1. Первая женщина
Я уже закончил среднюю школу и меня должны были осенью призвать в армию, когда ко мне подошел отец и задумчиво сказал:
– Ну, что, сын, ты уже большой!.. Вырос!.. До армии ещё есть время, поэтому нужно съездить в деревню и помочь по хозяйству дедушке. Нечего шалопайничать!.. А у дедушки, сам понимаешь, здоровье уже не то, и работы там через край. Нужна твоя помощь!
Вот так я и оказался в деревне в самый разгар сельскохозяйственных работ, когда надо было запасаться на зиму сеном: косить, сушить, перевозить, стоговать… В эти дни, если честно, моя юношеская похоть отсутствовала напрочь. Я даже перестал видеть сны. Только засыпал, как дед уже расталкивал, чтобы опять ехать на сочные высокие травы.
Мне показалось, что дед решил запастись сеном на всю деревню, и, когда я захотел высказаться об этом вслух, он, потирая шершавыми ладонями, наконец, обрадовал меня:
– Все, внучек! Это последняя партия! Теперь нам хватит! Славно поработали!.. А ты и взаправду большой стал! И сила у тебя, слава Богу, есть!..
В награду за мое трудолюбие дед разрешил мне отдаться деревенскому безделью. Я охотно рыбачил, ходил в лес за грибами и ягодами, лазил по садам и огородам. Вскоре, однако, я как бы заскучал, подумывая, не возвратиться ли домой, но тут появилась Она.
Её звали Таня. Она была старше меня на семь лет. Муж ее в это время служил офицером где-то на севере. Таня защитила диплом после окончания института. По пути к месту службы мужа она, решив отдохнуть, заехала на недельку в деревню. Она считалась дедушкиной племянницей, а, значит, мне – тётей.
И тетя Таня, просто Таня была не только молодая, но и довольно интересная женщина. Я, как увидел ее, так сразу перестал скучать. Когда она не смотрела на меня, я буквально пожирал ее стройную фигуру. Но все равно Таня как-то чувствовала мой страстный раздевающий взгляд и, как мне казалось, специально делала небрежные движения, чтобы ослепить меня скрытыми под халатом прелестями. В тот момент, когда выхватывалось красивое бедро или совершенная тяжелая грудь, я испытывал ужасное волнение, и она, поймав мой взгляд, кокетливо улыбалась, чем тревожила меня еще сильнее. Моя взбесившаяся плоть бессовестно рвалась из штанов. О, Боже, я просто не знал, как унять кипящую страсть, достигшую невыносимого предела: я начал уже сам выпариваться, постепенно превращаясь в очумелого страдальца.
Таня видела и понимала это, и ей это, по-видимому, доставляло огромное наслаждение. Она как только не изощрялась, дразня меня красивой наготой молодого соблазнительного тела.
И вот накануне отъезда Таня решила постирать белье, помыться и, вообще, привести себя в порядок. Дед вечерком нарубил дрова и затопил печку в деревянной баньке. Меня же заставил натаскать воды в железную бочку, стоявшую возле чугунного котла, вмонтированного прямо в саму печь. Жаркие потрескивающие языки пламени жадно облизывали закопченную стенку котла, заполненного кипящей водой, и убегали вверх через дымовую трубу. Помещение бани превратилось в настоящую парилку. Я представил себе, как голая распаренная Таня будет одиноко сидеть на лавке, обтираясь полотенцем и возбужденно фыркая, и мне сделалось ужасно тоскливо. Особенно это почувствовалось, когда я вспомнил, что завтра она уедет к своему мужу, и я никогда ее не увижу. Я был влюблен в Таню, и она меня волновала, как женщина. Из-за того, что она казалась мне не доступной, я чувствовал себя таким несчастным, что не хотелось жить.
Уже темнело. Я околачивался около бани и тосковал, наблюдая за мелькающим силуэтом моющейся Тани. Тоненькая ветхая шторка, висевшая на маленьком окне, позволяла видеть все ее движения. Вдруг шторка отодвинулась, и в окне появилось улыбающееся лицо. Она поманила меня рукой. У меня сильно забилось сердце, и я, волнуясь, со всех ног заспешил к ней.
– Миленький! – ласково пропела Таня, выглядывая из-за приоткрытой двери. – Принеси, пожалуйста, еще холодненькой водички, а то вся кончилась!
Когда она говорила, расправляя длинные слипшиеся волосы на округлой торчащей груди, на меня нечаянно глянул вытянутый темный сосок. Я вздрогнул, словно пронзенный током, и замер, тараща глаза. Таня же как ни в чем не бывало опять ласково улыбнулась мне и продолжила мягким голосом:
– Ты что, мой мальчик, молчишь? Голой тети никогда не видел?
Я бестолково пялил глаза и молчал, затаив дыхание.
– Ну, иди, иди, неси водички и заодно мне спинку потрешь!.. Дедушка там чем занимается?.. Желательно, чтобы он не видел…
От таких слов у меня помутнело в голове. Я, не соображая, понесся за водой. Но я хорошо помню, как Таня раздевала меня и сладко целовала влажным ртом в глаза, в нос, в губы, и как ласкала мою чувствительную кожу тонкими нежными пальчиками. Хотя в бане было жарко, меня трясло.
– Мой мальчик! – тихо говорила Таня, увлекая к лавочке. – Иди сюда! Садись и не волнуйся! Успокойся! Ну что ты, мой хороший!
Её мягкий нежный голос действовал на меня, и я уже отвечал на поцелуи, жадно ловя ее вкусные персиковые губы. Она кокетливо улыбалась и дразнила, показывая розовый язык. Я поймал язык и засосал в рот, она принялась там хулиганить, щекоча внутри. Мне было очень приятно, и я трепетал.
– Таня, я люблю тебя! – лепетал я, давясь собственными словами. – Я женюсь на тебе! Я очень сильно люблю тебя!..
И я невольно почему-то расплакался, всхлипывая и пуская слюни, и обильные слезы потекли по моим щекам.
– Маленький мой! – прямо как мама говорила Таня и гладила меня по голове. – Я-то думала, что ты уже большой, а ты совсем маленький! Совсем ребеночек! Грудной! Хочешь сисю?.. На, возьми, мой сладенький!..
И она по-настоящему всунула мне в рот твёрдый длинный сосок. Он оказался прохладный и чуть-чуть солоноватый. Я зачмокал, как грудной ребенок, и мне понравилось быть таким маленьким, и я, наслаждаясь, с упоением втягивал сосок в рот. Таня, закрыв глаза, тяжело дышала, и я увидел, как ее изящная белая ручка скользнула по крутому бедру и мягко погрузилась пальчиками в волосяной покров низа живота. И, о чудо, набухший темный бутон раскрылся, словно цветок, обнажив коралловую сердцевину. Я затрепетал, как лист, и дотронулся до ее руки. Таня вздрогнула и взглянула затуманенным взором… Я разволновался так, что почувствовал, как горячая сладкая волна, рожденная где-то внутри живота, подкатила к яичкам, и из меня вдруг выпрыснула прозрачно-белая жидкость. Струя попала ей на грудь, шею, подбородок и закапала мне на живот. Я испугался и тревожно посмотрел на Таню. Таня ласково улыбнулась и, вытянув руку, нежно погладила меня по голове.
– Ах, мой сладкий, какой ты прыткий! Ничего страшного!.. Какая она у тебя приятная!.. Прохладная!..
Таня, улыбаясь, принялась размазывать мою вязкую пахучую жидкость по всему телу, её спокойный взгляд и уверенные действия успокаивали меня.
– Ты что такой испуганный? – ласково спросила она и придвинулась ко мне. – Мальчик мой, сладкий мой! Ты так скрипел зубами! Тебе приятно было?..
– Да-а!.. – стыдливо пробасил я и спрятал лицо на ее красивой груди.
Специфический запах моей чудесной жидкости возбуждал меня, и я вновь почувствовал сладкое томление внизу живота. Мой член опять зашевелился и, увеличиваясь в размере, уперся в Танин плоский живот.
– О-о, мой слааденький! – радостно пропела она и осторожно обхватила член мягкими пальчиками. – Однако какой ты шустрик!..
Я больше не напрягался, и Таня ласкала так, что у меня кружилась голова, и я даже, кажется, несколько раз терял сознание.
– Мальчик мой, сладенький мой! – целуя, страстно шептала она. – Хочешь стать мужчиной?.. Ты ведь больше не боишься?.. Вот и хорошо!.. Ты только не напрягайся и будь спокоен! И не спеши, не кончай быстро!.. Ты сейчас немножко отвлекись, думай о чем-нибудь другом! Хорошо?.. Ну, вот и молодец!..
Я развалился на лавке и закрыл глаза. И, слушаясь Таню, совсем отвлекся. Но я почувствовал, как моя твердая головка медленно погрузилась во что-то мягкое и уютное, и какая-то божественная теплота, вдруг охватившая весь низ, принесла мне необыкновенное ощущение, доставляющее тягуче-сладостное облегчение. Я, раздираемый любопытством, открыл глаза. Таня сидела на мне и, упираясь руками о мою грудь, плавно двигала тазом. Мой возбужденный член, окаймленный темно-розовыми губками, словно поршень, то погружался в Таню, то появлялся. Она, чуть прикрыв глаза и стиснув зубы, тихонько стонала и с каждым толчком все сильнее и сильнее сжимала мою головку. Я почувствовал приближение мощной теплой волны, и меня охватил страх, что я преждевременно кончу, и я напрягся всем телом. Таня, находясь со мной в тесном контакте, уловила колебания и беспокойства, происходящие в моем организме. Она сразу ожила, заработав тазом в убыстренном темпе, и, глядя прямо мне в глаза, прерывистым страстным голосом зашептала:
– Мой сладенький!.. Все… не сдерживай себя!.. Кончай!.. Все, кончай!.. А-а-а!.. О-о-о!..
