Два процента от Бога. Роман-сказка - читать онлайн

Часть первая Тела

Писатель, уставший от историй, которые, как он сам говорил, воют под его окнами, решил передохнуть и тихо зашёл в комнату своих внуков. Те не спали, но притворялись спящими. На самом деле они наблюдали за поведением своего деда. Какое-то время дед просто стоял посреди комнаты. Затем он сел на табуретку и закурил. Дети по-прежнему делали вид, что спят; им было страшно и смешно.

– Я расскажу вам сказку, – тихо произнёс дед. – Вы хотите услышать сказку?

– Хотим, дед, очень хотим, – грустно отозвались дети на предложение старика.

– Тогда слушайте. Но с одним условием…

– С каким, дед, условием, с каким?

– С условием слушать и засыпать, слушать и засыпать.

– Мы согласны слушать и засыпать, дед, мы согласны, – ответили дети, а про себя подумали, что когда они уснут, то он их, скорее всего, съест. А потому дети клятвенно пообещали друг другу ни в коем случае не засыпать.

– Тогда слушайте. Давно это было. Годков, почитай, сто назад. Тогда ещё ваших родителей и на свете-то не было.

– А ты, дед, ты был тогда на свете? – перебили старика дети.

– Да, дети, я тогда уже был. Мне тогда исполнилось лет пятьдесят. Я вступил в ряды тех, кто боролся со старым режимом.

– А что такое старый режим?

– Это теперь вы живёте в обществе, где в основе лежат демократия и свобода.

– А разве так не всегда было? Разве не всегда господствовали в нашей стране свобода и демократия?

– Конечно не всегда. Только последние сто лет и господствуют.

– А раньше свободы не было? А демократии не было раньше?

– Боже упаси, дети, что вы. Какая свобода? О чём вы?

– Расскажи, дед, как раньше плохо жили, расскажи.

– А как же сказка?

– Да пёс с ней, со сказкой. Сказку ты нам после расскажешь. Сейчас расскажи, как раньше плохо жили.

– Ну слушайте. Плохо мы жили раньше. Работали по восемь часов в сутки.

– Кошмар. Серьёзно? По восемь часов в сутки работали?

– Да.

– А правда, что раньше детям не давали бутербродов с котлетами?

– Не давали. Я вам больше скажу. Когда я был ребёнком, ну как вы теперь, мне вообще ничего не давали есть.

– Ты врёшь, дед. Если бы тебе не давали вообще есть, то ты бы умер с голоду.

– Самое печальное, дети, что так и произошло.

– Что произошло, дед?

– Я умер с голоду.

– Не может быть.

– Однако это так.

– Ты нас пугаешь?

– Делать мне больше нечего, как только вас пугать. Говорю, помер. В аккурат на свой восьмой год рождения.

– Но ты же до сих пор жив?

– Это, дети, чудо.

– Чудо что? Что ты ожил?

– Чудо, что я жив до сих пор, хотя и умер, когда мне восемь лет исполнилось.

– Так не бывает.

– Бывает и не такое.

– А какое бывает?

– Вот ваш отец, например.

– А он, что, тоже умер в детстве?

– Хуже. Он вообще никогда не рождался.

– А мама?

– Мама ваша бросила вас за девять месяцев до вашего рождения.

– Господи, а это-то как возможно?

– Тоже чудо. Такая вот у нас семья чудесная.

– И мы чудесные?

– Вы самые чудесные.

– А чем мы такие чудесные.

– Да тем, хотя бы, что вы слепые, а видите, глухие, а слышите. К тому же невидимы. Плюс к тому вы думаете, что вас несколько, но вы один.

– Нам страшно.

– Мне тоже. Сами посудите. Сидит старый человек, и сам с собой разговаривает.

– А мы? Разве ты не с нами разговариваешь?

– С кем?

– С нами?

– А кто вы?

– Я – те, чей отец никогда не рождался, я – те, кого мать бросила за девять месяцев до рождения и чей дед помер, когда ему исполнилось восемь лет, слепые, но видим, глухие, но слышим, но главное – невидимы. Думаем, что нас несколько, но на самом деле я один. А потому, дед, не ты нам, а мы тебе расскажем сказку.

– Вы это серьёзно?

– Да, дед, на полном серьёзе.

– Вы пугаете меня, дети. Мне страшно.

– Ну это ты врёшь, дед. Это твои истории тебя напугали, а здесь страшного ещё пока ничего не было, страшное впереди будет, дед. Ложись-ка ты лучше на тахту, укройся ватным одеялом, закрой глаза и слушай.

Старик так и сделал: лёг на тахту, укрылся одеялом по самый подбородок, чтобы не было слишком страшно, снял очки, закрыл глаза и стал слушать детскую сказку.

В Верховном царстве Бога планеты Земля, более известного под именем Иван Иваныч, проводился очередной Верховный Совет. Верховный Совет, по традиции, проводился в божественном тронном зале Бога планеты Земля. Божественный тронный зал представлял собой, по сути, не что иное, как обычный зрительный зал театра, но только бесконечных размеров и вмещал в себя сколько угодно зрителей. Сразу надо отметить, что, при всей своей бесконечности, божественный тронный зал, вместивший всех желающих присутствовать на Верховном Совете, выглядел переполненным. Все участники Верховного Совета собрались и ждали только Хозяина. Повестка заседания была распечатана и роздана всем присутствующим.

На повестке стояли следующие вопросы:

1. Доклад о проделанной работе за истёкший период. Докладчик: Иван Иваныч.

2. Положение церквей планеты Земля на сегодняшний день. Докладчик: Аркадий, первый ближайший правый сподвижник Бога планеты Земля.

3. О религиозных сектах, в основе которых нет веры в какого-нибудь коллективного Бога. Докладчик: Вениамин, второй ближайший правый сподвижник Бога планеты Земля.

4. Новые религиозные течения. Докладчик: Игнат, второй ближайший левый сподвижник Бога планеты Земля.

5. Что делать дальше? Свободные выступления.

Когда Бог планеты Земля вошёл в божественный тронный зал, все встали. Иван Иваныч хмурым взглядом оглядел присутствующих, занял своё место и жестом руки позволил сесть всем остальным.

Местом Бога планеты Земля был огромных размеров трон, стоявший посреди бесконечной божественной сцены. Там же, на бесконечной сцене, справа и слева от трона Господа, но на тронах меньших размеров, располагались и так называемые сподвижники Бога планеты Земля. По правую руку Бога планеты Земли сидели наиболее преданные ему сподвижники. Слева располагались те сподвижники, которые, хоть и назывались сподвижниками, но чья преданность и верность ставилась Богом планеты Земля под сомнение. И чем дальше располагался от Бога планеты Земля тот или иной сподвижник, как по левую, так и по правую сторону, тем больше было сомнение по отношению к нему и тем меньше, стало быть, была уверенность Бога в преданности и верности того или иного своего сподвижника.

Сподвижников, как правых, так и левых, было очень много. Троны сподвижников расходились в бесконечность вправо и влево от трона Бога планеты Земля очень и очень далеко; так далеко, что многих своих сподвижников Богу планеты Земля не было даже видно а многих он так и просто не знал. Да и сами сподвижники, в силу всё той же бесконечности божественной сцены, не все видели своего Бога и не очень хорошо его знали, поскольку сидели от него на очень большом расстоянии. Учитывая количество сподвижников, а их было что-то около ста пятидесяти миллионов и цифра эта постоянно увеличивалась, то многие из них находились от Бога планеты Земля в нескольких сотнях, а то и тысячах километрах. Впрочем, сподвижников это мало огорчало. Сподвижникам было радостно только от осознания того, что они сподвижники Бога планеты Земля и, что они занимают определённое положение по отношению к своему Богу.

Забавным было ещё и то, что многие правые сподвижники (то есть те, в чьей преданности и верности у Бога планеты Земля не было никакого сомнения) в силу всё той же божественной бесконечности находились от своего Бога намного дальше, чем некоторые левые. И получалось, что иные левые, в чьей преданности было сомнение, знали своего Бога куда лучше, чем иные правые, да и сам Бог планеты Земля, при том, что очень многие правые сподвижники не были ему известны, очень хорошо знал многих левых сподвижников и частенько именно к ним обращался с той или иной просьбой.

Происходило это из-за расположения трона Бога и кресел его сподвижников на бесконечной сцене. В своё время по этому поводу очень много спорили и требовали от Бога планеты Земля решить эту проблему в пользу правых сподвижников. Но ничего хорошего из этого не вышло. Хотя, правды ради, надо сказать, что попытки решения проблемы были. Вернее, была предпринята всего одна попытка. Видя ревность своих сподвижников друг к другу и готовность их перегрызть глотки друг к другу, доказывая свою наибольшую верность и преданность Богу планеты Земля, Бог планеты Земля не мог придумать ничего другого, как просто отменить левую сторону. Осталась только правая сторона. Какое-то время отсутствие левой стороны всех устраивало. Но, по мере увеличения сподвижников, усиливалась и конкуренция между ними за право быть как можно ближе к Богу планеты Земля. Снова начали грызть глотки. Во многих отдалённых от трона местах начались волнения, которые перерастали в серьёзные столкновения.

Дошло даже до того, что стали появляться и так называемые новые Боги планеты Земля. Учитывая бесконечные размеры божественной сцены, эти, с позволения сказать, вольнодумцы, стали ставить новые троны новым богам и расползаться от новых богов влево и вправо на своих креслах в виде уже их ближайших, как левых так и правых сподвижников. В какой-то момент на бесконечной божественной сцене оказалось более полутора миллиардов различных богов, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

В зрительном зале тоже не было должного порядка. Зрительный зал ведь был так же бесконечен, как и всё, что находилось в царстве Бога планеты Земля. Учитывая бесконечность божественного зрительного зала и то, что число зрителей постоянно увеличивалось, неизбежным становился и тот факт, что многие зрители вообще не имели возможности видеть истинного, то есть, настоящего Бога планеты Земля, поскольку находились от него на очень большом расстоянии. Даже те, кто занимал места в середине божественного зрительного зала, если сидели на местах слишком отдалённых, не могли видеть сцены и всего, что на ней происходило. Не говоря уже о тех зрителях, чьи места были не по центру, а далеко справа или далеко слева от центра бесконечной божественной сцены, где и находился трон Бога планеты Земля.

Зрители, сидящие вдали от сцены слева или справа, в лучшем случае могли видеть или сцену с одними только левыми или правыми сподвижниками, или вообще сцены не видели, а видели только таких же зрителей, как и они сами. И вот именно для таких, отдалённых от центральной части божественной сцены зрителей, все представления превращались в комментарии, которые исходили из рядов стоявших ближе. В зависимости от того, чьи именно это были комментарии, зрителей ли, находившихся ближе к центру, или тех, кто сидел чуть левее или правее, и складывалась общая картина для тех, кто вообще ничего не видел.

В конце концов, поняв, что проводимая реформа расположения сподвижников на бесконечной божественной сцене ни к чему хорошему не привела, Бог планеты Земля вернул прежнее деление сподвижников на левых и правых. Это привело к тому, что многие конфликты были улажены. Впрочем, правды ради, стоит сказать, что проблемы, связанные с появлением на бесконечной божественной сцене новых богов особенно в районах значительно удалённых от центральной части божественной сцены, не исчезли. Да и что касается проблем, связанных с тем, что не все зрители, сидящие в бесконечном зрительном зале имеют возможность видеть всё таким, какое оно есть, остались. И эти проблемы были включены в число других проблем, которые решались Богом планеты Земля.

Итак, когда Иван Иваныч вошёл в божественный тронный зал, все встали. Бог планеты Земля хмурым взглядом оглядел присутствующих, занял своё место на божественной сцене и жестом руки позволил сесть всем остальным. Все сели. Какое-то время Бог планеты Земля молча наблюдал за зрителями, дожидаясь, когда те рассядутся и в зале станет тихо. Дождавшись полной тишины, Бог планеты Земля начал своё выступление.

– Итак, – не вставая с трона, торжественно и многозначительно произнёс Иван Иваныч, – прошло уже очень много времени с тех пор, как вы своей фантазией породили первую абсолютную идею, к которой решили стремиться, которой решили руководствоваться, по которой решили планировать и строить свою жизнь, и меня, как носителя этой идеи, в качестве так называемого Бога планеты Земля. С тех пор многое изменилось. Изменились и ваши взгляды на абсолютную идею и ваше представление о носителе абсолютной идеи, то есть, обо мне. Одних только имён своих я поменял сколько с тех пор. Как меня только не называли… Как вспомню, так… Лучше и не вспоминать. Но, несмотря ни на что, несмотря на меняющиеся ваши взгляды и несмотря на неизбежное изменение моих имён и меня, вынужденного меняться, дабы соответствовать вашим новым взглядам, мы не утратили главного, мы не утратили, так сказать, основополагающего. Мы не утратили идею Бога планеты Земля и веру в то, что только Бог и может быть носителем абсолютной идеи и не важно при этом, как его зовут и как он выглядит.

И всё бы было хорошо, друзья мои, если бы не ваша буйная фантазия. Создавая первую абсолютную идею и создавая меня, как носителя этой абсолютной идеи, вы тем самым создали также и противоположность абсолютной идеи и мою противоположность, то есть, противоположность Бога планеты Земля, всем хорошо известного… Фёдора Михайловича или, как его ещё называют в народе, Сатану. Естественно, что когда вы порождали нас, как абсолютные идеи, вы и подумать не могли, что мы сразу же вступим друг с другом в смертельную схватку. Война между мною и им была всегда и будет идти до тех пор, пока существует хоть один из нас. Почему? Потому что каждый из нас есть плод вашей фантазии и относится к тем видам идей, который имеют свою противоположность.

Я, собственно, почему начал свой доклад с напоминания вам того, что вы и так хорошо знаете. Дело в том, что весь истекший период с момента последнего Верховного Совета прошёл у нас под знаком усиления напряжения между мною и Фёдором Михайловичем. До сих пор нам с вами удавалось справляться с его агрессией, но… До полной победы ещё очень и очень далеко. До сих пор никто из нас двоих не овладел значительным преимуществом. Не забывайте, друзья мои, что мы с Фёдором Михайловичем бьёмся за вас, за людей. Когда только начались первые бои, успех был на его стороне и ему удалось захватить одну треть человека, то есть, стать хозяином вашего тела. Но мы не дрогнули и не сложили оружие и в тяжелейших, кровопролитных сражениях захватили души людей. Тела – его собственность. Душа же человека принадлежит мне. Но, друзья мои, в своём развитии человек подошёл к такому периоду, когда речь наконец-то зашла о духе человека. Вот за что в скором времени мы начнём новую драку с Фёдором Михайловичем. На этом, друзья мои, я заканчиваю своё выступление и мы, – Иван Иваныч заглянул в программку, – переходим к следующему, к пятому вопросу: «Что делать дальше?» Какие будут предложения?

Море поднятых рук. Все имели, что сказать, и хотели высказаться; одни – действительно по существу, но большинство – с целью напомнить о себе.

Иван Иваныч оглядел всех и остановил свой выбор на втором своём ближайшем правом сподвижнике Вениамине.

– Предлагаю послушать моего второго ближайшего правого сподвижника Вениамина. Кто против?

Против оказался только Аркадий, первый ближайший правый сподвижник Бога планеты Земля.

– Замечательно, – обрадовался Иван Иваныч. – Стало быть, большинством голосов слово предоставляется тебе, Вениамин. Вениамин встал.

– Можешь не вставать, – разрешил Иван Иваныч и Вениамин, грустно вздыхая, опустился на свой трон.

– Сподвижники, – начал Вениамин, – друзья. Ситуация, сложившаяся на сегодня, тревожна, если не сказать больше. Складывается впечатление, что всё нами сделанное не только бесполезно, но и вред порой приносит огромный. Дошло до того, что сам Фёдор Михайлович в наши церкви ходить стал и, более того, огромные деньги на церковь нашу жертвовать. А кроме того ещё и свою религию решил создать и даже книгу написал, которую в скором времени собирается прочитать своим ученикам. Задаю вопрос себе и всем вам. Что делать? Что, спрашивается, делать, коли уже дошло до того, что сам Фёдор Михайлович людей в нашу церковь зовёт? Честными и правдивыми быть им велит и говорит, что коли жить счастливо желаешь, то признайся в преступлениях своих, и сними груз с себя, а Иван Иваныч, дескать, всё видит и тебя, мол, любит, и тебе, грешному, всё простит, а тебе и жить легче будет. Но дальше, сподвижники, друзья мои, больше. Кто, спрашивается, сегодня более всех печётся об экологии на планете, а? Я вас спрашиваю? Не знаете? А вот догадайтесь. Он самый, Фёдор Михайлович и есть. Кого более всех на сегодня волнует здоровье человека? Здоровье человека сегодня не волнует никого, кроме как Фёдора Михайловича.

После этих слов Вениамина раздались крики, свист.

– Неправда, – орали сзади.

– Ересь, – кричали те, что сидели справа.

– Продался второй ближайший правый, – шумела левая сторона. – Его бы самого прощупать на предмет сотрудничества с Фёдором Михайловичем.

– Отдалить, отдалить, – настаивала середина. – Пошёл вон со сцены на задние ряды.

– Не дадим терпеть, – угрожали передние места.

– Зажрался у Ивана Иваныча за пазухой, – возмущались те, что сидели на галёрке и ничего не видели, ничего не соображали, не понимали и не хотели понимать, но судили о происходящем по тому, что им сообщали те, кто тоже ничего не соображали и не понимали, и не хотели соображать и понимать, но кто хоть что-то видел и слышал.

Кричали много. И кричали бы долго, но Иван Иваныч заставил их замолчать.

– Достаточно, – сказал Иван Иваныч, – хватит орать. Слово давалось не вам. Каждому будет дана возможность сказать, что он думает, и сегодня я намерен выслушать всех, особенно тех, кто громче всех себя ведёт.

После этих слов все приумолкли.

– Тем более, – продолжал Иван Иваныч, – что Вениамин правду говорит. Всё так и есть, а не было бы, то и не собирались бы. У меня и без того дел много, как с вами здесь вашу ругань слушать.

Все приумолкли настолько, что стало очень тихо и Иван Иваныч мог говорить потише.

– Мне ваше мнение интересно по факту сему, – продолжал Иван Иваныч. – А то, что факт сей имеет на сегодня место быть – вещь верная. Мне, когда впервые доложили, и самому не верилось. Но я в этом лично убедился. Мне желательно от вас услышать причину тому. Так что, если кто знает, то пусть скажет, а нет, то попрошу заткнуться.

Все испугались. Даже те, кто и хотел высказаться, вдруг передумали сделать это. Тогда встал Аркадий, первый ближайший правый сподвижник Ивана Иваныча.

– Разреши, Иван Иваныч, мне, убогому, мыслишкой кое-какой поделиться.

– Давай Аркадий, – разрешил Иван Иваныч. – Твоё мнение мне всегда дорого и желанно. Вот говоришь ты редко, что, конечно, для меня более чем прискорбно.

– Да от косноязычности всё моей, Иван Иваныч. Ты уж не серчай. А вот что Фёдора Михайловича касаемо, то здесь я тебе наверняка скажу, в чём дело. Ты поймёшь, а остальным потрудиться придётся, чтобы понять. Фёдор Михайлович хитёр, – говорил Аркадий, – он как вирус. Ты против него додумаешь чего, так он, со временем, ко всему приживётся, да ещё и пользу для себя с того поиметь сможет. Вот, полагают здесь некоторые, мол, правдой его одолеть можно, что, дескать, в ней сила. Оно, может, и было так, лет пятьсот назад, а только изменилось всё с тех пор. А не по правде сейчас разве что ну уж совсем недоумок живёт. Правда сегодня на Земле в большой цене и почёте. Правда сегодня больших денег стоит. Бешеных, можно сказать, денег правда сегодня стоит. Она, правда-то, как воздух на Земле сегодня. И кто не дышит ею, тот и не живёт. А потому и вынужден Фёдор Михайлович дышать ею поневоле, как бы не было ему это противно. Но то странно, что он не только что дышать правдой научился, но и с выгодой для себя. Вот что удивительно. Нет человека на Земле, кто этого не понимал бы. Будь то хоть бандит, хоть душегуб последний, а понимают, что правда не другим нужна, а им в первую очередь и нужна для того, чтобы свои же дела тёмные творить. Правду сегодня и воры, и святые почитают. Во как. Боле ничего сказать не могу. Думайте сподвижники, думайте друзья. Думайте.

Все смотрели на Бога планеты Земля. Тот молчал и ждал, что скажут другие. Другие, однако, говорить также не спешили, но ждали, что скажет Господь.

– Вижу, напугали вас мои ближайшие правые сподвижники Аркадий и Вениамин? Аль нет? – начал Иван Иваныч, поняв, что все ждут его слова. – Или мнений никаких нет? Или проблема для вас уж столь неразрешима? Вы когда думать-то начнёте, родимые? Или так страшно, а? Думать-то страшно? Говорите, что меня боитесь? Вы не меня боитесь, но думать боитесь. А боитесь потому, что не приучены думать-то. Вот только Аркадий да Вениамин и могут, а вы чего же? Или своих голов нет? Или только чужие мысли для вас хороши, а свои и не в цене? Так что ли?

– Подожди, – сказал Игнат, второй ближайший левый сподвижник, – не торопись. Есть что сказать и не боимся. Только спрашиваешь редко. Не приучены потому.

– Ты, второй мой ближайший левый сподвижник, больше наговариваешь на себя, – начал было Иван Иваныч, но Игнат прервала его.

– А ты ведь нас и не слушаешь, Иван Иваныч, – с усмешкой сказал Игнат. – Думаешь, глупы, не образованны. Оно, может, и так, только есть и нам, что сказать, и мне есть, что посоветовать. Я ведь, как и ты, сердцем вижу то, что надо видеть. Мне на то образование не требуется. Я тебе скажу, а уж ты сам решай и все вы решайте, как быть и что делать. Враг наш хитёр и силён. Но есть в нём одна слабость, зная которую, всегда можно с ним справиться. Слабость у него одна, но последствий от неё много. Слабость Фёдора Михайловича – его уверенность в силах своих. А то, о чём вы говорите сейчас, то – последствие. А выражено оно в том, что при всей своей уверенности, ничего Фёдор Михайлович сделать не может.

– Ну, ты, Игнат, даёшь, – удивился Иван Иваныч, – всё как в тумане. И понимай, как хочешь.

– Разреши, Иван Иваныч, мне, – попросил Вениамин.

– Говори, – разрешил Господь.

– Прав второй левый сподвижник Игнат, – сказал Вениамин, – согласен с ним полностью. Выражу разве что по-другому. Фёдор Михайлович, при всём желании своём власть на Земле единственную и от себя утвердить, ничего не делает для этого. Ему бы всё – да наоборот, а он – нет. Почему, спросите? Да потому! Вот вы здесь все освистать меня вздумали, дескать, не может Фёдор Михайлович желать добра человеку. А того не поняли, что не добра человеку он желает, а сохранить человека в его скотском состоянии, вот о чём печаль его. Зачем, спросите себя, ему разрушать Землю, которая ему и служит? Незачем ему её разрушать. И дурак тот, кто полагает, что всё плохое на Земле – от него. Раньше и было, но не теперь. Быть противоположностью Ивана Иваныча – это ещё не значит желать разрушить Землю и уничтожить человека. Что за радость ему, коли взорвёт человек Землю бомбой ядерной или отравит её выхлопами заводов и машин? Нет в том ему никакой радости. Ему-то что за радость, коли рабы его послушные, идеологи его верные погибнут? Нет здесь у него никакой радости. И если человек плодиться и размножаться не будет, то и в этом для него радости не будет, а будет одно только горе. Нет потому что у него другого царства. И не будет. Земля – его. Не будет Земли – не будет и его. А если мы сейчас этого не поймём, то запросто проиграем и дух человеческий, за который скоро начнётся очень серьёзная битва.

Прав второй левый сподвижник Игнат, Фёдору Михайловичу сейчас ничего менять нельзя. Вот в чём хитрость. А как можно изменить что-либо? Только конкретной целью и можно изменить. Видел его недавно. В России он сейчас устроился, не пойми, чем занят. Ни вашим, ни нашим. Его среди преступников ищут, а он уж и не совершает преступления. Сегодня никто так закон не чтит, как Фёдор Михайлович. Люди думают: где смерть, там и Фёдор Михайлович, а и нет. Смерть тоже смысл имеет. А ему именно где смысл, там и тошно. Его на скамье подсудимых ищут, а и там его быть не может. Поменялось понимание абсолютных идей в сознании людей. Чёрным становится белое. А белое – чёрным. Уж и разобрать никто не может, что хорошо, а что плохо. Потому и религии новые создают.

Вы пройдитесь по сцене на пару километров влево или вправо. Такого там увидите, что… Сегодня на Земле уже сотни тысяч разных богов и разных их противоположностей, сотни тысяч разных иванычей и михалычей. Люди уже и не знают, в кого им верить. Не поймёшь, кто есть кто и как кого распознать, не знаешь. Не причину человек ищет, а проблемы возникающие решает. Путается ещё больше сам, да и других путает. До того дошли, что разум свой обвинили во всём. Дескать, не всегда он сознательно мыслит, а и бессознательно иногда. Во как. А Фёдору Михайловичу только это и надо. Он, как о новом узнаёт, так сразу и туда. Наши распри его не интересуют. Мы для него, как не назовись, все противны. Хотя, честно говоря, и к нам похаживать начал было. Нет сомнения, что желает он не только дух человека поработить, но и душу человека отвоевать у нас. Одно неудобно. Он в Россию сейчас попал. А там с церквями сейчас полный бардак. Ему не понять, куда и сунуться-то. Вот и мается. А тут как раз и новые религиозные учения подоспели, где вообще никаких богов и в помине нет. Так что он и там теперь. А более всего ему своё создать охота. Есть средство против него. Есть. Только надобно, чтобы сам Иван Иваныч помог, иначе никак. А что? Уже сколько богов разных на Землю приходило. Одного только Ивана Иваныча ещё не было. Всё у меня.

