Следующие два дня ничем не отличались от первого. Как загнанный зверёк, Сельма блуждала по своей ловушке, не имея возможности ни выбраться из нее, ни что-либо изменить. Её дар словно бы пропал. Девушка больше не чувствовала маниакальное ощущение преследования вечно двигавшегося за ней кошмара, но при этом и не ощущала себя в безопасности… Даже эти люди были будто ненастоящими, неживыми. Чутье и интуиция кричали, что все эти декорации, которые прикрылись сейчас пеленой доброжелательности, скрывают под собой нечто омерзительное, уродливое, страшное…
Она была бессильна. Сельма не могла ничего предпринять, и это доводило до отчаяния. Глаза больше не могли плакать, и всё же они были болезненно красными. Как призрак, чужеродное тело в организме, она блуждала по бесконечным улочкам, шарахаясь от каждого прохожего, как от чумного, избегая любого случайного прикосновения. Но несмотря на это вечное паническое состояние, граничащее с истерией, на улице всё равно казалось не так страшно, как в замкнутом пространстве. Однако именно из «выданной» комнаты она могла наблюдать за жителями этого города в деталях.
Так, из окна Сельма стала замечать, как в одно и то же время малыш падал на ступенях дома напротив, хотя каждый раз вставал по-разному; как женщина роняет яблоко, взмахивает руками, но каждый раз кладёт его в разные места. Всё это стало напоминать бракованный День сурка. До сих пор она не понимала правила, по которым существует это место и по которым ей необходимо играть.
После обеда девушка шла к старухе, которая давала ей какие-то бытовые поручения и даже не напоминала о положении беглянки в этом мире. Словно забыла. Словно так всегда было. Словно Сельма приходила к ней помогать каждый день, вокруг не было ничего необычного и всё происходило естественно…
На четвёртый день Сельма снова наблюдала за прохожими на улице. Солнце щедро заливало переулки прозрачным золотом лучей. Люди смеялись, переговаривались, что-то продавали и покупали. Девушка снова погрузилась в свои мысли, вышагивая по мощённой улице, глубоко спрятав руки в карманы балахонистой толстовки, надетой поверх средневекового платья, что создавало нелепейший образ. За считанные дни прошлая жизнь стала казаться каким-то нереальным сном. Сельме даже казалось, что она сошла с ума: либо её прошлое было ненастоящим и она всегда тут жила, просто память потеряла, либо она сейчас сидит где-то в палате психиатрической больницы и находится в персональной отключке.
Этот печальный ход мыслей прервала вспышка. Знакомое лицо в толпе! Сельма тут же подобралась всем телом, снимая капюшон и вытягиваясь вверх, как струна. Сомнений быть не может! Это она! Та самая сожженная горожанка!
Со всех ног шатенка бросилась вперед, расталкивая бестолковую толпу у прилавков.
– Постой! Я тебя помню! Остановись!
Сельма быстро добралась до своей цели, бесцеремонно схватила чужую руку и потянула на себя. Блондинка с недоуменным выражением на ангельском лице обернулась:
– Что нужно?
Но вместо нежного лика Сельма увидела страшную суть этого существа: белый череп, покрытый цветочной гравировкой прямо по костной поверхности, напоминающий мексиканскую калаку Дня мёртвых. Блондинистые, переливающиеся в свете тёплого солнца волосы стали копной седой шевелюры с венком из сухих крупных цветов. Гром разорвал небо, тучи заволокли солнце. С криком ужаса Сельма отпрянула от девушки, но все местные жители тоже «преобразились»: гнилые мертвецы смотрели в их сторону, иссохшие тела, тронутые разлагающимися струпьями и синевой.
– Ааааа!
Сельма заметалась, как умалишённая. Её костлявые пальцы впились в голову. Раскатывающиеся в небе оглушительные удары грома, разрывающие слуховые перепонки, доводили панику до апогея своего безумства. Наконец, призрачное умиротворение, что продержалось лишь несколько дней, снова было разорвано. Передышка окончена. Сверхъестественный дар Сельмы вновь вышел на сцену, начав безжалостно срывать маски со всего окружающего и тут же уродуя на свой вкус.