Таня насадила себя до упора, сильно напряглась, задержав дыхание, и закружилась тазом на одном месте, уже что-то бессвязно бормоча про себя. И в этот момент я почувствовал горячий всплеск, как будто внутри меня неожиданно взорвался дремлющий вулкан, эпицентром которого явились мои набухшие яички.
– О-о-ой!.. – закричал я не то от страха, не то от удовольствия, судорожно схватив круглые Танины ягодицы.
– О-о-о!.. – вторила мне Таня, прижимаясь всем телом.
Потом я отключился. Наступило умопомрачение. Очнулся от прохладной струйки воды. Таня, ласково улыбаясь, поливала меня из ковшика и осторожно обмывала мое расслабленное тело. Я с любовью следил за ней и, ничего не соображая, тоже улыбался.
– Мой мужчина! – серьезно сказала Таня и крепко поцеловала в губы. – Какой ты сладкий мальчик!.. Нет-нет! Ты уже мужчина!.. Ты сладкий мужчина!.. Всегда, когда будешь заниматься любовью с женщиной, давай ей возможность кончить, тогда всегда будешь любим ею! Запомни это, мой сладкий мужчина, навсегда!..
Я не помню, как добрался до койки, меня шатало и мутило, но все равно было очень приятно. Лишь только коснулся постели, сразу уснул, обретя блаженный покой.
Проснулся от какого-то беспокойства, проникшая в душу тревога камнем давила на влюбленное сердце.
– Таня, Танечка моя! – мелькнуло в моей голове. – Она же уедет от меня, уедет насовсем!..
Я быстро вскочил и выбежал во двор. Во дворе дед расправлял сети и развешивал на просушку.
– Деда, а где Таня? – тревожно спросил я.
– Таня? – спокойно переспросил дед. – Таня уже уехала!.. Ты что, разве не знал? – и он хитро усмехнулся. – Она с тобой попрощалась, когда ты спал еще как убитый. Она поцеловала тебя сонного в губы и сказала: пускай спит сладкий мужчина!..
И дед отвернулся, кряхтя и расправляя сеть дальше.
2. Безгрешный любовник
Я безвольно лежал в пустой темной квартире. Слезы, заполняя глаза, беззвучно скатывались по моим щекам и падали на подушку. Уже давно было за полночь, а я все лежал и думал. Была ли это любовь? Если да, то настоящая ли? Скажу честно, не знаю. Она у меня была первая женщина, я у нее первый мужчина. Я сладостно потянулся, отгоняя прочь душевные переживания, и меня неожиданно охватили воспоминания…
Как-то я остался ночевать у Лены. Мама, Лена и я в силу некоторых обстоятельств расположились в одной комнате. Мне постелили на полу около кровати Лены. Скоро погасили свет, и я почувствовал, как мое сердце, усиливая ритм, забилось так, что я испугался: не проснется ли мама. Я потихоньку придвинулся к кровати, и моя рука проскользнула под одеяло… Я нежно гладил ее волосы, плечи, обнаженные груди. Она не сопротивлялась. Ее упругая трепетная кожа волновала меня все сильнее и сильнее, до меня доносилось ее горячее дыхание. Я осторожно потянул ее за руку, и она, словно ожидая этого сигнала, сразу же сползла ко мне.
Наши жаркие ласки и обоюдное желание привели к тому, что у нас Это получилось. Мы лежали друг на друге и некоторое время не осознавали, что с нами произошло. Первой, пожалуй, поняла Лена. Она вдруг начала всхлипывать, сначала тихо, неуверенно, потом с каждым разом все громче и продолжительней. Я лежал истуканом и не знал, что делать. Лена, наконец, разрыдалась.
– Что, что случилось? – проснулась мама.
Мы лежали и молчали.
– Что произошло, я спрашиваю? – не на шутку всполошилась мама.
Лена нетерпеливо затолкала меня в бок. Мама уже встала, накинула халат и включила свет. Мы лежали вместе на полу и, наверное, очень бестолково смотрели на нее.
– Саша, что случилось? – серьезно глядя на меня, спросила она.
Я потупил глаза и ощутил сухость во рту.
– Лена… того… уже не девочка, – вяло выдавил я.
– Уа!.. Как?..
Я заметил, как у мамы встали волосы дыбом, и она повторила меня, став истуканом.
– Вы с ума сошли! – устало выпалила она, опустившись на диван. – Саша, ты хоть, надеюсь, туда…, – мама замялась, – не кончил? – и с надеждой посмотрела на нас.
– Туда, – разрушительно сказал я и виновато заморгал невинными глазами.
– Вы с ума сошли! – опять повторила мама, подхватив отвисшую челюсть. – Вам же еще учиться надо…
После этого случая мы заговорили о свадьбе. Думали, как только Лена окончит этот курс, пожениться. Но через некоторое время выяснилось, что папой мне стать не суждено. Это, пожалуй, и изменило ход событий: Лена променяла меня на перспективного подающего надежды молодого ученого. На счастливчика Сереженьку…
Вот так я и остался один.
Погоревал, погоревал я, наверное, с недельку. Потом плюнул и решил уйти в плавание на каком-нибудь гражданском торговом судне. Мне даже открыли визу для загранплавания. Но здесь на ход событий повлияла мама Лены. Она как-то нашла меня, и у нас состоялся серьезный разговор.
– Саша, я вчера звонила в Москву Лене, – сказала мама, пристально глядя на меня.
Я же равнодушно продолжал смотреть в морскую даль, ничем не выказывая никаких эмоций.
– Слушай, любит она тебя, любит! Мое материнское сердце никогда не подводит меня. Этот гад просто задурил ей мозги. Она же у меня еще ребенок, – мама вытерла нахлынувшие слезы.
– А я то здесь причем? – равнодушно промямлил я. – Она уже свой выбор сделала. Да и мне через месяц уходить в плавание. Сами понимаете: корабль, море, работа, – некогда сопли распускать.
– Саша, ты что! Какое море, какое плавание? Тебе учиться надо. Что ты как размазня! К черту всех! Завтра же с тобой едем в Москву. Ты там же с Леной будешь учиться в авиационном институте. Заодно и с этим замухрышкой разберемся. Я ему покажу, зять хренов! Сашенька, только ты будешь моим зятем! Я так хочу! Все, собирайся в дорогу и не спорь со мной…
Мы ехали в купейном вагоне поезда «Севастополь – Москва». Я, заряженный какой-то необъяснимой дикой энергией мамы Лены, наперекор себе с легкостью, даже с каким-то трепетным желанием отправился вместе с ней в Москву. Мама была веселая, молодая, кипучая, решительная и быстрая, как горная речка. Мой вид, однако, напоминал спокойного, уравновешенного, уверенного в себе киллера, отправившегося выполнять по спецзаданию важную миссию.
– Сашенька, ну что ты такой угрюмый? – улыбаясь, говорила мама, когда мы расположились в купе. – Смотришь из-под лобья так, что аж мурашки бегают! Я-то тебя знаю, а пассажирам каково? Ведь перепугаются все! Ну, улыбнись, улыбнись!.. Во-от, во-от, какая прелесть! Как ты на моего Родичку похож! У него такая же улыбка, добрая, грустная, какая-то отрешенная, такие же глаза. Он, когда так улыбался, мне почему-то хотелось плакать. Он как будто меня предупреждал, а я, дура, даже ни о чем не догадывалась. Я в то время была такая счастливая…
Мы лежали на верхних полках напротив друг друга, и я с интересом слушал и не перебивал. В купе кроме нас никого не было. И мама, окунувшись в прошлое, рассказывала:
– Сашенька, я же училась в Ленинграде в театральном институте. Была круглая отличница! А как я играла, как я играла! Приходил весь институт, когда была постановка Шекспира. Помню, как я набросилась на своего партнера-Отелло, когда он меня чуть по-настоящему не задушил, – мама кокетливо засмеялась. – Какая я тогда была Дездемона! Толик Козлов, который тогда играл грозного Отелло, сам не мог понять, что это на него нашло. До того все было естественно… А потом появился Родя. Мы с девчонками билеты в кино покупали, и мне как раз один не достался, он его забрал перед нами. Злая я тогда на него была, я его со спины видела. Вот, думаю, верзила: стоит этакий шкаф под два метра, своей широченной спиной загородил все окно, да еще тут мой билет забрал. Я еще со злости не рассмотрела, что он в военной форме был в звании капитана. Он потом повернулся ко мне лицом, такой довольный, радостный, а тут я стою, обиженная девчонка, чуть не плачу. Тут наши глаза встретились… Ой, Сашенька, это надо видеть! Дальше все было как в кино! Я сразу забыла про все. Стою, смотрю на него и не могу оторваться, и он то же самое… Я все бросила: и институт, и карьеру артистки, – и поехала за ним в Симферополь, он был морским летчиком. Там в университете доучилась, потом нам дали квартиру в Севастополе, скоро Леночка появилась. А как он Леночку любил! Вернется из полета домой, сразу же схватит ее и не отпускает. И она от него ни на шаг. А я, дура, ревновала, скандалы закатывала. Родя хотел нас в Москву перевезти, готовился в военную академию. Да, видно, была не судьба: произошла у него на службе при испытаниях новой установки какая-то авария, и Родя получил большую дозу облучения. Долго он лежал и мучился, медленно умирая, – в глазах у мамы блеснули слезы. – Наверное, тогда у меня появились первые седые волосы. Вот так, Сашенька. Я очень желаю, чтобы у вас с Леночкой все было хорошо. Просто она еще глупая, очень хочет жить в Москве. Это к ней от папы передалось. Но она любит тебя. Эх, жалко мне столько лет!..