Речь Вениамина особого впечатления не произвела. Но гул обсуждений стоял приличный.

– И Игната-то толком не понять было, тут ещё Вениамин учудил.

– Ему можно. Что не скажет, всё пройдет.

– Нет, кое-чего я уловил, но…

– Да ясно всё. Взять пару ближайших сподвижников, да с Иваном Иванычем, э-эх…

– Хватит, братья, смотрите, Аркадий встал, видать тоже наболело что. Он попроще. Может и поймём чего.

– Разреши и мне дополнить, – обратился Аркадий к Ивану Иванычу.

– Разрешаю.

– И Игнат, и Вениамин правильно указали на слабость Фёдора Михайловича. Но не сказали они о нашей слабости. Слабость наша в том, что всё, что даём людям, всё против нас со временем и оборачивают. Ты хоть что, Иван Иваныч, людям не принеси, всё со временем во вред нам и себе начнут использовать. Природа это людская. А всё, что связано с природой человека, всё это во власти Фёдора Михайловича. И ничего сделать нельзя тут. И правду не всегда говорить умеем. А сами при этом учим людей быть честными. Противоречие возникает в умах людей. Сомневаться они начинают на наш счёт. Фёдор Михайлович и пользуется тем. Но надо его перехитрить. Ведь он как рассуждает. Ну дашь ты им новенькое что-нибудь, так он это новенькое возьмёт, изучит и направит в другую сторону. Уж сколько раз так было. Всё либо сектой в новой религии стало, либо в партию обратилось или политическое движение, либо революцию. А надо так дать им, чтобы не смог Фёдор Михайлович организацию на том создать, церковь новую или движение какое, вроде партии или другой какой общественной или политической организации. Ты уж подумай сам.

– Ещё больше туману напустил.

– У них с Вениамином это болезнь какая-то. Я их давно знаю.

– Аркадий дело говорит.

– На Ивана Иваныча и уповать остаётся только что.

– Вы о чём это?

– Я говорю, что на Господа одного и уповать.

– Вы здесь недавно что ли?

– Уж второй десяток лет.

– Понятно.

– А я бы вообще не переживал. Чему быть, того не миновать. А как в богословских книгах сказано, так и будет.

– А Вы много читали-то их?

– Кого?

– Книг богословских.

– Нет. Слишком их много сегодня на Земле. И богословов слишком много. И все разное говорят. И глотки друг другу за правду грызут.

– А почему уверенность такая, что как сказано в богословских книгах тех, которые написаны глоткогрызами за правду, так и будет?

– Так ведь там плохого не напишут? Разве нет? Потому как всё – от Ивана Иваныча нашего. И Фёдора Михайловича мы одолеем, как бы он, собака, не старался.

– Да ты сам-то не от него ли есть? Что-то речи твои мне не нравятся. Мутишь здесь.

– Да что ты, что ты, это я так, я завсегда с народом. Мне разве что надо, мне лишь бы вам хорошо.

– Плохо, что Иван Иваныч сам не может пойти.

– А чего так-то.

– Да пошлёт действительно кого из ближайшего окружения. А с них что прок. Здесь конкретная работа требуется.

– Да нет, видать сам пойдёт. Во, как задумался. А ближайшему окружению и без того при нём достаточно будет. Уж положено так.

– Пойдёт, пойдёт. Ему и самому интересно. Он на Земле ещё ни разу не был.

– В Россию, точно, пойдёт.

– Эх, пойдут дела. Мне бы с ним.

– Иж, надумал чего. Без тебя разберутся.

– Да хоть бы одним глазком посмотреть.

– Насмотришься ещё.

– Тише, Иван Иваныч говорить будет.

Иван Иваныч оглядел присутствующих.

– Здесь всё ясно. Решение моё такое – иду сам. Не позднее завтрашнего дня. Всем службам повелеваю быть в форме. Со мной пойдут Аркадий и Вениамин. Остальным надлежит здесь быть и наблюдать за всем. Будет надо чего – знать дам. Никаких инициатив. Фёдор Михайлович где сейчас? В России? Ну, стало быть, и мне туда же идти следует. Первого ближайшего левого сподвижника Стефана попрошу задержаться после совета. Переходим ко второму вопросу: «Положение церквей планеты Земля на сегодняшний день.» Слово – Аркадию.

– Здесь вот многие говорят, – читал Аркадий по бумажке, – будто бы церкви коллективных богов слабеют. Есть мнение даже, что умирает вера в богов коллективных. Но так думают не все, а некоторые, из числа философов и мыслителей. Что до простого люда, то им сии тревоги неведомы, но в своего какого-нибудь коллективного бога верят не меньше, чем до них верили, разве что имена ему разные придумывают. Количество церквей растёт, за что большое спасибо первому ближайшему левому сподвижнику Стефану, как ответственному за распространение коллективной веры. То же можно сказать и об учебных заведениях, распространяющих веру в единого носителя абсолютной идеи. Много подобных учебных заведений ныне, ну и слава тому богу, чьи истины там преподаются, а у меня всё.

В зале раздались жидкие аплодисменты.

– Что говорил, что нет.

– А чего ты ждал. Он может и думает хорошо, да вот как скажет, ну хоть второй раз помирай.

– Стыдно, ей Богу.

– Какому богу ей-то? Уж и не знаешь, про какого бога-то речь идёт. Этих богов сегодня, как собак нерезаных.

– Тише, гляди, ближайший пятый левый сподвижник на тебя косо смотрит. Может, услышит чего.

– Прости, Иван Иваныч, души наши грешные. В страхе живём, а в храбрости не научились за свою жизнь. Я же с под топора, от самой Анны Ивановны. Оттого и здесь трясёмся. Всё нам заговоры мерещатся.

Иван Иваныч поднялся с трона и начал ходить взад и вперёд, положив руки за спину.

– Одного я, друг мой, Аркадий, не понимаю, – сказал Иван Иваныч, – ты говоришь, что всё хорошо, а вот мне докладывают, что всё плохо.

– Кто, батюшка, докладывает? – жалостливо спросил Аркадий. – Ты скажи. Может, и впрямь я чего упустил, по скудоумию своему.

– Священник Боголюбинского монастыря пишет, – ответил Иван Иваныч, – что всё плохо на Земле, а особливо у них в Боголюбинске… Да вот сам читай.

Иван Иваныч протянул Аркадию лист бумаги. Аркадий достал очки, вздохнул тяжело и уставился в документ. Через какое-то время оторвал от него свой взгляд и произнёс:

– Не знаю я ни священника этого, ни проблем его знать не хочу. Знаю я этот Боголюбинск. У них там церкви новые с богами разными, как крысы плодятся, вот и грызутся друг с другом за долю малую. А тебе, Иван Иваныч, только одно скажу, что всё он врёт. Обожрался, видать, свинины жареной да водки много выпил на какой-нибудь праздник какого-нибудь бога. Его на пост посадить надо. Жиром мозг заплыл. Пить не в меру стал. Гордыню свою пузатую тешит. Она у него уже более его самого. Так что, Иван Иваныч, не принимай близко к сердцу. Разберёмся с ним сами. Не думай о том. Всё у меня.

– Коли всё, то кто-то, может, чего добавить хочет? – обратился Иван Иваныч к залу.

Добавить никто ничего не хотел. А кто и хотел, тот боялся. С ближайшим сподвижником Аркадием связываться – себе дороже. Его даже ближайшие левые, которые ничего и никого не боятся, и те стороной обходят.

Иван Иваныч вернулся на трон.

– Ну тогда далее, – продолжал Иван Иваныч, уже сидя на троне, – о сектах наших. Слово Вениамину.

Вениамин очнулся, достал мятый лист бумаги и долго его рассматривал, прежде чем начал говорить.

– Друзья, сподвижники, верующие в последнего Бога планеты Земля, – наконец-то начал Вениамин, – с каждым годом число сект наших увеличивается, за что спасибо всем. И я – всё.

После этих слов Вениамин сел. Аркадий толкнул его ногой под столом.

– Ты чего так скоро? – спросил Аркадий.

– Я текст доклада забыл, – ответил ему Вениамин.

– Понятно, – сказал Аркадий.

– Кто хочет добавить? – поинтересовался последний Всевышний, – спросить чего, никто не желает?

Все молчали, потому что никто ничего не успел понять.

– Ну вот и славно, – обрадовался Иван Иваныч, потирая руки, – хоть здесь без прений обошлось. Далее идём… Ну, кто там у нас… далее-то?

Второй Ближайший левый сподвижник Игнат встал, достал толстую коричневую тетрадь и начал читать. Читал он бойко. Зритель в зале оживился. Более всего секты новых религий занимали умы присутствующих.

– На сегодняшний день, – громко читал Игнат, – официально зарегистрировано одна тысяча семьсот восемнадцать миллионов новых религиозных течений. Из них наиболее активно себя проявляющих – триста миллионов. Особое внимание хочется уделить тем религиям, что в основу своей деятельности положили не веру в коллективный абсолют, а желание увеличить человеческие способности за счёт улучшения душевного здоровья. Народ там всё больше молодой и красивый. Много тех, кто и с высшим образованием. Основная их деятельность сводится к работе с прошлыми неудачами. Интересен тот факт, что все верят в прошлые жизни. Услуги – платные – примерно от двадцати до ста долларов в час. Нового ничего нет в их технологиях. Это смесь между технологиями большинства религий, основанных на коллективной вере в какого-нибудь коллективного бога, и психоанализом профессора Фрейда, с проверкой на безопасность с помощью осциллографа. Но народу нравится, потому что от богов устали и все хотят обладать супер-способностями и уметь добиваться всего. Желания и мотивы их ясны и понятны. Пошли, Иван Иваныч, им всем удачи. Более внимания нашего они не заслуживают. Всё у меня.

Пока Игнат садился, в зале тихо обсуждали его речь.

– Толком и не сказал ничего.

– Я слышал, будто бы и Фёдор Михайлович в одну из таких ходит.

– Сегодня туда все ходят. Сегодня это модно.

– А чего-ж Иван Иваныч, ничего не предпринимает?

– Свобода, брат. Свобода выбора. Понял?

– Понял.

Иван Иваныч поднялся с трона.

– Подведём итог, сподвижники, друзья, – сказал Иван Иваныч. – И я бы сказал более: подведём неутешительные итоги всему сказанному. Как нам стало ясно, дела идут не так, как нам того хотелось бы. Если и дальше так пойдёт, то… глядишь, лет так через сто веры в коллективного бога на Земле вовсе не останется и мы не то что духом человеческим не завладеем, а и душу его упустим. Напридумывает каждый себе своё личного бога, а про меня и забудут… – Иван Иваныч задумался. – Не хочется умирать, друзья мои, честное слово. А всё к тому идёт. Но унывать смысла нет, а надо принимать ответные меры и чем скорее, тем лучше. Повелеваю:

1. Аркадию заняться распространением веры в меня через коллективную веру в кого угодно, лишь бы он назывался богом. Каким богом? Да любым, лишь бы только это был коллективный бог и в него верил бы не один человек, а как минимум двое! Отправляется Аркадий на Землю в командировку сроком на девяносто лет.

2. Вениамину заняться делами объединения всевозможных религий и их сект. Здесь очень важно понимать, что любая религия и любая её секта, которая подразумевает коллективную веру в бога, не имеет значения, каким именем она его называет, верит в меня. И необходимо сливать эти секты в одну единую. Срок командировки Вениамина шестьдесят лет.

3. Игнат отправляется на семьдесят лет решать проблемы с новыми религиозными течениями и внушением и там идеи о том, что коллективный бог необходим и в том случае, когда людей проверяешь на безопасность с помощью электроники или используешь в своей работе психоанализ.

Я займусь остальным. Место действия – Россия. Всё у меня. Все свободны. Стефан задержись. Просьбы, жалобы попрошу не задерживать и до моего отъезда всё представить к рассмотрению. Всех благ всем вам. Будьте здоровы и не задерживайтесь здесь. Всем высшим подвижническим чинам, как правым, так и левым готовиться к комплексной проверке, завтра начинаю смотр.

Заседание закончилось, все разом встали и потянулись к выходу.

– Ну что, интересно было?

– В прошлый раз лучше.

– Друзья, кто со мной на премьеру?

– Ах, оставьте. Какая там премьера. Не до того сейчас.

– А зря, зря. Спектакль отличный, говорят. Режиссёр постарался. Лучших актёров нанял. Здесь недалеко. Пару столетий назад.

– Нет, мы лучше здесь будем. А то, не дай Иван Иваныч, пропустим самое интересное.

– Ну как хотите. А я поехал. Вы запишите мне. Я после посмотрю.

– Договорились. Всех вам благ.

Господь и Стефан остались в зале одни.

– Я тебя, собственно, почему и задержал, – заговорил первым Иван Иваныч, – слышал, что ты у нас по России специализируешься?

– Ну, вроде того, – ответил Стефан.

– Как там? – спросил Иван Иваныч.

– Да там, Иван Иваныч, всё по-прежнему, – отвечал Стефан. – Скоро, правда, систему сменят, а так ничего. Народ тихий, незлопамятный.

– Систему, говоришь, сменят? – Иван Иваныч нахмурился. – А старая чем не устраивает? Сколько крови за неё пролито было.

– Экономический кризис, Иван Иваныч. Плюс к тому, политический кризис. Выхода другого не видят. Но, да ты, Иван Иваныч, не беспокойся. В этот раз тихо будет. Без крови. Портреты прежние назад повесят, церквушки разгромленные восстановят.

– Какие портреты? – не понял Иван Иваныч

– Портреты прежних богов, их приближённых, святых там разных, – ответил Стефан, – которые поснимали со стенок в процессе религиозных реформ.

– Да ну вас, как дети малые. Я серьёзно, а вы с портретами вашими. Когда серьёзными будете?

– Так жалко же, батюшка.

– Портреты?

– И их тоже.

– Ладно, с вашими портретами. Жалко, так жалко. Что Фёдор Михайлович?

– Ему годик сейчас. На днях день рождения. Ничего себе мальчик. Родители хорошие. Мать – инженер, кажется. Отец, правда…

– Чего с отцом?

– Умер рано. Она сейчас одна с ним. Зарплата сто двадцать, самой двадцать шесть всего. Да чего рассказывать. И так ясно, что тяжело.

– Ты с чего такой жалостливый стал? Раньше, помню, не был таким.

– Раньше другой был, верно заметил. Да страданий, страданий-то сколько. Иван Иваныч, прости ты нас грешных.

– Ну-у, брат, понесло тебя. Чего тяжелого-то? Детей растить тяжело или водку колбасой сырокопчёной закусывать? Ты вот почитай их жалобы. Тошно станет.

Стефан взял со стола молитвы людей и стал их читать.

– Ну как? – поинтересовался Иван Иваныч. – Не грустно? А мне таких просьб по сто миллиардов в день идёт. Кого, скажи, жалеть? Да мне всех их жалко. Один денег просит, ему на новый дом не хватает, другой просит, потому как жрать нечего, а работать не хочет. Ну что, скажи на милость, делать? Как поступить? А потом роптать начинают, дескать, Иван Иваныч не слышит, а ещё последним Богом называется. Но ты, Стефан, про Фёдора Михайловича мне лучше скажи. Он что, с Земли так ни разу и не уходил?

– Так и не уходил, – ответил Стефан. – А зачем ему уходить-то. Ему там нравится. Ему иначе и интереса нет. Тем более что тело он всегда себе любое выбрать может.

– А кого выбирает?

– Да всё больше середнячков и выбирает, – ответил Стефан. – Так, чтобы незаметней. И упаси, ежели там царь или президент.

– А чего так? – удивился Иван Иваныч. – Ведь и дела ему свои было бы сподручней вести при власти-то? Нет, разве?

– Э, Иван Иваныч, не скажи, – усмехнулся Стефан. – Его дела-то какие?

– Какие? – не понял Иван Иваныч.

– А такие, – ответил Стефан. – Ему надо, чтобы всё по-его шло. А Верховная Власть при всём желании не сможет что-либо по-своему делать, потому как слишком на виду. Бывает, конечно, что и она, власть, своевольничает, но ей тогда быстро шею сворачивают.

– Я, Стефан, чего, собственно, сказать-то тебе хотел, – задумчиво прервал его Господь. – Да ты садись, садись. Разговор у нас с тобой не скорый. Я тебя в своё время позвал и ты пошёл. Первым пошёл. Ещё никого не было, а ты пошёл. Дорогого это стоит. Потому дорогого, что многого не знал ты, но поверил. А тогда мне чего более и не надо было, понимаешь. Не в том дело, что без тебя не справился бы, а в том, что ты сам захотел, чтобы с тобой. Трудно тебе понять это сейчас. Но да ладно. Просто хотел выразить благодарность тебе. Но ближе, как говорится, к делу. Хочу, чтобы знал ты то, чего, может, и другие не знают, а если и знают, то не понимают. Расскажу я тебе об отношениях наших с Фёдором Михайловичем, о том, как было и что стало, другими словами, что есть на самом деле.

Иван Иваныч встал, прошёлся немного, сел туда, откуда встал, и продолжил.

– То, что он враг человека – это неправда.

– Да как же так, Иван Иваныч, – возмутился Стефан, – как же это, чтобы Фёдор Михайлович, да вдруг и не враг человеку? Друг что ли?

– Не перебивай, а слушай, – строго сказал Иван Иваныч. – и думай, коли есть чем. Не имей привычки за первое услышанное слово схватиться и выводы делать. Ты суть уясни сперва того, что слышишь. Потом подумай, а после вопи. А то взяли моду, чуть что сразу «Иван Иваныч!». Вот он я и что с того. Тебе-то, что в том? Что ты как нищий на паперти. Мне не преданность твоя нужна. К чертям собачьим она мне сдалась эта твоя преданность. Ты мне нужен, но не просто, а… как преданный сподвижник нужен. Понимаешь? Только тот, что как тогда, первым за мной пошедший. Вспомни, кем был я тогда. Ты во сто крат более чем я выглядел. Но не возгордился, а признал, сам признал правоту мою, а потому и пошёл. Много ты тогда о Фёдоре-то Михайловиче думал? Да ты знать не знал ни его, ни проблем, связанных с ним. Но о себе ты думал, о душе своей. Уже тогда ты смекнул, что лучше тебе душу свою мне отдать. Твоё место никто не займёт, не бойся. Всё твоё завсегда твоим останется. Что положено получишь, а чего не должен снести – того не понесёшь. Повторю, коли прослушал. То, что полагают Фёдора Михайловича врагом человека, то неправда. И человеку и всему остальному – не враг он. Единственно чему враг он – мне и делу моему. А это – большая разница. Отвернись сегодня от меня всё человечество и лучшего, нежели Фёдор Михайлович, друга-то ему не найти. Человек ведь чего хочет? Чтоб сам жив и здоров был, чтобы дети его тоже не жаловались, чтобы сыты были, обуты. Образование чтобы у детей было, какое положено, ну и всё прочее. И с чего Фёдору Михайловичу в том им препятствовать? Незачем. Вот и говорю я, что человеку Фёдор Михайлович не враг. Ссора-то у нас с ним пустячная была. И всё бы ничего, да ни ссора виновата. Виной всему его непринятие того, что я делаю и что именно то, что делаю я, и признано людьми, как абсолютное. Это тебе не бунт подчинённого, какие каждый день тысячами среди людей. Там всё так и должно. Там развитие идёт. Но здесь – нет. Были две абсолютные идеи у человека. Одну идею выражал он, а другую я. И я, как абсолютная идея, победил. Но чтобы победить мне, пришлось воспользоваться вашей помощью. Но наивны те, кто думает, что победа моя над ним была полной. Битва шла за три сокровища. За тело человека, за душу его и за дух. Душа досталась мне. Тела принадлежит Сатане. А дух… – Господь задумался. – А вот дух человека пока никому. Я не за тела человеческие боюсь. Их мне у него при всём желании не отвоевать. Да и он о душе человеческой не сильно печётся. Оба мы нацелены на дух человека. О духе человека все помыслы наши. Вот кто дух человека захватит, то и будет истинным правителем во Вселенной.

– Это как же понимать, Иван Иваныч? – испуганно прошептал Стефан.

– А так и понимать, – криво ухмыляясь, ответил Иван Иваныч. – Тело человека смертно. И душа человека смертна. Бессмертен только его дух. И вот тот, кто духом человека завладеет, то и будет править Землёй. А может даже и не только Землёй, а и… – Иван Иваныч испуганно огляделся по сторонам и даже на верх взглянул, – а и всей Вселенной, – прошептал он, – править будет.

– Это как же понимать, что душа человека смертна? – спросил Стефан.

– А так и понимай, – ответил Иван Иваныч.

– А говорили ведь, что бессмертна душа человека, – в голосе Стефана слышалось отчаяние.

– Говорили, – согласился Иван Иваныч. – Да это когда было?

– А разве с тех пор что-то изменилось? – удивился Стефан.

– Многое изменилось, – ответил Иван Иваныч. – Начать хотя бы с того, что такое понятие, как «последний Бог планеты Земля» появилось. Я появился.

– Ну это понятно, – согласился Стефан, – но при чём здесь душа человека? Неужели от того, что появился ты, душа смертной стала?

– Какой же ты дурак ещё, Стефан, – разозлился Иван Иваныч. – Да душа человека всегда смертна была. Только люди этого не знали. Они и себя запутали, и нас запутали. А мы с Фёдором Михайловичем грызню за эти души устроили. Знали бы за что бьёмся, так может и не мучились бы.

– И всё же я не пойму, – сказал Стефан, – как это возможно, чтобы душа была смертной?

– А так и возможно, – зло ответил Иван Иваныч, – что душа человека – это не более чем его эмоции. А эмоции человека напрямую зависят от его способности мыслить. А мыслит человек с помощью памяти. А память – это мозг. А мозг – это не более чем набор тех или иных материальных клеточек. Вот и выходит, что душа человека не многим отличается от его тела. Умирает тело, умирает мозг, а с ним умирает и вся накопленная информация, а с информацией и память, а нет памяти – нет и эмоций. Души, стало быть, нет! Понял теперь?

– А Вы уверены, что вся накапливаемая информация хранится в мозгу, а не в душе человека? – спросил Стефан.

– В том-то всё и дело, что в душе вообще нет никакой информации, – ответил Иван Иваныч. – Одни эмоции и ничего более. А информация… – Иван Иваныч снова испуганно огляделся. – Что касается информации, то часть её в мозгу, а часть… – Иван Иваныч снова испуганно огляделся и перешёл на шёпот, – а часть дух человеческий хранит. Та информация, что в мозгу, – это так, хлам один. А вот та, что духом человека накапливается – вот это уже серьёзно. Всё, что касается способности человека порождать идеи и воплощать их в реальность – всё это его дух в себе хранит. Понимаешь теперь, за что мы с Фёдором Михайловичем бьёмся-то?

Сегодня я заметил, что на Земле кого не попади врагом моим кличут. Глупость всё это. Один враг у меня есть – Фёдор Михайлович, а других нет. И не надо путать убийцу с врагом моим. Убийца человека, убийца тел – он первый враг ни мне, а Фёдору Михайловичу. Тела – это его. Я и спросить не успею, а если и спрошу, то во вторую очередь. Но в первую очередь он, сам Фёдор Михайлович и спросит. И накажет. Да так накажет, что мне потом и наказывать уж вроде как непозволительно. Да и наказание моё для виновного раем будет, по сравнению с тем, как Фёдор Михайлович наказывает за убийство. Потому что убийство – это тел уничтожение. А все тела ему принадлежат. А мне – только души людские. А дух человека пока ничей. Вернее, чей… – хитро так произнёс Иван Иваныч. – Дух человека пока что самому человеку и принадлежит. За него и идёт у нас сегодня главная битва.

Знаешь, что такое дух человека? Дух человека – это то, что и есть смысл его и смысл жизни его, что определяет высшие цели и самые грандиозные мечты человека. Вот что такое дух человека. И вот если в этой войне мы победим, то считай, что нам принадлежит тогда вся Вселенная. Вот тогда только и можно будет по-настоящему расслабиться. А сегодня расслабляться никак нельзя.

Духом человек крепок, душою и телом слаб и мёртв. Не он над телом и душой хозяин, но тело или душа над ним. Не потешит тело своё человек вовремя, не испытает положительные эмоции, так и не человек уже. А Фёдор Михайлович и я тут ему и поможем. Фёдор Михайлович своё подсунет, а я своё. Равновесие пока что между нами. Так было и раньше, так есть и сейчас.

