на унитаз в чужих домах, меня это пугает. В детстве всегда вставала на них ногами, но потом поняла, что можно этого не делать. Много чего помню из детства. Например, я лепила очень много странных цветов для личной пластилиновой лужайки на балконе. Он тогда был не застеклен, по вечерам мы выходили туда с чашкой кофе и бутербродами с сыром.
В этой квартире балкон застеклен, правда, деревянными рамами. Они хоть немного дают дому дышать. В горле пересохло, я нашла кухню, что было совсем несложно, выпила воды и почистила зубы мерзкой пастой «Жемчуг». Нашла у раковины записку «Встретимся у церкви, тебе надо проехать три остановки на пятьдесят шестом автобусе», – откуда я знаю, какие в этом городе автобусы? Надела большую черную толстовку, у одного моего парня была такая же. Ладно, не только у него, у всех в мире есть черные толстовки. Мелочи в кармане джинс как раз хватило на проезд. Я попросила остановить у храма, кондуктор сказал, что меня в таком виде туда не пустят.
Вставила наушники, посмотрела на ржавые окна и дыры около дверей. С собой у меня была маленькая книга, прихватила ее из домашней библиотеки обладателя квартиры. Помимо политической чепухи и «Войны и Мира» нашла Теккерея: «Нет лучше сатиры, чем письма. Клятвы, любовь, обещания и признания – как забавно читать все это спустя время»…
– Я ударю тебя, сука!, – заорал мужчина и шлепнул переднее кресло
– Успокойся, брат, тише, оно того не стоит, – сказали парни сзади него
– Вот тварь!
Смешно и страшно от этого всего, хорошо, что я не сидела перед этим сумасшедшим. На самом деле, очень органично, а вот я со своей книжкой играла бы роль всезнайки в этом автобусе, если бы про нас сняли сериал. Хорошо, что мы приехали. Шаг, церковь. Такая красная с небольшими куполами и высокой колокольней. Поднялась ко входу. Проходившие мимо люди фотографировали церковь, но я была в наушниках, хоть и без музыки, поэтому они и не пытались просить меня выйти из кадра. Я будто на ковровой дорожке, столько вспышек и внимания. Десять минут, пальцы немного замерзли, в плеере закончилась батарейка, я сочиняю про себя стихи, которые никогда не запишу.
Пятнадцать минут, я хожу по брусчатке, перепрыгиваю с одного цвета на другой. Двадцать минут. Сжимаю лист бумаги с этим посланием, задумываюсь, сколько дней оно могло пролежать возле раковины, злюсь от того, что ничего не могу изменить. Почти полчаса, я с грустью и желанием ударить переднее сидение в автобусе ухожу от храма. В голове философские мысли, типа жизнь коротка, чтобы переживать из-за чего-то каждый день. Задумываюсь, что все люди живут одинаково: рождаются, учатся, снова учатся, женятся, работают, рожают, воспитывают и умирают. Зачем они переживают из-за вредных привычек, зачем рыдают в подушку из-за своей веры во вторую половинку, почему ждут спасителя? Наверное, единственное, что может сделать человек – оставить творческое наследие. Не знаю, все так пекутся о своем имени, рисуют, чтобы прославиться, а может, оно того и не стоит. У таких хоть какая-то драма. А что, если…Я врезалась! Увидела голубые глаза над моей макушкой.
– Это твоя записка?
– Да, – я сильно ударила его по плечу
– Ай!
– Я тут мерзну уже полчаса!
Мы пошли во дворы, парень шутил, я смеялась, все банально до тошноты. Он подарил открытку, сраную открытку, как в восьмом классе. Рассказала о детстве, предложил выпить. Хорошо, мы выпили, прогулялись еще немного. Я сказала, что мне пора домой, хотя я не знаю, где живу. Забыла номер автобуса.