Мама грустно улыбнулась и посмотрела на меня как-то немного по-другому. Я смутился и покраснел, наверное, как красная девица. Передо мной улыбалась обаятельная южная сорокалетняя женщина, которая своим видом могла затмить любую молодую девушку. Ее высокий упругий бюст возбужденно колыхался, а блестящие глаза, пылающие дикой страстью, смотрели на меня с неким вызовом. Я окончательно растерялся. Мама рассмеялась и ласково погладила меня по голове.
– Ой, Сашенька, глупенький, что ж ты такой?! – сказала полушепотом мама. – Ты же мужчина! Женщины любят уверенных мужчин…
Поезд прибыл на Курский вокзал строго по расписанию. Толпа пассажиров, разделившись на потоки, заполонила всю привокзальную площадь. Мама, словно горная козочка, стремительно проскочила сквозь очередь и первой открыла дверцу подъехавшего такси. Таксист еще не успел открыть рот, а толпа возмутиться, как она уже сидела в салоне и нетерпеливо звала меня. Я, стыдливо опустив голову, с трудом пробрался сквозь толпу и протиснулся следом на заднее сиденье.
– Все, Сашенька, я договорилась, – не обращая ни на кого внимания, радостно сообщила мама, – нас довезут до самого дома на Катукова.
Мама сразу же нашла общий язык с молодым водителем. Он быстро узнал, с какой целью мы приехали в Москву. Ко всему, он и сам оказался флотским парнем.
– Правильно, – согласился он с мамой, – таких мочить надо, чтоб не уводили чужих невест.
– Вот и я говорю Саше, взял бы его за шкирку да прижал как следует, и ее нечего слушать, забирать ее надо.
Я проглотил язык и всю дорогу молчал. Мама, поддерживаемая водителем, проводила мне инструктаж: как и в какой ситуации мне нужно действовать. А я все молчал и чувствовал себя полным идиотом.
Как мне показалось, приехали мы довольно быстро. Водитель, подмигнув, пожелал нам удачи. Со словами «за любовь надо бороться» мама задала темп нашему авантюрному предприятию, и мы решительно ворвались в нужный подъезд двенадцатиэтажного дома.
Вот и нужная квартира, дверь, обитая коричневым дерматином. Звонок не работал, и мама с наслаждением заколошматила, делая отбивную из дерматина. Через минуту дверь дрогнула и разинула щель.
– Открывай, открывай! – радостно воскликнула мама, подхватывая дверь руками. – Что, не ждали? Саша, заходи!
Уа, какое испуганное выражение застыло на лице Сережи! Да, мама права, мне надо чаще улыбаться. И Лена. Какие большие круглые глаза! О-о, бедняжка, и какая же ты бледная! Понимаю, городская столичная жизнь, нехватка кислорода, обмен веществ…
– Вы… приехали… как…, – задыхалась Лена.
Сережа, схватив Лену за руку, застыл рядом. На их пальцах блестели обручальные кольца…
Я и мама молча ехали назад. На Курский вокзал. На автобусе. Почему-то хотелось смеяться. С трудом сдерживая желание, я покосился на маму. Она сосредоточенно о чем-то думала.
– Ну и черт с ней! – наконец, в сердцах воскликнула она. – Больше знать не хочу. Все, Сашенька, сейчас поедем в Электросталь к тете Поле, там отдохнем. Она простая, хорошая тетка. Правда, курит и матерится, но гостеприимная. Мы только ей бутылку купим. Да?
– Угу…
– Да ты не горюй, она еще сто раз пожалеет.
– Угу…
– Что угу?
– Купим… Вина или водки?
– Лучше водки, она вино не очень… Так ты что, Лену не любишь что ли?
– Не знаю… Но если ей с Сережей лучше, так что горевать? За нее наоборот надо порадоваться. Да и в Москве теперь живет, прописана в двухкомнатной квартире. Чего хотела, того и добилась.
– А как же ты?
– А-а, там видно будет. Пока поучусь в институте.
– Вот и правильно. Она сама еще к тебе прибежит. А сейчас мы поедем к тете Поле…
Тетя Поля жила в двухэтажном старом домике, построенном, наверное, еще при Иване Грозном. Она жила когда-то с дочерью, а теперь, когда та вышла замуж и куда-то уехала с мужем, осталась одна.
– А-а, твою мать, Ирка! Это ты, дрянь такая! – открыв дверь, эмоционально встречала нас гостеприимная тетя Поля. – Я уж думала, совсем тетку забыла. Ба-а, а это что за каланча с тобой?
– Да тихо ты, тетка! Что шумишь? Парня напугаешь! – смеялась мама, обнимая тетю Полю.
– Поди, что-нибудь надо, раз приперлась, – изливала нежные родственные чувства тетя. – Что там у тебя стряслось? Как Ленка, стерва твоя, замуж не вышла? А это кто? – она посмотрела в мою сторону, и я захотел исчезнуть. – А он ничего, благородный юноша, – тетя Поля кокетливо поправила прическу. – Кто ж такой?
– Жених Лены, – лаконично сказала мама.
– Он? Жених? Такой благородный скромный мальчик и этой стервы? Ну и дела-а-а…
– Тетка, прекрати! Что ты себе позволяешь? Я сейчас уйду! – обиделась мама.
– Да ладно, Ирка, что ты здесь ломаешься. Сама же знаешь, какая она у тебя эгоистка хренова. Нашлась тут, видишь ли, принцесса на горошине.
– Да перестань ты ругаться. Мы еще даже в квартиру не прошли, а ты строчишь как из пулемета, – парировала мама. – Мы есть хотим, голодные как собаки. Смотри, что мы прихватили.
Мама, улыбаясь, достала из сумки бутылку водки.
– Вот с этого и надо было начинать! – обрадовалась тетя Поля. – А то стоит тут, варежку разинула. Проходите, проходите, гости дорогие! Проходите юноша, проходите, ну что вы топчитесь… Ой, Ирка, смотри, как покраснел! Какой хорошенький! Ирка, ****ь такая, смотри, не соврати! Знаю я тебя: Леенкин, а сама на него глаз положила.
– Тетка, ты совсем рехнулась на старость лет. Я же тебе правду сказала, он жених Лены. Только эта дура за другого вышла.
– О-о, юноша, считайте, что вам повезло. Вам не такую стерву надо.
– Тетка, прекрати наговаривать на мою дочь. Не правда, она у меня умница.
– Конечно, умница. Поди, за москвича вышла?! Прописка?! Ну, о чем я говорила?! Стерва, она и есть стерва! Да, ладно, Ирка, не злись! Иди ко мне, моя засранка. Давай хоть поцелуемся, я уж тебя сто лет не видела…
Уже сильно вечерело. Мама и тетя Поля не спеша уговорили бутылочку водки. Я выпил чисто символически.
– Молодец, Саша, не пьешь, не куришь, – похвалила меня тетя Поля. – Эх, кому-то достанется такой хлопец… Во, Санька, давай-ка я на тебя погадаю по картам.
Тетя встала и начала рыскать по квартире, хлопая шкафчиками и гремя посудой.
– Вот, нашла! – наконец, сказала она. – Идите сюда в зал, здесь разбросим карты.
– Давай сначала на Лену! – подхватила мама. – Что ее ждет впереди?
– Давай, давай, на твою стервозочку, – тетя ловко принялась сортировать карты. – Так, здесь один король, здесь другой… Это все понятно… Нет, а вот какого хрена здесь третий король делает?.. И туз рядом… А-а, все ясно! Короче, Саша, ничего у нее с этим крестовым королем не выйдет, плохо будут жить.
– Тетка, что ты ерунду всякую болтаешь?! – взорвалась вдруг мама.
– О-о, мамашка хренова! Всполошилась! Раньше надо было думать! Надо было дочь как следует воспитывать, а не по мужикам шастать.
– А я что делала?
– Да ладно, Ирка, не шуми, я просто так это сказала. Я вообще в картах ничего не соображаю, в дурака и то забыла, как играть, а ты расшумелась. Иди ко мне, моя дуреха, я же по тебе соскучилась… Эх, ты моя, взбалмошная… Пупсик ты мой…
Родственницы обнялись и затихли. Я сидел и молчал, глядя на них. Трогательная картина.
– Ладно, хватит! – вдруг дернулась тетя Поля, и я заметил, как она украдкой смахнула слезу. – Спать пора, а то Санек вон уже зевает. Я вам здесь постелю, в зале, на диване и на полу, а там, поди, сами разберетесь, кто где ляжет, – тетка хитро блеснула глазами, – а я уж в спальне…
Я лег на полу, мама на диване. Тетя Поля покряхтела, покряхтела, что-то бормоча, и скоро затихла.
– Ну как тебе тетка? – тихо спросила мама.
– Интересная женщина… правда, грубоватая, матерится много, – осторожно сказал я.
– Она добрая, я у нее по молодости часто бывала. Она же в сталинские времена на Колыму была сослана, там лет десять прожила.
– И за что ее?
– А вот за язык, за ее прямоту… Сашенька, ты хочешь спать?.. И мне тоже не хочется. Можно, я лягу с тобой… рядом, чтобы не шуметь, так хочется поговорить.
Мама легла рядом. Я почувствовал запах ее волос, жар ее тела. Мне почему-то стало не спокойно. Я вдруг отчетливо услышал удары собственного сердца. И какая-то тревога охватила мою душу.
– Сашенька, ты сильно переживаешь из-за Лены? – шепотом спросила мама, повернувшись ко мне боком.
– Да нет, – сказал я, с трудом вытолкнув слова.
– И правильно. Тебе обязательно надо переспать с другой женщиной, чтобы легче стало.
– Да мне и так не трудно.