Не Фёдор Михайлович сегодня войны на Земле начинает. Войны эти ему самому поперёк глотки. Их дух человека начинает. Тела – это не звери, не животные, как их путают некоторые учёные сегодня. Животный мир – осмыслен и целеустремлён. Животный и растительный мир ведёт напряженную работу в деле воспитания духа. – Иван Иваныч снова задумался, вспоминая прошлое, – мы ведь не сразу с Фёдором-то Михайловичем поссорились. Даже после того, как меня, как абсолютную идею предпочли люди, и когда все их души оказались у меня, даже тогда мы ещё некоторое время в добрых отношениях были. И когда увидел он человека, преображающегося под меня, то сперва обрадовался, он-то, паразит, всегда знал, что и душа человека смертна и во многом зависит от тела. Но промолчал. Думал, что я так и не узнаю, а он втихую дух человеческий и возьмёт себе. Обрадовался тому, что я в неведении был. Носился как угорелый взад и вперёд, не знал, чем от радости своей мне угодить. Но потом, когда осознал, что и я всё знаю и к духу человека прицениваюсь, вот тогда ему хреново-то и стало.

Он ведь когда стал хозяином над телами, думал, что я не на вечную жизнь посягаю человека, а только радость хочу в души людей вселить. А когда узнал, что ничего этого не будет, что и радости я людям не дам, и что ещё и на вечное рабство хочу человека к себе забрать, очень рассердился. Рабовладельцем меня назвал. Идиот. Он думает, что только он хочет быть хозяином во Вселенной. Шиш ему, – Иван Иваныч подсунул под самый нос Стефана здоровенный кукиш, – с маслом. Вечен только дух его, а душа и тело – это инструменты творчества на короткий период. А человек рано или поздно всё равно окажется у кого-нибудь из нас в рабстве. И либо он будет у меня, либо у Фёдора Михайловича. Третьего не дано.

– А почему третьего не дано? – спросил Стефан. – Разве не может человек сам быть хозяином себя? Разве ему обязательно быть у кого-то в рабстве?

– Вот говорил я, что дурак ты, Стефан, – ответил Иван Иваныч, – дурак и есть. Да как ты не понимаешь, что и я, и Фёдор Михайлович, что оба мы есть идеи, порождённые человеком, не ведающим, что человек есть творец, что выше человека нет и не может быть ничего, что любая идея, какая только существует во Вселенной – это всё его и только его заслуга. А почему?

– Почему? – спросил Стефан.

– Потому что напугали мы человека, – ответил Иван Иваныч. – Я со своей стороны напугал, а Фёдор Михайлович – со своей. Смешно, да? Он нас породил, а мы его напугали. Напугали его, что без нас он никуда. Напугали его, что всё в мире происходит только по нашей воле. Выходит, сейчас, что человек хоть и знает, что как дух он бессмертен, но очень этого боится.

– Боится? – переспросил Стефан. – Чего боится?

– Боится своей бессмертности, – ответил Иван Иваныч. – Боится того, что он вечен, – Иван Иваныч снова задумался, вспоминая прошлое. – Я ведь Фёдору Михайловичу говорил тогда, чтобы он уступил. А он, как ребёнок малый, у которого игрушку отняли, упёрся и ни в какую. Нет и всё тут. Тогда ему мысль и пришла создавать свои учения. Тогда и приполз он к нему, к человеку, в первый раз. Бессмертие пообещал. И не обманул ведь, но и правды не сказал. Человек сегодня и без него, и без меня бессмертен. Другое дело, что боится этого, ну да это сути дела-то не меняет. А кроме того, не следует забывать, что человек есть в том числе и тело, а тел с каждым годом всё больше. Он, человек, теперь и думает только о том, как бы родить тело новое, да воспитать. Ещё и орёт, что в том лишь и есть смысл жизни главный. А Фёдор Михайлович и рад. Ему только того и надо было. Рожайте, да через детей своих, да через перевоплощение бессмертие обретайте, да смысл в том ищите свой и своего бытия.

Всё, сволочь, предусмотрел. Знал, что пока я своей цели не добьюсь, не успокоюсь. И время для меня значение не имеет. На том и решил выехать. Собственно, всё, чего он добился, – время оттянул. Но ему это и надо. И тянуть он время готов аж до бесконечности. А орудие его очень даже простое. Он хоть и призывает человека к тому, чтобы тот жизнь свою осмысливал и себя, да цели перед собой ставил, но при этом человека цели его лишает, той самой, истинной цели, с какой я, как идея, сотворённая человеком, и творил самого человека, а не той цели, какую сегодня человек перед собой ставит. Сегодня человек так себя привязал к Земле, что через привязанность ту ничего более и видеть не желает, а если и смотрит на что, или думает, то только через Землю.

Ты посмотри, чем сегодня человек на Земле занят. Много ты найдёшь тех, кто своей истинной цели добивается. Всё больше чужие цели беспокоят человека. Во-первых, свои земные цели, далее – цели родителей его, друзей, родных, знакомых, государства, партии, религии, да всё и не перечислишь. Только своей истинной цели нет у человека. Почему, спросишь, потому, что через свою истинную цель, человек начнёт делать то, что истинно надо ему, то есть самому человеку. Ни мне, ни Фёдору Михайловичу, а самому человеку. И начнёт тогда человек использовать свои собственные возможности и станет тем, кем и должен стать, а именно таким, каким видит сам себя. Но ни мне, ни Фёдору Михайловичу именно этого и не надо. Понимаешь теперь?

– Неужели и тебе, Иван Иваныч, этого не надо? – спросил Стефан.

– И мне этого не надо, – ответил Иван Иваныч. – А зачем мне это, Стефан, сам посуди. Ну будешь жить своими собственными идеями, а не теми, что я тебе навязал, так и я тебе буду не нужен. Понимаешь?

– Теперь да, – тихо произнёс Стефан.

– Ну и славно. Потому как со мной пойдёшь. Будь готов, вскоре отправляемся.

– А зачем идём-то?

– Тут такое дело, Стефан, – несколько смущённо ответил Иван Иваныч, – Фёдор Михайлович решил вроде как самоубийством покончить.

– Самоубийством? – ужаснулся Стефан. – Вот, сволочуга, какая. Ведь если он себя убьёт, так и Вас не станет.

– В том-то всё и дело, – ответил Иван Иваныч. – На кой ляд буду я нужен, как абсолютное благо, если не будет абсолютного зла?

– Это точно, – согласился Стефан, – Вы тогда нам и даром будете не нужны. А он, стало быть, ни себе и ни людям. Так что ли? Дескать, если мне человек не достанется, ту пусть и ни у кого в рабстве он не будет?

– То-то и оно, – грустно вздохнул Иван Иваныч.

– А как же это он собирается самоубийством-то покончить?

– Научить он хочет человека жить по-другому, – ответил Иван Иваныч. – Решил Фёдор Михайлович, что пора человеку самостоятельным стать, хватит, дескать, чужими мыслями довольствоваться. Первое, что он делать будет – С ТЕЛАМИ ПРОЩАТЬСЯ. Вернёт Фёдор Михайлович украденное когда-то тело хозяину. Тем самым он сделает человека хозяином над телом своим. Ты представляешь, что это будет? Это значит, что не тело будет управлять человеком, а человек своим телом. Но победить человеку тело своё, добиться того, чтобы человек стал хозяином над своим телом, для Фёдора Михайловича это ещё не всё, это ещё не значит покончить с собой. Победить тело своё – это, конечно же, значит стать хозяином только над телом и не более того. А вот следующим этапом будет его работа над тем, что души человеческие у меня отвоевать.

– А как он тела-то собирается возвращать? – спросил Стефан.

– Он свою какую-то технологию человеку даёт, как справиться с задачей сей, – ответил Иван Иваныч. – Фёдор Михайлович сейчас свою технологию придумал, которую и пытается применить. Суть его технологии проста: не потерять, но приобрести. Полагает, что человек должен приобрести тело своё, которое сегодня он не имеет, с помощью каких-то упражнений. Точно сказать не могу. За этим и иду на Землю. Но пусть делает то, что полагает нужным, главное, чтобы моих планов это не касалось. А ты мне в этом поможешь. Он, само собой, будет нам мешать, этой своей технологией. Но совсем убрать его я не могу. Надеюсь, что особого ничего сделать он не сможет, окромя того, чтобы не упрятать технологию свою в религию новую, куда прячет он всё, что есть прогрессивного на Земле. Знает, что до тех пор, пока есть монополия на открытие и принадлежит это открытие хоть человеку, хоть группе, то как её не назови группу эту, никакого толка от открытия человеку не будет, разве что кто-то денег кучу получит. Но мы сделаем всё так, что и желания ни у кого не появится. А если и появится, то всё равно ничего не получится. Потому что технологию его мы не…

В этот момент Иван Иваныч наклонился к самому уху Стефана и что-то тому прошептал.

– Понял? – спросил Иван Иваныч.

– Понял, – ответил Стефан.

– Ну и молодец.

Фёдор Михайлович сидел у камина и сушил ноги. Он только что вернулся из леса, где собирал грибы. Ему нравилось собирать грибы, хотя есть их не мог, желудок не позволял. Но он угощал ими своих частых гостей. Гостей в его доме было всегда много. Вот и сегодня понаехала куча родственников, друзей его и жены и, бог знает, кто ещё. Собрались по особому случаю. Дело в том, что Фёдор Михайлович сочинил книгу и хотел её представить. Потому и собрал своих близких, друзей и знакомых.

Фёдор Михайлович больше всего обожал праздники. Ему нравилось, когда вокруг весело, когда вокруг все смеются, поют, танцуют. Крайностей с пьяными разборками, битой посудой и окровавленными лицами не жаловал, а потому и старался вести по возможности жизнь порядочную. Пил он только сухое вино, водку или коньяк, иногда самогон, бывало что и спирт водой разбавлял, редко пил пиво. Курил, правда, много. Всё нервы проклятые. Проблемы заедали.

Сын Фёдора Михайловича от первого брака был тяжело болен. С женщиной, с которой жил и которая ждала от него ребёнка, не мог оформить отношения, при том, что свадьбу с ней уже справили, а первая жена до сих пор развод не давала. Денег катастрофически не хватало, а нужно было строить новый дом, участок уже был куплен, на берегу длинной и грязной реки, недалеко от моста.

После того как ушёл от первой жены, а квартиру оставил ей и сыну, переехал к матери в двухкомнатную. Хорошо, что успел купить загородное поместье. Досталось оно ему почти даром. Восемь гектар на берегу озера, с каменным домом, баней и полуразрушенной фермой. Там он и проводил основное время своей жизни, когда не работал. Он возглавлял в городе представительство одной крупной компании, торгующей замороженным мясом, был её генеральным директором. Двести тысяч долларов в год, которые он там получал, не способны были удовлетворять все его потребности. Нужно было как-то крутиться, что-то придумывать, а это и было самое трудное, потому что думать он не пытался, не умел и не хотел этому учиться.

Учиться он не хотел вообще, а не только тому, чтобы учиться мыслить. Он не хотел конкретности, цельности, определённости. Более всего он не хотел честности. Честность он ненавидел, как и людей, которые были сами честны и требовали этого от него. Он мог простить людям всё. Он мог простить предательство по отношению к себе, он мог простить невыполнение обязательств. Возьмите у него денег и не отдайте – он простит Вам долг, а то и забудет про него. Но честности он простить не мог, не потому, что прощать не умел, но в силу того, что сам был нечестным. Однако страстно желал честным казаться.

Это не шутка и не игра. Всё очень серьёзно. Того, кто обвинял его в нечестности, в подлости, в предательстве он наказывал. Особо упорных он убивал. Но это в крайнем случае. Был не тем, кем жаждал казаться, а потому и казался тем, кем не был. Сам был маской и людей хотел видеть только в масках. Ему все импонировали и жалели. Жалели за доброту его, за бескорыстие, за несчастливый первый брак, за то, что его многие обманывали, за то, что и сами те, кто жалел, обманывали. Да много ещё за что его жалели. И ведь действительно было за что. Себя он считал самым умным. «В любом деле, – говорил он, – должно и нужно, и можно добиваться цели». Добавьте к тому его приверженность к неконкретности самих целей и Вы поймёте, в чём суть его личной формулы успеха.

Фёдору Михайловичу импонировали энергичные люди. Но энергичные люди, по мнению Фёдора Михайловича, должны были быть в масках. Тогда только Фёдор Михайлович считал, что они не опасны.

– Человек не должен быть самим собой, – орал Фёдор Михайлович при каждом удобном случае. – Человек не должен жить своими идеями, своими мечтами, своими фантазиями. С детства, как только человек становится способным мечтать, он должен мечтать о том, о чём ему скажут другие люди. Кто угодно. В первую очередь пусть это будут родители. С детства на человека должна быть надета маска. А ещё лучше – карнавальный костюм. И только когда на нём будет маска или карнавальный костюм, а лучше и то и другое, тогда только следует начинать превращать его в энергичного и целеустремлённого человека.

Фёдор Михайлович и сам был и в маске, и энергичным. Спал по семь часов в сутки. Не допускал в свою жизнь пустого времяпровождения. Даже в церкви разные ходил. Ему было всё равно, в какую церковь ходить, а потому он ходил во все, что были в его городе. Но особенно он предпочитал новую церковь, что появилась в городе всего три года назад. Ему нравилось там всё. Энергичные молодые люди в масках и карнавальных костюмах, все чем-то заняты, чисто выбриты, никакой конкретности, хотя и много целей, но все те цели – какие-то неопределённые и расплывчатые, именно то, что Фёдору Михайловичу и надо. Но самое главное, самое приятное для Фёдора Михайловича были высокие доходы этой молодой религии, церковь которой ему так нравилось иногда посещать.

В этой новой религии ему нравилось всё. Во-первых, недалеко от дома, где он жил в городе. Во-вторых, не надо стоять, а всё – сидя. В-третьих, всё платно. А главное то, что никакого бога там нет, а потому действительно отдыхаешь там и сердцем, и душой. А то, что дорого, ну так это нестрашно. Деньги – они такие, чем больше их отдаёшь, тем больше и получаешь. А потом, при этой церкви были и курсы, где учили, как заработать денег. Правда, всё там так неконкретно, зато непонятно, а потому интересно. В общем, симпатии испытывал он к ней и видел её успешное будущее.

Иногда он ходил и в церковь Ивана Иваныча. Но там ему было тяжело, потому как всё было слишком конкретно и просто. Так же нравилось Фёдору Михайловичу исповедоваться. Исповедовался он, где только можно, в любой церкви, не важно от какой она религии, главное, чтобы там исповедовали. Очень Фёдору Михайловичу нравилась исповедь, потому что понимал он, что освобождение от прошлых ошибок, позволит ему добиваться большего в настоящем. Это он раньше исповедь избегал, по недоразвитости, но после, как почитал Фрейда, что-то и до него стало доходить.

И в новую религию он именно из-за исповеди и подался. Там, что самое главное, на приборе проверяли, врёшь ты или нет. Очень ему это понравилось. И понравилось, что там цели были, не пойми какие. В общем, куда-то и к чему-то надо стремиться и кем-то стать. А став им, многих бед избежишь и многого достигнуть сможешь. Во как. Но толком он, конечно, не соображал, чем занимался в этой церкви, да там и никто этого не соображал. Все ходили, платили, получали исповедь, кругом чисто, пьяных и бомжей нет, а чего ещё надо.

Но главное, какой вывод сделал для себя Фёдор Михайлович: что и новая религия неидеальна, хотя и ожидает её, лет так через семьсот, великое будущее. Тогда и пришла ему, в его башку, идея: создать свою церковь, а лучше религиозную школу, с помощью которой он отдаст тела человеку, и с помощью которой человек отвоюет души и у Ивана Иваныча.

Первое, с чего решил начать Фёдор Михайлович своё самоубийство, сочинить своё собственное учение. Он потратил лет пять на то, чтобы отразить основные положения своего учения в популярной форме. Кроме того, Фёдор Михайлович решил, что и ему надо иметь своих ближайших учеников. Среди его учеников было много достойных и уважаемых людей нашего города. Первым его учеником стал некто Святозар Неверов. Позже Вы узнаете о нём кое-какие подробности. Сейчас скажу только, что познакомились они, Фёдор Михайлович и Святозар, случайно.

На центральной улице города Святозар случайно наступил на пятку Фёдору Михайловичу.

– Идиот, – сказал Фёдор Михайлович Святозару.

– Вы наивны, коли полагаете, что я идиотом родился, – отвечал Святозар Фёдору Михайловичу. – Ничего подобного. Я идиотом стал. А вернее, в него меня превратили, как, собственно, и не только меня, но и каждого. И потрачено на то было, между прочим, немало усилий. Уверяю Вас, – эмоционально говорил Святозар Фёдору Михайловичу, – что идиотами становятся с детства, но дети идиотами не рождаются, их таковыми делают. Кто делает? Господи, да мало ли достойных. Во-первых, родители. Эти первые. Будучи сами идиотами, по той же, кстати, причине, что и их дети, они и детей своих иначе и видеть не могут и не желают как только подобными себе. Хотя, честности ради, следует заметить, что если бы дело было только в них, я имею в виду родителей, то уверяю Вас, что идиотами были бы немногие, но действительно избранные.

Фёдор Михайлович с интересом слушал Святозара. Более того, Фёдор Михайлович даже пригласил Святозара в ближайший ресторан, где они и продолжили своё знакомство, но уже за литровым графином разбавленного водой технического спирта, который им подали как русскую водку.

– Процесс превращения нормального человека в идиота есть процесс сложный, – говорил Святозар, а Фёдор Михайлович внимательно слушал и не перебивал, а только, по мере надобности, подливал Святозару в стакан разбавленный водой спирт из высокого графина, – процесс, требующий значительных физических и материальных затрат. К тому же, учтите, стать идиотом – это ещё и процесс времени, и здесь уже речь идёт не о днях и неделях, а о гораздо больших временных величинах. Слава Ивану Иванычу, человечество позаботилось о том, чтобы создать действительно превосходную систему по воспитанию идиотов. Когда мои родители пришли в себя от того потрясения, того самого, что испытали сразу после моего рождения, то можно считать, что процесс моей идиотизации пошёл, как говорил один видный политический деятель. Правда, деятель тот говорил это относительно всей страны, а не одного взятого индивидуума.

Мой отец, потомственный дебил, достойный сын своих родителей, коих ненавидел люто и тайно, и ненависть к которым позже привил и мне, наверное, долго рассматривал меня, лежащего в коляске, и думал, кем же мне лучше стать, прежде чем окончательно спятил и понял, кем я буду, когда я вырасту. Моя мать, женщина во всех отношениях соответствующая своему времени, добрая и ласковая, однако тоже имеющая свои виды на моё будущее, с отцом моим, своим мужем, причём вторым, была не согласна. К слову сказать, все их ссоры друг с другом в основном происходили по причине несогласия именно по вопросу моего будущего, по вопросу того, какую же им маску на меня надеть, в какой карнавальный костюмчик меня нарядить. Они глядели на меня, а я чувствовал, что только уже от одного их намерения я глупею на глазах.

Я точно знал, по крайней мере сразу как родился, кем, когда и как я должен стать. Уверяю Вас, что я знал это. Поверьте мне. Хотя в это сложно поверить. Когда мне исполнилось достаточно, для того чтобы ускорить процесс меня отдали в ясли. Смутно помню те времена. А потому не следует долго оставаться в этом периоде детства. Возраст до трёх лет может быть привлекательным либо для психоаналитика, либо для священника. И тому и другому есть, что здесь искать, но нам лучше миновать этот возраст как можно быстрее. Мы ведь с Вами, уважаемый, не психоаналитики?

– Нет, – уверенно ответил Фёдор Михайлович.

– И не священники? – уточнил Святозар.

– Боже упаси, – испуганно ответил Фёдор Михайлович, оглядываясь зачем-то назад.

– Самое интересное, – продолжал Святозар, удовлетворённый ответом Фёдора Михайловича, – начинается в детском саду. Именно здесь следят за тем, чтобы «технология работала», как говорил один основатель тоталитарной секты. Какая технология? Господа дорогие… – обращался Святозар уже ко всем, кто был в ресторане. – Да вы что? Конечно же технология по превращению человека в идиота. Конечно в идиота. Именно в него. В кого же ещё? Напоминаю в последний раз и больше этого делать не буду.

Итак. Детский сад. Здесь важно заметить, насколько ребёнок уже идиот, а насколько он ещё нормален. Вернее не так. Здесь важно увидеть, насколько ребёнок может стать идиотом, и может ли он им стать, или он ещё недостаточно дорос до этого состояния. Предлагаю Вам пройти со мной в старшую группу ближайшего детского сада и там всё посмотреть, – нервно крикнул Святозар и, вскочив из-за стола, направился к выходу.

Фёдор Михайлович вместе со Святозаром прямиком из ресторана отправились в ближайший детский садик. За ними увязались ещё некоторые из тех, на кого подействовала зажигательная речь Святозара, но Фёдор Михайлович отогнал их не сильными, но ярко выраженными пинками под зад.

– Видите того мальчика? – показывал Святозар на рыжего ребёнка. – Да-да, того самого. Это уже сформировавшийся если и не идиот, то, по крайней мере, превосходный материал. Понаблюдайте за его поведением и Вы согласитесь со мной. А вон та девочка, видите? Вон та, что стоит у окна. Так вот, ей ещё нужно много и много работать. Здесь очевидны промахи в воспитании.

– Простите, – спросил Фёдор Михайлович, – а как Вы отличаете, где норма?

– Что значит, как я отличаю, где норма, а где отклонение? В этом нет ничего сложного и для этого совсем не обязательно заканчивать факультет психологии. Надо просто смотреть. Видите, у девочки явно выражено нормальное поведение, а у мальчика – наоборот. Девочка слишком самостоятельна, а мальчик – нет. Мальчик всё делает с оглядкой. В поведении мальчика виден идиот, а у девочки я этого не наблюдаю.

– Но как Вы их отличаете? – не понимал Фёдор Михайлович.

– Ну вот, опять Вы за своё, – горячился Святозар. – Что значит, как я отличаю идиотское поведение от поведения нормального? Просто, очень и очень просто. Я сравниваю его со своим.

– Вы какое имеете на это право? – спросил Фёдор Михайлович.

– Что значит, какое право я имею сравнивать его со своим поведением? А с чем, простите, мне его сравнивать, если я уже идиот сформировавшийся. Я не воплощаю в реальность свои мечты и идеи. Чего ещё Вам надо? И если это признано не только мною, но и многими моими знакомыми, то почему бы мне и не сравнивать их поведение со своим. Тем более что всё это в качестве примера. Никто не говорит, что Ваших детей я буду сравнивать с собой. Боже упаси. Это Вы сами сделаете и без меня. Ваши дети – Вам и сравнивать. Вот давайте возьмём, например, Вас, – сказал Неверов Фёдору Михайловичу, когда они уже были у Фёдора Михайловича дома. – Да-да, именно Вас. Почему Вас? А разве это не Ваш ребёнок? – спросил Неверов, показывая на забавного карапуза, ползающего по пыльному паласу из искусственной шерсти. – Ну потому и Вас. Попробуйте самостоятельно определить, насколько продвинулся Ваш дитятко в своём развитии к намеченному.

– Полагаю, что здесь всё обстоит нормально, – сухо, но твёрдо заметил Фёдор Михайлович Святозару.

– Ах вот как. Вы полагаете, что Ваш ребёнок вполне нормален? – искренно удивился Святозар. – А я вот с Вами не соглашусь. Мне, как опытному наблюдателю, хватило и пяти минут понаблюдать за Вами обоими, чтобы сделать вывод о том, что оба вы – идиоты. Вернее не так. Вернее Вы – идиот, а ребёнок Ваш полностью готов к тому, чтобы им стать. Вы хорошо поработали дома. За это Вам огромное спасибо. Меньше осталось детскому саду, а уж тем более школе и я уж совсем не говорю об институте. Вот, господа, – обращался Святозар уже не конкретно к Фёдору Михайловичу, а более пространно, – перед вами вся, так сказать, система, технология, если можно так выразиться.

Сначала детский сад. Мы берём вашего ребёнка и внимательно смотрим. Мы определяем, можно ли ему идти дальше, можно ли ему двигаться по пути так называемого основного оболванивания. Ведь основное формирует, строит, производит, именно школа. Институт – это уже шлифовка, оттачивание мастерства. Институт – это избранным. Здесь важен более индивидуальный подход к каждому. Здесь скорее важно некое абсолютное качество результата, нежели сам результат.

Более того. Уже само желание продолжить обучение в высшем учебном заведении есть некий тест на то, что перед нами, если и не стопроцентный дебил, то девяносто девять в нём точно есть. Вот так, милые. А вы как думали? Небось уверены были в том, что основное как раз и даётся в институте? Ан, нет. Выходит, что только на один, ну максимум два процента и можно рассчитывать. Конечно, ни в коем случае нельзя умалять значение школы. Ведь только она и только в ней и происходит основное для формирования идиота. Более того, и ничего и не надо к тому добавлять, что уже сотворила школа. Всё уже сделано. Основное уже сотворено. Если чего не сделано, то на большее и нет смысла рассчитывать.

