Чуковский сделал паузу и вновь достал минералку из рюкзака. Его горло напрочь пересохло.
– Интересное кино получается. Такое поведение мальчика явно свидетельствует о нарушении психики. И при чем нарушении, происшедшее с ним, явно много раньше этого случая. Да, это интересно… есть пара мыслей… пожалуй, запишу-ка я их, – как бы про себя и в тоже время обобщенно сказал Долгорукий, воспользовавшись паузой Чуковского. И тут же, открыв электронный блокнот, начал записывать свои мысли. Тишину пространства еле слышно наполнил тихий звук пальцев, бегущих по клавиатуре.
– Это было только начало, профессор.
– О, не сомневаюсь, дорогой Андрей Станиславович, – с легкой усмешкой не отрываясь от экрана, ответил Долгорукий, продолжая печатать, – Случай, как я уже сказал – интересный. У него могут быть любопытные корни. Это редкость. Вы были правы. Что ж, – напечатав последнее слово, Богдан Васильевич откинулся на спинку кресла и взглянув на собеседника бросил коротко:
– Продолжайте.
– Тот вечер вопреки желанием кажется, навсегда останется в памяти Виктории. Была вызвана милиция, составляли протокол, она давала показания… сильный стресс… Ну, сами понимаете. Перед тем как их вызывать, она, насколько могла, пришла в себя и тотчас же бросилась к Максу. В тот момент времени она не могла отдавать себе отчет о своих действиях. Взяв сына на руки, первым делом отнесла его в ванную, где дрожащими руками смывала с него кровь отчима. Даже не могу представить, что творилось у нее в голове тогда… помню, в тот момент я подумал о своей дочке и жене. Поставил себя на место Виктории… Признаюсь, я был растерян.
– Это вполне естественно. Все мы переживаем за своих близких и всегда принимаем близко к сердцу любой негатив, проявленный к ним, – твердым голосом сказал Долгоруков.
– Вы правы. Что ж, я слегка, отклонился от темы… целью ее прихода была просьба осмотреть мальчика. Рассказанная с ее слов история, меня на удивление, сильно зацепила, хоть я не считал, и не считаю себя слабохарактерным. По ее мнению, и тут я с ней согласен, и думаю, что вы тоже, тот факт, что его поведение после данного инцидента не вызывало никаких нареканий, был как минимум подозрителен. Будто, ничего и не было. Я сказал, что конечно помогу. Мысленно взяв себя в руки, я начал с ним диалог. Вопросы о случившемся, конечно, я ему не задавал. Учитывая ситуацию, я ожидал, что он…
– Будет замкнут, – сыграв на опережение, закончил в этот раз фразу Долгорукий.
– Именно! – удивленно воскликнул Чуковский.
– Но он таковым не был.
– Не был! Совершенно верно! – с еще большим восторгом почти выкрикивая отвечал Андрей. Он был…
– Вполне адекватный, учитывая ситуацию, и охотно отвечал на ваши вопросы, полагаю…
– Вы будто в воду глядели… п.…профессор, – запинаясь отвечал его собеседник.
– Ничего мистического мой друг, – с легкой улыбкой отвечал Долгорукий. Я располагаю богатым опытом, и на его основе могу строить некоторые догадки. Только и всего.
– Это верно. не подумал.
– Ну-с.…и что же? Диалог прошел хорошо?
– Да. Хорошо. Он… Макс отвечал спокойно, может… немного неуверенно… скованно… но его ответы не вызывали во мне какие-либо опасения на его счет.
– О чем же вы беседовали?
– О разном.. спрашивал как у него дела, чем он любит заниматься, как проходят его дни, какие у него отношения с друзьями, мамой… его ответы были просты и естественны. Ни тело, ни жесты, ни мимика лица не выражало какого-либо протеста против его слов. Все было в самой обыкновенной норме.
Собеседник снова взял короткую паузу, нервно потирая костяшки ладоней.
– А вы, оказывается, наблюдательны, мой друг, – вновь прервал паузу профессор. – Не каждый психолог, особенно в стрессовые моменты способен к анализу человека, отталкиваясь от полотна, которое описывает перед вами язык его тела. Хвалю.