Парень проводил меня на остановку, зашел со мной в пятьдесят шестой, кондуктор сказал, что так и знал о моих нехристианских намерениях. Я спросила, какие презервативы лучше, нас выкинули, но это оказалась наша остановка. Придурки.
Мы молчали в подъезде. Я достала ключи и намекнула, что ему пора домой. Он достал ключи и открыл квартиру:
– Но я живу тут, неужели ты не помнишь?
– Нет, – отвела глаза в сторону.
– У тебя Альцгеймера?
– Россия! Нищая Россия, мне избы серые твои, твои мне песни ветровые, как слезы первые любви!
– Нет, стихи ты можешь помнить, меня интересует вчерашний день.
– Давай уже зайдем.
Помыли руки, поцеловались, поиграли в идиотские настольные игры. Он дал мне какую-то микстуру.
Уснула, сквозь сон чувствовала объятия. Испугалась, вдруг это и есть моя настоящая жизнь, а автобус и Новый год мне приснились. Как меня зовут? Он накачивает меня наркотиками? Надо признать, глаза у него невероятные.
Третье утро
Проснулась в маленьком городке, очень похожим на европейский, но все же с русским языком и знакомыми лицами. Будто провинция из прошлого стала укромным уголком в будущем, где газеты все еще раздавали на улицах, все знали местного пекаря, а по воскресеньям только заболевшие не приходили на службу в небольшой храм. Я бегала по нашему домику в трусах, будто совсем не взрослая. В этом месте мне не было страшно. Ноги сами привели меня за бутылочкой свежего молока, а потом в книжную лавку, где я все перечитала уже читала. Рассказы Чехова, сказка о трех толстяках, приключения девочки с Тотошкой – я помнила каждую фразу и говорила цитатами из этих произведений. Мама ругала меня за мою мечтательность и старалась опустить на землю. Какой-то парень кинул камушек в мое деревянное окно, на заднем дворе замычала корова, а на улице поднялся ветер. Надела платок, коричневую юбку и отправилась в церковь.
Здесь точно все очень странно, раньше я не понимала, что говорит в храме священник. В этот раз на православном богослужении мужчина в белом стоял за кафедрой и читал проповеди, точно как в фильмах. Я бы подумала, что это сон, если бы сердце не кольнуло с такой силой при встрече взгляда молодого пастора. Конечно, молодой относительно всех стариков, которые обычно ведут службы, а относительно меня ему около тридцати. Морщины на лбу и вокруг глаз выдавали его возраст, хотя прямая осанка и тело отказывались признавать факт старения. Его русые волосы были заделаны в аккуратный хвостик, а легкая щетина все никак не хотела превращаться в бороду. Кажется, мы обсуждали с ним важные вопросы мироздания, как раз в тот момент, когда я задумалась о вере. Если бы кто-то из городка узнал, о чем я думаю перед сном, меня бы выставили за ворота или обвинили в ереси
Служба напоминает мне прием у психолога или йогу, очень помогает расслабиться и выговориться. Знаю, что этот парень пришел сюда не сразу, он, как и все, искал смыслы, пьянствовал в местных кабаках и развлекался, пока не встал на путь истинный. Служба подходит к концу, ноги несут меня в семинарию, в жилой отдел. Я нахожу его в комнате, он молится и просит о всепрощении. Пастор встает:
– Зачем ты здесь?
– …
– Лучше выйди, ты знаешь, я не могу.
Я глажу его по щеке и улыбаюсь. Он разделывает свой хвост и целует меня. Мы закрываем дверь, я расстегиваю его сутану, он стягивает мою длинную юбку. Спустя мгновение мы грешим, внутри все горит. Спрашиваю, вдруг я тот самый искуситель, очередное испытание, на которое нельзя было поддаваться? Я вижу, как он мучается, как истязает все свое нутро, но как ему хорошо. Хотела ли я стать его кошмаром наяву? Конечно, нет. Оказывается, мне тоже может быть совестливо. Не представляю, мне так его жаль:
– Только не мучай себя, ты не виноват, – шепчу я.