Институт – не то заведение, где неудачникам дают вторую попытку. Ничего подобного. Только шлифовка, только оттачивание мастерства. Закончив школу и сдав все экзамены, человек перестаёт быть самим собой и… становится полноценным идиотом, способным родить потенциального урода. Правда, совсем недавно наши учёные доказали, что рожать потенциальных идиотов можно и не учась в школе, и более того, минуя даже детский сад и даже ясли. Что, конечно, само по себе прискорбно и наводит на грустные мысли. Грустно становится в первую очередь от осознания ненужности всей системы воспитания. Получается, что все усилия человечества напрасны. Получается, что та огромная работа, что проделывается, не есть необходимость. Что всё можно и так. Что сама работа несёт только удовлетворение процессом, где процесс ни в коей мере не влияет на результат. Но не будем отчаиваться, – говорил Святозар сам себе и уже на лестничной площадке, куда его выпроводил Фёдор Михайлович, поскольку Святозар ему порядком надоел. – В конце концов, любая теория тогда только истинна, когда её можно научно опровергнуть. А что до открытия наших учёных, то сами понимаете, кому сие открытия принадлежат. Так стоит ли придавать тому большое значение? Уверен, что нет. Уверен, что найдутся те, кто скажет своё громкое слово в защиту как школы, так и института. Уверен, что родители детей своих будут отдавать в садики не потому, что им не с кем их оставить на то время, пока они зарабатывают деньги, а потому, что именно там позаботятся о том, чтобы дети стали похожи на своих родителей, чтобы они стали полноценными идиотами.

В то время, пока Святозар говорил на лестничной площадке сам с собой, Фёдор Михайлович укладывал сына спать. Уложив его, он вспомнил о Святозаре и решил проведать его.

– Это всё очень интересно, – сказал Фёдор Михайлович, выходя на лестничную площадку и закуривая, – а Вы не могли бы поподробней рассказать о том, кто Ваши родители.

– Мать свою я не помню, – ответил Святозар. – Отец, сколько я его знал, всегда мечтал купить себе отдельную квартиру.

– Квартиру? – удивился Фёдор Михайлович. – Это интересно. Хорошо бы поподробней, – попросил Фёдор Михайлович.

– Чего тут интересного, – грустно усмехнулся Святозар. – Ему уже сорок тогда было, когда он, значит, мечтать-то это вот начал. Казалось бы, ну живи ты себе спокойно в коммунальной квартире, так нет. Семья, видишь ли, у него. Устал он, видите ли, с семьёй да в одной комнате. А комната та – всего-то четырнадцать метров. А нас – четверо. Вот он и стал мечтать. Ему бы, дураку, раньше помечтать-то. Ему бы помечтать в эпоху социалистического застоя. Тогда бы ему мечтать, мужику сорокалетнему, семьёй обременённому, когда этих квартир, говорят, как собак нерезаных было. А он вот решил мечтать тогда, когда все квартиры разобрали, а новых ещё не построили. Не спит он ночью. Ворочается. Мечтает. Мечтает, что у всех по комнате будет. А квартира большая – мечтает отец – комнаты в ней светлые, с высокими потолками. Мечтает о том, что будет у него свой кабинет и станет он через тот свой кабинет настоящим человеком. С тем отец и засыпает. И снится ему сон.

Снится ему, что идёт он по большому полю. Только не летом, а зимой. Снега – по колено. Идти тяжело. Но идёт он. А посреди поля стоит квартира. Та самая, о которой мечтает. Огромная квартира, с пятью комнатами и кухней. Только уборной нет в той квартире. Отец и думает, чего это уборной-то нет? С тем он и просыпается. И решил отец тогда, что сон тот правильно понять нужно, а через правильное понимание может чего и получится. А ещё решил, что про сон тот никому не скажет. Даже жене и детям решил о сне не рассказывать, а самому во всём разобраться. Но очень уж мудрёно всё было во сне том. Никак ему тот сон не разгадать.

Однако не даёт отцу покоя мысль, что через разгаданный сон тот он и обретёт своё счастье. То счастье обретёт он, которое видит в квартире своей отдельной. Решил тогда он книг каких умных почитать. Пошёл он в магазин книжный. Много книг было в книжном магазине, долго выбирал. Выбрал однако. Толстая та книга была. Странное и загадочное название было у той книги: «Постижение непостижимого». Более всего ему название понравилось, а кроме того, книга та была толстая. Полторы тысячи страниц было в той книге. Это отцу тоже понравилось. Уверен он был в том, что действительно хорошие книги должны быть толстыми и чем толще, тем лучше. Вот с того самого момента, как он обзавёлся книгой той, жизнь его сильно изменилась.

Через книгу ту бросил работу свою. Целыми днями дома торчит, ни хрена не делает, читает только. Но мудрёной, скажу Вам, книга та оказалась. Хоть и русскими буквами напечатана, но слова в ней всё более иностранные. А у отца в доме и словаря-то русского языка нет, не говоря уже о словаре иностранных слов, о существовании которого он и знать-то ничего вообще не знал. Он и русские-то слова с трудом понимал, что уж здесь про иностранные-то говорить. Но так и не купил он словари, а читал без них. Те слова, значения коих не понимал, сам домысливал и давал им свои значения. Но и при всём этом на прочтение всей книги ушло у него без малого пять лет. Во как.

Много событий с ним за те пять лет случилось. Жена его, мать моя, померла. Нас в детский дом отправили, лишив его отцовства. А он особо-то не переживал, а нашёл он себе взамен умерший жены какую-то другую тётку, с ней и жил. Та была хоть и старше его на три года, но не намного глупее.

И вот на шестой год от начала прочтения «Постижения непостижимого» озарился отец. Понял он смысл сна того, что снился ему тогда, когда ещё жена его жива была, да дети жили при нём. Понял он, что надобно ему ехать в поле то, да идти через него к мечте своей. Главное, что и время года тому способствовало, потому как январь месяц был. Решил он и тётку свою, которая с ним за место жены умершей была, с собой взять. Та с радостью согласилась. Приехали они на вокзал, взяли два билета и поехали. Всю дорогу он в окно смотрел, ждал, что вот появится то поле, через которое он квартиру свою найдёт. Но не было поля. Всё больше лес был. Мелькал так, что голова закружилась и уснул он, сидя у окна, уткнувшись лбом в холодное стекло. И опять снится ему сон, что идёт он по полю, но только уже снега не по колено, а выше, чуть ли не по самый пояс снега того. Ползёт мужик, старается, что есть мочи через глубокий снег продирается, потому как видит, что впереди стоит она – квартира отдельная, то есть мечта его заветная, мечта всей жизни его.

Проснулся мужик, смотрит – конечная станция. Вышли они с тёткой из вагона. На улице мороз градусов тридцать. Хорошо ещё ветра нет. Спросили они, как им на поле пройти. Им показали. Час, не меньше, шли они к полю. Дошли. Тётка, правда, стала сдавать. Тяжело ей стало. К тому же одеты они оба были нетепло. Он – в кедах и она – чуть ли не в сандалиях, да на босу ногу. Холодно тётке, да и ему нежарко. Но идти надо. Вот они уже и по полю ползут. А снега и впрямь, как во снах тех, сперва по колено, а затем и по пояс. Ну всё, как во сне том. Через три часа тётка померла. Он даже не заметил, как это случилось. Зарылась тётка в снегу, не смогла далее ползти, сил не хватило. А он даже не заметил. Через шесть часов увидел он, что в километре замаячила квартира его, та самая, что в снах ему мерещилась. Через то сил ему прибавилось. И дополз-таки до неё, дополз.

Правда, оказалась та квартира вовсе и не пяти комнат, а только одной, да к тому же на первом этаже, окнами на помойку, но отдельной. А его это уже не огорчило, потому как и не надо ему уже более-то. Жены и детей уже нет, а тётка куда-то делась. А ему одному и однокомнатной за глаза. Одного понять не может, почему та квартира, пятикомнатная, что снилась ему, без уборной была. Но этого-то он так понять и не смог, потому как не успел. Помер он в аккурат на третий год, как обрёл счастье жизни своё. А квартира та под судом сейчас. Наложили на неё арест. По случаю суда, детишки его, наследники, не смогли полюбовно квартирку папашину поделить, а нанесли себе тяжелые увечья в пьяной драке, что случилась под Новый Год, в той самой квартире. Но это уже совсем другая история.

Закончив рассказ, Святозар глупо улыбнулся. Святозар тогда произвёл на Фёдора Михайловича сильное впечатление. Решил Фёдор Михайлович, что возьмёт Святозара к себе в ученики.

И вот сегодня настал тот день, когда Фёдор Михайлович решил ознакомить со своим творением своих друзей. Одно плохо. Надо же было такому случиться, что вот именно сегодня Фёдор Михайлович приболел. Как сказал ему по телефону священник новой церкви: видно кто-то его расстроил. По мнению этого священника, человек заболевает тогда, когда его расстраивают.

Уже в лесу Фёдор Михайлович почувствовал першение в глотке и стал думать о том, кто бы его мог расстроить. «Может жена? – думал он. – Хотя… вряд ли. Скорее мать. Или не мать? Нет, это я из-за сына и его болезни, наверное. Нет. Всё это от нового строительства. Где денег взять? И надо-то немного, тысяч двести-триста долларов. Да где взять-то их, вот в чём вопрос»?

Так рассуждал он, собирая грибы, и так же рассуждал и теперь, когда сидел у камина и сушил ноги. Фёдор Михайлович вспомнил, как наткнулся в лесу на странного человека: грязного, небритого, голодного и обессиленного долгим скитанием.

– Богом прошу, помогите, – взмолился странный человек. – Я заблудился, семь дней ничего не ел.

– Ты кто? – испуганно спросил его Фёдор Михайлович.

– Я губернатор города, – отвечал путник, – Грибоедов я.

– Зачем ты здесь? – спросил Фёдор Михайлович.

– Так ведь это участок мой, – отвечал Грибоедов. – Я здесь у себя. Только вот заблудился я. Вы вот как здесь? – в свою очередь поинтересовался губернатор у Фёдора Михайловича.

Фёдор Михайлович ответил, что он местный житель, что живёт здесь уже года три, и будет рад помочь губернатору.

От воспоминаний Фёдора Михайловича отвлекла его молодая жена, Настасья Филипповна, свадьбу с которой уже сыграли, но официально отношения с которой ещё не оформили, потому как первая жена развод не давала. Настасья Филипповна позвала его к столу, где уже всё было накрыто и гости сидели на своих местах и ждали только его. Фёдор Михайлович нехотя поднялся и поплёлся к гостям.

За овальным дубовым столом огромных размеров сидели семнадцать человек, не считая хозяина и Настасьи Филипповны. Святозар сидел по правую руку Фёдора Михайловича. Далее, по кругу, против часовой стрелки, сидели остальные гости. Писатель сидел по правую руку Святозара. Следующим за писателем сидел министр трамвайных и троллейбусных путей сообщения. После сидели пять странных и некрасивых женщин: Тамара, Светлана, Яна, Валентина и Галина. Галина была замужем за Юрием, вторым учеником Фёдора Михайловича, остальные четыре женщины были её подругами. Самого Юры там не было. Накануне они повздорили с Фёдором Михайловичем и Фёдор Михайлович велел Юру не пускать.

Сразу за женщинами сидел президент, по правую руку которого сидел спасённый Фёдором Михайловичем губернатор нашего города, Грибоедов. Далее – директор коммерческого банка. После банкира шёл управляющий делами президента, славившийся в нашем городе тем, что шил занавески. За ним сидел сын хозяина от первого брака, Михаил Фёдорович. Рядом с сыном сидела пожилая женщина, она же лидер либеральной партии и одновременно с тем кассир в универсаме. После был министр внутренних проблем. За ним – борец с коммунистами и директор универсама, где кассиром работала лидер либеральной партии. Во главе стола, как я уже говорил, – Фёдор Михайлович, а по левую руку его – Настасья Филипповна. Настасья Филипповна сидела между мужем и директором универсама.

Все ждали выступление хозяина. Фёдор Михайлович встал из-за стола, и за ним поднялись остальные. Оглядев присутствующих, Фёдор Михайлович поднял хрустальный бокал, до самых краёв наполненный коньяком.

– Иван Иваныч, – начал Фёдор Михайлович свою речь, – никогда не хотел меня понять. Скорее всего, Он даже не пытался сделать это. Все мои старания направлены были на то, чтобы услужить, угодить Ему. А Он не только не замечал, но, как выяснилось позже, вовсе не нуждался в этом. И тогда я решил, что хватит быть Его, как это лучше выразиться, тенью, что ли. Я пытался сказать Ему, что я уже не тот, что был вчера. Я пытался, но не смог. Всё поначалу складывалось не так уж и плохо. Я делал то, что от меня требовалось, и делал это лучше, чем кто-либо. Как результат этого, я был возвышен над всеми. Я стал вторым, после Ивана Иваныча. И мне не надо было большего. Тот не прав, кто полагает, что я захотел стать таким, как Иван Иваныч. Меня всё устраивало и всех устраивало всё. Но не Его. И тогда он решил, что иметь послушных рабов для него мало. Он захотел другого. Он захотел владычества Вселенского масштаба. Что это? Скука? Не думал, что от добра добра не ищут? Нет. Он всё хорошо знал. Он прекрасно знал, что делает. А я для Него здесь не играл никакой роли. И тогда Он решил прибрать себе в единоличное владение дух человека. Когда Он мне рассказал об этом, то я сперва не поверил. Он что-то говорил, но я уже ничего не соображал. Гнев, обида затмили мой разум. Как, после всего, что я, что мы делали для него, Он решился на такое? Нам отводился удел низших. Я становился уже не вторым, а никаким. Не только человек, но и все мы ставились в положение рабов вечных. И всё ради Него?

И тогда я взбунтовался. Ему не понравилось это. Те, кто всегда завидовали мне, встали на его сторону. Мы были обречены. Но мы не сдались. И мы не сдались тогда и не сдадимся сейчас. И мы добьёмся того, чего хотим, чего бы нам это не стоило. Он положил глаз на дух человеческий, но этого не будет никогда. Никогда ему не стать выше меня. Но я сам стану хозяином человеческого духа и человек будет вечно не его, а моим рабом. Тот, кто добровольно станет на мою сторону, получит всё, о чём только мечтать способен, те, кто за Ним последуют, с Ним и останутся. Не знаю, где, не знаю, когда, но Земля никогда не будет принадлежать Ему. Это, и всё, что с ней связано, есть моё. И мне решать, кому давать и сколько. Душонка же жалкая человеческая мне более и даром не нужна. Дух человека – вот та цель, за какую действительно стоит бороться и страдать. И ни в коем случае нельзя допустить, чтобы сам человек стал хозяином своего духа. Ни в коем случае. Если человек станет хозяином духа своего, тогда всё пропало. Тогда всё считай делалось насмарку. И все те жертвы, какие были принесены, всё окажется зря. Став хозяином своего духа, человек станет и хозяином тела своего и хозяином души своей. Но тогда уж лучше мне не жить. И если мне будет не суждено стать хозяином на человеком, то лучше пусть меня тогда вообще не будет. Я и сам умру, и Ивана Иваныча за собой утяну. Поскольку не будет меня, то и он без надобности.

Я живу на Земле уже более Миллиарда лет. Я знаю о ней всё. Все секреты её мне известны, все тайны её мною разгаданы. Я был на Земле, ещё когда никого на ней не было. И я, по-вашему, должен отдать её? Кому? Тебе? – Фёдор Михайлович указал на одного из своих гостей, а именно на писателя. – Если ты хоть на мгновение уверуешь в это, я жизнь твою превращу в ад. Самый жуткий кошмар, какой ты можешь себе представить, покажется тебе доброй сказкой, рассказанной твоей мамой тебе на ночь в твоём розовом детстве. Это – моя Земля и помни об этом. Помни всегда и везде. Помни, когда спишь и когда бодрствуешь, помни, когда ешь и когда голодаешь, помни, когда тебе улыбается удача и когда ты испытываешь проблемы.

Я здесь хозяин. Я. Хочу даю, а хочу забираю. И сколько бы ты не просил Ивана Иваныча, Он тебе ничего не даст, пока Я этого не захочу. Восстань против Ивана Иваныча, – обратил Фёдор Михайлович внимание своё уже на другого своего гостя, на банкира, сидевшего на противоположной стороне стола, – и тебе ничего не грозит, потому что Иван Иваныч добрый и простит тебя. Но я – не добрый. Предательство не прощается. Но если ты восстал против меня, то знай, что ты совершил предательство, потому что всё, всё, что ты имеешь, дал тебе не Иван Иваныч, а Я. Деньги, славу, здоровье, хорошее настроение, красивых детей, шикарный дом, множество друзей. И за всё это ты предашь меня? И хочешь, чтобы я простил тебя?

Здесь Фёдор Михайлович сделал паузу и обвёл гостей суровым взглядом.

– Что дал тебе Он? – спросил Фёдор Михайлович, ни у кого-то конкретно, а у всех. – Посмотри на себя в зеркало. Ближе смотри. Ты нравишься себе? Смотри внимательно. Нравишься? Нет. Это не может нравиться. – На какое-то время Фёдор Михайлович замолчал. Минут двадцать он собирался с мыслями, всё так же стоя и держа перед собой фужер, до краёв наполненный коньяком. – Я не говорю о нищих, – более спокойно продолжил Фёдор Михайлович, – больных и бедных, наркоманах и проститутках. Этим меня благодарить не за что. Вот им я действительно ничего не дал. Но к ним у меня и претензий нет. Но ты, – обращался Фёдор Михайлович ко всем присутствующим, обводя их взглядом своим. – Кто дал тебе знания? Иван Иваныч? С какой стати? Зачем… Ему… их… тебе… давать? Для того, разве, чтобы ты сам в Нём же и усомнился? Кто дал тебе деньги? Иван Иваныч? Зачем Ему это надо? Разве что для того, чтобы к Нему же после смерти труднее попасть было? Кто дал тебе твою жену, самую прекрасную женщину на Земле, а тебе – твоего мужа, самого лучшего мужчину на Земле? Иван Иваныч? Ни в коем случае! Зачем ему это? Затем, чтобы ты любил или любила кого-то, но только не Ивана Иваныча? Кто дал тебе детей твоих? Он? Зачем ему-то это? Ты о них теперь думаешь, но не о Нём, а Ему это надо? И теперь, после всего, что я дал тебе, ты идёшь к Нему и прославляешь Его, благодаришь Его за всё?

В этот момент директор коммерческого банка не выдержал напряжения и упал в обморок. Так сильно видимо на него подействовали слова Фёдора Михайловича о прославлении и благодарении Ивана Иваныча. Все присутствующие сделали вид, что не заметили случившегося, а с ещё большим вниманием продолжали слушать речь хозяина дома.

– Слепец, – продолжал хозяин, – ну неужели ты не понимаешь, что всё, что Ивану Иванычу от тебя надо – только ты сам. Все твои земные заботы – не Его, а моя проблема. И если не я, то никто тебе не поможет с ними справиться. Неужели ты ещё не понял этого? Но я не настолько жесток. И мне всё равно, у кого ты просишь. Но если ты просишь знания, то я дам тебе его, если ты просишь денег, то я дам тебе их. Счастлив быть хочешь на этой Земле? Я дам тебе счастье. И мне, в отличие от Него, ничего взамен не надо. Не нужно поклоняться мне, всё это в прошлом, не нужно просить меня специально, ничего этого не надо. Достаточно одного твоего желания. Если ты желаешь знать, будешь знать. Если хочешь быть богатым, будешь им. Всё будет у тебя. Всё зависит только от тебя. Не ленись, ставь перед собой одно из этих желаний в виде цели своей и я всё для тебя сделаю. Ленивые мне неинтересны. Но, огорчу ленивых, они и Ивану Иванычу неинтересны. Я живу на Земле очень давно. До вас я жил в себе, после, как появились вы, я живу в вас. Помните об этом. И всего вам наилучшего, – закончил Фёдор Михайлович свою длинную речь.

Фёдор Михайлович стоя выпил и сел. Все последовали его примеру. Первоначальное напряжение спало. Гости несколько раскрепостились и стали проявлять самостоятельность. Они пили и ели. Некоторые из них при этом беседовали.

Как я уже и говорил, за столом было девятнадцать человек. Все – близкие друзья или хорошие знакомые, как хозяину так и друг другу.

Фёдор Михайлович оглядел гостей и нахмурился.

– Почему я не вижу брата президента? – спросил он громко. Вопрос свой он не относил к кому-либо конкретно, но ко всем сразу.

– Они, Фёдор Михайлович, в аварию попали, – ответил за всех Святозар, который теперь работал у Фёдора Михайловича и был в курсе всех дел.

– В аварию? – удивился Фёдор Михайлович.

Гости притихли. Президент нахмурился и ниже склонился над тарелкой студня. Святозар прокашлялся.

– Это случилось на перекрёстке двух дорог, – начал рассказывать Святозар.

– На перекрёстке двух дорог? – переспросил Фёдор Михайлович.

– На перекрёстке двух дорог столкнулись три автомобиля, – продолжал Святозар. – Автомобили были новые и стоили очень, очень, очень, очень много иностранных денег, – продолжил Неверов, стараясь не упускать подробностей. – Красный автомобиль принадлежал дочери министра внутренних проблем, синим владел сын губернатора города, а за рулём чёрного автомобиля сидел родной брат нашего президента.

– Странно – подумала дочь министра.

– Мило – подумал сын губернатора.

– Забавно – решил брат президента.

Дочь, сын и брат вышли из своих автомобилей. Первым нанесла удар дочь министра внутренних проблем. Ударом ноги в живот она заставила сына губернатора города скрючиться на асфальте и громко завыть. Брат президента, быстро оценив ситуацию, чётко понимая, откуда исходит основная угроза, коротким ударом справа двинул дочери министра в челюсть. Дочь без звука рухнула на асфальт. Не обращая внимания на воющего сына губернатора, брат президента стал пинать дочь первого министра ногой. Та издавала только глухие звуки и, по мере возможности, старалась укрываться от ударов. К тому времени поднялся с асфальта сын губернатора. Он уже не помнил, кто его ударил, а потому двинул кастетом по затылку брату президента.

Дочь министра воспользовалась этим моментом, поднялась с асфальта и снова ударила сына губернатора ногой в живот, потом по голове, потом опять по голове и так до тех пор, пока её снова не уложил на асфальт ударом в челюсть пришедший в себя брат президента. Однако, удар кастета опять настиг зазевавшегося брата президента, только теперь не в затылок, а в нос. В глазах брата помутнело и он потерял сознание.

Пока брат без сознания валялся около своего автомобиля, сын губернатора и дочь министра продолжали выяснять отношения. Вернее, дочь министра по-прежнему использовала свои ноги в деле битья по разным частям тела сына губернатора. Она била его по груди, по лицу, по спине и так далее, не пропуская мелочей. Пожалуй, она бы до смерти забила бы его, если бы не брат президента.

Брат президента пришёл в себя, увидел дочь министра и опять стукнул её по челюсти. Третий удар стал для неё нокаутом. Она лежала в луже крови, рядом с сыном губернатора. Над ними, пошатываясь и ничего не понимая, стоял брат президента. Приехала полиция. Всех забрали.

Через месяц состоялся суд. Дочь министра внутренних проблем получила три года каторжных работ. Сын губернатора города был отправлен на десять лет на урановые рудники. Брата президента расстреляли сразу по окончанию судебного заседания, прямо в зале суда.

Закончив свой рассказ, Святозар оглядел сидящих за столом. Те слушали молча и некоторые даже перестали есть.

– Вам может показаться эта история странной, – продолжал Святозар, – однако, уверяю Вас, что ничего странного здесь нет и если бы адвокаты сторон смогли бы договориться, то ничего бы и не было. Но все хотели больше того, на что могли рассчитывать, а потому и вышло такое безобразие. Амбиции, одним словом.

Святозар закончил свой рассказ, выпил стопку водки и закусил всё это студнем. Сидевший рядом с ним писатель угодливо предложил Святозару салфетку.

– Теперь понятно, – сказал Фёдор Михайлович. – Теперь я понимаю, почему нет ни сына губернатора города, ни дочери министра внутренних проблем, ни тем более брата президента.

Президент, губернатор города и министр внутренних проблем, как только услышали, что о них говорят, так сразу насторожились и наклонились ближе к тарелкам.

– Господа, – обратился ко всем Фёдор Михайлович, – я попрошу вас на некоторое время отвлечься от ваших тарелок. Пора переходить к тому, ради чего я вас здесь всех сегодня собрал. Я хочу познакомить вас, – продолжал Фёдор Михайлович, доставая из-под стола стопку бумаг, – с одним интересным документом.

Гости с интересом посмотрели на хозяина. Тот окинул всех усмешливым взглядом.

– Вот, господа, – вещал Фёдор Михайлович, – прошу любить и жаловать: новейшая технология совершенствования человека.

После этих слов Фёдор Михайлович поднял высоко на головой так, чтобы видно было на другом конце стола, и долго держал на вытянутых руках, листы бумаги. Гости смотрели на них, как заворожённые.

– Да, дорогие мои, – говорил Фёдор Михайлович, всё ещё держа листы над головой, – скажу честно, пришлось потрудиться. И, если вас не слишком затруднит, то приготовьтесь долго и внимательно слушать то, что я вам сейчас поведаю.

Он положил листы перед собой и взял в руки первую страницу. Все ждали, что будет дальше.

Многоуважаемый читатель, прежде чем Вы ознакомитесь с тем, что предложил Фёдор Михайлович своим гостям, я, как ретранслятор, хочу предостеречь Вас. Дело в том, что в оригинале, то есть в произведении самого Лекса, работа Фёдора Михайловича занимает без малого три тысячи страниц. Вы понимаете, что у нас такое невозможно сделать. Скажу честно, что сам Лекс настаивал на том, чтобы доклад Фёдора Михайловича был ретранслирован целиком и полностью. В противном случае он вообще не хотел ретранслировать свой роман. Но, ко всеобщей радости, разум Лекса возобладал над его чувствами и Вашему вниманию будут представлены всего-то страниц шестьдесят, не более, из его работы. Так что, прошу Вас потерпеть. Со своей стороны я сделал всё от себя зависящее, чтобы смысл произведения Фёдора Михайловича от моего сокращения ничего не потерял в своей основе.