Погода менялась на глазах. За считанные секунды налетел ветер, молнии заметались по небу, а над Сельмой всё ещё стоял звонкий заливистый смех блондинки под оглушительное молчание наблюдающих за сценой горожан. Смех принадлежал не Ему, а ей… Это Сельма знала точно. Что-то другое… Вспышка за вспышкой стали всплывать в её голове. Целый пласт истории, чужой памяти врезался осколками айсберга в мозг, вызывая почти физическую боль. И Сельма снова побежала… Не видя куда, не видя как, она бежала прочь из города по пути, расчищенному отступившими в стороны живыми мёртвыми…
Живая калака с меловыми волосами стояла неподвижно, смотря вслед перепуганной беглянке. Поднимался самый настоящий ураган. Буйство стихии достигало своего пика. В этом свирепом неистовстве природы на праздничном черепе можно было распознать смутное чувство удовлетворения. С благоговейным предвкушением бывший ангел во плоти слегка запрокинул голову назад, подставляясь под срывающиеся тяжёлые капли дождя, подгоняемого ветром.
– Ты вернулся…
Как у собаки, ожидающей своего хозяина, челюсти разомкнулись, уродливо копируя человеческую улыбку.
***
Несколько веков до. Память города.
Городок бурлил своей средневековой жизнью. Вечер воскресного дня усталые горожане провожали крепким пивом в трактирах. Эти заведения были пропитаны вонью грязной одежды, пота, гнилых зубов и мочи, смешиваемые при этом с запахом крепких напитков и ароматного копчёного мяса. Чужаки бывали тут редко, в основном завсегдатаи. А темы, которые здесь обсуждались, всегда касались злободневности.
Церковь отсчитывала пятнадцатый век. Во всех болезнях, в падении скота, неурожаях без разбора винили ведьм, против которых велась жестокая борьба. Не одна красивая девица закончила свой короткий жизненный путь на жарком костре, прикованная к обугленному столбу. Хотя с потенциальными ведьмами расправлялись не только так. Людская фантазия была богата. Их гибели жаждали с фанатичным азартом, толпа свято верила в избавление от всех бед после очередной расправы. А когда правосудие свершалось, о жертвах забывали… Как забыл этот город и о юном пастухе, без памяти любившем утопленную ведьму.
– Это она во всем виновата! – Тяжелый кулак с грохотом проверил стол на прочность. – Вторая корова за месяц! А она всё шастает мимо да яблоки свои носит на рынок! И куда смотрят святые отцы?
– А пастухи говорят, что видели, как эти мёртвые коровы восстают и бродят средь ночи, а встают как живые! И ведёт их некто в черном, с пастушьим посохом, а уводит в никуда.
– Да, я тоже это слышал. И подтвержденье тому: туши до того, как их уберут, за ночь меняют свое местонахождение. Я сам тому свидетель. Вот тебе крест! Сам их искал в прошлые дни.
– Да полно вам! Девка отказалась перед нашим братом юбку задирать, вот он и ищет во всём грешки у неё.
– Да говорю вам! – мясник, щёки которого были покрыты жидкой засаленной бородой, не унимался. – Она это! Ведьма! А некромант этот – её прислужник!
Все поговаривали об объявившемся в их местах некроманте. Все поиски Церкви были сосредоточены исключительно на нём. Обещали двадцать золотых тому, кто даст хотя бы какую-то информацию. Горожане боялись его. Церковь бесновалась в бессилии, ибо до сих пор не могла найти подходящую кандидатуру, а скот всё падал. Поэтому, когда речь затронула его, абсурд, озвучиваемый мясником, уже не стал казаться нелепой неудачей обрюзгшего любовника. Напротив, на фоне зла, материализованного в образ некроманта, невинная девушка тоже стала казаться чем-то страшным, чёрным. Совсем скоро увещания мясника посеяли здоровое зерно сомнения в суеверных сердцах. А обслуживавшая их дородная жена трактирщика из женской солидарности, услышав разговор, не преминула добавить щепотку сверху.
– Вы про эту дьяволицу?! Я уже давно о ней толкую, а вы только сейчас, слепцы, и видите. По вашему даст Господь Бог человеку огненные от рождения волосы? Сама нечисть её с детства пометила, ещё в утробе матери! Адова прислужница из огня к нам и пришла. И страдать все будут до тех пор, пока она жива, а мы бездействуем!
– Да так чего мы ждём?! Сжечь её! Пусть горит в огне ведьма!
– Ведьма!
– Пусть горит!
Толпу легко переубедить. Ещё легче завести её и обуять одним общим желанием.
