В тот день после ужина Степаныч, как и обещал, устроил мозговой штурм по найденному мной кинжалу. Все расселись вокруг костра, и кинжал был пущен по кругу. Последними должны были высказываться я и Степаныч, так положено по инструкции, чтобы мнение заинтересованных или знающих лиц не смущало всех остальных.
Версий участники высказали множество, от самых будничных – кинжал носил воин за голенищем сапога на самый крайний случай – до мистических, вроде ритуальных жертвоприношений и откровенно фантастических (неземное происхождение).
Когда очередь дошла до меня, я, подержав кинжал в руках, неожиданно ощутила лёгкое покалывание на кончиках пальцев рук и ног (?!). Затем по моим рукам снова разлилось тепло, как вчера, когда я нашла артефакт в степи перед грозой, и неожиданно для всех, в том числе для самой себя, я выдала:
– Кинжал принадлежал девушке – воительнице. Она до конца жизни оставалась девственной, и её панически боялись враги и недоброжелатели. Думаю, её звали Дубравка. Та самая Дубравка из легенды о непобедимой воительнице.
Все слушали мою короткую речь, затаив дыхание. Лена потом поведала, что в тот момент я сама стала похожа на воительницу из древней легенды. Чем? Этого никто не смог бы объяснить, внешность-то у меня самая что ни наесть «гражданская» – тонкая белая кожа, хрупкие запястья и изнеженные руки. Только в тот вечер игра лунного света и отблесков костра с тенью сделали меня персонажем старинного сказания.
Я мельком взглянула на Степаныча и увидела выражение глубочайшего удивления на его обычно бесстрастном лице. Наш руководитель даже шутить умудрялся с совершенно непроницаемым лицом, а тут вдруг такие эмоции… Выдержав эффектную паузу и насладившись всеобщим вниманием, я передала кинжал Степанычу. Он довольно долго вертел его в руках, потом, не спеша начал:
– Ну, что тут сказать… – Пауза. Странно. Обычно дядюшка Егор за словом в карман не лез. – Как ни удивительно, правы оказались двое из вас: Красавкин с версией о голенище сапога и… Морко! – Собрание возбуждённо загудело. – Сегодня утром, пока до меня не донеслись чьи-то истошные вопли, – озорной полу-взгляд в мою сторону, – я разобрал надпись на рукоятке кинжала, выполненную руническим письмом. Она гласит, что эта вещь принадлежит воительнице Дубравке, а в конце присовокуплено что-то о Карне (Каруне). Что именно, понять сложно, надпись весьма потёрта. Воительница, должно быть, нередко применяла кинжал по назначению. Карна, как многим из вас уже известно, являлась божеством рождений и воплощений у Ариев. Отсюда пошли слова «карма», «инкарнация», даже «карман» и прочие им подобные. Рукоятка кинжала, выполненная в форме намертво сцепившихся в смертельной схватке человека и снежного барса также является символом рода Дубравки. По легенде все мужчины её рода были отважными воинами. Вот, что открылось мне нынче утром. Остаётся только выяснить, откуда вчерашняя первокурсница знает руническое письмо.
Все, включая Степаныча, выжидательно уставились на меня. Мне нечего было им поведать. Опустив голову, я в полной тишине пробормотала:
– Я не знаю рунического письма. Это было просто предположение.
– Да, ты у нас екстрасекс! – Ляпнул один из парней.
Он слыл не очень умным, но старательным. Кое-где послышались одобрительные смешки. В то время мода на экстрасенсов и открытые разговоры о сексе только набирала обороты, и шутить на эти две темы считалось хорошим тоном в мужских и молодёжных сообществах.
– Попрошу не выражаться! – Рявкнул Степаныч. Смешки моментально смолкли. – Все по палаткам! А вас, воительница Наталья, попрошу остаться.
Когда все разошлись, мы со Степанычем какое-то время сидели молча. Потом он не спеша заговорил:
– Скажи-ка мне, золотце, что такое ужасное тебе приснилось сегодня под утро?
Я не ожидала этого вопроса и смутилась. Дело в том, что мне нечего было ответить.
– Я не знаю, – промямлила.
Терпеть не могу этот вариант ответа на вопрос, но я действительно не знала!
– Ты не помнишь? – Мягко уточнил Степаныч.
В том-то и дело, что я именно не знала. Не могу объяснить, как такое возможно, но это так.
– Когда не помнишь, – начала я, – всё равно остаются какие-то обрывки воспоминаний. Иногда это даже не события и не действия, а чувства, эмоции, ощущения, хоть что-нибудь. У меня в голове после этого сна не осталось ничего.
Осознав собственные слова, я испытала мистический, глубинный страх. Не оставляющие ни малейшего следа сны, странные осязательные ощущения, словно бы чужие мысли, слова и поступки… Этого было слишком много за последние сутки. Откуда оно берётся? Степаныч надолго задумался, а потом проговорил:
– Да, девонька… Похоже влипла ты в историю в полном смысла этого слова. Дело в том, что кричала ты вовсе не от страха, – он сделал эффектную паузу, но сжалился, споткнувшись о мой вопросительно-молящий взгляд, – это был самый настоящий боевой клич! – завершил начатое препод, хитровато прищурившись.
– Да, уж… – Согласилась я. – Всё это очень необычно.
Я поведала руководителю о своих ощущениях от соприкосновений с кинжалом. Он слушал внимательно, задавая время от времени уточняющие вопросы. Потом мы снова долго молчали, уставившись в пламя догорающего костра.