– Нет, Саша, это ты поймешь тогда, когда … с другой женщиной…
– Так у меня кроме Лены и никого нет… не было… пока…
– Саша, а я… я же тебя люблю… ты мне так Родю напоминаешь…
– Так вы… ты… мама Лены…
– Ну и что… я же женщина… а-а, тебя смущает разница в возрасте?.. глупенький!.. А ты знаешь, что у Шекспира в 16 лет была любовница в возрасте 53 года! Да, у самой тети Поли муж был моложе на 14 лет, – говорила возбужденно мама, придвинувшись ко мне, – глупенький мой, глупенький…
Мама прижалась ко мне и начала осторожно гладить мою голову. Ее руки, нежные и ласковые, мягко поползли ладонями по моему телу, а вслед за ними и мои мурашки.
– Ты что, замерз? – удивилась мама. – Подожди, я сейчас.
Она быстро встала и зашлепала на кухню. Я лежал не живой не мертвый. Мой разум боролся с моей плотью, прихоть которой так бурно среагировала на женское тело. Да, мама была женщиной, и этот факт моя необузданная плоть осознала вперед моего разума. Боже мой, что делать? Как это возможно? Я нащупал свои брюки и уже вскочил, чтобы одеть их и постыдно бежать сломя голову, как появилась мама.
– Сашенька, ты куда? – ласково пропела она, неся бокал.
– Я… в туалет…, – растерялся я, – что-то живот… того…
– Болит?
– Да… что-то…
– Тогда это кстати, на, мой сладенький, выпей… Пей-пей, это бальзам, очень вкусный и полезный. Здесь редкие травы и ягоды, настоянные на спирте, тебе поможет.
Я сделал несколько маленьких глотков и мне, правда, понравилось. Я забыл про живот, и меня вдруг обуяла уверенность.
– Ну, как, вкусно?.. Легче стало? – спросила мама, внимательно наблюдая за мной. – Сашенька, а мне дай попробовать!
Мама немного пригубила и опять вернула мне.
– Допивай все остальное, а я пока схожу в ванную.
Она ушла. Скоро зашумела водопроводная вода. Я допил и поставил бокал на столик. Меня охватили смутные сомнения. Я начал терзаться. Тепло, возникшее в моем животе, быстро распространялось по всему телу: до моей головы вместе с теплом доходил легкий приятный дурман, а внизу, словно гриб, вырастал… о, Боже, я нащупал рукой и мне стало неловко. Пока я боролся с самим собой, опять появилась мама.
– Сашенька, сходи тоже. Там увидишь большое цветастое полотенце, оно свежее. Иди, мой хороший, я жду тебя.
Она дотянулась до моих губ и чмокнула меня, и я, оттопыренный, послушно пошел в ванную.
Я дрожал уже всем телом, когда возвращался обратно запахнутый полотенцем.
– Иди, иди, мой милый! Я жду тебя! – страстно звала она меня, протянув навстречу руки, и я оказался в ее жарких объятиях…
3. Любовный равнобедренный треугольник
Анна Кирилловна жила в Узбекистане. Когда от инфаркта умер муж, она вынуждена была покинуть насиженное долгими годами родное гнездо и переселиться жить к единственной дочери Марине.
Обменяв в Узбекистане трехкомнатную квартиру на машину, Анна Кирилловна подарила ее любимому зятю, и Александр был очень рад свалившемуся счастью. Он очень тепло принял моложавую тещу в семью.
Жена Марина, двадцатипятилетняя аморфная женщина, располневшая после рождения второго ребенка, превратилась в вечно недовольную зануду, став копией покойного отца. Анна Кирилловна же – полная противоположность: несмотря на свой возраст, она, как молодая девушка, постоянно носилась по квартире, затевая то уборку, то приготовление вкусного блюда, и щедро баловала внуков и любимого зятя. Разделив обязанности хозяйки со своей дочерью, она стала незаменимым полноправным членом семьи.
Марина и Александр работали по разным вахтам. Когда ночь проводили дома вместе, из спальни доносился недовольный голос дочери – она очередной раз отказывала любвеобильному мужу. Утром, когда зять уходил на работу, Анна Кирилловна доброжелательно журила дочь, давая ей поучительные советы:
– Мариночка, разве так можно? Надо всегда ласкать мужа, как только он захочет. Так он и на сторону будет смотреть. А вдруг и приберет еще какая! Нет, так нельзя…
– Мама, что ты несешь? – измученная прошедшей ночью приставаниями мужа, раздраженно говорила Марина. – Да пускай он заведет любовницу! А семью он никогда не бросит. Он очень ответственный и любит детей. И что с ним будет? Да и не люблю я это… Как животные какие-то… И так уже двое детей есть! Куда еще то?
Анна Кирилловна не соглашалась с дочерью. Сорокапятилетняя женщина еще горела неугасимой страстью. Она уже третий год жила без мужа. Иной раз, слыша возню в спальне, ее воспаленное воображение рисовало эротические сцены, а рука непроизвольно проникала под трусики и нащупывала твердеющий бугорок, тонкие пальчики раздвигали зудящую половую щель и мягко проникали вовнутрь. Она для этого случая даже держала под подушкой маленькое вафельное полотенце, чтобы после нахлынувших чувств вытереть влажную промежность.
Страсть с годами не унималась, а, живя с молодыми, разгоралась с новой силой. Природа как будто насмеялась над матерью и дочерью: живые глаза Анны Кирилловны буквально пылали страстью, когда молодое тело Марины дышало старческой медлительностью и равнодушием к жизни.
Александр, оставаясь наедине с тещей, испытывал томительное волнение и всякий раз, наблюдая за этой энергичной снующей по квартире женщиной, ловил себя на гадкой мысли, что она волнует его именно как женщина. И эта бесстыдная мысль мучила его и заставляла страдать от собственной борьбы с самим собой.
Однажды заболел младший сын, и Марина вынуждена была лечь с ним в больницу, где, опасаясь серьезного заболевания легких, малыша собирались тщательно обследовать.
Все произошло неожиданно и само собой.
Александр сидел в зале и смотрел телевизор, когда неожиданно зашла свежая пылающая страстью теща. Она, облаченная в короткую ночную рубашку и с распущенными волосами, излучала любовь. Теща кокетливо передернула оголенными плечиками и игриво сказала:
– Ну что, зятек, будем ложиться спать, а то тебе завтра рано вставать на работу? Внучка уже уложила, спит без задних ног, умаялся, маленький, за день…
А у него возьми и сорвись с языка:
– А что? Пойдем… Раз жены нет, то, может быть, с тещей…
Сказал так и тут же похолодел от страха.
– Да уж, думаю, сгожусь на что-нибудь!.. – неожиданно поддержала Анна Кирилловна.
То, что вытворяла в постели теща, Александр никак не ожидал. Эта истосковавшаяся по мужской ласке женщина доводила его до того, что он, кончая, заводился снова и снова, неистово набрасываясь на её сексуальное тело. Страсть усиливала та же когда-то постыдная мысль: он любит не просто чужую женщину, а мать своей жены, тещу.
Анна Кирилловна, испытывая сильный оргазм, страстно прижималась к зятю и скрипела стиснутыми зубами. Потом, когда впадала уже в безумие, тихо постанывала и, томясь в сладострастии, изгибалась всем телом.
Александр как будто сорвался с цепи: его взбешенный член, изливаясь соком, не спадал, и он, отдышавшись, сразу же набрасывался опять. Анна Кирилловна с радостью уступала, раздвигая дрожащие ноги, и умиленно похлопывала его по жарким подвижным ягодицам.
– Бедненький ты мой!.. Как тебя жена измучила!.. Вот мы ей!.. А-а-а-а-а!.. О-о-о-о-о!.. – сладко стонала она…
Теперь регулярно, когда жена работала в ночную смену, Александр спал с тещей.
Знала жена или нет, или догадывалась, но только в семье установилось полное согласие. Иногда Марина по привычке чувствовала, что ей чего-то не хватает, и Александр залезал на жену, исполняя свой супружеский долг, и Марина успокаивалась на целый месяц, а то и больше.
Зато с тещей была полная гармония. Он за короткий срок полностью определил свои сексуальные возможности и узнал столько сладостных поз, что ночь, проведенная с милой желанной тещей, была похожа на чудесную волшебную сказку, которую Сашенька так сильно любил в далеком счастливом детстве…
4. Неожиданная страсть
Меня впечатлил откровенный рассказ сослуживца, с которым мне пришлось побывать в командировке в далёкой Бурятии. Целыми днями мы проводили обследования на крупном энергетическом предприятии, где произошла крупная серьёзная авария. К счастью, по чистой случайности, в это время были праздничные выходные, всё обошлось без человеческих жертв.
Вечерами после работы, чтобы занять время, мы играли в шахматы или просто разговаривали не о чём, стараясь чем-то заинтересовать друг друга. Как-то заговорили о женщинах и затронули тему о тёще. Мой приятель заметно напрягся, и я почувствовал в нём некую борьбу. Тема о тёще его почему-то взбудоражила, и он, наконец, доверяя мне, раскрыл непростые отношения со своей тёщей. Вот его рассказ. Постараюсь изложить его со всеми подробностями от его имени.
Я только что закончил институт и возвращался домой, и в поезде познакомился с молодой студенткой, которая перешла на второй курс и тоже ехала в моём купе с каникул в мой же родной город, где жила и училась. Ну, ехали и ехали, мало кто с кем едет, познакомились, дружески пообщались о том о сём, она рассказала о своей студенческой жизни, о своей учёбе, я немного о себе. Словом, расстались без всяких намёков и предложений, как хорошие попутчики. Я даже помог ей донести вещи до машины, на которой её встречала мама. Тогда на неё, тем более на её маму я даже не обратил внимания. Женщина как женщина, средних лет, приятной внешности.