Но на том диалог трёх работяг и остался, пока город в ближайшие месяцы не охватила жестокая чума. Сожжённая рыжеволосая дочь кухарки не избавила их от бед. Теперь до падения скота уже никому не было дела, теперь заживо гнили люди, корчась в страшной предсмертной участи. Однако… Спустя еще какое-то время стало ясно, что и Смерть их покинула. Скот гиб, а люди нет. Не приходило долгожданное избавление. Повсюду горели костры, дым заволок улицы, но не было… тел… Лишь живые мертвецы блуждали по улицам или прятались в своих конурах, умоляя судьбу забрать их жизни.
Те, кого чума ещё обошла, собрались в Церкви. Ведьма! Ведьма на них это всё наслала. Кто же ещё?! Живёт под боком и взывает к тьме! А почему она ещё не заболела? Почему так редко посещает Храм Господа?! Почему от рождения седая?..
Асцелия мчалась прочь от города. Обезумевшая толпа шла следом, возглавляемая святым отцом церкви. Лай собак и крестьянские вилы превратились в священное шествие во имя Бога. Несчастная бежала, сбивая стопы в кровь о выступающие из земли камни. Ей не скрыться. Она прекрасно это знала. Был только один выход. И девушка со всех ног бросилась на кладбище. Если там она не найдет спасение, то нигде уже не найдет.
Мрачное кладбище на отшибе встретило зловещим холодом. В земле покоилась целая армия Некроманта, терзающего этот город. Конечно, искать его здесь, взывать к нему – лучшего места не найти. Запыхавшаяся беглянка стала оглядываться по сторонам. Преследователи были близко. Их уже было слышно. Слабой девушке не уйти от разъяренной толпы, жаждущей крови во имя искупления.
– Осберт! Явись мне! Я знаю, ты слышишь меня! И ты здесь, черти бы меня сожрали! – Асцелия крутилась из стороны в сторону, ощущая себя беззащитной на голом пустыре, окруженной лишь немыми могилами. В голосе звенела злость напополам с отчаянием. – Осберт! Или теперь к тебе обращаться Тёмный Властелин?! Ты погрузил этот город в хаос, милостиво обошёл вниманием мой дом, а теперь меня собираются сжечь за твои деяния!
Блондинка сорвалась на крик, который не услышали преследователи лишь благодаря лаю собак.
– Вот как теперь ты заговорила, «Тёмный Властелин»… – Мужчина появился позади неё, со скрытым в глубоком капюшоне лицом, в черной монашеской рясе. – А помнится раньше большего, чем насмешливое «пастушок», я не удосуживался.
Асцелия с ужасом обернулась назад. Она смотрела на монаха с самым настоящим отчаянием в глазах. И хоть она не видела его лица, она знала этот голос, угадывала черты, угадывала каждую нотку в перемене его тона. Её тело содрогнулось от мощной чёрной силы, которую хранил в себе этот силуэт. Некромант… Не человек… Проклятый, но поработивший своё проклятие. Перед Асцелией стояло само воплощение зла. И оно было такой силы, что могло весь этот город стереть лишь щелчком пальцев.
– Хочешь, чтобы я пала перед тобой на колени?
На глаза навернулись слёзы, но голос не дрогнул, из последних сил сохраняя свой высокомерный тон. Хотя горло до хрипоты душило отчаяние.
– Если бы я этого хотел, ты бы это уже сделала.
– Тогда что тебе нужно?! Чуму наслал ты. Ты не даёшь горожанам умирать! А они хотят сжечь меня за колдовство!
– Но ведь ты колдуешь и ты ведьма. Как и твоя покойная сестра, и твоя бабка, которую я так и не успел прибрать к своим рукам. В чём же ложь их обвинений?
– Смерть моей сестры была ужасна. Ты хочешь, чтобы и меня постигла та же участь?! Не за её ли смерть ты мстишь всему городу? Но дашь подобному случиться со мной?!
– Помнишь день, когда твоя бабка наслала на меня проклятие за то, что я хотел связать себя узами с твоей сестрой? Ты могла её остановить, но ты стояла в стороне; я просил тебя о помощи, но ты не помогла. Отдавая дань твоей сестре, моей возлюбленной, чума обошла твой дом стороной, скот твой не тронул падёж. Не достаточная ли это милость с моей стороны? Хотя я должен сам убить тебя. Помешай ты ей в ту ночь, я бы покоился с миром и разделил вечность с Иоханной!