Прошу прощения за вторжение. Можете продолжать. С уважением, ретранслятор.

– Это, если так можно выразиться, моё произведение, – уже читал Фёдор Михайлович, – отвечает на два вопроса:

1. Кто такой друг?

2. Как быть другом?

Эта книга предназначена тому, кто не имеет своей цели, не образован, не знает, что такое осмысленная жизнь, но хочет всё это иметь и знать. Если Вы чрезвычайно тупой или жадный, завистливый, ничего не умеете и не хотите уметь; если вся Ваша жизнь сводится в угоду кому-либо, но только не себе, например, мне или Ивану Иванычу, или какой-нибудь другой новой идее, если всего себя Вы отдаёте только другим и ничего не даёте себе лично, то эта книга для Вас.

Я мог бы сказать, что эта книга сгодится и тому, кто целеустремлён, образован, знает, что такое жизнь и хочет добиться многого, но не скажу. Не скажу, потому что таких сегодня нет. Сегодня на Земле нет свободных и смелых людей. Сегодня на Земле живут одни только запуганные рабы. Или это рабы других людей, или это рабы чужих идей, или это мои рабы, или это рабы Ивана Иваныча.

Хотя, конечно, эта книга годится для всех, без исключения, кто умеет читать.

Она о том, как сделать то, что хочешь сделать, должен сделать, можешь сделать, но, при всём при этом, не делаешь.

Меня спросят, зачем, дескать, Федя, тебе это надо? Ведь, скажут, рискуешь. Да. Рискую! Но другого выхода у меня нет. Если сейчас я не дам человеку возможность подняться хоть чуточку выше, то тем самым я обрекаю его на вечное рабство у Ивана Иваныча. Можете считать, что этим своим поступком я даю вольную всем своим крепостным. Секрет заключается в том, что Иван Иваныч своим крепостным вольную никогда не даст. И в этом-то и будет его ошибка. Насчёт того, что я потеряю навсегда человека можете не бояться. Не потеряю до тех пор, пока Иван Иваныч будет держаться за свою над человеком власть. А он, я ведь его хорошо знаю, никогда не даст своим рабам вольную. Не то у него воспитание. И выйдет, что это я! я дам людям свободу, а не Иван Иваныч. И на фоне моей жертвы, Великой Жертвы, Иван Иваныч станет выглядеть жалким и жадным, лживым и завистливым рабовладельцем и не более того. С моей помощью, став хозяином над своим телом, поднявшись таким образом над своей природой, человек начнёт ставить перед собой грандиозные цели. Человек начнёт воплощать в реальность гениальные идеи. Но самое во всём этом главное будет то, что это будут мои идеи и мои мечты. Человек продаст мне свою свободу, за возможность воплощать в реальность любую мою идею, которую будет считать своей. Сегодня человек не является творцом. И это очень угнетает человека. С моей помощью человек узнает, что он творец куда более значительный, чем Иван Иваныч. Почему я думаю, что творцом человек не начнёт воплощать в реальность свои идеи? Да потому, что технологию того, как стать творцом, он получит от меня. Вот если бы он сам придумал для себя технологию, тогда другое дело. А иначе – шиш с маслом.

Здесь Фёдор Михайлович остановился, налил себя вина розового в фужер, сделал глоток и стал читать дальше:

– Я и многие другие, кто хотел, но не мог, мы уже давно начали искать что-то подобное, подобное тому, что я сейчас предлагаю. Но ничего подобного не было. Тогда и решено было искать ответ на вопрос самостоятельно. А вопрос этот звучал так: «Как заставить себя добиться поставленной цели?» Я и другие, подобные мне, знали всё: и цель, и путь к ней нам был ясен, и точно знали, что нам делать надо, но одного мы не могли понять, как заставить себя делать то, что должны делать. Поразительно, но мы, будучи и образованными, и общительными, и смелыми, и талантливыми и… кто знает, кем мы только не были, но при всём при этом не могли мы заставить себя делать то, что делать надо. Мы прочитали много книг, прошли множество различных тренировочных программ, но результата не было. Более того, мы стали замечать, что и вокруг нас другие страдают тем же. При этом не важно в какой сфере деятельности эти другие находятся. Уверен, что и Вы в том числе. Уверен, что и Вы, точно зная то, что должны делать, однако этого не делаете. Почему я так думаю? Потому что иначе Вы бы не читали сейчас эти строки.

Безусловно, в моих поисках мне помогали уже имеющиеся знания. Наверное, именно поэтому я и не стал идти традиционным путём. Не стал, потому что традиционный путь не давал ответ на вопрос. Я понимал, – Фёдор Михайлович оторвался от книги и строго посмотрел на гостей. Гости испуганно смотрели на Фёдора Михайловича. Удовлетворённый увиденным, Фёдор Михайлович продолжил: – что то, что мы ищем, обязательно найдётся. Именно эта вера и помогла нам, то есть помогла мне, в конце концов, найти то, что все искали. Но путь этот был нелёгким и небыстрым. То, что Вам предлагается и есть результат этих многолетних поисков.

Возможно, Вас заинтересует метод, каким я пользовался. Метод прост. Как просто всё истинное. И главное в моём методе заключено в понимании того, что не надо ничего усложнять. Мир и без того усложнён очень и очень сильно. Мы, то есть… Я! Я не берусь указывать причины этого, но факт остаётся фактом. Но только чёткое понимание того, что я ищу, понимание того, чего же я, собственно, хочу найти, и понимание того, что то, что я ищу, не должно быть сложным, и позволило мне сделать то, что я сделал.

После этих слов Фёдор Михайлович ещё раз оглядел присутствовавших. По их лицам ничего нельзя было сказать.

– Я искал технологию достижения цели, – продолжил чтение Фёдор Михайлович. – Я её искал и нашёл. В первую очередь я полагал её применение исключительно в бизнесе, но практика показала, что сфера применения технологии не ограничивается только этим. Другими словами, с помощью этой технологии можно добиваться любых поставленных целей и не только в бизнесе. Но автор, то есть я, берёт, беру на себя смелость утверждать, что до тех пор, пока Вы не решите своих финансовых проблем, другие проблемы решить очень и очень сложно, а может, и совсем невозможно. А потому справедливо будет утверждение, что найденная мною технология есть в первую очередь технология именно обретения финансовой независимости. Это главное, а всё остальное – второстепенно.

Раздались жидкие аплодисменты. Хлопал писатель. Фёдор Михайлович, недовольный тем, что его прервали, посмотрел на хлопавшего. Тот был уже сильно пьян и слабо соображал, что происходит. Фёдор Михайлович жестом указал на то, чтобы нарушителя выпроводили. Двое, сидевших рядом с хозяином, встали, взяли бедолагу под руки и вывели из гостиной. Вскоре правда писатель вернулся на своё место, сделал он это тихо и незаметно для всех.

Здесь важно указать на одну немаловажную вещь. Дело в том, что чтение не мешало Фёдору Михайловичу при этом спокойненько есть и пить. Его даже не смущал тот факт, что чаще всего он говорил с набитым ртом и сказанное им не всегда правильно слышалось гостями.

– Главная цель человека – стать финансово независимым, – продолжил Фёдор Михайлович. – Только это даёт возможность человеку решать, в чём смысл его жизни. Но не пугайтесь, финансовая независимость – это самое простое из того, чего Вы можете добиться и добьётесь с помощью моей технологии. Просто с этого надо будет начинать, а дальше будет намного интересней, – читал Фёдор Михайлович и при этом кушал жареного угря, запивая его водкой. – Сочинять эту книгу было легко. Легко, конечно, после того, как было понято главное. А главное то, что человеку всё же надо помочь, если он сам не справляется.

Основная идея моей книги заключается в том, чтобы показать такую технологию, с помощью которой один человек может помочь другому человеку добиваться поставленной цели. Эта технология не учит тому, что делать, а учит тому, как что-то делать. На сегодняшний день на нашей планете нет подобной технологии. Есть курсы, которые в лучшем случае помогут разобраться в том или ином вопросе, но конкретного пути они не предлагают. Под конкретным путём понимается такой путь, пройдя который человек добивается того, чего хотел. Другими словами, человек, действующий по моей технологии, в ста процентах случаев добивается результата. Под результатом я понимаю достижение Вами Вашей цели. В жизни каждого человека наступает такой момент, когда он понимает, что хватит ему жить по-старому, что пришло время что-то менять, что помимо всего есть ещё и его собственные желания и потребности, что нужно начинать делать что-то своё, а не чужое, заниматься именно своим делом, а не чужим, иметь именно своё, своё дело, а не навязанное жизнью, обстоятельствами, другими людьми, мною или Иваном Иванычем. Это происходит, когда человек осознаёт своё призвание.

Теперь возникает вопрос: «Как делать?» Тем более, что все знакомые Ваши, когда Вы им сообщаете об этом своём решительном намерении, в один голос начинают Вас, ну если не отговаривать, то, мягко говоря, предостерегать от этого, по их мнению, неразумного шага. Один говорит, что для этого надо иметь много денег, другой, что нужно закончить как минимум институт, третий вообще говорит, что может быть кто-то и мог бы это сделать, но только не Вы. Некоторые вообще полагают, что на всё воля Ивана Иваныча и так далее. И конечно же у Вас появляются сомнения на свой счёт.

Но сомнения – это ещё не самое страшное. Самое страшное, что Вы можете и перестать хотеть жить так, как Вы того хотите. В большинстве случаев этим всё и кончается. В лучшем же случае Вы всё же становитесь на самостоятельный путь, но через год всё теряете и, если не оказывается под судом, то, всё потеряв, возвращаетесь к прежнему. Исключения конечно бывают, но в очень маленьком процентном соотношении, примерно один – к миллиону. То есть, из миллиона людей только один добивается результата. Может быть, одного, того кто добился успеха, это и устраивает. Но как быть остальным? Как быть тем, кого мы называем неудачниками? А неудачники, в свою очередь, идут своим путём. Путь этот разнообразен и широк, работающих на других всегда не хватает.

Но если бы Вы начали свой новый путь с использованием моей технологии, то многих проблем Вы смогли бы избежать и, более того, добиться того, чего хотели.

Итак. Вы решили стать способным добиться своей цели? Замечательно! Тогда Вам обязательно следует ознакомиться с моей технологией и только после этого браться за дело.

Моя задача – не просто помочь человеку. Очень часто человек, добившийся цели, не испытывает удовольствия от жизни. Он не то что не свободен в своей жизни, а с точностью до наоборот является заложником своего достижения. Я уверен, что причина тому – исключительно в том методе, каким эта цель достигнута. Если цель достигнута неправильным методом, то последствия этого будут очень плачевны.

Я первый, кто подошёл к проблеме достижения цели с этой точки зрения. Благодаря этому создана система, позволяющая действительно обрести свободу через достижение своих целей и стать поистине счастливым человеком. А я уверен, что на этой планете быть по-настоящему счастливым может только независимый человек.

Технология очень большое значение уделяет финансовой независимости человека. Более того, на сегодняшний день это, пожалуй, главное, на что следует обратить внимание. И если Вы решили стать свободным на этой планете, то Вам следует начинать с решения вопроса о своей финансовой независимости. Только финансово независимый человек может быть свободным на этой планете. Не соглашаться с этим, спорить – значит уводить в сторону от свободы.

В первую очередь необходимо сказать, что следует понимать под финансовой независимостью. Здесь ни в коем случае не следует понимать это так, что чем больше денег, тем больше и финансовая независимость. Хотя количество и имеет значение, но оно для каждого человека разное. Всё дело в том, какие цели ставит перед собой человек. А уже сами деньги играют роль исключительно необходимую лишь для достижения конкретной цели. Один человек ставит перед собой цель стать художником. И для него достаточно тех средств, что позволят ему выучиться на художника и спокойно заниматься всю свою жизнь делом по душе, не задумываясь над тем – покупают ли его картины или нет. То же относится к писателям и другим творческим личностям. Таким образом можно сказать, что финансовая независимость только тогда имеет место быть, когда цель, поставленная человеком перед собой, может быть достигнута целиком и полностью. Я думаю нет надобности говорить о том, что цель человека необходимо подразумевает под собой и средства к её достижению. А средства – это деньги. Другого пока нет и, скорее всего, не будет, – читал Фёдор Михайлович, отхлебнув из своего фужера водки.

Поначалу, как только Фёдор Михайлович начал читать, гости ради приличия ещё делали вид, что слушают, но уже через минут двадцать отвлеклись, по крайней мере большинство из присутствовавших, и занялись каждый своим делом. Кто-то просто ел и пил, а некоторые обсуждали друг с другом свои проблемы. Изредка гости обращали внимание на Фёдора Михайловича и делали вид, что им всё это очень интересно. А Фёдор Михайлович был так увлечён чтением, что не замечал того, как вели себя его гости.

– Теперь несколько слов о душевном здоровье, – продолжал чтение Фёдор Михайлович. – Существует множество теорий, мнений и прочее, что говорят о тех или иных причинах отсутствия душевного здоровья. Я согласен с теми, кто связывает душевное здоровье человека с его самореализацией, а по-другому с тем, насколько успешно человек достигает поставленные перед собой цели. С уверенностью могу сказать, что причина всех без исключения психических расстройств напрямую связана с тем, как человек достигает поставленные перед собой цели. Вы не найдёте психически ненормального человека среди цельных личностей. Это не значит, что цельная личность не может расстраиваться или испытывать душевный дискомфорт, но я говорю именно о душевном здоровье. Душевное здоровье допускает и огорчения, более того, в некоторых случаях это признак того, что человек душевно здоров и что он вообще человек.

Фёдор Михайлович опять прервался. Он потерял нужную страницу и никак не мог её найти. Какое-то время он нервно искал нужный лист, грязно при этом ругаясь себе под нос. Найдя нужный лист, он пометил в нём что-то огрызком химического карандаша и продолжил чтение.

– Нельзя говорить, что одна цель больше, другая меньше, – читал Фёдор Михайлович. – Другое дело, что одна цель требует больше средств, чем другая. Если мне восемнадцать лет и я ставлю перед собой цель стать учителем и посвятить этому всю свою жизнь, то для этого мне вполне хватит одного миллиона долларов. Если же мне восемнадцать, а я хочу быть владельцем машиностроительного гиганта, то здесь возможно и миллиардом не обойдёшься.

Возможно, некоторые спросят, почему, дескать, для того, чтобы стать учителем, нужна такая большая сумма? Ответ прост. Для того чтобы оставаться душевно здоровым человеком. И учитель должен иметь всё, что нужно для его нормальной жизнедеятельности: и дом, и дачу, и машину, и красивую одежду, и возможность летом отдыхать на приличных курортах черноморского побережья Краснодарского края. Кроме того и медицинская помощь тоже далеко не дешёвая. Судите сами, ведь всё это позволить себе исключительно на один оклад невозможно. И если у этого учителя нет одного миллиона долларов США, хотя и этого может не хватать, то о каком душевном здоровье может идти речь. В данном случае речь может идти исключительно о ссорах учителя с супругой, об обделённых учительских детях, о недоедании и зависти учителя к другим, более обеспеченным людям. Чему такой учитель может научить? Ничему. Он не может ничему научить и поэтому не учит. Что он делает, находясь весь день в школе? Я Вам скажу, что он делает. Этот учитель весь день только и делает, что переживает за себя, как за неудачника, и завидует другим. И это происходит повсеместно. Есть, конечно, и исключения, – продолжал чтение Фёдор Михайлович, думая при этом об одном своём знакомом, который был учителем и преподавал географию в средней школе. – Есть педагоги от Ивана Иваныча, как про них говорят. Но и это в ущерб, как правило, чему-то. Но именно это и нежелательно. Нежелательно, чтобы в ущерб, тогда как каждый, каждый может спокойно добиваться любых целей и жить в своё удовольствие, радуясь жизни сам и помогая другим. Для этого необходимо сначала решить свои финансовые проблемы, а уже всё остальное – после. Решить свои финансовые проблемы никогда не поздно. И другого выхода у Вас нет. Или Вы так и останетесь неудачником, или Вы всё же решите, что для того, чтобы достигнуть своей цели, Вам нужны деньги. Возможно, это звучит и грубо, но… – Фёдор Михайлович тяжело вздохнул, – это правда.

Теперь я подошёл к главному. Предположим, что Вы приняли решение и решили стать финансово независимым. Что дальше? Собственно, на этом всё и заканчивается, это в лучшем случае. А в худшем случае человек оказывается в ситуации более скверной, чем та, в которой был перед этим, и мечтает тогда человек уже об одном! Как вернуть всё обратно? Хотя бывают исключения и кто-то становится обладателем необходимого капитала. И здесь возникает вопрос, а даёт ли это ему душевное спокойствие. Нет! Да Вы и сами это видите повсеместно, когда богатые тоже плачут. В чём здесь дело? Ответ прост. Просто стать финансово независимым – ещё не значит быть счастливым, не значит обрести душевное здоровье. Увы. Нужно знать не просто метод, а правильный метод, правильный путь. Нужна технология. Технология, которая позволит не только стать финансово независимым, но и жить при этом спокойно, а главное – достигнуть своей цели. Ведь именно ради этого и нужны были деньги.

К чему Вам богатство, если, во-первых, цель не достигнута, а во-вторых, за него придётся заплатить цену несоизмеримо более высокую и намного превышающую всё заработанное? Если по пути к богатству Вы потеряли всё, потеряли друзей, жену или мужа, детей, совесть… Зачем Вам тогда всё то, что Вы приобрели? Если, конечно, Вы не ставили перед собой именно такую цель? Но нет… Ваши цели были совсем иными, когда Вы начинали свой путь. Куда же делась Ваша цель, что стало с Вами? Не знаете? У Вас не было технологии. Вы думали, что Вы энергичны, талантливы, целеустремлённы, легки в общении, хорошо образованы. И что? Вы полагаете, что этого достаточно? Тогда это то же самое, как если, не умея водить машину, сесть за руль, полагаясь только на талант, целеустремлённость, умение общаться и так далее. Однако, в этом случае за руль никто не садится… Тогда чего ради Вы берётесь за дело, которое, поверьте, намного сложнее, чем водить машину?

Теперь дошла очередь до тех, кто учился в соответствующих ВУЗах. Вернее близких к тому. Потому что таких ВУЗов нет, по той простой причине, что никто не рискнёт преподавать то, в чём сам не разбирается. Однако есть ВУЗы, обучающие так называемому бизнес-мастерству. Ничего плохого не будем говорить ни про эти ВУЗы, ни про их курсы. Давайте позволим выступить судьями здесь самих выпускников. Если всё у них идёт как надо, то слава Ивану Иванычу, а нет – читайте дальше.

Моя технология – это не просто технология. Это технология достижения душевного здоровья через достижение своих целей. Это знание того, как достигать целей, сохраняя при этом душевное здоровье. Сегодня она только зародилась, но уже завтра её будут преподавать в школах. Потому что рано или поздно человечество поймёт, что на этой планете человек лишь тогда будет чувствовать себя душевно здоровым, когда научится достигать своих целей.

Моя технология не решит проблему всех несчастных людей, но она способна вернуть человеку душевное здоровье. Но и душевно здоровый может быть иногда несчастным, а иначе какой он душевно здоровый, если он всегда счастливый.

Мы подошли к самой главной и самой важной части. Действующие по моей технологии, кто они? Это те, кто, собственно, и делает людей независимыми от разного рода обстоятельств. Это специалисты по приведению к цели. Они точно знают, как и что надо делать, для того чтобы сделать человека независимым. Это не консультанты, потому что они не консультируют. Это не советчики, потому что не дают никаких советов. Это те, кто ведёт к цели. Они точно знают, в каком направлении двигаться, и контролируют движение по нему того, кто обратился к ним за помощью.

Моя технология позволяет каждому овладеть необходимыми навыками, для того чтобы помогать людям абсолютно во всём. Суть в том, что сам себе, без посторонней помощи человек не может помочь, а значит – он обречён. Это первая аксиома.

Человек может справиться с любой проблемой только с помощью другого человека. Человек, обладая необходимыми знаниями, может помогать другим, а помочь себе, без посторонней помощи он не может. Человек, который помогает другому и есть тот, кто работает по моей технологии.

Видите, как всё просто. Проще, казалось бы, некуда. Более того. Если Вам всё понятно, то Вы можете дальше не читать, а приступайте уже к делу.

Фёдор Михайлович посмотрел на гостей, желая, наверное, увидеть тех, кому всё понятно. Не увидев таковых, Фёдор Михайлович с удовольствием выпил водки и продолжил читать дальше, хлебая при этом горячую уху:

– Технология, – торжественно чавкая, произнёс Фёдор Михайлович. – В основе моей технологии, – Фёдор Михайлович отрыгнул, – лежит вера в человека, вера в то, что человек способен достигать поставленных перед собой целей. Но сам человек может сомневаться в этом. И так происходит на самом деле. Человек сталкивается с проблемой и не в состоянии порой преодолеть эту проблему, он отчаивается и бросает начатое. Более того, человек нуждается и в посторонней поддержке, и в одобрении того, что он делает и к чему он идёт. Но и это не всегда выходит. Близкие люди могут не разделять взгляды его, они могут обесценивать всё, что он делает. И говорить здесь о достижении какой-либо цели нельзя ни в коем случае. Вместо того, чтобы тратить свои силы на достижение цели, человек начинает их тратить на борьбу с несогласными. Порой это отнимает столько сил и энергии, что на большее уже ничего не остаётся.

Вот для чего нужен друг – тот, кто верит в Вас и сделает всё, чтобы Вы добились своей цели. Моя технология построена на взаимоотношении Вас и Вашего друга. Вы – тот, кто ставит перед собой цель и желает её достичь. Ваш друг верит в Вас и приведёт Вас к намеченной Вами цели. Но прежде чем Ваш друг начнёт с Вами работать, ему необходимо будет узнать о Вас всё. После этого необходимо будет привести Вас в оптимальное состояние, необходимое для дальнейшего продвижения. Есть определённые стандарты, которых следует придерживаться, и Ваш друг знает их, и он сравнит Ваше состояние с тем, какое я называю оптимальным и какое необходимо должно быть, прежде чем что-то делать.

Вашим другом может быть только тот человек, кому Вы доверяете. В противном случае ничего не выйдет. Найдите человека, кому Вы можете доверять и попросите его стать Вашим другом. Для этого ему необходимо только изучить нашу технологию и придерживаться её на сто процентов. От Вашего друга это не потребует ничего, кроме времени и желания Вам помочь.

Найти друзей – значит найти единомышленников и это не так уж сложно. Гораздо сложнее ничего не делать для того, чтобы всё же стать финансово независимым человеком и через это обрести действительную свободу. Человек хочет быть свободным и Вы в этом желании не исключение. Есть два пути обрести эту свободу, первый – через религию, а второй – через финансовую независимость, достигнуть которой можете только Вы сами с помощью своего друга.

Моя технология – не религия. Религия имеет дело с абсолютом. У меня в технологии абсолюта нет.

Здесь Фёдор Михайлович прервался и решил привести пример того, что способна дать религия. Он предложил одному из своих гостей, уже пожилому человеку, рассказать остальным, что с ним произошло, буквально год назад.

– Чего здесь рассказывать? – спросил невысокий и пожилой человек. – Вы и так всё знаете.

– Ну если Вы не хотите рассказывать, – сказал Фёдор Михайлович, – то за Вас это сделаю я, а после продолжу своё основное чтение. Может, кто-то возражает? – поинтересовался хозяин. Никто не возражал. Фёдор Михайлович откинулся на спинку своего высокого кресла, закурил и улыбнулся. Все тоже, глядя на хозяина, заулыбались.

– Бедный человек, – заговорил наконец-то Фёдор Михайлович и показал при этом на сидящего за столом министра трамвайных и троллейбусных путей сообщения, героя повести, – полез под колесо автомобиля за мелкой монеткой, что валялась там, прямо на мокром асфальте, орлом кверху решкой книзу. Ну надо же было такому случиться, что именно тогда, когда его рука уже взяла монетку пальцами, автомобиль тронулся с места и своим передним правым колесом проехал по кисти бедняги. Слышали бы Вы, как выл этот бедный человек. Это было ужасно. Люди собрались вокруг него, стали интересоваться. А интересоваться уже нечем, потому как автомобиль тот уже укатил, а пострадавший от боли только орёт и ничего толком не говорит. Зачем, спрашивается, он полез за той монеткой? А всё просто. Ему, оказывается, на хлеб не хватало, вот он и искал денег на улице. Видите, как всё просто. Просто, да не совсем.

В этот момент в гостиную вошёл и решительно прервал Фёдора Михайловича некто.