Приехав домой, я оказался в полной изоляции. Все мои приятели и друзья разъехались кто куда, знакомые девушки вышли замуж и успели родить. Меня обуяла тоска. Я вспомнил о своей новой знакомой. Нашёл её в институте, пару раз встретились, и как-то вечером, провожая её, я, как бы шутя, ляпнул, а не пошла бы ты за меня замуж… Вот так неожиданно я и попался, сам себя и женил, видно, оказался довольно длинный у меня язык, или, может быть, начался спермотоксикоз.
Она была единственная дочка. Жили в трёхкомнатной квартире. Поэтому после свадьбы поселились у них. Ты даже представить себе не можешь, как сложно мне было начинать семейную жизнь. Признаюсь, честно, у меня никогда не было женщины. Была один раз случайная связь с какой-то старшекурсницей и то, когда мы отмечали удачную сдачу очередной сессии и я немного перебрал. Меня, буквально, затащили на себя, и я кончил без всякого желания и удовольствия, так ничего и не поняв. Зато та девушка-женщина была горда, что из меня сделала мужчину. Вот и весь сексуальный опыт был у меня на то время. Да и, вдобавок ко всему, моя молодая восемнадцатилетняя жена чувствовала себя напряженно и всего боялась. Словом, пара была что надо, достойная друг друга.
У нас в первую брачную ночь вообще ничего не получилось. Я возбужденным членом тыкал ей куда-то в низ живота, пока, перевозбудившись, не кончил. И так у нас продолжалось почти неделю. Жена рассказала тёще, что у нас ничего не получается. Тёща стала переживать за нас. Она в беседе с дочерью успокаивала её и учила, что бы та не боялась и расслабилась, а на меня смотрела сочувственно и с пониманием. Я себя чувствовал как-то не ловко, даже несколько виноватым. Потом как-то тесть лёг на обследование в больницу, у него было что-то с сердцем, и мы остались втроём. Вечером на ужин тёща достала бутылочку хорошего вина, и мы её с удовольствием выпили. Было легко и приятно. Мы общались весело и непринуждённо. Потом перешли в зал и присели на диван смотреть телевизор. Там шёл какой-то концерт с участием известных артистов. Я обнял жену, и мы стали целоваться. Сначала робко, потом поувереннее. Тёща смотрела на нас и улыбалась. Я какое-то время стеснялся, а потом осмелел. Уже залез рукой жене под блузку и ласкал ей грудь.
Я тогда не знал, что тёща обещала жене помочь ей стать женщиной. Правда, я не представлял, как она собиралась это сделать. Только получилось так, что диван раздвинули, и мы с женой оказались в одних трусиках. Я, возбуждённый, целовал жене груди и привычно тыкал возбуждённым членом ей в бедро. Тёщу я уже, просто, не замечал, она ушла куда-то на второй план. Я только почувствовал, как кто-то уверенной рукой взял мой член и стал водить по горячему чреву. Я видел возбуждённую жену, её горящие страстью и желанием глаза. И я слышал откуда-то издалека приглушённый голос тёщи: «Доченька, расслабься, это же не больно, тебе будет приятно… расслабься, моя хорошая… вот так… умничка… вот ты и потекла, влажная стала… Давай, зятёк, ложись на жену… вот так, не спеши, зятёк, осторожно…»
И я почувствовал, как мой член стал погружаться в тесное горячее нутро, и я чувствовал, как он упёрся во что-то упругое и не податливое… Но я был спокоен и не думал об этом…
«Вот так, зятёк, вот так, молодец, – доносилось до меня, – Вот так!» – сказала она ещё раз и надавила на мои ягодицы. Жена ойкнула и дёрнулась, а мой член полностью погрузился во внутрь. Вот таким образом мы вместе с тёщей лишили девственности жену. Я был ей очень благодарен, её такту и выдержке…
Позже ещё раз произошёл один случай. Жена уже была на сносях, и её положили в роддом. В это время тесть опять лежал в больнице с обострением сердца. Я пришёл с ночной смены и лёг спать. И я уже уснул, когда на меня вдруг запрыгнула тёща и стало энергично прыгать.
– Сын у тебя родился, сын! – радостно верещала она, сидя на мне и неистово скача.
Я спросонку ничего не соображал, а, находясь месяц без секса, обхватил тёщу за ягодицы и со всей силы прижал к себе. Халат сбился, и я увидел, что она без трусиков. И я, ничего не понимая, быстро вошёл в неё. Мне было так сладко и уютно, что я кончил, стоная как раненный зверь, буквально, через несколько секунд. Я отпустил тёщу только тогда, когда полностью расслабился, и та в тот же миг умчалась из спальни…
Потом уже, когда пришёл в себя, я сильно переживал и не знал, как себя вести дальше. Мне повезло с тёщей, она всё поняла, и мы с ней договорились, что это всё останется между нами, и мы будем хорошими друзьями. Мы до сих пор уважаем друг друга и между нами хорошие доверительные отношения, а о произошедшем больше никогда не вспоминали.
5. Случайный попутчик
Заканчивалось лето. Я ехал от родителей в купейном вагоне к себе на службу. Мне повезло. Вагон был безлюдный, и я с самого начала в купе ехал один, а путь, надо сказать, не близкий, более двух суток, из уральского городка до центральной части Сибири, где я и нёс государственную службу, будучи чиновником среднего звена. Ко мне за долгое время никто не подсел. Ближе к ночи на одной из маленьких станций проводник привёл неопределённого возраста бородатого мужчину. Он молча зашёл в купе, поприветствовал кивком головы и ловко разместил свой багаж под нижнюю полку. Потом быстро заправил постель, и, не раздеваясь, вытянулся на полке. На удивление он скоро затих. И я даже не заметил, как уснул следом.
Утром, когда я проснулся, он уже сидел за столиком и пил чай с печеньем.
– Доброе утро! – произнёс незнакомец, окидывая меня внимательным взглядом. – Присоединяйтесь! Сейчас проводник принесёт ещё два стакана чая. Меня Сергей Николаевич зовут, – представился он, изобразив подобие улыбки.
– Владимир… можно, просто, Владимир, – неуверенно сказал я, подсаживаясь к столику. – Я сейчас быстренько схожу в туалет, почищу зубы и с удовольствием разделю с вами завтрак, – продолжил я, доставая зубную щетку и полотенце.
Попутчик оказался пенсионером, на редкость молчаливым. Но в целом, как мне показалось, был человеком не плохим. В прошлом работал энергетиком на крупной тепловой электростанции. Возвращался он с похорон своей тёщи. Дочь тёщи, то есть его жена не ездила. Меня это удивило. Но я расспрашивать не стал. Подумал, что, наверное, в силу каких-то обстоятельств не смогла.
В течение всего дня мы ехали молча, наблюдая мелькающие картинки за окном. Потом, ближе к вечеру Сергей Николаевич вдруг достал из сумки бутылочку коньяка и предложил выпить за знакомство и заодно помянуть тёщу. Я не отказался. В свою очередь достал палку копчённой колбасы, варёные яйца и что-то из зелени. Стол получился довольно завидный.
Стук колёс, мелькающие за окном картинки, легкий перезвон стаканов, то наполненных, то опустошённых, успокаивали и делали поездку приятным событием. Сергей Николаевич постепенно расслаблялся. Он рассказывал о своей жизни, о своей работе, о своей семье. Ему очень нравилась трудовая деятельность на объектах большой энергетики, где он всю свою жизнь большую часть времени проводил оперативником по вахтам.
Появилась вторая бутылка. Только водки. Под влиянием алкоголя мы расслабились настолько, что перешли на довольно близкие личные темы, такие, о чём вслух говорить не принято.
– Ты знаешь, Владимир, – вдруг осторожно сказал Сергей Николаевич, – вот похоронил тёщу, а на душе как-то не спокойно… пусто что ли…
– Да, это и понятно, – поддержал я, сочувствуя, – всё-таки близкий человек…
– Да… вот именно… близкий, – задумчиво повторил Сергей Николаевич, – мы же любили друг друга… по-настоящему, – осторожно он продолжил, глядя мне в глаза, – мы же были любовники… страстные, так любили друг друга искренне и нежно… прямо до безумия…
Честно говоря, до меня не сразу дошёл смысл его слов, поэтому он и не почувствовал сожаления и подвоха, что проболтался в столь интимном вопросе… Когда я осознал смысл слов, сказанных им, меня охватило дикое любопытство узнать подробности столь щепетильного обстоятельства. Но я молчал, ожидая добровольного признания от самого автора со всеми подробностями и откровенностями. И я в ожидании продолжал молчать, он плесканул в стаканы водки, и мы молча выпили. И вскоре Сергей Николаевич продолжил:
– Тут всё сложно… Сразу не понять… Я пришёл из армии и устроился на ТЭЦ обходчиком турбины в котлотурбинный цех. Она, моя будущая тёща, работала в топливном цехе… точнее, изначально, жена … Я как увидел её, так сразу влюбился… Мне было тогда 24 года, а ей – 32… Она, красивая разведённая женщина, проживала с 14-летней дочерью в однокомнатной квартире. Мужики смеялись надо мной и прикалывались, а я никого не слушал и сделал ей предложение… Скоро мы поженились. Я полюбил её дочку, как свою. И мы прожили три года душа в душу, а вот совместного ребёнка так и не нажили. А мне так хотелось своего ребёнка… Когда проверились у врачей, оказалось, что она не способна больше иметь детей, и отношения на этой почве стали ухудшаться, назревал развод… Тогда она и сказала на семейном совете, мол, раз такое дело, женись на моей дочери, ты мужчина хороший, правильный, да я и вижу, что вы друг другу нравитесь, тем более ей скоро будет 18 лет… Вот так она и стала тёщей, а её дочь мне женой, и вскоре она родила от меня девочку… Я стал заниматься грузоперевозками, чтобы заработать побольше денег, как-то увеличить бюджет семьи… Всё вроде бы ничего, но мне пришлось спать и с женой, и с тёщей, даже был своеобразный график, но не редко бывало, что приходилось спать сразу с двоими… Ты даже не представляешь, как это было тяжело, я бы сказал, сущая каторга… Купил я им четырёхкомнатную квартиру, обставил мебелью, одел всех с иголочки… Словом, выдержал так лет пять и сбежал… Это как в сказке о золотой рыбке… Всё им было мало… Давай им ещё, ещё и ещё… Потом уж я доучился, закончил, наконец, институт, стал энергетиком, всё больше ездил по командировкам, но им всегда помогал, дочь моя уже взрослая, закончила педагогический институт, но работает не по специальности где-то в торговле, даже успела замуж выйти за какого-то не русского, то ли за азербайджанца, то ли за таджика… Словом, жизнь пошла как-то на перекосяк… Да, было время, когда я был по-настоящему счастлив, живя с женой, то есть с тёщей, пока не связался с её дочкой… Вот тёщу похоронил, а дочь её так и живёт одна, спивается то с одним собутыльником, то с другим, и в этом я чувствую свою вину, что не любил я её никогда. Вот как сложилось всё, не проявил я настойчивости, уступил сложившимся обстоятельствам. Слаб в то время оказался…
Сергей Николаевич замолчал. Было видно, что, окунувшись в прошлые воспоминания, ему было тяжело, он душевно страдал и мучился, даже алкоголь не помогал, а, наоборот, обострил эти страдания. Я молчал и не знал, как реагировать. Человек высказался о самом сокровенном чужому временному попутчику в моём лице в надежде облегчить свою душу.