– Все в порядке, ты еще слишком юна, чтобы брать на себя ответственность за содеянное
– Юна, но не глупа
– Мне было хорошо
– Я лучше пойду, прости
Вину я явно чувствовала больше, хотя, никому не изменила, да и конца света не особо боюсь. Главное, чтобы родня не узнала, хотя, со священником и не считается, наверное.
Вечером я решила прогуляться по саду, где от летних роз остались высохшие колючки. Там я встретила друга, который кидал камушки в мое окно. Рассказывать ему, или не стоит? А вдруг это и есть мой дом, моя настоящая жизнь, и тетушка Лара из лавки с пряничными человечками завтра узнает, что мы сделали с ее сыном, а потом дядюшка Феодосий, местный садовник, расскажет об этом электрику и полицейскому, они своим женам, те – своим детям и подругам. Нам придется бежать из города, жить в тайном постыдном браке, никогда не видеться с семьей и побираться на улицах. Нет, лучше я помолчу. Легла на колени друга, он легонько провел рукой по моим волосам, и я задремала.
Четвертое утро
Мне нравилось пить таблетки с зеленой оболочкой, которые стояли на полке возле кровати. В этот раз я проснулась в знакомом месте, но не дома. Черт, я не помню, как он выглядит. Те же кружки на столе, прохладный воздух из вечно открытого окна, разбросанные носки и письма, которые я не читала.
Увидела рисунки на стене, все были мрачные и удручающие. Они сдавливали стены в комнате, как и мои виски. Тут были все подростковые проблемы, от которых я так отчаянно убегала всю жизнь. Считала минуты, чтобы вырасти и забыть, как билась головой о батарею в школе, как меня выкидывали из компаний и как мысли в душе склонялись к эвтаназии. Если вы не учились в школе, вы не были на дне. Никогда не могла ответить обидчикам, стремилась улучшить отношения даже с самыми ужасными людьми, которые отравляли каждый день своим присутствием. Мне хотелось их убить – подсыпать яд, выстрелить в сортире, задушить. К выпускному все забылось, но нога все еще подергивается, а глаза моргают чаще, чем должны. Перед университетом прониклась волонтерским движением. Слушала каждого человека, собирала подарки в дома престарелых и пожертвования в психические клиники. В одном уютном магазинчике купила розовые мягкие тапочки со звездами, представляла, как их надевает пациент, и ему становится теплее. Боже, сколько воспоминаний!
Нашла свой дневник, сценарий к первому фильму про зомби и девушку в ночнушке, первые диски с играми и мои любимые пластиковые часы с электронным циферблатом. Я просидела тут до четырех часов вечера, пошла кухню, поставила чайник, услышала крики соседей на улице, – все было как и у любого взрослого. Чайник вскипел, подошла к нему со стаканом. Налила в него горячую воду, и стакан лопнул в моей ладони, порезав ее осколками и кипятком. Крик. Мои вопли были настолько драматичными, что любой режиссер взял бы меня в картину без раздумий. Я лежала, сосуды на голове вздулись, мне стало страшно. Обработала рану, села в угол и плакала, подтянув колени к подбородку. В глазах потемнело.
Очнулась поздним вечером от страха, что сойду с ума во сне. Никого не было рядом. Раньше постоянно думала об одиночестве, мечтала о своем священном изоляторе, но теперь, когда это случилось, я больше не романтизирую его. Я – подопытная. От этой мысли стало немного смешно, пришлось встать и открыть ящик с медикаментами. С первой попытки не получилось, на глаза попались выцветшие фотографии. Персонажи кадров заговорили со мной, мне задавали самые похабные вопросы, назвали сумасшедшей и попросили не мешать обществу. Разыгралась ли фантазия, или это действительно так. Да, я и вправду чокнутая истеричка! Ищу успокоительные, их нигде нет. На улице темнеет, электричество вырубили, я с фонарем в зубах будто в фильме ужасов бегаю по дому, и не могу найти эти дурацкие упаковки! От нервов и страха панической атаки (читала, что это плохо для здоровья) я искусала губы в кровь. Привкус железа никак не помогал откопать металлическую оболочку в груде микстур, шприцов и мазей. И тут я поняла – панацея упала за ящик. Беру огромный пинцет, рыдаю, кричу, ничего не выходит. Засовываю туда руку, но не могу вытащить обратно. Отчаяние. Последние попытки, боязнь задохнуться, обморок.