– И надо же было такому случиться, что всё произошедшее с этим, кто полез под колесо, было замечено самим Иваном Иванычем, – обиженно заявил некто. – Обычно мы стараемся не отвлекать Ивана Иваныча разными мелочами. Сами посудите, если Иван Иваныч будет отвлекаться на всякую там ерунду, то на главное его уже может и не хватить. Мы всё, конечно, понимаем. Мы понимаем, что Иван Иваныч есть всемогущий и сил его на всех хватит, но, господа, давайте всё-таки не злоупотреблять. В конце концов, нужно и совесть иметь. Зачем, спрашивается, у вас есть ближайшие сподвижники Ивана Иваныча? Поймите, что и ближайшие его сподвижники, как левые, так и правые, в общем-то, в какой-то степени тоже, можно так сказать, обязаны способствовать вам и всячески помогать и прочее. Чего попусту Ивана-то Иваныча беспокоить, когда в каждой его церкви есть и наши изображения и мы никогда не отказывали. Так нет. Вам, видите ли, самого подай. Странные люди. А ближайшие-то сподвижники тогда зачем? Мы-то зачем тогда? Я вот, например, тогда зачем? Выходит, что и незачем, – обиженно говорил некто, который, как выяснилось, оказался одним из ближайших сподвижников Ивана Иваныча. – Ладно. Не в обиде. Дело прошлое. Однако на будущее советую учитывать, – сказав это, ближайший сподвижник Ивана Иваныча сел на место отсутствовавшего на тот момент писателя.

Фёдор Михайлович внимательно посмотрел на него и убедившись, что тот сказал всё, что хотел, продолжил:

– Одним словом, они проморгали, – сказал хозяин, показывая в сторону ближайшего сподвижника, – а Иван Иваныч, естественно, проморгать не мог и был вынужден принять, так сказать, непосредственное участие в судьбе того бедолаги, что полез за мелкой монеткой под колесо автомобиля. Устав гласит, что вмешиваться в дела Ивана Иваныча ни в коем случае нельзя. Там устав – святое. Это не то что здесь у нас на Земле. Там, если что не по закону сделаешь, то враз лишат звания ближайшего и на Землю сошлют. А бывшим ближайшим сподвижникам Ивана Иваныча на Земле ну хуже не бывает. Уж я-то знаю. Я ведь и сам когда-то был ближайшим сподвижником Ивана Иваныча. Причина неудобств в том в первую очередь, что ближайшие сподвижники Ивана Иваныча – бесполые. В царстве Ивана Иваныча это естественно и никаких проблем не вызывает. Там, во всяком случае, с этим никаких хлопот нет. Но это там. А каково оно у нас здесь на Земле. Неудобно же. Как Вы и сами, наверное, догадываетесь, бесполый не может творить. Само по себе творчество никогда не прельщало бывших ближайших сподвижников. Более того, они и не претендовали никогда на то, чтобы хоть как-то проявлять себя в этом качестве. Я – некое исключение. Можно сказать, именно это и стало основной причиной нашего с Иваном Иванычем разрыва. Но да ладно. Сейчас не обо мне. По крайней мере, от лишённых звания ближайшего сподвижника и сосланного на Землю творчества никто и не требовал. Другое дело, человек. Человек – существо творческое. Ему без творчества никак. А сосланным Иван Иванычем на Землю как? Сколько их, значит, бедолаг, на Землю отправлено-то было… Тьма тьмущая. Великое множество было отправлено на Землю, где они, оставаясь бесполыми, потому как не желали становиться творцами, вынуждены были отбывать положенные каждому свои сроки. Но я отвлёкся. В общем, и теперь всё, что им оставалось, так это только наблюдать за всем происходящим, потому как дело взял в свои руки сам Иван Иваныч, – рассказывал Фёдор Михайлович. – Бедный человек поскулил не более получаса и, осознав, что всем он до лампочки, пошёл домой. Дома он, сидя за столом, ужиная с семьёй, которая состояла на тот период из жены, сына и двух дочерей, рассказывал эту жуткую историю. Он рассказывал и ел.

– Выхожу я из министерства, – рассказывал бедный человек. А надо заметить, что к тому времени он уже работал в министерстве. Кем? Министром, конечно, кем же ещё. Ой… сейчас и не вспомню, министром чего он работал, но то, что он работал министром, это факт.

В этот момент герой рассказа изъявил желание далее самому всё рассказать. Фёдор Михайлович противиться не стал и дальше историю рассказывал сам её главный герой.

– Выхожу я, значит, из министерства, – продолжал он, – нагибаюсь за монеткой и на тебе… чуть руки не лишился.

– А зачем ты, министр, под колесо-то полез? – уже дома, за ужином спросила меня жена.

– Так ведь тогда я ещё не был министром, – задумчиво как-то ответил я.

– Как это, папа, ты тогда ещё не был министром? – удивился сын.

– Так это… – несколько растерялся я. – Просто. Не был и всё.

– Кем же ты был тогда? – спросили дочери.

– Чмырём последним и был я тогда. Да вы разве не помните?

– Что чмырём был, не помним, – честно признались все.

– Да как же? – удивился я. – Неужели и вправду не помните?

– Честное слово не помним, чтобы ты чмырём был. Помним, что завсегда ты был министром. Наша мама потому за тебя и замуж вышла.

– Верно, – подтвердила жена слова детей, – только потому я и вышла за тебя замуж, что ты министром был. А иначе, зачем мне за тебя замуж выходить, жизнь свою молодую губить?

– Какую жизнь, чего ты мелешь? – стал спрашивать я. – Министром-то – это я уже после стал. А замуж за меня ты раньше вышла.

– Когда это раньше я за тебя замуж вышла? – не понимала меня жена.

– Когда работала уборщицей мусоропровода, вот когда. Забыла что ли? – напомнил я ей.

– Когда это я работала уборщицей в мусоропроводе? – удивилась жена.

– Да, папа, расскажи как мама мусоросборники убирала, – обрадовались дети.

– Мамаша ваша всю жизнь, сколько я её помню, убирала мусоропроводы. Это сегодня только, не пойму, с чего только, она вдруг здесь уселась и жрёт суп с фрикадельками из фарфоровой тарелки да золотой ложкой… Она всю жизнь жрала суп из миски алюминиевой. Да и вы-то чего, собственно, обрадовались? – обратился я уже напрямую к детям. – Забыли, как ещё вчера ползали по помойкам в поисках макулатуры?

– Какой макулатуры, папа? Ты спятил? – воскликнули дети.

– Это я-то спятил? – удивился я. – Да это вас, уродов, по пьянке зачинали, а не меня. Знали бы вы, кто ваш настоящий папаша, вы бы так не вели себя.

– А как это мы себя ведём? И кто это наш папаша, если не ты? И что это значит – зачали по пьянке? Нам говорили, что нас рожали в Швейцарии, что в нашем, то есть в мамином распоряжении были лучшие из лучших европейские светила гинекологии и акушерства.

– Бред какой-то. Какая Швейцария? Мать вашу изнасиловал слепой маньяк, алкоголик и тунеядец Филипп. Ему тогда сорок стукнуло, когда он, значит, вашу маму в мусоропроводе изнасиловал. Он мало того, что слепой, но тогда ещё и пьян был вдребезги.

– Как это он изнасиловал нашу маму, будучи слепым, да ещё и вдребезги пьяным? – заинтересовались дети. – Мама? Это правда? Неужели ты не сопротивлялась?

– Ой. Дети. Уж и не помню, если честно. Помню, что приставал, но подробностей не помню. Да я сама тогда была нетрезвой, если честно. Как давно это было. Я даже не помню, как и вас-то рожала. Помню, что родились вы все какие-то странные.

– Точно, странные, – заорал сын. – Я вспомнил. Меня же сразу в дурдом отвезли.

– И мы вспомнили, – радостно заорали дочери, – и нас – в дурдом, только двумя годами позже.

– Ну… вот видите… все всё вспомнили, – обрадовался тогда я, – а то уж я сперва испугался. Подумал, что это у меня галлюцинации.

– Да-а-а, – задумчиво произнесла жена, – тяжелые были времена.

– Лучше и не вспоминать, – согласились с ней дети.

– Как это не вспоминать? – спросил я. – А как же это я министром-то стал?

– А кто тебя знает, как ты стал министром? Я, между прочим, всегда в тебя верила. И потом, это уж тебе видней, как это ты министром стал. Это уж только тебе и должно быть ведомо, как это ты с утра, значит, был последним чмырём, а к вечеру министром стал.

– Вспомнил, – радостно заорал бедолага. – Всё вспомнил. Мне как по руке-то проехали, значит, колесом-то правым, так сразу я и стал министром.

– Так не бывает, – усомнились дети.

– Случилось же, однако, – заметил я.

А жена ничего не сказала, а просто ушла на кухню, пошла посуду мыть, благо у нас теперь посудомоечная машина есть. А и то правда. Ну чего, спрашивается, ей задаваться вопросом о том, как я, её муж, чмырюга и нифилюга, в прошлом трижды судимый, больной сифилисом, дегенерат в восьмом поколении, да вдруг министром стал… Ей-то не всё ли равно. Одно хорошо, что мусоропровод более чистить не надо. Плюс к тому еды теперь много и с потолка не капает и соседи по квартире шибко не беспокоят. Да и квартира наша нынешняя ни в пример прошлой, хоть и коммунальная, а всё лучше. И главное, что соседи наши не так чтобы шибко сволочи. Хотя, конечно, сволочи, но немного.

Когда бедолага министр закончил, все встали и зааплодировали. Фёдор Михайлович тоже аплодировал, но сидя.

– Вот и весь сказ, – назидательно произнёс Фёдор Михайлович. – Да-а-а, умеет Иван Иваныч всё на свои места расставить. Но так только Он может. И ведь что главное-то во всей этой мерзкой, во всей этой гнусной и гадкой истории? Главное то, что Иван Иваныч ничем и никем не брезгует, и ни за какое дело не брезгует браться, помочь готов любому. И ещё главное то, что никто не пострадал, а только всем лучше стало. Но так только Он может. А потому к ближайшим сподвижникам Ивана Иваныча с такими просьбами лучше не обращаться. И самого Ивана Иваныча лучше не беспокойте, потому как более он уже подобного безобразия не пропустит. В этом можете не сомневаться. Но вернёмся к нашим баранам. О чём это я? Ах да. О технологии и о том, что у нас нет абсолюта, в том смысле, что с ним я дел не имею. Попрошу всех сесть. Я продолжаю.

Все сели, достали блокноты и карандаши и приготовились слушать дальше.

– Моя технология ограничивается более краткосрочными целями, – продолжал хозяин. – Гарантия распространяется только на одну жизнь, а это примерно сто лет, может, чуть меньше, а может, чуть больше. Я поощряю веру человека в Ивана Иваныча, но я сейчас больше говорю о финансовой независимости, а не о вере в Ивана Иваныча и ему подобных, не о религиях, не о церквях. Церковь стоит выше этого, но и церковь нуждается в деньгах. Это не грубость с моей стороны, это законы земного существования. Предоставим церквям делать свою работу, а я буду делать свою. Моя работа несколько иная. Я не спасаю души, я спасаю от неудовлетворённости человека самим собой, которая возникает тогда, когда человек не может добиться того, чего хочет и может добиться. А это, согласитесь, нечто иное.

Моя технология и не метод психологии или психиатрии. Психиатр лечит, психолог консультирует, оба при этом работают за очень большие деньги. Тогда как Ваш друг ведёт Вас к цели бесплатно. И если, достигнув цели, человек становится душевно здоровым, то это не наша заслуга, а скорее побочное явление.

В моей технологии нет абсолюта. Есть человек, достигший своей цели, но назвать это абсолютом никак нельзя. Если человек решил стать богом, подняться до уровня Ивана Иваныча или выше, если он хочет стать сверхчеловеком, то я рекомендую ему поискать другую технологию, не имеющую к моей никакого отношения.

Моя технология – это даже не наука. В том смысле, в каком нельзя назвать наукой правила вождения автомобиля. Правила вождения автомобиля – метод позволяющий управлять автомобилем. Моя технология – это метод, использование которого позволяет достигать человеку поставленных целей. Всё очень просто в понимании того, что есть моя технология и не надо ничего усложнять, мир и без того усложнён людьми настолько, что ещё большее усложнение не сделает его более перспективным. Цель моей технологии – как можно больше всё упростить. Уберечь человека от ненужных шагов, действий. Эти ненужные шаги, эти ненужные действия отнимают столько жизненных сил и энергии, что на нужное уже ничего не остаётся. И где уж тут говорить о том, что человек создан для радости. На радость уже времени не остаётся. Потому большинство религий и говорят, что мир – это зло, что радость возможна только за рамками этой жизни. Собственно, в чём-то они и правы. Ведь религии не занимаются относительным, их дело решать проблемы абсолютного порядка, другой вопрос, насколько хорошо они в этом преуспели? И преуспели ли? Проколов-то много! И если судить только по тем их проколам, которые невозможно скрыть, то… есть, над чем задуматься. Не говоря уже о тех проколах, которые церкви скрывают.

Фёдор Михайлович попросил всех немного отвлечься, потому как вспомнил один пример, говорящий о наличии проколов в свете религии. Все с огромным удовольствием спрятали блокноты и карандаши, налили себе в рюмки водки и приготовились слушать пример. Примеры им нравились, примеры они слушали с удовольствием.

– Господа, – весело начал Фёдор Михайлович, – эту историю поведал мне один мой знакомый дальний сподвижник Ивана Иваныча, в письме, которое я получил от него намедни. Я прочитаю вам его полностью, в точности, как написано, дабы не пропустить чего, или, чего хуже, не добавить лишнего.

Здравствуй, любезный друг, Фёдор Михайлович!

Хочу огорчить тебя тем, что не смогу быть на твоих похоронах или именинах, не знаю, если честно, что именно ты празднуешь сейчас. Почему не могу? Не могу в силу некоторых обстоятельств, которые и собираюсь тебе, дорогой мой друг, поведать в своём письме. Ты, наверное, помнишь Киреева? Того самого, кто прошлой зимой купил… В общем, не важно. Другими словами, кто-то, не знаю кто, но кто-то ну уж очень, наверное, умный, сказал Кирееву, что Киреев волен делать со своим телом всё, как ему заблагорассудится. Ну ты же знаешь Киреева. Это, собственно, Киреев и стал делать. Более того, Киреев помимо того, что издевался над своим телом, он ещё и душу свою совращал с пути истинного. В общем, как ты сам видишь, многоуважаемый Фёдор Михайлович, ни себе – ни людям; ни тебе – ни Ивану Иванычу. Ни богу свечка, как говорится, ни чёрту кочерга. Но более всего от образа жизни, который вёл Киреев, пострадал дух его. За который, как мне известно, ты, Фёдор Михайлович, ведёшь с Иваном Иванычем грызню лютую, грызню жуткую. Но, Фёдор Михайлович, сразу скажу, что грызня ваша – это не моё дело, это дело ваше с Иваном Иванычем. И вот, чтобы ты знал, дорогой Фёдор Михайлович, Иван Иваныч наш, не менее для меня дорогой, не мог более равнодушно наблюдать за тем, что вытворял Киреев, и послал до него слугу своего, меня то есть, дабы я, в свою очередь, во-первых, прекратил это безобразие, а во-вторых… Впрочем сами смотрите, что было во-вторых.

Киреев сидел за огромным столом. Обедали. Кроме него там ещё были его жена и сын. Жена Киреева была смешной и странной бабой. Сын Киреева был страшным ребёнком тридцати лет. Жена не работала. Целыми днями она занималась тем, что покупала в универсаме мясо, рыбу, колбасу, сосиски, разные консервы, водку, пиво и тому подобное. Волокла всё это домой, рассовывала по холодильникам, которых в доме Киреева было пять штук: два холодильника принадлежали самому Кирееву старшему, двумя распоряжалась жена, а один холодильник числился за сыном. В общем, волокла жена ежедневно гору мяса и прочего подобного дерьма домой, рассовывала там всё это по холодильникам, а после на кухне пыталась делать из всего этого что-то, что можно было бы съесть. Она кромсала мясо на куски и либо варила его в огромной кастрюле, либо кидала на сковородку и жарила.

Киреев познакомился со своей женой лет четырнадцать назад. Тогда она ещё не была такой страшной и глупой. Да, я совсем забыл Вам сказать, Фёдор Михайлович, жена Киреева была очень страшной женщиной. Короче, жена целыми днями готовила мужу и сыну что-нибудь поесть. Нет у меня никакого желания описывать то, что и как они ели. Это – страшно. Скажу больше. То, как они ели, и то, что они ели, можно смело охарактеризовать как… Простите, милый Фёдор Михайлович, но к огромному моему сожалению у меня не нашлось эпитета, который способен был бы точно обрисовать это безобразие. Одним словом, они жрали. Они не ели, потому что так и потому что это, да к тому же в таком количестве не едят. Так, это и столько – ЖРУТ! Они жрали.

Она, ему: «Когда, мол, ты на повышение пойдёшь?»

Он ей: «Скоро.»

Какое там повышение… Он же отупел уже полностью. Сами посудите. Разве можно вот так жить и идти при этом хоть где-то, хоть на какое-то на повышение? Вы знаете, где и кем работает Киреев? Откуда Вам знать, Фёдор Михайлович. Он работает начальником. Не ахти какая должность, но всё же начальник. Есть свои стремления, амбиции, желания, цели, мечты, идеи, планы и фантазии. По крайней мере должны быть. И что самое замечательное, они, эти стремления и прочее, что толкает вперёд и способствует развитию, были. Были, когда Киреев был ещё молод и весел, не в смысле испытываемой им радости, а в смысле отражения своего количества в некоторых единицах измерения веса. То есть тогда, когда он весил всего семьдесят килограммов. Были, когда Киреев был молод и получал всего шесть тысяч рублей в месяц. Жена его тогда уже не работала, ждала ребёнка. Жили, мечтали. Вот тогда были стремления, мечты, цели и желания. Другое дело сегодня. Сегодня он начальник, пусть небольшой, но уже не шесть тысяч составляют его заработную плату в месяц, а сто пятьдесят шесть тысяч. Есть разница?

Ах как жаль, друг мой, Фёдор Михайлович, как жаль, что так всё скверно произошло. До сих пор не могу понять, как так могло случиться, что Киреев опустился до столь низкого уровня как потребления так и отдачи. Жаль, потому что я, как дальний сподвижник Ивана Иваныча, нёс перед Иваном Иванычем личную ответственность за Киреева. Ты же знаешь, что всех людей на Земле, которые верят в Ивана Иваныча, каждого из них Иван Иваныч закрепил за каким-то одним своим дальним сподвижником. Киреев был закреплён за мною. Определён был на эту работу ни кем-нибудь, а самим ближайшим правым сподвижником Аркадием с наставлением особым. Суть наставления сводилась к тому, что Киреев есть не просто абы кто, а очень даже важное и значимое лицо в плане Ивана Иваныча, и что на него, на Киреева, Иваныч Иваныч надежды имеет. И таким образом на Киреева накладывалась пусть и своеобразная, но ответственность. Ума не приложу, как это я упустил из виду его, Киреева, медленное скатывание в пропасть и не предпринял в нужное время всех необходимых мер. О чём сейчас каюсь и по поводу чего пишу объяснительные в разного рода верховные инстанции, коих здесь у нас, в царстве Ивана Иваныча, превеликое множество.

Я спал, когда сильным ударом под зад меня разбудил ближайший левый сподвижник Ивана Иваныча Стефан с требованием срочно явиться к Ивану Иванычу по делу срочному. Да, дорогой мой Фёдор Михайлович, может Вам это и покажется странным, но именно ударом под зад Стефан потребовал моей явки к Ивану Иванычу. Я напомню Вам, что не только у Вас на Земле существует такое понятие как иерархия. Иерархия существует везде, а уж здесь тем более. Правда тут её называют божественной, но призываю Вас не обманываться на сей счёт, а верить тому, что Иерархия эта сегодня есть не что иное, как самая махровая дедовщина. А поскольку мы, то есть дальние сподвижники Ивана Иваныча, занимаем в ней самое последнее место, то нам достаётся более всех. Во как.

Иван Иваныч долго смотрел на меня, пытаясь понять, идиот я или прикидываюсь. Но, честное слово, я не прикидывался. Во-первых, мне было страшно, а во-вторых, я не сразу понял, что Иван Иваныч от меня хочет. Когда же я разобрался, в чём дело, то естественно, попытался привести хоть какие-то аргументы в свою защиту. Наверное, именно эти мои аргументы и натолкнули Ивана Иваныча на мысль о моей неполноценности или моём притворстве. Через час с лишним я ушёл от него с одним единственным наставлением: привести всё в соответствие с его планом и как можно скорее.

Уже выйдя из Его кабинета, я рассказывал обступившим меня дальним сподвижникам, что я не виноват, что меня скорее всего подставили ближние, что я не знал, что Киреев так опустится за то время, пока я решил, мягко говоря, отвлечься. И вот же, сволочь какая, я имею в виду Киреева. Стоило его только оставить ненадолго, на каких-то десять-двенадцать лет, как вот что получилось. Ну мне срочно нужно было отвлечься. Ну ты же понимаешь, Фёдор Михайлович! Ну имеем мы, низшие чины, хоть какое-то право на отдых или нет? Меня поддерживали, хлопали по плечу, но всё это мне не придавало ни бодрости, ни энтузиазма. Более того, всё это не успокаивало, а наоборот, ещё более повергало в тоску. Ведь теперь вместо того, чтобы как все спокойно регулировать обстоятельства сверху, я был вынужден спуститься на Землю. Людям, возможно, этого не понять. Но если они напрягут свои крохотные мозги, то вероятно, смогут хоть чуть-чуть задуматься. Это им Земля пригодна к проживанию. Что-ж, и это понятно. Другого они и не помнят, а потому и не знают. А каково нам? А? Может когда-нибудь и научатся хоть чуть-чуть соображать. Хотя… Не знаю… Мне, честно говоря, верится в это с трудом.

Дабы не быть узнанным, а вместе с тем понятым, я принял облик друга Киреева. Друга звали Бабадрач. Это фамилия его такая была, с ударением на последнее «а». Бабадрач работал вместе с Киреевым в одном ведомстве, где тоже кем-то руководил. Самого Бабадрача я отправил пока в Мир Грёз и Сбывшихся Желаний, естественно, поговорив сперва с отвечающим за него дальним сподвижником Ивана Иваныча. Но, между нами, его покровитель ещё больший дурак, чем Ваш покорный слуга. Уверен, что следующим, кого потревожат ударом ноги, будет именно он. Ну да Иван Иваныч с ним. А вот что до самого Бабадрача, так там ему будет и спокойней и под ногами мешаться не будет. Прости, Иван Иваныч, конечно, мои вольные и невольные прегрешения. Аминь.

Операция предстояла сложная. Необходимо было войти в образ. Кроме всего прочего у Бабадрача была жена Кира. Кира Бабадрач была не намного умнее своего мужа. Дура баба. Ума не приложу, куда смотрит её покровитель и чем он вообще сейчас и последние лет восемь занимался, но Кира Бабадрач – это что-то. Нет, конечно, она не страшная и можно даже сказать, с большой, правда, натяжкой, что красивая. Но, мама дорогая, до чего же глупа. Верите, но ни о чём, кроме как о своём ребёнке, мальчику уж двадцать восьмой годок пошёл, и думать не желает. Витеньке то, Витеньке это. Витенька – это сынок Бабадрачей. Виктор Бабадрач был двуличный подонок и мразь, негодяй, врун, пачкун и тому подобное, как, впрочем, и все дети его возраста, а мамаша перед ним ну чуть ли не вприсядку отплясывает. Витенька поешь, Витенька поспи, Витенька и то, Витенька и это. А Витенька, вот уж гадина малолетняя, видит, зараза, что души мама в нём не чает, так и выделывается. Того Витенька не хочет, этого не желает, а желает вот этого и желает вот того. Я любовался на эту парочку с полчаса, после чего снял ремень и пять минут отхаживал им Витенькин зад. Вы видели бы Киру в тот момент, когда я порол её сына. Она визжала, как свинья, которую должны заколоть, она кусалась, она висла у меня на руках, пытаясь своим телом прикрывать Витенькин зад. Пришлось её связать, а рот заткнуть носовым платком. Правда и сам Витёк не без боя сдался и пока я не врезал ему ногой по колену, даже оказывал сопротивление. Оказалось, что ко всем своим недостаткам он к тому же был ещё и боксёром. Короче, бил я его долго и с наслаждением. Выбил ему помимо коленной чашечки ещё и два передних зуба, а кроме того и глаза правого лишил. На следующий день, мы все втроём пошли в гости к Киреевым.

Мы сидели вшестером за столом. Все, кроме меня, естественно, жрали. Странный обычай, Фёдор Михайлович, сейчас на Земле установился. Обязательно почему-то, когда в гости приходите друг к другу, прежде всего пожрать надо. Но да ладно. Обычаи Земли – это не моё дело. Я с тоской наблюдал, как Киреев с трудом пережёвывал большой кусок жареной говядины, как Кира своими вставными фарфоровыми зубами грызла куриную лапу, одной рукой держа куриную лапу, а другой бутерброд со шпротами, как Витёк чавкал ветчиной, а страшный ребёнок Киреева, тридцатилетие которого, как выяснилось, мы и отмечали сегодня, подъедал уже третью тарелку студня. Ели один час. Киреев старший пил водку, Кира – красное креплёное вино, к которому пристрастилась ещё в эпоху развитого социализма. Слава Ивану Иванычу, хоть дети не пили, хотя младший Киреев и посматривал косо в сторону бутылки с пивом, но не рисковал.