– Спасибо, – с легким смущением ответил Андрей, – Наша беседа с Максом продлилась минут пятнадцать. Я был вынужден констатировать Виктории, что несмотря на странное спокойствие ее сына, учитывая обстоятельства, он не вызывает никаких признаков беспокойства. Все мы переносим стрессы по-разному и вполне вероятно, Макс из той редкой категории, чья защитная система, решила каким-то образом оградить его от негативного влияния извне. Однако, исходя только из благих намерений, я все же порекомендовал Виктории записать Макса на двухнедельный курс к нам в клинику. Дабы быть уверенными, по окончании курса, что у него нет никаких проблем и его здоровье цело и невредимо. Она с радостью согласилась на мое предложение…
Монолог прервал незаметно подкравшийся дождь, и теперь тихо стучась в окно, становился невольным соучастником и слушателем одновременно.
– Красивый у вас вид из окна.
– Согласен. Природа всегда действует успокаивающее. Какие бы тревоги нас не терзали.
Андрей в ответ лишь молча кивал.
– Как же прошел двухнедельный курс? Вы смогли разгадать этот ребус?
– О нет. Тогда мне было это не под силу. Этот курс никак не приблизил меня к отгадке. Конечно же, с ним беседовал не только я. Шкуренко, вскоре занявший пост, так же провел с ним несколько встреч. Для него было очевидно, что защитная реакция организма просто – напросто выключила этот эпизод из его памяти, не подвергая мозг и его владельца сильному риску. В напряженных ситуациях наш мозг нередко берет контроль на себя, и мы не в состоянии сознательно отреагировать на эти действия. Все, что нам достается – побочный эффект в виде краткой амнезии.
– А гипноз не думали использовать?
– Максим оказался не гипнабельным. Так, что это оказалось лишним. Я же, не был согласен с точкой зрения Антона Павловича, но никакой другой теории у меня не было. Во всяком случаи на тот момент…
Сказав это, Чуковский вновь потянулся к рюкзаку, но вспомнив, что он уже выпил всю бутылку передумал, и подавшись немного вперед, скрестив пальцы, положил их к себе на колени.
– Что вы имеете ввиду?
– Видите ли… тот двухнедельный курс прошел, что называется без сучка без задоринки. Максим за все время ни разу не дал усомнится в его словах. Будто никакого происшествия не было вовсе, а мы просто… его новые друзья.
– Но ведь мальчик уже понимал, что он находится у вас из-за инцидента? Вы же не могли уже игнорировать наличие этого факта.
– Вы правы. Однако, каждый раз, когда заходила об этом речь, то Максим просто… не мог вспомнить этот момент. На этом и была построена впоследствии теория Антона Павловича, что его организм в качестве защитной реакции использовал амнезию и наложил вето на этот фрагмент памяти. Макс не помнит этого инцидента. Его воспоминания хранили лишь информацию о том, что они ужинали, а затем – пустота. Лишь на следующий день его память вновь функционировала как обычно.
– А как мальчик отреагировал на смерть отчима?
– Спокойно. Не горевал точно. Отчим жил с ними около года… он не сильно старался познакомится с ее сыном. Их отношения были на большом расстоянии друг от друга. Поэтому… опять же, учитывая его возраст – такая реакция вполне естественна.
– Соглашусь. Тем не менее любопытный случай… Что же происходило дальше? Вы говорили, что у вас появилась другая версия для описания происшедшего. Верно?
– Да, но это произошло много позже. Спустя десять лет, когда я вновь увидел его в больничной койке… однако, после пробуждения это был не он.
– В каком смысле?
– У него… по его же словам.. было другое имя, говорил совершенно иным, взрослым я бы сказал голосом, и что самое поразительное… перемены в его поведение и даже организме, вызывали шок.
– Что вы имеете ввиду?
– Группа крови, давление, манера поведения, голос, жесты, походка и даже… до сих пор самому не верится… цвет его зрачков… полностью изменились.
– Вы хотите сказать, что он…
– Именно… дрогнувшим голосом выговорил Андрей… исчез. Максим исчез, а вместо него появился некто… с куда более… иным отношением к жизни… как выяснилось… Это можно было объяснить только…
– Диссоциативным расстройством личности, – подытожил Долгорукий.