Резкий отвратительный запах. Передо мной кричащие соседи с улицы с вопросом в глазах. Смешно. Они все равно ничего не понимают, эти душевные страдания не для тех, кто предпочитает батон полезным отрубям. Рука онемела, мне пытаются помочь, но я продолжаю смеяться в лицо их глупости. Вызывают врача, привозят в какую-то непонятную больницу.
Попросила сигарету. Правда, так не хочется позориться, ведь курить я не умею, но для образа подходит идеально. Спрашиваю доктора, где тут листочек с карандашами, он говорит на другие темы. Я нетерпеливо рассматриваю кабинет, и думаю, стоит ли продолжать эту игру. Снова смеюсь от его вопроса про какие-то шарики, мы что тут день рождения отмечаем? Закуриваю сигарету, странно, но все получается. Врач говорит, что я притворяюсь. Нет! Я правда сумасшедшая, пожалуйста, заберите меня в клинику хотя бы на месяц. Валяюсь у его ног, он вкалывает мне снотворное, я закрываю глаза. Как проверить притворщика – наврите о препарате. Он так и сделал, это были витамины, или вообще пустышка. Меня вычислили и отправили домой.
Зашла, закрыла дверь и переобулась в мягкие розовые тапочки со звездами. Как в них тепло! Спокойной.
Пятое утро
Голова заметно кружится и подташнивает от этих перемен. Сегодня я в нежном городе, как его называют приезжие, но я бы сказала, что он мрачный, серый и заводской. Спальные районы с облезлыми многоэтажками стояли около вокзала, на который я приехала после пробуждения в двухэтажном деревянном доме 1937 года. На втором этаже в трехкомнатной квартире на скрипучем диване в старой комнате. Чисто, пахнет блинчиками и счастливым детством. Такие родные ковры и графин с водой на кухне, что я почти вспомнила, как бегала здесь за котом Маркизом и вырезала наряды для бумажных кукол. Старшие сестры впервые дали попробовать мне хуба-бубу и показывали, как надувать жвачку. Если не выйти отсюда, я точно загрущу, пусть светлой грустью, но загрущу. Взяла темно-синий плащ с вешалки и вышла на улицы неприветливого города.
Машина довезла меня до этого вокзала, где я сейчас и стою. Спустилась в метро, где отвратительно пахло, валялся бомж и женщина просила милостыню. В этом холодном переходе я и поняла, что каждый житель притворяется. У всех такие сложные лица, быстрая походка и тяжелая сумка в руке. Они будто спрятали в ней все, что связывало их с истиной. Раз уж все здесь такие, то почему бы и мне не стать другой версией?