Зло начинало бушевать. То, что некогда звали Осбертом, стало сеять вокруг себя волны гнева, отчего земля на могилах дрогнула, и Асцелия ощутила, как мертвые потревожились от своего сна. Лицо её исказилось ещё большим ужасом и отчаянием.
– Я молю тебя… Не отдавай меня им…
Ведьма упала на колени, но позади уже послышался крик:
– Вот она! На могилах!
– Забирай! Тащите святую воду!
Асцелия вскинула заплаканное лицо, но перед ней уже никого не было. Некромант исчез, а чужие грубые руки тут же свели её плечи тугой веревкой.
– Неееет!
Болезненный вопль огласил тихое кладбище, пока выбивающуюся женщину волокли несколько пар рук. Расправа ущемлённых была страшна. Подвалы церкви всегда были жестоки на пытки, но в этот раз жертву правосудия туда не опустили. Народ требовал расплаты за мучения, и он должен был лицезреть, как виновница всех несчастий будет казнена немедленно.
Тёмные мокрые улицы города осветились огненными факелами шествия. Жителей обуяло злорадное предвкушение, пока ведьму волокли впереди. Суда не было. Он совершился прямо на площади, где за максимально короткое время, пока над ведьмой измывались горожане, соорудили кучу из хвороста, дров и соломы. На свой смертный эшафот несчастная вбежала сама, пытаясь спастись от разъяренной толпы, которая бы разорвала её на части, не будь здесь монахов, хранителей святынь на земле и честных судей злу. Некогда красивое юное дитя превратилось в окровавленное, избитое перепуганное существо, которое было загнано сейчас в ловушку, у которого не было пути для спасения. Руки до боли вывернули назад за столб и стянули, неотёсанное дерево крупными занозами впивалось в кожу. Мольбы и девичьи слёзы были бессильны. Толпа бесновалась. Пастырь громогласно объявил приговор, немилостивый и беспощадный.
И вот первый язычок пламени перепрыгнул на ком сухой соломы. Тут же за ним появился и второй, третий. Они стали размножаться вокруг с неистовой скоростью. Асцелия вертела головой из стороны в сторону, стопы инстинктивно попятились назад, но неминуемо уперлись пятками в столб. В нос ударил знакомый запах дыма. Тело бросило в жар, каждая нервная клеточка сокращалась и расширялась. Толпа продолжала бесноваться:
– Долой ведьму! Сжечь её!
– Сжечь! Дитя сатаны!
– Смерть ей!
Неистовство толпы нисколько не обращало на себя внимания несчастной. Моросящий дождь, сыпящийся с чёрного неба, казался жестокой насмешкою, ибо нисколько не мог затушить разгорающийся огонь. Отупелые горожане, плясавшие под фанатичные речи священника, восприняли это природное явление и вовсе как благодатный знак. Огонь разгорался всё сильнее, ноги уже ощущали поднимающийся жар, дым начинал душить лёгкие. Смерть приближалась! Она торжественно и неспешно подходила прямо к костру, к своей новой жертве. Больше всего на свете Асцелия боялась именно смерти. Ощущение, что вот Она, совсем рядом, уже близко, доводило до безумства. Неужели её жизнь вот так прервётся?.. Жизнь! Девушка готова была бы пойти на всё, только бы её сохранить!
– Ааааа! Нет, молю!..
В предсмертных потугах Асцелия билась в железных путах, которые, нагреваемые из-под низу, уже жгли её кожу. Жар становился невыносимым, как вдруг вокруг поднялся сильнейший ветер, такой сильный, что огонь не смог разгореться сильнее, а, напротив, прибился к земле. Небо разорвало грохотом. Хлынул дождь, укрощая языки пламени до безобидного огонька. Толпа с ужасом разбежалась по сторонам. Некромант шёл прямо к смертному кострищу.
– Схватить его! – тут же отдал приказ перепуганный священнослужитель, но только несколько крепких и сильных монахов подбежало к магу, как тут же пали замертво. Ещё двух постигла та же участь, следующие уже не решились следовать приказу верховного.
– Я пришёл не к вам. – Некромант, облачённый в монашескую рясу, медленно повернул свой черный капюшон к несчастной. От былой её красоты не осталось ничего. Девушка билась в истерии:
– Молю тебя… Осберт… Молю…
– Я никогда не прощу тебя. Но могу дать то, чего ты жаждешь больше всего. Ты будешь испытывать страх смерти множество раз взамен на вечную жизнь и передышки на мирное существование под солнцем. Согласна ли ты на такую сделку?