За окном наступила глубокая ночь. Колёса неумолимо стучали, ускоряя наше расставание. Я вышел рано утром, не попрощавшись, когда Сергей Николаевич ещё крепко спал.
6. Горемыка
В последнее время Сергея преследовали одни неудачи. Даже, казалось, незначительные жизненные мелочи и те, находя Сергея, превращались в достойные неприятности. Всё было на нервах, а нервные клетки, как известно, не восстанавливаются. Его всё тяготило. Особенно раздражало, когда наезжала жена, постоянно плача, что он не бывает дома и не бережет свое драгоценное здоровье. Жена безумно любила его и болезненно ревновала ко всем и ко всему. От этой ненормальной любви Сергей и страдал больше всего, постоянно нервничая и взрываясь по любому поводу. Сказать, что он не любил свою жену, будет не верно так же, как, если сказать, что он любил свою жену, то есть были какие-то странные отношения.
Но он очень тепло относился к своим детям. Когда Сергей появлялся дома, его смышленая пятилетняя дочурка не отходила от него ни на шаг, она была его отдушина в семье, а сын рос как-то сам по себе и ни к кому из родителей не привязывался.
Жена желала только одного, чтобы ее любимый муж сидел около нее и никуда не уходил, кроме работы. Пускай даже ничего не делал, а просто сидел дома, так спокойней и надежней. Временами, когда на этой почве возникали скандалы, он, разозлившись, ненавидел жену, срываясь и ругаясь с ней постыдно-нехорошими словами. А однажды даже подрались.
Как-то Сергей пришел с работы и, помыв руки, сел за стол перекусить, как к нему вдруг подскочила жена и впилась ногтями в лицо. От неожиданности он сильно дернулся и свалился со стула под стол, больно ударившись головой о столешницу.
– Ты что, с ума сошла, дура ненормальная?! – в сердцах закричал он. – Что я тебе такого сделал?..
Жена, вся бледная и трясучая, молча схватила его за волосы и стала таскать по кухне. Сергей не выдержал и, изловчившись, со всего размаха врезал ей в левое ухо. Жена вскрикнула и беспомощно плюхнулась задницей на пол, часто заморгав глазами, а потом громко разрыдалась, по-бабьи, навзрыд. Ухо прямо на глазах опухло и посинело, превратившись в настоящий экзотический лопух.
Сергей испугался своей резкости и, ничего не понимая, напряженно смотрел на рыдающую жену. Красные полосы на покарябанном лице делали его похожим на кровожадного индейца, пылающего жаждой мести, только глаза выражали замешательство и легкий испуг.
– Ладно… перестань, – начал он, сдерживая свой гнев. – Ты что, очумела что ли? Набросилась как сумасшедшая! Что я тебе сделал?..
Жена, кряхтя и охая, встала и, ничего не объясняя, бросила ему скомканный конверт. Сергей подобрал его и расправил. Он сразу понял причину внезапной ярости тихой жены. Письмо с любовными переживаниями было адресовано ему. Написала его студентка из Беловского техникума, с которой познакомился, когда та проходила практику в химическом цехе по его вахте. Она, высокая и стройная, впечатлила сентиментального Сергея, как только он увидел ее.
Двадцатилетняя девушка, чувствуя на себе мужские любопытные взгляды, превращалась в красавицу, знающую себе цену. Она игриво ходила по блочным щитам котлотурбинного цеха электростанции и всем улыбалась. У Сергея завязался с ней возвышенный роман, обожествляющий все земное. Выходные дни проводили вместе: ходили в кино, а в хорошую погоду прогуливались по улицам города и нежно ворковали, словно голубки, на разные философские темы. Сергей буквально молился на нее, боясь прикоснуться чисто физически. Он наслаждался возвышенными поэтическими чувствами, наполненными не только любовью, но и трогательной сердечной привязанностью. Он даже посвящал ей стихи, и они даже ей нравились, когда он, волнуясь, читал их дрожащим голосом. На протяжении всего романа он так и не прикоснулся к ней, не считая двух робких поцелуев при прощании после окончания практики. Она уехала, пообещав ему, что обязательно напишет. Коллеги по работе, видя, как Сергей затосковал после отъезда студентки, начали посмеиваться над ним, делая ехидные пошлые намеки, а один, отличающийся прямотой и откровенностью, честно сказал:
– Серега, да перестань ты хандрить! Что ты на самом то деле! По какой-то ****и затосковал! Ее, наверное, только я не трахал, а так вся вахта перепробовала.
Сергей побледнел и набросился на коллегу, схватив за грудки цепкими руками.
– Ты что? – искренне удивился тот. – Я же правду сказал! Если не веришь, спроси у Шуры, – он кивнул на машиниста энергоблока. – Шура имел ее прямо в экспресс-лаборатории, разложив на фуфайках, и я не раз его подменял для этой цели… Серега, ты что?.. Что с тобой?..
Сергей выскочил с блочного щита и быстро сбежал по лестнице на нулевую отметку. Он ходил в одиночестве по цеху, вытирая слезы, до тех пор, пока не успокоился.
Потом, полностью перегорев, он написал ей длинное-предлинное письмо. В нем он со всей страстью и разочарованием излил свою тонкую чувствительную душу, беззлобно сожалея о надругательствах с ее стороны над искренней любовью. Он был разочарован ее лицемерием и обманом, когда сам был с ней так откровенен и доверчив, так нежен и предан, как чистый невинный ребенок…
Еще одна неприятность с ним произошла на День Военно-Морского Флота. Сергей надел тельняшку и черный берет морского пехотинца. Рано утром отправился на площадь Ленина, где встречались по традиции все бывшие мореманы.
Молодые здоровые парни, подогретые спиртными напитками, группками расходились по всему городу, ища, а кто самый упорный, и находя забавные приключения.
Сергей оказался на редкость упорным. Сначала он ввязался в драку за какого-то братана, здесь ему порвали тельняшку и разбили до крови губы. Потом, когда ехал в автобусе домой, из благих намерений он сделал справедливые замечания молодым парням, которые громко орали и матерились, не обращая никакого внимания ни на женщин, ни на детей. Хулиганы проигнорировали его замечания и также громко на весь автобус послали его, да так далеко, что затрещали рубахи, заскрипели зубы, и заполнился криками и стонами тесный душный салон…
И оказался Сергей, как самый буйный, в полиции. И отпустили его, разобравшись, лишь только утром на другой день.
Домой пришел, как побитая собака: весь в полосатых лохмотьях, взъерошенный, с подбитым носом и запекшими губами, а под глазом гордо красовался огромный синяк. И берет, гордость любого морского пехотинца, был, к сожалению, утерян в той кровавой битве…
Жена поохала, поохала, да и разрыдалась, ломая в истерике руки.
Сергей молча прошел в ванную комнату и закрылся. Глядя на свое отображение в зеркале, он с тяжелой грустью задумался о своей несчастной жизни. Причитания ненавистной жены отчетливо доносились до его слуха.
Сергей сел на край ванны, обхватил побитую голову руками и беззвучно заплакал. Соленые слезы, как капли морской воды, катились по кровавым израненным щекам и разъедали ссадины…
7. Санаторская братва
Четырехэтажное с балконами здание санатория располагалось на берегу большого водохранилища. Вокруг и вдоль берега тянулся большой сосновый лес.
На вахту выделили тридцать мест, поэтому все желающие получили путевки и после ночи сделали заезд в санаторий. Вселялись по два человека в комнату. Предназначенные для вахты комнаты находились на третьем и четвертом этажах по обе стороны длинного узкого коридора. Старшим заезда стал начальник смены Юрий Данилович.
Пятидесятилетний Юрий Данилович, небольшого роста и щупленький, напоминал юркого вездесущего подростка. Обладая быстрой реакцией оперативника и немалым жизненным опытом, он сумел быстро заселиться в самой лучшей и удобной комнате и принять предписанные врачом профилактические лечебные процедуры. Потом он важно ходил по коридорам и следил за расселением своих подчиненных, знакомясь попутно и с чужими людьми, приехавшими также вахтой с других предприятий.
Сделали заезд в санаторий и Голован с Дольским, поселившись вместе в угловой комнате на четвертом этаже. Приехал и Крымов, ему вместе с товарищем по работе Екимовым досталась тоже угловая комната, но только на третьем этаже, то есть под Голованом. Эти комнаты были хороши тем, что они выходили окнами на море и сосновый лес, а расположенная сбоку пристройка корректировала розу ветров и создавала маленький оазис.