Я смотрел на них и мне становилось грустно. Честно говоря, я никогда особо не верил в то, что человек… Ладно, не буду про это. В конце концов, это не моё дело. Иван Иваныч заварил всю эту кашу, ему и расхлёбывать. Но вот глядя на то, как эта кампания ест, скажу честно, я страдал. Они ещё меня спрашивали, чего это, мол, я не ем? Я ничего им на то не отвечал. Глупо на моём месте отвечать на глупые вопросы. Почему я не ем? С таким же успехом меня можно было спросить, почему я не бросаюсь под поезд или почему я не вскрываю себе вены в ванной. На такое ответить нечего и я ничего и не говорил, а только молча наблюдал за ними. Я решил дождаться того момента, когда они насытятся. И часа не прошло, как в них уже ничего не лезло. Не совру, если скажу, что они съели за это время как минимум недельную норму. Как в них всё это влезло? В первую очередь, конечно же, мне было жаль детей. Но и взрослых мне тоже было жаль…

После решили перекурить и курили после того уже не переставая. Предлагали и мне. Отказался. Сказал, что бросил, что решил заняться здоровьем. Хотя на эти слова мало кто, а точнее сказать, никто не обратил никакого внимания. Они выкурили уже две пачки сигарет, когда я решил, что хватит и пора действовать.

– Киреев, – начал я, – давно хотел тебя спросить, да всё не решался. Ты, Киреев, почему до сих пор не развёлся?

– Я тебя не совсем понял, – сказал Киреев.

Его жена испуганно смотрела на меня, а моя жена, т. е. жена его друга, испуганно смотрела на Киреева, а наши дети в это время лакали пиво прямо из бутылки, благо на них не обращали внимания.

– Я тебя совсем не понял, – уже громче произнёс Киреев. При этом он встал и, сжав кулаки, пошёл на меня. Я не дал ему возможность напасть первым. Не вставая с кресла, я швырнул в него мраморную пепельницу и попал ему в голову. Киреев упал на ковёр и умер.

– Ты с ума сошёл, – заорала Кира Бабадрач. – Ты с ума сошёл, ты же покалечил его, – нервно вопила она своим противным, писклявым голосом.

– А тебе, Кира, я вот что скажу, – с этими словами я встал и взял Киру за воротник и сильно дёрнул его на себя, да так, что все пуговицы на её блузке с треском разлетелись в разные стороны. – Если я ещё раз узнаю, что ты мне изменяешь, я тебя ночью задушу. Что касается его, – я показал на Киреева, – то ты ошибаешься. Я его не покалечил, а убил. Можешь убедиться.

Кира убедилась в том, что Киреев мёртв. В этом убедились и другие. Жена Киреева сразу стала звонить в скорую, но я порекомендовал ей не беспокоить их зря, потому как Кирееву уже не помочь и вообще, лучше ей никуда вовсе не звонить, а то я и её прибью. Жена Киреева послушала меня и смирно уселась на тахту в ожидании дальнейших моих распоряжений. Сын Киреева вёл себя ну уж совсем недостойно. Схватив огромный тесак со стола, каким обычно режут огромные арбузы, он почему-то бросился с ним на меня. Хорошо я вовремя увернулся и, схватив его за кисть руки, в которой был тесак, резко вывернул её и воткнул тесак ему в сердце. Сорок сантиметров лезвия вошли в грудь как в кусок варёной свинины – не без труда, но с приятным характерным звуком. Сын Киреева упал рядом с отцом, его рука крепко сжимала рукоятку тесака, торчащую из его груди. Всё произошло так быстро, всё это было так скверно, всё это носило характер непредвиденный. Верите, Фёдор Михайлович? А что мне оставалось делать? Что, как просто не убить его? Сына я убивать не собирался. Я собирался убить только отца. Сын сам виноват. Я сидел за столом и думал. Надо было что-то решать. Но что? Два трупа плюс две женщины и сын Бабадрачей. Первое, что мне пришло в голову, было желание убить и всех остальных. Да я бы так и сделал. Зачем им жить? К тому же они и не живут. Они только едят и пьют, они курят, Бабадрач младший ещё к тому же и наркоман, а сын Киреева к тому же имеет проблемы со своей сексуальной ориентацией. Зачем, спрашивается, им жить? Нет, действительно, надо было их всех прибить прямо там. Да я бы так и сделал. Но появился ближайший правый сподвижник Стефан и всё расставил по своим местам. Покойников оживил, а меня отправил назад.

Более я ничего не знаю о Кирееве. Меня отстранили от него. Меня посадили на восемьсот лет в тюрьму, где я и сижу, откуда и пишу Вам всё это. К сожалению, здесь не амнистируют. Прошла неделя с тех пор, как за моей спиной захлопнулась дверь одиночной камеры. Но Вы, Фёдор Михайлович, особо-то за меня не волнуйтесь. Мне не привыкать. Ведь это не первое моё заключение. Были и другие, были и более суровые наказания. Как-нибудь при встрече, конечно, за кружкой яблочного компота, я расскажу Вам о них. А пока прощайте. В ближайшие восемьсот лет нам с Вами вряд ли придётся встретиться. Удивляюсь, как это до Вас письмо моё дошло? Откуда знаю, что дошло? Чувствую, Ивана Иваныча и Ваша, Фёдор Михайлович, воля на всё. Будьте здоровы. Привет Кирееву.

Фёдор Михайлович довольный собой решил, что пора бы выпить и закусить. С кухни, на большом подносе, приволокли зажаренную живьём, на костре, огромную свинью. Фёдор Михайлович отрезал от неё голову и положил себе на большую тарелку. После налил себе водки, выпил и стал не спеша кушать. Гости последовали примеру хозяина. Каждому достался его кусок жареной свинятины.

– Я этот пример привёл, – утирая губы галстуком, сказал хозяин, – дабы вы увидели, что и у них не всё всегда получается. Проблем и там хватает. Но что нам с вами их проблемы. У нас здесь своих хватает. А потому я продолжу. Вы можете слушать и есть, я не возражаю. И вообще, ведите себя свободней. Так вам будет проще усваивать материал. Итак. На чём это я остановился? Ах да, я остановился на том, что религии решают проблемы абсолютного и хорошо в этом преуспевают, хотя и у них бывают проблемы.

Прежде чем продолжить, Фёдор Михайлович какое-то время искал страницу, на которой он прервался. Найдя её, он продолжил.

– Но ничего плохого не будет в том, если часть проблем человеческих возьму на себя я, – продолжал Фёдор Михайлович. – Тем более, что все от этих проблем отнекиваются, а те, кто не отнекивается, ещё больше путают. Это я к тому, что ни религия, ни философия, ни психология вместе с психиатрией, ни наука не занимаются решением проблемы достижения человеком своих целей. В лучшем случае, они могут высказать своё мнение по этому поводу, не больше, и в большинстве случаев, это мнение есть чушь несусветная. Только без обид. Согласитесь, что у пекаря глупо спрашивать совет, как дом строить. Но почему-то не глупым считается требование к церквям решать мелкие Земные проблемы, не говоря уже о том, чтобы Иван Иванович помог стать финансово независимым.

Согласитесь, что человек рождается с какой-то целью. И эта цель не сводится к тому, чтобы вечно угождать Ивану Иванычу и его церкви или своим родителям, родным и близким. Не может быть целью человека и жизнь только ради своего супруга. Я уж не говорю о том, что не цель и рожать детей. Во всяком случае не у всех. Хотя кто-то именно детей своих и видит своей основной целью. Я скорее называю это обязанностью, но никак не целью. Да, человек обязан заботиться о своих близких, рожать, если может, и воспитывать детей. Но это обязанность, а не цель. В противном случае, человек не был бы человеком. Рожать детей – дело нужное, заботиться о своих родителях – тоже неплохо, но это не цель человека. А уж тем более не цель – посвящать всего себя Ивану Иванычу или мне. Да-да, друзья мои, я и себя имею в виду, когда говорю о том, что человек готов служить кому угодно, готов быть честным, покорным и исполнительным рабом.

И чему удивляться, если в конце жизни родители испытывают разочарование и в себе, и в своих детях. Разочарование – это следствие несбывшегося в ожидании. А чего, собственно, они ожидали? Ожидали, что сын, например, станет великим композитором, а он стал посредственным грузчиком? Так и становились бы сами композиторами, тогда и сын стал бы не грузчиком, а может быть, великим художником. Но художником он не стал и не станет, потому как сам уже стал отцом и живёт исключительно надеждами на то, что его две дочери, если, конечно, на то будет воля Ивана Иваныча, закончат художественную школу и тем порадуют своего отца. А дочки между тем хотят хитрить и обманывать людей на бирже, но… Так можно продолжать до бесконечности. И редко, кто может вырваться из этой порочной цепи преемственного непонимания ни себя, ни своей цели.

В это время, на другом конце стола, завязалась несколько оживлённая беседа. Спорили двое, один из которых был Михаил Фёдорович, сын Фёдора Михайловича, а другой – управляющий делами президента. Фёдор Михайлович не слышал этого спора, потому как был сильно увлечён чтением своего произведения. Хотя в это время большинство гостей уже слушали не Фёдора Михайловича, а этих двух. Послушаем и мы их, а к Фёдору Михайловичу вернёмся несколько позже. Не думаю, что мы пропустим что-либо важное.

– Каждый о чём нибудь мечтает, – говорил Михаил Фёдорович.

– И я? – спрашивал сидящий с ним рядом управляющий делами президента.

– Вы не исключение.

– Вы правы. Я действительно мечтаю. Мечтаю о прекрасном.

– Ну это Вы бросьте.

– Что, простите?

– Это Ваше – мечтаю о прекрасном.

– Я Вас не понимаю.

– Всё Вы понимаете. А если и мечтаете, то во всяком случае не о прекрасном.

– Неужели? И о чём, по-Вашему, я мечтаю, если не о прекрасном?

– О безобразном Вы мечтаете. О чём ещё Вы мечтать можете?

– По-о-звольте. Мне кажется, что повода у Вас к подобного рода заявлениям не было. Мы даже не настолько знакомы, я вижу Вас второй раз в жизни. Если бы мы находились не в доме Фёдора Михайловича, то я бы Вас убил, а Вы…

– Да будет Вам, – вяло отмахнулся Михаил Фёдорович, – комедию здесь разыгрывать. Хм, убил бы он меня, видите ли. За что? За то, что вижу Вас насквозь? Да мне и нет надобности Вас хорошо знать, чтобы утверждать, что мечты Ваши низменны, примитивны и безобразны.

– Вы можете это доказать?

– Запросто.

– Хорошо. Я слушаю Ваши доказательства.

– Вы, насколько я знаю, житель нашего города?

– Да! И горжусь этим.

– Ну это Ваше дело, – Михаил Фёдорович брезгливо поморщился. – Меня не это интересует. Насколько я знаю, дети у Вас есть?

– Есть. У меня двое детей. Ещё вопросы?

– Достаточно. Мне всё понятно.

– Что именно Вам понятно?

– Понятны мечты Ваши.

– По-о-звольте! Хотите сказать, что выяснив то обстоятельство, что у меня есть двое детей и что я житель нашего города, Вы сразу поняли, о чём я мечтаю?

– Совершенно верно.

– А эти, мои мечты, они только мне свойственны или любому, у кого есть двое детей и кто житель нашего города?

– Конечно любому.

– По-Вашему, получается, что каждый, кто имеет двух детей и при этом житель нашего города, мечтает о низменном, о примитивном, безобразном?

– Вы абсолютно правы.

– Вы чудовище. Вы понимаете, что Вы опасны для людей?

– Ничуть не опасен.

– Поразительная самоуверенность. Интересно. А Вы один такой, или есть ещё?

– И очень, знаете ли, много.

– А вы? То есть… Ваши мечты? Они иные?

– Вот мои мечты прекрасны, высоки, благородны и велики.

– Интересно. Чем это мы с Вами так отличаемся, что Ваши мечты высоки, а мои низменны?

– Неужели ещё не догадались?

– Вы меня пугаете.

– Помилуйте.

– Хотите сказать, что тот факт, что у меня есть дети и…

– Именно.

– Значит у Вас детей нет?

– Нет.

– И у Вас мечты прекрасны?

– Совершенно правильно заметили.

– А у меня есть дети и мои мечты безобразны?

– В самую точку.

– По-Вашему, все, у кого есть дети, мечтают о низменном?

– О нём.

– А те, у кого детей нет, мечтают о великом?

– О великом.

– Но почему?

– Загадка природы.

– Выходит, если хочешь мечтать о великом, то не имей детей?

– Выходит что так.

– Так что – не рожать?

– Я этого не говорил. Я сказал: «если хочешь мечтать о великом».

– Но поймите, ведь человек по природе своей вынужден это делать. Я не знаю, но… – управляющий делами президента беспомощно развёл руками, – это можно назвать даже неким смыслом.

– Смыслом чего, простите, это можно назвать?

– Жизни.

– Вы это серьёзно?

– Абсолютно. Ведь именно в детях смысл жизни.

– Возможно, что Ваш смысл, как управляющего делами президента, в этом. Но Ваш и более ничей!

– Дети – это же прекрасно. Разве нет?

– Дети? Может быть, и прекрасно. С этим я не спорю. Скажу больше, что и мечтать о детях прекрасно. Даже иметь детей – это прекрасно.

– Ну вот, видите, а Вы говорили… Вы меня напугали.

– Что раньше говорил, то и сейчас повторю. Коли Вы имеете детей, то Ваши мечты автоматически становятся низменны, безобразны и мизерны.

– Да как же это возможно?

– Очень, знаете ли, просто. В этом Ваше и горе, и счастье. Ваш, если можно так выразиться, крест. Да Вам, собственно, чего расстраиваться. Вы же об этом мечтали? Нет? Неужели Вы об этом не мечтали? Тогда зачем рожали? Хотя теперь, наверное, об этом поздно. Вы плачете? Бросьте. Утрите сопли. Вот, возьмите мой носовой платок. Государство на Вашей стороне. И не гонитесь за одобрением Вашего образа жизни другими людьми. Напоследок утешу Вас. Есть кое-что прекрасное, о чём Вы способны ещё мечтать.

– И о чём?

– Иметь ещё детей.

– Ну уж нет. Об этом я точно больше не мечтаю.

– Тогда я был прав на сто процентов, заявляя, что все Ваши мечты носят характер низменный, безобразный и примитивный. Прощайте. Желаю Вам всего хорошего!

– А именно?

– Чтобы Ваши мечты никогда не сбылись.

– Почему так?

– Для Вашей же пользы. Прощайте.

– Всего Вам хорошего!

Спорщики завершили свой спор, выпили, не чокаясь, водки и с серьёзным видом занялись копчёной лососиной в свином жиру и в томатном соусе, с оливками и грибами.

– Моя технология, – продолжал Фёдор Михайлович громким, хорошо поставленным голосом, – в первую очередь убирает всё, что мешает человеку в достижении его цели. Не в буквальном, конечно, смысле. Технология не в состоянии убрать того, кто обесценивает Вас и Ваши цели. Она лишь обращает Ваше внимание на это и на то, что Вы не сдвинетесь дальше, пока эта проблема не будет Вами решена. Собственно, в этом и заключается основной принцип технологии. Я знаю, какие проблемы могут возникнуть. Их не так много, но они очень мощные и заслуживают внимание.

Какие существуют проблемы? Например, человеческий фактор. Ваше окружение – это во-первых. Оно может Вам мешать. И совсем не обязательно на физическом уровне. Достаточно упрёка, сомнения со стороны небезразличного для Вас человека и всё! И Вы уже идёте в неправильном направлении. Вы предпринимаете обходные манёвры, но это не только не даёт результата, но и напротив, может увести так далеко от цели, что дорогу к ней уже и искать поздно. Ведь силы и здоровье Ваши не безграничны и когда-нибудь Вы умрёте. Знайте, что Ваша цель ясна должна быть только Вам и больше никому, кроме Вашего друга, но и Ваш друг никогда не вступит с Вами в спор по поводу Вашей цели. Если Ваш друг спорит с Вами, то срочно замените его, потому что он делает что-то не то. Можете с чистой совестью тогда отравить его супом из бледных поганок. Рецепт супа прилагается.

Вторым препятствием в виде человеческого фактора могут быть посторонние люди, кто по тем или иным причинам стоит на Вашем пути. То же самое и здесь. Вы также можете спасовать и пойти в ненужном направлении, вместо того чтобы правильно решить свои дела, связанные с теми, кто стоит на Вашем пути.

Человеческий фактор, если он стал на Вашем пути, может быть разрешён без особых проблем. Во всяком случае Вам не придётся из-за этого отклоняться от выбранного пути или, что хуже, совсем бросать двигаться к намеченной цели. Если бы Вы были один, то именно так бы всё и случилось, но рядом с Вами Ваш друг, а он скорее умрёт, чем позволит Вам свернуть или бросить.

Есть ещё так называемый психологический фактор. Когда на пути человека в качестве проблемы выступает его разум. Сюда входят: страх, сомнение, разочарование и многое другое, что заставляет человека либо прекращать движение к цели, либо идти в неправильном направлении.

Очень важным является и финансовый фактор. В любом деле проблемы с финансами неизбежны, даже если Вы и делаете всё правильно. Это очень сильный фактор. И если не уметь справляться с ним, то последствия могут быть печальными.

Что Вы скажете о ложных целях? Человеку не свойственно ошибаться, но и он может следовать по направлению к ложным целям. Эти цели намечены не им самим, поэтому я и называю их ложными. Выявить ложную цель достаточно легко, если знаком с технологией, но сделать это надо очень быстро.

А стрессы? Серьёзная проблема. Но и с этой проблемой можно справиться, если рядом с Вами Ваш друг, а в его руках наша технология.

Ваше здоровье. Как с ним обстоят у Вас дела? Очень многих именно эта проблема останавливает на пути к своей цели.

Цель человека. Бросьте двигаться по направлению к ложным целям и займитесь наконец тем, что именно Вам интересно. Ни Иван Иваныч, ни я, ни Ваши родители, ни родные и близкие Вам люди, ни религии, ни партии, ни философии и уж тем более государство не могут и не имеют право навязывать Вам свои цели. Это первое, что следует уяснить каждому желающему свободы и независимости человеку.

Очень много работ посвящено этой проблеме. Наука, религия, философия по-разному определяют это понятие. Единственное, в чём есть сходство, это только в постановке вопроса. С точки зрения религии цель человека определяется его отношением с Иваном Иванычем. Решением данного вопроса религии и занимаются в своих церквях. И хотя сегодня достаточно много религий и церквей, однако их количество с каждым годом увеличивается. Это наводит на мысль, что существующих всё же недостаточно для решения тех проблем, что люди полагают решать с помощью религии.

То же и в философии. С той лишь разницей, что философия хоть и занимается абсолютными идеями, но больше уделяет внимание не абсолюту, а миру, в котором человек существует. Философских направлений много и все они разные, и все по-разному пытаются решить одни и те же проблемы. Много напечатано книг на тему «Человек и его цель». Всех их не перечислить, но Вы можете их купить и почитать. Это интересно, но не больше.

Моё мнение – цель человека может быть определена только для конкретного индивидуума самим индивидуумом. Давать же общее определение в данном случае я полагаю некорректным, и безосновательным. От того и множество определений. Уж тем более некорректно давать определение цели другого человека. Как Вы себе это представляете? Предположим, я приду к Вам и скажу, что Ваша цель свиней пасти, а то, чем занимаетесь Вы, не имеет к Вашей цели никакого отношения. Как Вы будете на меня смотреть и ко мне относиться? Уверен, что Вы меня проклянёте. Тогда зачем читать книги о том, что такое цель человека, придуманную кем-то, кто Вас не знает и кого Вы не знаете? И с какой стати этот автор полагает, что Ваша цель свиней пасти? Даже если это очень высокая цель и соблазнительная, но это не Ваша цель. Это его цель, в лучшем случае, а в худшем, автор решил взять на себя ответственность высказаться за всё человечество.

Но всё не так страшно. Дело в том, что все эти мысли, мысли других людей о Вас, так ими и остаются. Нельзя человеку навязать что-то, что ему несвойственно. А уж тем более нельзя навязать чужие цели. К этому я также отношу и вопросы о смысле жизни. Смысл Вашей жизни определяете только Вы и никто больше. Ни друзья, ни родители, ни школа, никто, кроме Вас. Только Вы сами осмысливаете свою жизнь и ставите перед собой цель. Кроме Вас этого никто сделать и не сможет. А потому я не советую Вам искать ответ на этот вопрос где-то, кроме как в самом себе.

Допустим, что всё это Вы и без меня знаете. Даже, скорее всего, знаете. Но что дальше? Допустим, что Вы осмыслили свою жизнь, наметили конкретные цели. Однако, где же результат? Я знаю очень много умных, талантливых, образованных, но о которых большего ничего сказать нельзя. Они живут, работают и мечтают, что рано или поздно они возьмутся за какое-то дело и выполнят то, что наметили. Но… жизнь проходит и книги не написаны, изобретения не внедрены, открытия не сделаны, миллионы не заработаны и всё это так и осталось мечтой. И пылятся на полках книги по философии, психологии, самосовершенствованию и читали Вы это уже много раз, и знаете всё, что надо делать, но увы ничего не делаете. Вы говорите себе: после как-нибудь, завтра, не сейчас, не сегодня, сегодня нет настроения. Или придумываете что-то, что более оригинально оправдывает Ваше безделье. А жизнь проходит. Да что это я? Проходит? Жизнь не проходит, она уже прошла…

Вы полагаете, что Вы такой один? Или Вы думаете, что таких гениальных единицы? Разочарую Вас, сказав, что такие все. И я в том числе. И пока нам не помогут, мы ничего делать не будем. Спросите, а кто поможет? Отвечу – Ваш друг. В детстве им могут быть родители, учителя. В зрелом возрасте другом может стать Ваша жена или Ваш муж. Но это в лучшем случае. Правда при этом не всегда выходит то, что нужно. Ведь они не специалисты. Есть, конечно, и такие, которым помогать не надо, которые уверены в себе, в своих возможностях, которые сами себя считают способными помочь самому себе. Согласен. Но ведь я говорю не только о том, чтобы помочь, но чтобы при этом толк был, результат. Тем более, что никого нельзя заставить что-то делать. А что зря помогать делать что-то, если, во-первых, не знаешь, как. Вот именно! Не знаешь, как помогать! А это, на самом деле, не так уж просто. Было бы это просто, я не создал бы эту книгу и не обращал бы Ваше внимание на это.

Надеюсь, что Вы меня поняли и тогда я могу наконец-то перейти к главному. Если не поняли, то перечитайте всё сначала. Если и тогда будет не ясно, то закройте книгу и вернитесь к ней через год, но вернитесь обязательно. Я уверен, что к тому времени Вы наконец поймёте, в чём смысл Вашей жизни и поставите перед собой конкретные цели, а тогда Вам без этой технологии будет не обойтись.

– Человек сам знает, что ему надо делать. Это первая и самая главная аксиома. Не надо ему говорить и советовать то, что, как Вам кажется, он должен делать. Советовать Вы можете только себе. Это первая аксиома.

– Вторая аксиома утверждает, что человек не способен самостоятельно добиться того, чего хочет.

– Человек может добиться, чего угодно, но только с помощью другого человека. Это третья аксиома.

– Четвёртая аксиома утверждает, что тот, с чьей помощью человек добивается поставленной цели, должен быть Вашим другом, т. е. специалистом по приведению человека к его цели.

– Пятая аксиома. Человека нельзя заставить что-либо делать. Что-либо делать человек может только добровольно.

– Шестая аксиома. Душевно здоровый человек только тот, кто ставит перед собой свои цели и добивается их.

– Седьмая аксиома. Целей у человека может быть много, но всегда первая и единая для всех – финансовая независимость. До тех пор, пока не поставлена эта цель, и до тех пор, пока она не достигнута, ни о каких других целях речи и быть не может.

– Восьмая аксиома. Человек – существо зависимое. Но он может стать независимым, но только с помощью другого человека, если при этом другой человек знает, что делать и делает это.

– Девятая аксиома. Человек не может жить только ради себя и своих целей. Человеку свойственно желать помогать другим в достижении ими своих целей.

– Десятая аксиома. Ставить цели и добиваться их может только финансово независимый человек, не имеющий при этом ложных целей.

Данные аксиомы являются основным фундаментом, на котором базируется моя технология.

Ещё раз о главном. Моя технология – это метод достижения цели. Метод, задача которого – не дать человеку свернуть с того пути, который он сам себе наметил и по которому идёт к намеченной цели. Это удовольствие от осознания своих действительных способностей. Сама эта книга есть результат применения моей технологии. Применение моей технологии в своей деятельности позволяет человеку во много раз увеличить КПД этой деятельности. Метод достаточно прост и требует для понимания и применения только желание. Если у Вас есть желание использовать свои возможности для достижения высочайших результатов, то эта технология для Вас. Но главное в том, что моя технология – это метод помощи одного человека другому.

Технология не учит. Технология не повышает Ваш интеллект. Она не сделает Вас более способными, чем Вы есть. Технология не возвращает способности, потому что нельзя возвратить то, что не потеряно. Напротив, технология утверждает, что человек, по своему определению, по своей сущности, наделён уникальными способностями, которые при всём желании нельзя, невозможно потерять. Моя технология – это наука, утверждающая, что быть человеком, даже очень способным человеком, – ещё не значит добиваться результатов. Технология не говорит Вам, что делать, напротив, она утверждает, что человек сам знает, что и как ему надо делать. Технология не сделает Вас более, чем Вы есть, образованным, потому что образование Ваше есть исключительно заслуга Ваша. Технология не сделает Вашу жизнь более осмысленной, как и не ответит на вопрос, в чём смысл Вашей жизни. Она не скажет Вам, в чём причины Ваших неудач. Технология не разбирается выяснением того, почему человек испытывает неудачи. Это Вы можете сделать сами. Боле всего человек преуспел именно в том, чтобы уметь найти причины своих неудач и в этом ему помогают религия, философия, психология. Моя технология – не религия, она не занимается отношением человека с абсолютом. Более того. Тот, кто пожелает превратить мою технологию в религию, нанесёт ей тем самым большой вред.

