По полу больничной палаты весело прыгал солнечный зайчик. Все три девушки, лежавшие на кроватях, следили за ним глазами. Зайчик лихорадочно метался с потолка на стены, словно пытаясь найти того, кто ему нужен.
– Это к Вальке, посмотри, Любань! – лениво протянула полная девица с коротким ежиком волос на голове.
– А где она бродит? – свесила ноги с кровати, нашаривая тапочки, та, которую толстуха назвала Любаней. Подойдя к окну, она выглянула во двор. Крепко сбитый парень, задрав голову, смотрел на окно их палаты. В руке он держал маленькое зеркальце.
– Нет твоей Валентины в палате, вышла куда-то, – крикнула ему Люба.
Солнечный зайчик исчез, как и не был. Марина улыбнулась. Голова почти не болела, только тихо ныл шов на ладони. Хотелось пить и домой. По ее подсчетам, Егор Иванович давно должен был съездить к маме на дачу и вернуться с ней. Он чем-то ей нравился… Марина вспомнила, как нес ее на руках к выходу из метро. Первое, что она увидела, очнувшись возле машины «Скорой помощи» – тонкий шрам на щетинистом подбородке, как бы перечеркивающий ямочку посередине. И жесткий, острый кадык. У папы был такой же. Он смешно двигался, когда отец большими глотками пил воду… Как всегда при воспоминании об отце, в горле возник противный комок. Марина судорожно сглотнула. Два года прошло, а привыкнуть, что его нет рядом, она не смогла. И еще ей не хватало бабушки. В тот день, когда папу и бабушку убили, все вокруг вдруг поменяло цвета. Не то чтоб Маринка смотрела до этого на жизнь сквозь розовые очки, но ее окружали в основном друзья и просто хорошие люди. Листья на деревьях были ярко-зеленые, скатерть на столе – чисто-белой, первая морковка на огороде – весело-рыжей. С подругами она не ссорилась, брат Никита был ее защитником, мамина сестра – любимой тетей Лялечкой, соседка тетя Даша – самым любимым доктором, мамуся – любимой подружкой, папа – самым любимым мужчиной, а бабуля – просто самой-самой. И вот один день все отнял. И изменил цвета вокруг. Это она, Марина, тогда взяла мамин телефон, чтобы ответить на звонок. Голос на том конце трубки принес беду. Ее размеры Марина оценила гораздо позже, когда смогла полностью открыть глаза. Весь мир вокруг оказался словно в паутине. Сначала она подумала, что слепнет, потому что не всегда сразу могла «настроиться», чтоб что-то рассмотреть. Только через несколько секунд паутинка немного рассеивалась и предметы приобретали очертания. Краски стали тусклыми, и, что совсем странно, оказалось, что не все люди, которых она знала, на самом деле люди. А звери. А как иначе можно назвать человека, отнявшего у других жизнь? А у оставшихся в живых полжизни? С тех пор Маринка стала бояться. За маму, за себя и за Никиту. Ее пугали мамино молчание и Никиткина ожесточенность. И собственная злость, часто возникающая без причины. Ее пугало то, что они перестали быть добрыми, что мама отгородилась от них с Ником стеной, будто это они были виноваты в смерти отца и бабушки. Потом она поняла, что брат напуган не меньше ее. Они вместе решили, что им поможет только тетя Ляля. Она приехала к ним на дачу в Лесинки, где они жили, запершись от всех родных и друзей. Их с мамой разговор они подслушивать не хотели. Но тетя Ляля, человек обычно очень спокойный и мягкий, на этот раз выговаривала маме громко и резко. Позже они поняли, что так было нужно. Мама, потерявшая всякий интерес к жизни и к ним, ее детям, после разговора с сестрой ожила…
– Голованова! К тебе целая делегация движется по коридору, – голос соседки по палате Валентины заставил Марину очнуться от воспоминаний. Следом за девушкой в палату вошла мама, тетя Ляля и главный врач больницы.
– Вот наша пострадавшая, – Березин усмехнулся одними глазами. – Ну что за семейка у вас, ни дня без приключений! Расскажи-ка нам, красавица, как тебе удалось оказаться в самой гуще событий.
– Я не нарочно.
– Кто б сомневался! К ней тут толпами журналисты и милиция рвутся. Как-никак, один из главных свидетелей!
Галина подошла к кровати и присела на краешек. Погладив забинтованную руку дочери, она вопросительно посмотрела на Березина.
– Ничего страшного. Наложили швы, там порезы. Не смертельно, Галь!
– Домой можно ее забрать, Володя? – Ляля положила руку на голову Марине.
– Думаю, да. Только – покой и никаких резких движений. Сотрясение у Маринки небольшое, но сознание теряла.
– Ладненько. Тогда собирайся, – подмигнула Ляля племяннице и вышла из палаты вслед за врачом.
– Спасибо, что позвонил, эскулап.
– Пожалуйста. Ты последи за ней, хорошо? Галка сама на взводе, хотя и пытается это скрыть.
– Вижу… Как думаешь, стоит пускать к Маришке журналистов?
– Не стоит. А вот от разговора со следователем вам не уйти. Она много видела. Хотя с тем мужиком, что ее спас, уже наверняка побеседовали, но она тоже ценный свидетель. Приходили из городской прокуратуры, Борин с ними. Портрет того парня, который пакет в урну бросил, со слов Маринки составили. Борин ее еще свозит в контору, чтобы фоторобот помогла сделать. Если что – звони, домой к Головановым заеду.
– Хорошо, Володя, спасибо. В гости к нам когда придешь?
– Некогда, Ляля. Правда. С этим ремонтом совсем зашился.
– Соколов мой еще вам денежек отпишет скоро. У него контракт хороший прошел.
– Как у вас?
– Нормально. Как у всех.
– Что-то не слышу радости в голосе.
– И не услышишь. – Легко дотронувшись до его руки, Ляля отвернулась и пошла по коридору в сторону палаты.
«Как в плохом кино, люблю жену лучшего друга», – Березин смотрел на удаляющуюся Лялю. Каждый ее звонок, каждая мимолетно подаренная встреча тоской забирались в душу. Долго потом приходилось выковыривать из себя глупые надежды. Березин устал. Он хотел жить как все. Отшучиваясь на вопросы о женитьбе, мечтал о семье. Но каждый раз, как очередная барышня наутро после ночи любви пыталась предъявить на него права, он довольно бесцеремонно выставлял ее за дверь. И – из своей жизни. В результате опять оставалась одна Ляля.
Березин подошел к окну, выходящему во двор. Ляля садилась на водительское сиденье джипа. Галина, поддерживая дочь, помогала той забраться на высокую подножку. Березин отвернулся. Сегодня из Германии опять звонил его школьный друг Макс Эйтель. В который раз он пытался уговорить его, Березина, уехать к ним в Бремен – строительство клиники, в которую Макс его «сватал», завершено. На этот раз он обещал подумать.