После ужина в восемь часов на втором этаже, в фойе состоялся вечер знакомства. Стоявшие по углам мощные динамики возбужденно разносили быструю музыку. Нарядные отдыхающие, собравшись группками, с любопытством рассматривали друг друга. Тот, кто посмелее и раскованнее, уже танцевал, выделывая замысловатые кренделя. Вечер только начинался. Все приглядывались и знакомились, постепенно пьянея и входя в раж.
Голован и Дольский, развалившись на диване в углу, наблюдали за танцующими дамами и о чем-то оживленно разговаривали. Им явно понравились две девушки, увлеченно танцующие напротив. Девушки ловко в такт ритмичной музыки вихляли полуобнаженными бедрами и сексуально подергивали круглыми попочками.
Скоро Дольский, мило улыбаясь и ловко управляя своим гибким телом, оказался около них. Кружась в танце, он то и дело приближался к девушкам и доверительно беседовал, они тоже улыбались и, внимательно слушая, что-то охотно отвечали.
– Все, шеф, контакт наладил! – говорил погодя Дольский. – Которая рыжая – Нина, та, что повыше – Оксана. Они, оказывается, местные, а здесь просто помогают в проведении вечера. Я их пригласил после танцев к нам в комнату. Сказали, что придут. Ну, как?
– Нормалек! – довольно сказал Голован. – Тогда надо готовиться. Ты будь с ними и через полчаса приводи, а я за это время приготовлю всё: приберусь, накрою на стол и прочее… Сам понимаешь!..
– Есть, шеф! – сказал Дольский. – Тогда я поскакал к ним, вернее, полетел на крыльях любви, чтобы никто не перехватил.
Дружно встав с дивана, они отправились выполнять поставленные перед каждым ответственные боевые задачи.
Вечер набирал обороты. Все, возбужденные и разгоряченные, ходили по коридорам и хлопали дверьми. Они то и дело спускались и поднимались с этажа на этаж. Эти хаотические движения напоминали беспокойный муравейник перед наступлением дождя. Дождь в санатории уже начался: громкие пьяные разговоры, звон стаканов, пустые бутылки, кем-то неуклюже опрокинутые и шумно катившиеся в сопровождении дикого восторга, – всё это приводило, в итоге, к долгожданному моменту братания и страстного любвеобилия.
В комнате у Крымова и Екимова пир стоял горой. Сидя за общим столом, мужчины и женщины, едва познакомившись, уже прижимались друг к другу. Оторвавшись от семей, многие машинально сняли с себя обязанности мужей и жен, все были холостые и свободные. Адреналин, подогретый спиртными напитками, превращал всех в самцов и самок. В силу вступали неодолимые животные инстинкты: откровенные взгляды, раздевая и лаская тела, волновали и возбуждали всех присутствующих, полногрудые женщины бесстыдно прижимались к молодым мужчинам и развязно намекали о возможности беспрепятственно уединиться.
Пьяный Екимов, видимо, превысив свою норму, откинулся к стенке и мирно засопел. Рослая, массивная Лариса, развязно чмокая, подмигнула своей соседке по комнате и, кивнув на уснувшего Екимова, сказала:
– Что-то мужики у нас слабые пошли! Ваш Екимов совсем раскис! Отведу-ка его в нашу комнату, пускай там отойдет немного.
Она, просунув руку под его спину, легко подняла и поставила на ноги. Он, шатаясь и что-то несвязно бормоча, придерживался за ее мощный торс, но ноги его не слушались и постоянно подгибались. Все от этого весело смеялись.
– Ладно, будет! – широко улыбаясь, сказала Лариса. – Что смеяться над мужичком? Подумаешь, перебрал немножко! С кем не бывает? Ничего, сейчас отойдет!..
Она, играючи, как ребенка, подхватила его на руки и, раздвигая всё и всех на своем пути, потащила к себе в комнату. Все еще пуще загоготали, сотрясаясь и, буквально, падая от дикого хохота.
Крымов встал и закрыл дверь на замок. Потом, сделав паузу, серьезно сказал:
– Всё, успокоились! Хватит смеяться, а то сейчас дежурная прибежит и всех разгонит, время то позднее. Надо полагать, они к нам больше не вернутся. Жалко мне Екимова: представляю, что с ним будет к утру! – и он опять, только тихо, засмеялся.
– Ребята, – подхватила Ларисина соседка, – давайте продолжим банкет без них. Крымов, разливай всем по стопке, а то совсем скучно стало…
В компании находились еще две дамы, к одной из которых все обращались по имени и отчеству, уважительно называя Галиной Петровной. Она была до такой степени полной, что даже модное нарядное платье, изготовленное из плотной дорогой ткани, не могло спрятать сумчатые складки обильного жира и сидело на ней, как на пивной бочке, делая фигуру еще безобразней. Народная мудрость гласит, что нет некрасивых женщин, а бывает мало выпито водки, поэтому все-таки интересно, сколько же нужно выпить водки, чтобы в Галине Петровне, хотя бы немножко, увидеть женщину. Она, как пьяный матрос, сошедший после долгих странствий с палубы пришвартованного корабля, ходила вразвалочку по коридорам и приставала ко всем мужчинам, пока случай не привел ее в эту комнату. Но и здесь Галина Петровна явно не пользовалась спросом, и она, трезво оценив свои потенциальные возможности, все усилия решила направить на борьбу за Крымова, рьяно соперничая с Ларисиной соседкой.
Другая дама без сомнения следила за собой. Ее высокий бюст вызывающе смотрел и надменно дразнил всех присутствующих мужчин, но ей нравился сидящий рядом крупный спортивный парень Антон. Она, опытная зрелая женщина, увидев его, сказала сама себе: этот мальчик будет мой. В Антоне чувствовалась привлекательная мужская сила, и она, хищная Валентина, все чаще и пристальней смотрела на Антона. Тот, наконец, наклонился к ее уху и прошептал:
– Валя, может быть, прогуляемся, а то душновато здесь стало?
– И то правда! – охотно согласилась Валентина. – Да и моя соседка не спит из-за меня. А ее лучше не беспокоить – сварливая!..
Они встали и вышли. Гулянка продолжалась без них. Все до того напились, что каждый, не слушая другого, перебивал и болтал что попало.
Антон в своей комнате ночевал один, сосед по семейным обстоятельствам вынужден был уехать домой, и сейчас, разгоряченный, он стоял с Валентиной в темном безлюдном фойе и негромко разговаривал.
– Честно сказать, мне такие попойки не нравятся, – говорил Антон, добродушно расплываясь в грустной улыбке.
Он говорил, а обольстительная Валентина ласково смотрела на него и про себя думала:
«О, Боже, какой милый большой мальчик! Какие у него выразительные умные глаза! Что он там все философствует? Хоть бы на чай пригласил к себе, ведь один сейчас живет. Вот дурачок!..»
– А ты как думаешь? – вдруг спросил он и смутился, поймав на себе пристальный изучающий взгляд.
Валентина решила сама перейти в наступление.
– Антоша, слушай, иди к себе в комнату, а я предупрежу свою соседку, чтобы та ложилась спать, – сказала она. – У меня есть конфеты и печенье!.. Я закрою соседку, и мы посидим у тебя, попьем чай и обо всем поговорим. Хорошо, Антоша?..
Не прошло и пятнадцати минут, как Валентина появилась в комнате у Антона. Она бесшумно прикрыла дверь и повернула ключ в замке.
– Там дежурная ходит по коридорам, – сказала Валентина. – Больно уж она шумит, что долго не ложимся спать, и заставляет в комнатах гасить свет. Я принесла ночник, чтобы не так ярко было, да и снаружи будет не видно.
Валентина включила ночник, погасив общий свет в комнате. Скоро закипел маленький электрический кофейник. Наклонившись над кофейником, Валентина колдовала, переливая кипяток то в стакан, то из стакана, и заваривала индийский чай. Присутствие зрелой обаятельной женщины приятно волновало и кружило голову. Антон чувствовал мощные толчки сердца, его разгоряченное тело почему-то испытывало легкий озноб. Валентина все колдовала, ее округлые женские формы выгодно представлялись перед взором Антона, и он, возбужденный до предела, робким движением обнял ее за бедра и посадил к себе на колени. Возбуждение дрожью пробежало по телу Антона, и опытная Валентина это почувствовала. Она повернулась к нему и прижалась грудью.
– Не волнуйся, Антошечка! – ласково сказала она и нежно поцеловала в горячие губы. – Успокойся, мой мальчик!.. Сейчас мы попьем чай…
Валентина с такой теплотой посмотрела Антону в глаза, что тот, потеряв робость, страстно поднял ее и отнес на кровать.
– Не спеши, мой мальчик! Не волнуйся! – шептала, возбуждаясь, она.
И Антон был очень спокоен. Он, раздевшись, помогал раздеваться Валентине.
Антон трепетно расстегнул лифчик. Валентина, придерживая большие упругие груди, налитые красивой тяжестью, стыдливо посмотрела на него и, заметив в его глазах неподдельное восхищение, отвела руки.
– А ты красивая! – искренне сказал Антон, и его сильные руки нежно и трепетно прикоснулись к бархатной холеной коже знойной партнерши…
– Какой ты сильный мужчина! – устало сказала потом Валентина. – Я сразу тебя рассмотрела, как только увидела впервые, – переведя дух, продолжила она. – Я уже тогда себе сказала, что этот мальчик будет мой. И вот ты мой!
Валентина весело засмеялась. Антону тоже было легко и радостно, будто снял с себя и со своей души непомерно тяжелый груз.