– Да! Да, прошу… Только спаси!
Он не сомневался в этом ответе и всё же бездействовал до тех пор, пока его не получил. Одно её слово решило дальнейшую судьбу многих из здесь присутствующих. Некромант повернул зияющий тьмой капюшон к толпе.
– Вы посягнули на род Иоханны… Да будет проклят каждый из жителей этого города. Чума будет сжирать ваши тела заживо, а смерть будет обходить стороной. Никто из вас не покинет этот город. Жизнь для вас превратится в худший кошмар. Да не станете вы мертвецами, но и живыми больше вы не будете. Эрудитхо. Эмпульхо удитх. Карэзис-то хонфошто!
Маг взмахнул рукой и мертвые монахи, как послушные марионетки, восстали под крики ужаса оцепеневшей толпы. Мертвецы стояли неподвижно, спинами к своему новому хозяину. С одного взгляда становилось ясно, что теперь они служат не старому священнослужителю, армия которого в этой войне оказалась в явном меньшинстве.
Жест рукой, и мертвецы двинулись вперёд. В считанные секунды хворост был затушен и раскидан в стороны. Как мученицу, обожжённую ведьму сняли с огненного эшафота. Плечи четырёх мертвецов стали для неё ложем, на котором её понесли прочь. Никто из толпы не посмел шевельнуться. Всех обуял парализующий страх. И не зря…
Эта ночь ознаменовала ещё более худший кошмар, чем до этого. Из города не мог сбежать никто. Смерть навсегда покинула эти владения, не было больше избавления. О ней молили небеса, некоторые пытались разорвать свой жизненный цикл сами, но тщетно. Их тела больше не были живыми, но и не были мертвыми. Кара некроманта была страшна. Гниль, вонь, костры, уродство, болезненные стоны, мольбы о смерти стали обыденностью. Когда-то солнечный город превратился в жерло ада на земле. Дым заволок небо, тьма и сумерки стали вечными спутниками города. В Церковь больше никто не верил, в священнослужителя и монахов – тоже. Свод храма опустел. Если от Бога помощи больше не приходилось ждать, то оставалось лишь взывать к силе, от которой и страдал весь город. Спустя бесконечное время страданий городок сдался и взмолился тьме. Некромант явился на зов. Всё должно было закончиться там же, где началось.
– Молим тебя… Дай нам умереть… Что ты хочешь от нас?!
Толпа изуродованных нежильцов молила Тёмного Властелина о смерти. До сих пор столб от прошлого неудавшегося сожжения стоял посередине площади. Некромант неспешно прошел на эшафот.
– Теперь вы молите меня о смерти… А молила ли вас Иоханна, когда вы топили её за колдовство? Что вы сделали тогда? Не вы ли, святой отец, вынесли ей и целому ряду других людей смертный приговор?
Священника распирали гнев и ярость. Он сжимал кулаки, но изуродованный чумой не мог ничего сказать в ответ. Он даже не помнил ту, о ком говорил Некромант. Дух был сломлен. Гордость и идеи изничтожены…
– Вы ведь даже и имени её уже не помните…
– Верни нам смерть! Смерть дана самим Богом, не смеешь ты у нас её забирать!
Некромант вдруг рассмеялся. От его приглушенного разливистого смеха все горожане напряглись ещё сильнее. Маг неожиданно обратился к ним.
– Хотите ли вы жить вечно, без чумы, под ликом солнца? Лишь раз за цикл вы будете платить за смерть Иоханны своими жизнями, после чего вновь будете возрождаться и радоваться жизни? Хотите ли вы этого? Преклонитесь. Предайте своих прошлых богов, свою религию и станьте моими приспешниками. И я прощу вас, дам избавление.
Толпа не шевелилась. Но достаточно было лишь одному выйти вперед, как остальные последовали за ним, предав все свои прежние идеалы, ценности, продав свою душу… Некромант насмехался, он торжествовал. Сморщенная рука вытянулась из-под его одежд и указала на служителей церкви.
– Так докажите свою преданность. Разорвите их.
Не сразу толпа решилась на кровь, но и не заставила себя ждать. Разъярённые горожане кинулись на монахов, словно они стали в их глазах единственным источником зла, чумы и всех других лишений и страданий. Толпа разорвала несчастных под ликующий смех Некроманта, отголоски которого поднимались прямо в ночное, затянутое мглой небо.