Когда я добралась до центра, мои глаза будто превратились из карих в зеленые, знаете, как в фантастических фильмах, где прическа меняется за пару секунд или герои видят перед собой летающие вопросы. И вот неприветливая я в неприветливом городе с неприветливыми людьми. Я зашла в кофейню, заказала латте, села за столик и открыла книжку. Громко отвечаю на вопрос какому-то парню, который попросил сдвинуть сумку. Не смотрю по сторонам, не стараюсь кому-то угодить. Мне будто нравится иностранная электронщина. Под моим плащом пижама, но мне плевать, точно так же, как все равно на запутанные волосы и невыщипанные брови. Раздеваюсь, закидываю ноги на сидение, будто дома, а не в кафе. Тут все такие модные, ну а что, и я тоже модная. Говорю, что болею неврозом, а еще, что у меня запущенная депрессия. Заказываю черный кофе, спрашиваю, можно ли тут курить. Мне неодобрительно качают головой, выхожу на улицу без вещей, болтаю с тем парнем, вызывая у него смешанные чувства. Вижу, что я с его эмоциями, как Энни Лейбовиц с фотоаппаратом:
– Привет, тебе что, почти тридцать?, – спрашиваю обвинительным тоном
– Нет, всего лишь двадцать пять, – оправдывается он
– Ого, у тебя классный пирсинг!
– Спасибо, мне..я…
– Молчишь ты лучше, чем говоришь, – резюмирую я.
– А ты что тут делаешь, учишься?
– Я здесь разговариваю с каким-то непонятным типом и хочу скорее докурить
– Ты противная, – делает вывод мой минутный бойфренд
Целую его в щеку, выдыхаю последний дым, захожу обратно. Сажусь и стараюсь игнорировать его взгляды. Вот я с серьезным видом читаю про нитроглицерин с опилками, из которых получается взрывчатка. Что-то записываю в блокнот не своим почерком, притворюсь, пожалуй, писателем.
– Так чем ты занимаешься?
– Пишу
– Прямо сейчас? А что пишешь?
Вот таким одним вопросом можно разрушить все хорошее отношение к человеку.
– Извини, мне надо идти, – бормочу я, закладываю свои книжки в льняную сумку и выхожу.
Прохладно, но мне лень искать шарф. Я продолжаю изучать город: развалившиеся дома и неудобные дороги портят настроение, но вот главная пешеходная улица вполне симпатичная. Кремль, тут как обычно. Почти в каждом городе России есть кремль, только они почему-то не так популярны, как греческие развалины. Хотя, может они недостаточно развалились, ничего, подождем. Темнеет, я спускаюсь с горы по жутко неудобной узкой железной лестнице. Она настолько крутая, что пару раз я чуть не улетела. Вот я на улице, напоминающей Питер. Хипстерские бары, лавочки, фонари, – хоть что-то уютное. Зашла выпить сидра и поболтать с местными барменами. Один неудавшийся рок-музыкант рассказал о поездке в Берлин и о жене, с которой они переспали в первый день знакомства. Во втором баре увидела таракана, но не стала паниковать, а спокойно сказала администратору, чтобы он убрал этого вредителя. Выпила модные настойки, поболтала с другими посетителями о современном искусстве и драниках.
Зашел красавчик из кофейни, мы снова покурили, он жил недалеко, а ехать обратно мне совсем не хотелось. Тем более, какая разница, если завтра я уже проснусь неизвестно где. Ближе к полуночи мы зашли в его небольшую квартиру со светящимся шаром разных цветов. Немного побесились, выпили, послушали музыку, поцеловались, переспали и ушли на кухню. Два ночи. Он достал необычные сигареты, я рассказала про героиню своего рассказа. Мы пьем воду из одного стакана, смотрим друг на друга и обсуждаем все на свете. Этот парень не хотел ни во что верить, он рассказывал о своей первой кошке, о переезде и неудачной стрижке. В ту ночь было все: от драки за школой до мыслей о детях. Мы говорили даже о заусенцах и ночном небе, хотя оба считали это дикой банальщиной. Теперь он знает о том, как я стеснялась плохого зрения и придумывала на уроке географии, почему не могу читать со слайдов.
