Ветер. Ветер. Ветер в синих бархатных октябрьских сумерках свистит, кружит, завывает, играет и шумит, как живое существо, как расшалившийся ребёнок. Бросает сухие опавшие листья, закручивая их вихрем, будто давая им возможность полететь снова, в последний раз. Стучит в окна, скрипит ставнями, гремит цепью сторожевого пса, бьётся в запертые ворота и калитки, как путник, просящийся на постой. Но никто не желает пустить ветер к очагу погреться, вот и стучит, и скрипит, и гремит он.
С наступлением октября, в такое время да в такой вечер, и в больших городах, и на их окраине, и в глухих деревнях во всех домах – и в больших каменных, и в маленьких деревянных бревенчатых домишках с соломенными крышами – горят медовым светом окна. Тепло и уютно за теми окнами, жарко пылает очаг, ярко горят свечи. В такую пору дома не покидают. Сидят люди близко друг к другу, и бьются людские сердца, передавая тепло от одного к другому.
А в последнюю ночь, на самом исходе октября, и вовсе не гасят огня, и горит он до самого рассвета, и говорят так:
– Свет, свет, защити от бед, кто в октябре без огня – тому беда.
Так эта ночь и называется – Ночь негасимых огней. В эту ночь не сиди без огня.
Октябрьские сумерки – пора не простая, время раздавать долги и собирать камни. Время, когда мир замирает и сверяет да выравнивает свои весы, на чашах которых злые да добрые дела и мысли человеческие, накопленные за год, отмерены. Мир затихает, и только ветер дует и свистит, и, как от сквозняка, открываются все двери между мирами, сначала понемногу, совсем по чуть-чуть, но с каждым днём всё сильнее. А закрываются они с первым лучом ноябрьского солнца, когда мир приходит в равновесие и колесо года может катиться дальше.
С наступлением темноты случайному путнику ворот не открывают, да на порог не пускают, а говорят так:
– В октябрьских сумерках разные лихости бродят, да в человеческое обличие рядятся, да не войти им, коли не будут приглашены. Смотри, кого в дом зовёшь. С заходом солнца и до самого рассвета дверей не отворяй, никого не пускай.
Так гласит первое правило.
Так, сидя у жарко растопленного очага, поучала бабушка Хельга маленькую девочку, с волосами цвета тёмного янтаря. Девочка глядела на неё заворожённо, широко распахнутыми глазами цвета гречишного мёда. Таинственные и страшные, эти истории вызывали трепет в её душе, но здесь, в окружении близких, света и тепла, легко было чувствовать себя в безопасности.
С кухни доносился шум: там мама, прислушиваясь и вспоминая своё детство, готовила вкусные угощения. Исход октября. Сегодня не лягут спать, не погасят свет, будут всю ночь рассказывать истории, а с первым лучом солнца, коснувшимся земли, накроют стол, отмечая благополучное завершение года, завершение тёмной поры.
«Жаль только, что отец не успел вернуться с большой осенней ярмарки затемно», – думала девочка. Солнце уже село, а значит, он остановился на постоялом дворе, потому что недоброе это дело – ехать через лес в такую пору.
Каждый год её отец увозил на продажу почти весь урожай мёда, который за лето успевали собрать трудолюбивые пчёлы, жужжащие в лесах и на лугах. Он любил свою пасеку и пчёл, и они отвечали ему тем же. Его мёд славился душистостью и качеством далеко за пределами деревни, а соседи шутили, что его единственная дочь Лотта такая же золотисто-рыжая, как и мёд разных сортов: волосы – луговое разнотравье, глаза – как гречишный, а кожа светлая, как мёд акаций.
Редко случалось так, чтобы не поспел отец к последней ночи октября, редко ждали они рассвета порознь, но нарушить простые правила октябрьских сумерек значило навлечь беду.
– А второе правило, – приговаривала бабушка, – на перекрестках не задерживайся, а коли кто с тобой заговорит, не отвечай. Если в сумерках окликнут тебя по имени, не оборачивайся. А коли обернёшься, домой не вернёшься: заморочат, уведут тебя путаники, оборотники да неприкаянные души.
Лотта подобрала ноги ближе и обняла колени. В её воображении легко оживали бабушкины слова: и сумрачные дороги, и бестелесные голоса, зовущие по имени, и страшные оборотники, и призраки, тянущие к ней свои руки.
В октябрьских сумерках грань между мирами становится совсем тонкой, незримой, неразличимой – пересечёшь и не заметишь. Болотницы и кикиморы веселятся на топях и болотах, клубится и стелется туман, расползаясь в разные стороны. Кто заплутает в тумане да пойдёт за огоньками, того проглотит трясина. На берега озёр выходят русалки да утопленники, водят хороводы, расчёсывают серебряные волосы да зовут и кличут человеческими голосами задержавшихся путников. Кто откликнется, из лесу не выйдет.