Моя технология слишком конкретна. Здесь нет предположений, нет гипотез, нет абсолюта; здесь работают только с фактами и на основании фактов.

Моя технология – это гуманистическая дисциплина. Основной принцип её деятельности – помощь людям в их жизнедеятельности. Жизнь человека – это стремление к цели. Но достичь цели не просто. Помочь человеку в этом и есть смысл моей технологии.

Помощь, оказываемая технологией, носит практический характер и должна пониматься в прямом смысле, так же как понимается помощь врача. И как медицину нельзя представить без практики, также нельзя понимать технологию без практического применения. Но это само собой подразумевает теоретическую подготовку. Способность на практике помогать людям добиваться цели требует от человека достаточной подготовки. Необходимо не только желать помочь, но и знать, как это сделать. О том, как это сделать, и рассказано в данной книге. Прочитайте её и Вы поймёте, как помочь человеку добиться поставленной им цели. Другими словами, Вы поймёте, что значит быть другом.

Человек способен отличить добро и зло. Как не прискорбно, но на сегодня это является фактом. И человек знает очень и очень много, не говоря уже о том, что и как ему делать. Мне отдали эту планету и я сегодня хозяин на ней. Я могу с ней делать всё, что пожелаю. Большего мне не остаётся. Только здесь и только сейчас я могу что-то менять. И я сейчас многое изменю. Я дам Вам то, что не дал Вам тот, от кого Вы это ждали. Я дам Вам способность добиваться поставленных целей. Я дам Вам это, как награду за все те трудности, что Вам приходилось испытывать. Вы будете иметь возможность ставить перед собой цели и добиваться их, тем самым осмысливая свою жизнь.

Человек создан самим собою и создан самим собою свободным. Несвободным его делает лишь он сам. И только сам он может обрести свободу. Несвободный человек тот, кто живёт чужими целями, чужими идеями, мыслями, учениями, религиями, партиями, чужой философии. Вырваться из этого можно, только поставив перед собой свои цели, которые основаны исключительно на Вашем миропонимании, на Вашей философии, на Вашем мнении. Нельзя заставить человека верить в то, что ни есть его личная вера. Как и нельзя заставить человека делать что-то, что не им лично выбрано. Заставить, убедить – это значит превратить в раба. Но результат такого насилия трагичен. Не согласный с этим, утверждающий, что человека надо заставлять, что иначе человек ничего не может и не хочет, на самом деле увеличивает число преступников. Более того, он и сам себя полагает неспособным что-либо делать без насилия над собой. Но эта рабская привычка и она противоречит моей технологии, основное утверждение которой гласит: «ЧЕЛОВЕК – СВОБОДНАЯ ИДЕЯ! И ТОЛЬКО ОСТАВАЯСЬ СВОБОДНОЙ ИДЕЕЙ, МОЖЕТ И ДОЛЖЕН ЖИТЬ НА ЗЕМЛЕ».

Человек не должен жить в зависимости от других людей или их групп, не имеет значение, как эти группы себя называют. Будь то партии, движения, религии, государства, друзья, жёны, дети, родители, и прочее, и прочие. Всё – для человека, но ни человек для чего-то или кого-то. Но чтобы так было, человеку нужно помочь. Один человек не может противостоять тому сильному натиску, какой вынужден сдерживать сегодня. Для этого рядом должен быть кто-то, кто понимает всё это и согласен с этим.

Есть рядом с Вами такой человек? Есть рядом с Вами человек, которому важны только Вы? Есть рядом с Вами человек, который уважает и ценит Вашу свободу, ценит Ваши мысли, Ваши интересы, Ваши желания? Есть рядом с Вами человек, который согласен с тем, что Вы полагаете своим смыслом в жизни? Есть рядом с Вами человек, который не обесценивает Вас, не сомневается в Вас и при всём при этом он не раб Ваш, а напротив, имеет свою точку зрения на всё перечисленное?

Есть рядом с Вами такой человек? Может, это Ваши родители? Может, это Ваши близкие и дальние знакомые? Это Ваши компаньоны? Или это Ваш супруг (супруга)? Проверьте. Расскажите им о себе, о своих мыслях, стремлениях, желаниях, расскажите и послушайте, что они Вам на это скажут, и тогда решите: на самом ли деле он есть или всё же нет рядом с Вами человека, который действительно хочет помочь Вам добиться Вашей цели и который способен Вам помочь. Если нет, то кто же Вам поможет добиться желаемого? Сами? Попытайтесь. Может, получится. Если всё же не получится, то постарайтесь найти такого человека. Как это сделать? Очень просто. Сперва сами станьте таковым, станьте тем, кто готов бескорыстно помочь другому, и тогда, и только тогда найдётся тот, кто захочет помочь Вам.

Читайте книгу. Моя технология создана именно для Вас и Вам решать, нужно Вам всё это или нет. Заставлять Вас никто не собирается.

И бросайте, в самом деле, стремиться к ложным целям. Ваши собственные идеи гораздо более интересны будут для Вас, чем чьи-то. А от достижения посторонних, чужих целей, Вы всё равно удовольствия не получите. Достижение чужих целей удовольствия Вам не принесёт. А если Вы всё же настолько упрямы, что всё хотите делать сами, то Иван Иваныч Вам в помощь. Конечно, Вы можете добиться желаемого с помощью Ивана Иваныча. Только не говорите, что Вы её добились в одиночку. Вам в этом помогал тот, чью цель Вы достигали. Может, он и порадуется. А Вам останется только умиляться на него глядючи. Возможно, именно в этом смысл Вашей жизни. А если – нет, если Ваши цели понятны и интересны только Вам самому, а не Ивану Иванычу, то читайте мою книгу, изучайте её и применяйте полученные знания. У Вас всё получится. А будет трудно, я помогу. Знайте, что Вы такой – не один. Нас очень и очень много. Нас, таких, большинство на этой планете. И только благодаря нам эта планета существует. И пришло время заявить об этом во весь голос.

Сильный кашель в глубине стола заставил Фёдора Михайловича прервать чтение. Один из гостей подавился большим куском непрожаренной свинины и ему оказывали помощь.

– Господа, – несколько обиженно произнёс Фёдор Михайлович, – если вам не нравится, то я никого не заставляю. Вас никто не держит и вы вольны поступать так, как вам хочется.

– Ну что Вы, Фёдор Михайлович, – в один голос завыли гости. – Всё замечательно. Ваша книга замечательна. Мы все внимательно слушаем и, поверьте, никто не хотел Вас специально перебивать.

– Спасибо, друзья. Напомню только, что всё, что я вам до того прочитал, ещё не сама книга, а только предисловие к ней.

– Предисловие? – с ужасом прошептали некоторые гости, а некоторые так подумали.

Тот факт, что всё ранее услышанное оказалось предисловием, повергло гостей в некоторое уныние. Однако, виду они не показали, а дали понять хозяину, что готовы слушать его и дальше столько, сколько будет нужно, хоть бы и всю ночь, если, конечно, подадут кофе с коньяком и сигарами, пирожные и мороженое.

Официанты разносили среди гостей тарелки со сладостями. По овалу стола, из рук в руки, переходил огромный кофейник. Гостиную наполнил аромат свежемолотого кофе, кубинских сигар и дорогого коньяка. Фёдор Михайлович обожал, когда в его доме курят сигары. У Фёдора Михайловича был рак лёгких, а потому он и сам курил, и ему нравилось смотреть, как это делают другие, особенно молодые красивые женщины, такие как Настасья Филипповна.

Фёдор Михайлович, вспоминая о Настасье Филипповне, позволил себе немного расслабиться. Он вспомнил, как сватался к ней. Вспомнил, как сидел тогда у себя в квартире за столом на кухне, брился механической бритвой, пил чай и вслух сам с собой разговаривал, глядя на своё отражение в зеркале:

– Вот говорят, что счастье, мол, деньги не приносят, – сам себе говорил тогда Фёдор Михайлович. – Уверяю, если и возможно счастье, то только при условии наличия денег. Да не просто денег, а больших, я бы даже сказал, огромных. Вот у меня есть деньги и я счастлив. А когда у меня денег не было, я был несчастен. Вывод напрашивается сам собой: если не деньги, то что мне принесло счастье? Может, скажете, труд? Или чего доброго подумаете, что интересная работа мне счастье принесла? Хотя, можете думать всё, что угодно. Я же остаюсь при своём мнении, что счастье, настоящее счастье, только и возможно при деньгах, а коли денег нет, то ничто не сделает жизнь счастливой. Скажете, страстное влечение? Но страстное влечение максимум на год осчастливит и не более того, а дальше, только если деньги есть. Что ещё… Дети, как плоды страстного влечения? Что касается плодов страстного влечения, то здесь можно говорить только о разрушении счастья, а уж никак не о благополучии. Что ещё? – сам у себя спрашивал Фёдор Михайлович. – Какие ещё примеры можете привести, которые бы подтверждали, что не в деньгах счастье? Никаких… Любое заявление не выдержит и малейшей критики. До тех пор, пока не решите проблему финансовую, о счастье забудьте.

– Глупости говорите, – сам себе отвечал вслух Фёдор Михайлович, строя при этом своему отражению в зеркале, потешные гримасы. – Счастье, дескать, в деньгах… Надо же придумать такое. Страстное влечение ему не нравится. Дети, как плоды страстного влечения, видите ли, помешали. А какое такое, позвольте спросить, счастье деньги дали? Чем это они так осчастливили, а? Что это они такого сделали, что вот были несчастны и вдруг – осчастливились? Ну что? Сожрали колбасы больше, чем раньше? Позволили себя более дорогие публичные дома? Или выпили чего подороже? Квартиру поменяли на большую? Машину купили? Дачу построили? Что так осчастливило, скажите на милость.

– Да Вы баран, – отвечал вслух сам себе Фёдор Михайлович, – как я посмотрю. Квартиру, дачу, машину, публичные дома… Плевать я хотел на всё это. Он ещё мне здесь рожи корчить будет. Мне не материальное счастье даёт, а осознание своего финансового благополучия. Вы вот всю жизнь небось пахали, как проклятый, и всю оставшуюся жизнь пахать будете, а я могу всю оставшуюся жизнь не работать, да ещё и таких, как Вы, с десяток содержать и при всём том ещё и останется.

– Ой, ой, ой. Помру от смеху сейчас, держите меня, – злорадствовал самому себе Фёдор Михайлович. – Работать ему, видите ли, больше и не надо; он, видите ли, отработал своё. Рожи ему, видите ли, мои не нравятся. Ну отработали и слава Ивану Иванычу. Подвиньтесь и дайте другим, как говорится. Так Вы ж нет, Вам же всё мало… Пока из ушей не полезет, не успокоитесь. Вы таких, как я, с десяток содержать можете. Да плевал я на Вас.

– Это Вы-то на меня плевали? Да это я на Вас плюю. Как же, уступить Вам. Накось. Выкуси! – Фёдор Михайлович показал кукиш своему носу, встал и пошёл к Настасье Филипповне свататься.

Настасья Филипповна уже тогда была женщина самодостаточная, с претензией на роковую. Жила одна в трёхкомнатной квартире на Крестовском острове, работала директором валютного отдела в банке, пять раз была замужем, получала пятнадцать тысяч баксов в месяц и плевать на всех хотела, а уж тем более на Фёдора Михайловича, с которым когда-то училась в одном классе, а теперь жила на одной лестничной площадке.

– Настасья Филипповна, будьте моей женой, – с порога заявил Фёдор Михайлович.

– Да Вы спятили, Фёдор Михайлович, – искренно удивилась Настасья Филипповна. – С какой стати. Тем более, что Вы женаты и у Вас сын есть. Да и не люблю я Вас.

– А ломаетесь Вы зря. Ну кому Вы, кроме меня, нужны? Разве что токарю или водителю троллейбуса.

– Вы хам, Фёдор Михайлович. Я, может, женщина и не богатая, но самодостаточная, с претензией на роковую и Ваши миллионы меня не купят. А что до водителя троллейбуса, то я лучше за водителя троллейбуса замуж пойду, чем за Вас.

– Это ещё почему?

– Что почему?

– Почему это за водителя троллейбуса Вы пойдёте, а за меня – нет?

– Потому что Вы не способны оценить тонкую натуру. Вы грубы и, простите, но Вы, Фёдор Михайлович, примитивны. Как были примитивны, так таким и остались.

– А токарь Вашу натуру оценить может?

– Да. Токарь может, а Вы – нет.

– Да на что Вы жить-то будете, с Вашим токарем или кем там ещё? На Ваши пятнадцать тысяч зелёных в месяц? Не смешите хоть меня. Я же Вас знаю. Вы за вечер в казино по десять тысяч оставляете. Где, простите за нескромность, Вы их берёте?

– Не Вашего, Фёдор Михайлович, ума дело.

– Тоже мне тайна. Все знают, что Вам их Святозар Неверов даёт.

– Это ложь.

– Да бросьте Вы, Настасья Филипповна, ну даёт и даёт, что за печаль. Не отказываться же, в самом деле. Я ж о другом.

– Подите прочь, Фёдор Михайлович. Вы хам и скотина. Вам бы только похоть свою удовлетворить. А о высоких отношениях между мужчиной и женщиной Вы и понятия не имеете. Для Вас всё сводится исключительно к тем эмоциям, какие Вы испытываете в силу сильного сексуального влечения ко мне. Разве не так? Я, может, ещё и подумала, если бы хотела детей иметь. Но детей я не хочу.

– Ну и дура Вы, Настасья Филипповна. Последний раз предлагаю. Ответ жду до вечера. Вечером не придёте, я на депутате Государственной Думы женюсь. Уж она ломаться не станет.

Фёдор Михайлович пошёл к себе. Настасья Филипповна, грустно вздыхая, пошла на кухню. На кухне она налила себе чаю и, стоя у окна и глядя на ночной город, стала сама с собой разговаривать.

– Чего ты действительно выкаблучиваешься? Такой мужик! Пятидесяти ещё нет, а уже миллиардер!

– Так ведь он же дурак, прости Господи.

– Так и что? С богатым и с дураком прожить можно. Ну ведь не с водителем же троллейбуса, в самом деле, честное слово.

– Не знаю я…

– Чего ты не знаешь? Думаешь, Неверов тебя до пенсии содержать будет? Как же. Жди больше. У него таких, как ты, сама знаешь, сколько. А Фёдор Михайлович хоть и глуп, и похотлив, зато дело своё знает. Уж он налево и направо деньгами швырять не будет, за ним, как за каменной стеной.

– Ну не знаю я. Может, и в самом деле выйти за него?

– Выходи, дура, не пожалеешь. Родишь от него и привяжешь его тем самым к себе. Или и впрямь хочешь, чтобы он на депутате женился. Уж та быстренько ему кого-нибудь родит и тем самым привяжет к себе.

– Вот уж нет. Чтобы этой дуре, да так повезло…

– Ну так и нечего мужику зря нервы трепать.

– А, будь, что будет. Уговорили.

Настасья Филипповна взяла мобильный и позвонила Фёдору Михайловичу.

– Фёдор Михайлович?

– Я.

– Это я.

– Я понял.

– Я согласна.

– А как же водитель троллейбуса.

– Вы хам.

– Шучу, шучу. Экая Вы, Настасья Филипповна, шуток не понимаете.

– Ваши шутки, Фёдор Михайлович, оставьте для своих подчинённых.

– Договорились.

– Когда свадьба?

– Думаю, в эти выходные.

– В эти я не могу. У нас аудит в банке.

– Когда, тогда?

– Может, завтра.

– Можно и завтра.

– Договорились.

Завтра сыграли свадьбу. Народу было человек семьсот. Была там и женщина депутат, которая пришла с Неверовым. Эта женщина с обожанием смотрела Святозару в рот и всё время что-то ему томно шептала.

– И в наше время бывает, что и везёт некоторым, и их без приданного замуж берут, – шептала депутат.

Святозар посмотрел на неё устало и вздохнул тяжко.

– Всему виной происхождение Фёдора Михайловича, – ответил Неверов. – Фёдор Михайлович, – из народа. Простолюдин! Неужели Вы думаете, что истинно благородный человек позволил бы себе такое?

– Да что Вы. Неужто правда? – удивилась женщина депутат.

– Верно Вам говорю. Фёдор Михайлович без малого лет восемь в метро электрички водил, – сказал Святозар и для большей убедительности перекрестился и съел горсть земли из стоявшего рядом огромного цветочного горшка, в котором росла пальма.

– Да бросьте. Быть того не может, – не верила депутат.

– Иваном Иванычем клянусь. Водил. Восемь лет, без малого, – уверял Святозар и жрал землю.

– Чудеса, да и только, – ответила женщина и в тот же день переехала жить к Святозару.

Вынужденный перерыв длился не более часа. Фёдор Михайлович очнулся от воспоминаний. Постучав вилкой по пустому хрустальному фужеру, хозяин привлёк к себе внимание, дождался полной тишины и продолжил чтение:

– Книга первая, – торжественно произнёс Фёдор Михайлович.

После сделал небольшую паузу, оглядел присутствовавших, убедился в том, что всё внимание их находится на нём и продолжил.

– Человек и его цель, – читал Фёдор Михайлович. – Глава первая.

После Фёдор Михайлович тяжко вздохнул, достал из внутреннего кармана пиджака фотографию Ивана Иваныча, поцеловал её, вернул обратно, выпил четверть стакана самогона и продолжил чтение.

– История существования человека показывает, – чуть ли не по слогам и запинаясь, читал хозяин, – что основным в его жизни были – постановка цели и её достижение. Всё остальное сводится исключительно к тому, насколько человек может ставить перед собой цели и насколько этот же человек способен этих целей достичь. Счастливы были те народы, те люди, которые могли себе это позволить. Но те, кому это было трудно, всё равно, пусть даже неосознанно, но стремились к тому же. Совсем не факт, что именно в этом следует видеть единственную причину всех человеческих неурядиц, но и совсем это не учитывать тоже не следует.

Так или иначе человек – существо разумное и рациональное, и говорить о том, что нерациональные поступки обусловлены лишь неосознанностью, нельзя. Конечно, соблазнительно всё свалить на кого-то, тем более если этот кто-то – осознаваемый. Но есть ли в этом смысл? Не проще ли признать всё же свою ответственность за происходящее и самому попытаться исправить положение.

Существование человека в вечности поделено на жизненные отрезки. А любой жизненный отрезок человека конечен. А человек хочет видеть себя счастливым и успешным в каждом отрезке, независимо от того, что ему обещают после в других отрезках вечного бытия. Но человек не один на планете, кто хочет быть счастливым. Таких шесть миллиардов. И каждый со своим отрезком носится как курица с яйцом. И каждый из этих шести миллиардов видит счастье по-своему. С этого всё начинается. Вернее, началось. И не живи мы сегодня в век информационный, то всё бы продолжалось по-прежнему. Но, слава Ивану Иванычу, дожили. Информационный век тем и замечателен, что в отличие от века предыдущего, индустриального, делает возможным договориться всем шести миллиардам.

Любое открытие имеет смысл тогда, когда становится общим достоянием. В противном случае этому открытию грош цена. Это не значит, что всё должно доставаться даром, но и не значит, что право на него имеет лишь ограниченный круг.

Человек рождается в каждом отрезке не для того, чтобы добиваться чьих-то целей, но он вынужден этим заниматься в силу многих причин. Уже с самого рождения, а может и раньше, человек оказывается в плену чужих целей. Первые его поработители – его родители. Он ещё не родился, а за него уже решают, кем ему быть и что ему делать. Вот откуда у человека появляются ложные, т. е. чужие цели. Это происходит, потому что сами родители также были детьми и также начинали жить тем, что стремились к ложным целям. Отсюда и причина того, что свои цели не поставлены и не достигнуты. И одна надежда живёт в сердцах родителей-неудачников, что ребёнок сможет достичь большего, сможет достичь тех целей, что не смогли достичь родители. Но с какой стати он должен это делать? Только потому что это делали его родители, а до этого их родители и так до самого начала? Допустим, что в прежние, стародавние времена, это и имело какой-то смысл. Но сегодня этого быть не должно. Потому хотя бы, что проблем слишком много возникает в результате такого образа жизни.

Пример этот показал нам, как появляются на Земле дети с ложными целями. Теперь посмотрим на пример того, как появляются дети, цели у которых нет. Уже с самого рождения, а может и раньше, этот человек оказывается в положении ещё более худшем, чем тот, кто был в плену ложных целей. С самого своего рождения этот человек никому не нужен и не интересен. Родителям этого человека всё равно, что будет с их ребёнком и чему он посвятит свою жизнь. Хуже этого для человека и быть не может. Человек по природе своей не может жить без того, чтобы не стремиться к цели. Без этого человек погибает. Не знаю, что лучше: жить несчастливым с ложными целями или убить себя вином, сигаретами, наркотиками по причине отсутствия цели. Можно, конечно, сказать, что лучше было бы жить, но для этого нужно признать, что эта жизнь не свободного человека, а раба. Причины самоубийств следует искать и в этом. Так же, как и причины преступлений. Не иметь целей или следовать чужим – значит менять свою природу. По своей природе человеку не свойственно преступать закон, ни закон человеческий, ни те законы, какие установлены Иваном Иванычем.

Третий человек оказался самым счастливым. Его родители знали, что смысл жизни своего ребёнка им не определять, что только он сам может это сделать. А потому они не стали думать над тем, кем их ребёнку быть и что ему делать. Но это не значит, что им было безразлично будущее этого человека. Напротив. Они очень хотели, чтобы он был счастлив. Для этого они определили своей целью – помощь своему ребёнку быть счастливым, проще, они решили стать его другом.

Следующий поработитель человека – его супруг или супруга. В самом браке нет ничего плохого, но плохое кроется в том, что два человека решают жить вместе, подразумевая под этим и общий смысл, и общие цели. Но что происходит на деле? На деле происходит, что один человек, имеющий свои цели плюс к тому множество ложных, объединяется с другим и таким же. И теперь эти двое наивно полагают, что жизнь их будет красивой и светлой. В лучшем случае один из супругов может пожертвовать собой ради другого. Но это не значит, что он будет счастлив, как и не значит то, что он при этом действительно поможет своей второй половине. Именно поэтому множество людей так и не вступают в брак. Именно поэтому браки разрушаются.

Вот взять, например, наших милых дам, – продолжал Фёдор Михайлович и показал на странных женщин, их было пять, они сидели тихо, ели салат с крабами и пили водку. – Милые женщины, не правда ли? – спросил Фёдор Михайлович. – И если я не ошибаюсь: Тамара, Светлана, Яна, Валентина и Галина, – перечислил Фёдор Михайлович женщин по именам, в том порядке, как они сидели за столом.

Гости с удивлением посмотрели на милых дам. Дамы несколько смутились тем, что всё внимание было приковано к ним, но салат есть не перестали, а только стали больше налегать на водку.

– Тамара, Светлана, Яна и Валентина, – говорил Фёдор Михайлович, – собрались на квартире у Гали. Галя замуж вышла неделю назад. Утром собрались. Часов в восемь утра, сразу за тем, как муж Галины на работу умотал. Сидят впятером на кухне, чай пьют с вином. Кушают бутерброды с ветчиной. Разговаривают: Яна и Валентина молчали и слушали, а Тамара, Света и Галя разговаривали. Яна и Валя были ещё молоды, ни разу замужем не были, а потому и не столь опытны, как Тамара, Света и Галя, а потому их мнение мало кого интересовало, да они и не настаивали на нём. Яна и Валя уже тому рады были, что их вообще за стол пустили, чай им налили и дали вино с бутербродами. Килограмм ветчины на столе, четыре бутылки вина, чай чёрный байховый, сахарный песок в хрустальной салатнице. Резали булку, клали на неё толстые куски копчёной свинины, большими глотками хлебали крепкое вино из высоких пластмассовых бокалов. Курили. Тёплое красное вино запивали горячим сладким чаем. Была зима. Холод на улице – градусов тридцать. А в квартире Галины было тепло и уютно, – рассказывал Фёдор Михайлович и замолчал.

Гости с интересом ожидали, что будет дальше.

– Господа, – обратился ко всем Фёдор Михайлович, – мне, собственно, и надобности нет утруждать вас прослушиванием пересказа. Вы, если хотите, можете сами всё увидеть. Там была скрытая камера и, если господа не возражают, то…

Господа не возражали и через минуту все с интересом смотрели, что было снято на скрытую камеру.

– Вот я и замужем, – сказала Галя.

– Какое счастье, – поддержала её Тома.

– И чего теперь делать будешь? – спросила Света.

– Во-первых, уйду с работы, – ответила Галя. – Надоело мне каждый день ходить на эту дебильную работу. Целыми днями на этой работе одно и то же. Только и делаешь, что работаешь! Никакого разнообразия. Ведь так? – Галя явно искала одобрения подруг.

– Так, – поддержала Тамара Галю.

– Так-то оно, конечно, так, но чего я делать-то буду? – спрашивала Галя.

– А чего все делают, когда замуж выходят? – поинтересовалась Света.

– Чего делают? – задумалась Галя.

– Да ничего не делают, – уверенно ответила Тамара. – Дома сидят и телевизор смотрят.