Я сдалась. Пришлось рассказать ему правду, после которой он сочтет меня самой обыкновенной:
– Нет, в другой день я бы не вышла из дома в пижаме и странном плаще, в вагоне метро я бы рассмотрела всех до единого и пересела бы в другое место, не приглянись мне попутчик. Я бы шла и смотрела по сторонам, застывала с тупым выражением лица при виде красивого парня, морщилась от неприятных людей и мямлила бы вечно под нос. Я терпеть не могу кофе, меня чуть не стошнило от этих двух чашек, я не умею курить и боюсь простудиться каждую секунду. Когда я захожу куда-то в одиночестве, то обычно пишу знакомым и прошу прийти ко мне, потому что мне неловко. «Все вокруг понимают, что у меня нет друзей, каждый смотрит на меня с презрением и ждет, когда я освобожу столик», – вот, о чем думаю. В реальной жизни ты бы очень мне понравился, я бы сразу влюбилась и смотрела бы так, как ребенок на конфету. Нашла бы тебя в социальных сетях, посмотрела, есть ли у тебя девушка, а потом продолжила бы напрягать своим нелепым видом. Я бы никогда не заговорила с тобой первой, будь я собой, не оскорбила бы и уж точно не пришла бы на ночь, а если и пришла, то долго бы жалела. Мне кажется, что весь мир на меня смотрит, когда я одна.
Он выслушал этот монолог и сказал, какая я все-таки прекрасная. Интересно, он понял хоть слово? Мы снова отправились в кровать, но на этот раз навсегда.
Шестое утро
Отвратительный будильник надрывается около моего уха. Сонная иду на свет из стеклянных окон. Кажется, я не в России, а где-то в Америке, хотя ни разу до этого тут не была. Огромная квартира, состоящая из одной комнаты, где разбросаны кисточки и море безделушек, записки из летних лагерей, книжки с закладками и сами закладки. Видимо, здесь я безумно творческий человек. О, всегда мечтала рисовать на холсте! Живот заурчал, кухня находилась в этом огромном пространстве и даже не была отделена, я прошлась по старому холодному полу, достала из холодильника молоко и шоколадные шарики с верхней полки. Тут много пустых бутылок, надеюсь, я не стала алкоголичкой, хотя все вело к такому исходу. Лучше уж наркоманкой, от травы хотя бы не толстеют, да и звучит романтичнее. В отделении наркоманов больше молодежи, мне будет веселее, чем с отчаявшимися стариками и бомжами в палате алкоголиков. На чем я остановилась, завтрак. Большие бежевые штаны на черном ремне, белая рубашка, я готова. Дергаю дверь, но она заперта. Ищу ключи по всей квартире, переворачиваю баночки, палитры, раскидываю альбомы и проверяю каждый цветочный горшок. Черт, ключа и правда нет, а через окно не выбраться.
Я расстраиваюсь, иду в ванную, которой архитектор тоже не выделил отдельные квадратные метры. Благо, хоть туалет на защелке. Я смываю с себя разочарование и резко поворачиваю голову. Накидываю махровое полотенце, подхожу к окну. Замечаю девушку в желтом сарафане. Какая она красивая: каштановое каре с растрепанной челкой, пухлые губы, худая талия и ботинки с ромашками. Назову ее Бо. Фантазия оправдалась, книги были на английском, да и молоко в России редко продают в таких красивых бутылках. Бо накрасилась, схватила сумочку на ленте вместо ремешка и выбежала из квартиры. Куда она идет?
Бо прошла по переулку и свернула к магазину дешевых дисков, такие были модными в нулевых. Все американские мелодрамы построены на этих стоках, где двое людей берут одну пластинку и ссорятся. Потом мужчина уступает, а в следующем кадре они уже целуются в такси. В этот раз с Бо случилось по-другому. Она выбрала плейлист с золотой коллекцией поп-рока, продавец назвал цену, она достала несколько скомканных долларов, кинула на прилавок, и поехала в маленькое бистро. По дороге она заглянула в ларек, купила пачку Мальборо и арбузный орбит. Забыла вам сказать о ее красном берете, по которому Бо легко можно выделить из толпы таких же маленьких девочек с конфетами. Некоторые из них выбирают мятный вкус, кто-то останавливается на классическом, других же тянет на экзотику – манго, клубника или папайя. Я никогда не ела папайю, но вот жвачки с ней замечательные!