***
На следующий день город очнулся уже во временной петле. Не было больше чумы, городок стал ясной копией прошедших светлых солнечных дней. Кошмар закончился, и все горожане словно бы попали в общий радостный сон. Хотя всем поначалу казалось, что именно сейчас они и спят, а весь ужас – та реальность, которая ждёт их после пробуждения. Но эти мысли были в корне неверны.
Так город живых мертвецов зажил иной жизнью, заключив сделку с самой тьмой. Они жили от начала цикла и до его конца, от одной кровавой расправы до другой. В конце каждого цикла они посягали на жизнь Асцелии, за что потом уничтожались монстрами или же огнём. А на следующий день вновь возрождались, и снова начинался цикл мирной жизни. Они жили по сценарию, которого не осознавали, за исключением лишь Асцелии и других ведьм, поселившихся здесь уже позже. Им были даны особые привилегии.
За хотя бы короткий промежуток спокойствия горожане стали марионетками Темного Властелина, неосознанно живя лишь до его кары по окончании каждого цикла. Но зато ясно осознавали, кому они служат. Это их сделка. Таким образом, город стал магическим местом вне реальности, живущим по своим законам – по законам сломанного Дня сурка.
***
Вся злоба, которую ведьма направила на проклятие Осберта, с годами превратилась в его силу. Сначала сломленный, изгнанный и отверженный… Чудовище в человеческом обличии. Первый год он даже пытался скрыться от самого себя в монастыре, но всё живое неконтролируемо гибло вокруг него. За считанный месяц весь монастырь превратился в кладбище с одним-единственным выжившим послушником, который и стал причиной этого падежа. Вечное одиночество разрывало ему душу. Невинные братья погибли лишь от того, что находились подле него. Сама смерть поселилась в этих стенах. Юный пастух с ещё живой, светлой душой страдал, разрываемый на части тьмой, что теперь исходила от него. Но смерть, посеянная его руками, была не столь страшна, как жизнь, даруемая от этих же рук мертвецам. Они восставали лишь от одного его прикосновения, шли следом, как марионетки.
Неконтролируемые силы некроманта поселились в слишком юном, ещё неподготовленном теле. Они должны были разорвать его ещё до того, как безумие лишит разума. И потому юноша был вынужден бежать, бежать от самого себя, прочь от живых, прочь от мёртвых, в гущу леса, в самые его недра. Но кто избавит лес от живности, охотящейся на другую? Сколько безобразия, оказывается, скрывали в себе безобидные чащи? Обглоданные олени с вываливающимися внутренностями шли за пастухом, а птицы падали замертво. От кары было не убежать, хотя он и пытался. Проклятие, хранящее в себе сильнейшую ненависть и злость, должно было уничтожить Осберта, если бы не его бегство в безлюдные леса. Здесь, вдали от людей, окружённый лишь лесной живностью, он обрёл арену для укрощения своих сил.
Первым шагом к этому укрощению стало воскрешение ворона, что упал замертво лишь из-за того, что сел на ветку слишком близко с Некромантом. Перепуганный юноша, исхудавший, сам ставший похожим на труп из-за голода и сильнейших эмоциональных потрясений, сделал робкие шаги к мёртвой чёрной птице. Он не знал, что делать, не знал, как руководить мощнейшей силой, распирающей его изнутри. Следуя инстинктам, он нерешительно коснулся птицы, мысленно воззвал к ней, и чудо! Ворон встрепенулся. С помутневшими молочными глазами он тут же взлетел на ветку.
С тех пор начались долгие годы отшельничества Некроманта. Покоряя мощь своего проклятия, с каждым разом Осберт становился сильнее. Его присутствие умертвило живность всего леса, но зато он обрёл могущество, о котором даже не могла подумать старая ведьма. Движимый нездоровой фанатичной любовью к давно умершей возлюбленной, Иоханне, и жаждой мести юный пастух совершил непостижимое, покорив силы проклятия.
Однако это стоило ему многого. За три года пастух постарел до седых волос и жутких глубоких морщин. Тело не могло вмещать в себе невместимое. Исчерченное старостью тело стало лишь малой жертвой тёмным силам, которым теперь служил молодой Некромант.