– Ну, все, Антошечка, отдыхай! – вдруг засуетилась Валентина. – Я тебе оставлю конфеты и печенье, а кофейник заберу. Он не мой, соседки. Мне пора, а то соседка что-нибудь заподозрит.
Антон понимающе молчал. Она, одевшись и поправив прическу, прижалась к нему и быстро поцеловала в губы. Потом, прихватив кофейник, прислонила ухо к двери и прислушалась. Было тихо. Она помахала ручкой, повернула ключ и проворно выскочила в коридор, бесшумно прикрыв за собой дверь. Легкий стук каблучков, едва уловимый, пробежал по коридору и затих где-то в глубине на переходе.
Антон лежал в темноте с открытыми глазами, вдыхая сохранившийся запах разгоряченного женского тела. Он уснул незаметно, погрузившись в блаженный сон удовлетворенного во всем человека.
Санаторий, нагудевшись, постепенно замирал. Лишь иногда раздавались пьяные крики и непонятная возня.
На другой день после завтрака главный врач пригласил к себе в кабинет старшего по заезду Юрия Даниловича. От дежурной медсестры поступила жалоба на вахтенный персонал. Юрий Данилович накануне изрядно перепил и совершенно ничего не помнил, мучаясь страшными головными болями. Идти к главврачу не хотел, но тот перехватил его прямо у столовой.
– Юрий Данилович, – сразу строго обратился он, – почему ваш вахтенный персонал нарушает внутренний распорядок? Почему вы в оздоровительном учреждении устраиваете коллективные ночные гулянья? Когда прекратятся все эти безобразия?
Юрий Данилович, кое-как пересилив свое недомогание, удивленно развел руками и искренне воскликнул:
– Да вы что?! Кто вам сказал такую чепуху? Быть не может! У нас было все спокойно.
– Странно! – удивился главврач и пожал плечами. – А что же тогда медсестра жалобу написала?.. А вон и она идет! Сейчас спросим! Екатерина Семеновна! – громко позвал он мелькнувшую медсестру. – Екатерина Семеновна, подойдите, пожалуйста, на минуту!..
Полненькая проворная медсестра подошла к мужчинам.
– Екатерина Семеновна, – опять обратился главврач, – вот Юрий Данилович утверждает, что в минувшую ночь все было спокойно, никто и ничто не нарушал.
– Как не нарушал?! – искренне вскипятилась возмущенная медсестра. – Вот он больше всех и хулиганил! Мало ему, что нахрюкался до чертиков, так он еще всю ночь за мной гонялся, приставал ко мне! Вон, весь рукав оторвал! – и она показала на белый халат. – Я его только что пришила!
– Юрий Даниилович! – удивленно протянул главврач. – Уж от вас то я этого не ожидал!..
Чувствуя, что трясина праздности санаторного безделья засасывает со всеми потрохами, Юрий Данилович решил прервать лечебные процедуры, сдав полномочия старшего по заезду более серьезному коллеге, который, если и не пил, то только потому, что остро страдал от язвы желудка.
На этом все и успокоились. То ли вахтенный персонал не пьянствовал, то ли научился пить, не пьянея, но только нареканий по этому поводу со стороны служебного персонала оздоровительного учреждения больше не было.
Бар, ежедневно работающий при столовой, по-прежнему приторговывал разновидными спиртными напитками и приносил прибыль.
8. Драматическая женщина
Светка, моя институтская подруга, поехала на выходных на дачу. Когда она выходила из электрички, неудачно спрыгнула на землю и подвернула левую ногу. Я только что пообедала, как зазвонил телефон. Звонила Светка:
– Анька, выручай, нога так опухла, что спасу нет, а у тебя есть машина, – словом, вези, а то не могу даже шевелить ногой!
Хорошо машина под окном и дача почти в черте города! Я сразу же за руль и через час у Светки. А Светка, задрав левую ногу выше головы, лежит на лавке вся зеленая и жалобно стонет.
– О-о, моя спасительница, – радостно запищала она, – я не могу уже, нога так ноет, так ноет, что внутри все выворачивается.
Дотащила я ее кое-как до машины, стянула опухшую ногу каким-то платком, чтобы как-то снять боль, и лишь потом потихоньку тронулась до больницы.
Молодой хирург принял сразу, только направил сделать рентген левой стопы, а то не понятно: вывих тут или перелом.
– Доктор, как перелом, – испугалась Светка, мне же через месяц в Москву надо уезжать, в командировку.
– Да ничего страшного, за месяц все заживет, – успокоил хирург, – только вот посмотрим, что рентген покажет.
Рентген показал трещину какой-то косточки. Светка, конечно, расстроилась.
– Да, не переживай, сказала я ей, доктор же заверил, что через месяц все затянется. Ну, а пока на костылях попрыгаешь (мы костыли тут же в больнице на прокат взяли), заодно и похудеешь, я даже тебе завидую, – схитрила я.
– Ну, уж, спасибо, подруга, успокоила, – чуть не плача, сказала Светка.
Я поняла, что переиграла, и, чтобы как-то сменить тему, предлагаю ей:
– Светка, поехали лучше ко мне в гости, у меня такое прекрасное вино есть, немножко расслабимся.
Светка охотно согласилась.
Я живу на восьмом этаже, и лифт как всегда не работал. Постояли мы со Светкой на первом этаже, подавили-подавили кнопку вызова, немного повозмущались, поохали, а делать то нечего, все-таки приехали, подыматься нужно, да и вино прокиснет.
– Ладно, – решилась Светка, – ты меня сзади придерживай, а я на костылях поскачу.
Сказала она и прыгнула вперед, а я даже сообразить не успела. Светка спотыкнулась и со всего роста грохнула на ступеньки. Боже мой, я так испугалась и чуть не оглохла от грохота. Светка лежала на ступеньках и молчала. Я тоже окаменела и не знала что делать.
Светка, наконец, зашевелилась и заойкала. Ее левая кисть, неестественно подвернутая под туловище при падении, повисла плетью. Я помогла ей встать.
– Мамочка, что с этим пальцем? – испугалась Светка, глядя на кисть левой руки.
– Наверное, ушибла, – смутно высказала я догадку.
– Вот, как с утра не повезет, так весь день насмарку, – печалилась Светка, – а черт с ним, видно ушибла, – продолжила она, – на, неси костыли, а я так, на одной ноге поскачу, буду руками за перила держаться.
Наконец, мы добрались до восьмого этажа. Светка, едва переводя дыхание, устало ввалилась в квартиру.
– Пить хочу, аж в горле все пересохло, где там твое хваленое вино, – сразу выпалила она.
Я засуетилась, достала конфеты, фрукты, разлила по бокалам красное вино.
– Как всё-таки хорошо, – сказала Светка, попробовав охлажденное вино.
– Хорошо, – согласилась я, – вот, если бы только не нога… Слушай, а что у тебя со средним пальцем, – вдруг встревожилась я, – какой он у тебя стал большой и синий, прямо как слива.
– О-о, да-а, – испугалась Светка, – что это с ним?
– Слушай, Светка, тебе, по-моему, опять надо в больницу, – нерешительно сказала я.
– Да… надо, – согласилась Светка, – он у меня так пульсирует, как будто здесь сидит второе сердце.
Спускаться было гораздо легче. Мы со Светкой привычно доехали до больницы, и нас там как родных встретил знакомый хирург.
– Что, плохо наложили гипс? – спросил доктор.
– Да нет, – сказала Светка, – вот, что-то с пальцем…
Светка показала доктору средний палец. Хирург округлил глаза и сразу выписал направление на рентген.
– Да-а, – сокрушенно закачал головой доктор, внимательно рассматривая снимок, – у вас трещина проксимальной фаланги среднего пальца левой руки. Как это вы умудрились.
Светка рассказывала, а доктор смотрел, то на загипсованную левую ногу, то на средний палец левой руки, который напоминал темненький баклажанчик, только что взошедший на грядке Светкиной дачи. Доктор слушал и незаметно хмыкал. – Будем гипсовать левую кисть, – наконец, сказал он.
– Но, доктор, как я буду ходить на костылях? – взмолилась Светка.
– А, да, – задумался хирург, – тогда только палец.
– Вы уж, пожалуйста, больше ничего не ломайте, – говорил он потом, провожая нас до двери, – умейте держать равновесие на костылях.
– Фу, наконец, – сказала Светка, с трудом забираясь в машину.
– Ну, что, опять ко мне, допивать вино, – пошутила я.
– Конечно, – не поняла юмора Светка, – Что я, зря, что ли, палец сломала.
– Слушай, Светка, – вдруг озарила меня идея, – я сейчас соседа Вована попрошу, он страшный качек, у него мышцы, как у Шварценеггера, он тебя за шесть секунд занесет на восьмой этаж.
– Вау, – обрадовалась Светка, – я так люблю, когда меня здоровые мужики на руках носят.
Сказано-сделано. Как только мы приехали к дому, я сразу к соседу. Вована долго уговаривать не пришлось, оказывается он тоже любит носить на руках симпатичных девушек.
Когда Светка его увидела, то радостно затрепетала, забыв о ноге, о пальце и о костылях.
– Вот наш спаситель, – гордо сказала я, познакомив Вована со Светкой.
Вован, живая легенда, легко поднял Светку на руки и понес ее в подъезд. Я немного замешкалась, паркуя машину и неся костыли. А когда вошла в подъезд и поднялась на четвертый этаж, увидела лежащего на спине Вована, а на нем испуганную Светку.
– Что с вами? – вырвалось у меня.
– Я, вроде, ничего, – чуть слышно выдавила Светка, – вот только локоть немножко ушибла при падении, на этот раз точно не сломала, просто немножко ударила…
– Вован, Вован, а ты как? – беспокоилась я.
– О-о! – застонал Вован, – я задницей проехал по ступенькам, черт, поспешил и оступился, о-о-о, моя задница…