Бо проскользнула мимо стендов с газетами и глянцем, бросила грозный взгляд на водителя, который чуть не задавил ее, когда девушка переходила на красный. Размашистым шагом она дошла до кафе, и звон «музыки ветра» при открытии дверей оповестил молодого человека о приходе Бо. Он обнял ее, подарил цветы и красную коробочку с парфюмом, запах которого она так любила. Ей шли эти цитрусовые нотки, но дешевый орбит перебивал приятный аромат.
– Ты снова курила?
– А ты снова задал мне этот вопрос? Сколько раз говорить, я не твой ребенок.
– Нет, но хотелось бы видеть тебя в другом свете.
– Извини, но я так больше не могу. Ты не ценишь мое личное пространство, мои желания и потребности, ты хочешь сделать меня куклой.
– Ты вечно говоришь о себе. Не понимаешь, я люблю твои волосы, твои ноги и твою улыбку, я не хочу, чтобы ты губила себя.
– Я гублю себя отношениями с тобой.
– Киношная фраза.
– Скучная жизнь.
После этой фразы Бо глотнула джин из стакана своего друга и ушла. Девушка почувствовала облегчение, ветер обдувал юное лицо, и она зашла в пиццерию. Заказала пару кусочков с беконом и оливками, но тщательно вынимала частичку греции из теста. Потом Бо ела, так вкусно и страстно, что даже черствая официантка почувствовала, как работают слюнные железы.
– Не легче было заказать пиццу без оливок? – поинтересовался мужчина за соседним столиком
– Нет, тогда они кладут в нее меньше соуса, и куски становятся слишком сухими! – крикнула Бо в ответ
Мужчина подошел поближе.
– Присяду?
– Пожалуйста.
– Я Алекс, привет.
– Очень приятно, я Бо. Ладно, не очень приятно, ты отвлек меня, и я только что съела оливку.
– Давай я заберу их себе, чтобы ты случайно не съела еще одну.
– Ну вот, а мне говорили, что рыцари перевелись!
– Они правы, я ужасно заносчивый, но мне нравится вызывать у людей улыбку.
– Почему ты не работаешь комиком?
– Потому что репортерам сложно работать кем-то еще. Знаешь, мой обед заканчивается, я хотел бы пригласить тебя на вечеринку сегодня вечером. Вот адрес.
– О, не самый благополучный район, но я приду
– Отлично, до встречи, Бо!
На самом деле, девушка погналась не за танцами, а за независимостью и свободой, которых так не хватало в отношениях с тем парнем из бистро. Конечно, Бо делала все, что хотела, но чувствовала, будто на ней двухсоткилограммовая шуба в виде мужчины. Они были слишком разными: Бо читала Оруэлла, курила травку с друзьями, меняла увлечения и носила красивые трусики, а он был типичным мужем для типичной жены и типичным отцом для типичных детей. Все это будет у него в будущем, а Бо на такое никогда не пойдет, у нее другие ценности.
Пришло время вечеринки, девушка доехала до квартала В, но по назначенному адресу была старая железная дверь. Бо постучала, ей открыли, окрыленная своим смелым решением она проскользнула внутрь и прошла к стойке. В баре было синее освещение, танцовщицы в балаклавах, чокнутая музыка и толпа разукрашенных людей. К Бо тоже подошли и нарисовали какие-то узоры на лице и на руках.
– Очень рад, что ты пришла, заказывай коктейль
– Спасибо, я буду водку
– Неплохо. Налейте девушке, пожалуйста
– А ты?
– Слушай, это не самая обычная вечеринка
– Да, тут много отбитых
– Не в этом дело, там просто есть интимные комнаты, а еще наркотики и какие-то богачи на кожаных диванах