Обретя контроль, Осберт ощутил всю тесноту леса. Настала пора взять власть над человеческими телами. Ночами он стал выбираться в населенные пункты, бродить по кладбищам и взывать к мертвым. Силы росли, магия становилась могущественнее, проклятие подчинилось своей жертве. И Осберт осознавал это. Больше он не был тем юным пастушком, жаждущим светлой чистой любви. Старик, несущий смерть и жизнь, ставший судьей на границе вечных истин, но сохранивший свои юные чаяния, обретшие теперь безобразную форму.
Укротив свою силу, Некромант стал искать знания. Годы он потратил на их поиск. Владея сильнейшей магией, ему стало под силу практически всё. Ведьма даже представить не могла, что своей злобой и своим проклятием она не уничтожит, а породит страшнейшее зло, которое только может представить человек.
Движимый лишь двумя желаниями: маниакальной тягой к Иоханне и жаждой мести, через десять лет он вернулся в родные края. Но всё, чего так жаждал, нельзя было теперь осуществить. Останки Иоханны достали из могилы и сожгли, а ее бабка сгинула. Никто не знал, что с ней сталось: ушла в лес и не вернулась, должно быть, сгрызли волки; даже не оживить…
***
Сельма бежала прочь от дикого ужаса, не замечая того, как зажимает свои уши ладонями и кричит во всё горло. Ноги сами привели её к старой хижине, возле которой стояла не та старуха, которую знала девушка. Снова разноцветные глаза, седые волосы образовывали гриву, горбатая и в разы больше, с когтистыми пальцами. Это существо было древним и сильным. Теперь это было видно, это ощущалось в самом воздухе! Дождь сюда, под плотно сомкнутые ветви сосен, почти не проникал. Увидев это зрелище, Сельма закричала ещё пуще и плюхнулась в траву и сосновые иголки задом.
– Ты?! Ты!
Колдунья смотрела с нескрываемым интересом, пристально, словно пыталась что-то разглядеть. Впервые она проявила столько интереса к несчастной беглянке.
– Что такое? Неужто дар стал просыпаться? – Это существо двинулось ей навстречу, отчего обезумевшая Сельма немедленно стала отползать назад, но уперлась в толстые корни сосны. – Может, от тебя и будет прок…
– Ты ведьма!.. Ведьма!
– Мм… – промурлыкал старческий хриплый голос сквозь гнилые зубы. – Что ещё ты узнала?
– Город! Вы все здесь прокляты! Все!
– Отнюдь, для некоторых это место – само благословение. – Старуха сделала ещё один шаг, но Сельма в припадке прижалась к дереву сильнее, что заставило уродливое создание остановиться, с животным оскалом оглядев девицу. – Не меня тебе надо бояться. Разве я сделала тебе что-то плохое за это время? Не я ли помогала тебе, дала кров, одежду и еду?
Аргументы слабо действовали на расшатанную психику Сельмы, однако девушка всё ещё была здесь.
– Я тут ни при чём! Я не знала Иоханну, не была там! Я ни в чём не виновна и не должна быть здесь!
– Твой дар показал тебе даже этот кусочек? Сильна её кровь в тебе…
В голосе ведьмы даже прозвучали нотки какого-то почтения, которые Сельма в раскатах грома и шуршании дождя не заметила.
– Чья кровь? Что вам всем от меня нужно?!
Старуха смотрела на неё пристально. От её взгляда становилось жутко, мурашки не переставали бегать по мокрой спине, прижатой к бугристой коре. Неожиданно дождь прекратился, будто его и не было, небо посветлело, заволоченное теперь лишь серой пеленой. Старуха отреагировала немедленно, запрокинув голову назад, считывая этот знак природы как очередной информационный посыл. Белый глаз снова уставился на Сельму.
– Видимо, время пришло. Надеюсь, ты будешь толковее своих предшественниц. Я не стану подходить, хватит уже шугаться меня. Неужели, узнав историю этого места, ты до сих пор не догадалась? В твоих жилах течёт кровь из рода Иоханны. Лишь сотая часть, но значения это не имеет.
– Ч… Что?! – Сельма обомлела, вмиг обмякла, отупела, не в силах осознать информацию, которую дала ей старая карга. – Этого не может быть… Это бред!
Ведьма, опираясь на скрюченную трость, уселась прямо на землю, разведя согнутые колени в стороны и что-то грубо прошептав себе под нос. Её до сих пор до кончиков пальцев раздражали планы Некроманта, но играть по другим правилам было нельзя. Это его мир, и если он становился приютом, необходимо было следовать правилам его создателя.
– Ты не первая, кто это говорит, милочка.