Я люблю этот город огромный
За дороги, деревья, мосты,
За характер, слегка вероломный,
И за то лишь, что в нём живёшь ты.
И за пылью наполненный воздух,
И за рваные неба края,
И за то, что ты смотришь на звёзды,
Вероятно, на те же, что я.
Я люблю этот город, но всё же
Жить на свете не будет легко.
И никто мне ответить не сможет,
Почему же ты так далеко?
Он рекой посредине распорот,
И не сделаешь с ним ничего…
Я терпеть не могу этот город,
За громадную площадь его!
Я сдержу своё обещание,
Хотя мне ни к чему совсем
Данный нами обет молчания
Непонятно кому и зачем.
А молчание – как пророчество,
Что не понял бы человек.
Это было моё одиночество
Затянувшееся на век.
Одиночество по-есенински,
Когда всё и всему – равно,
И за далью – забытый Ленинский,
И рябина стучит в окно.
Одиночество – вещь упрямая,
Стережёт, как голодный тигр.
Мы играем в молчанку – самую
Издевательскую из игр.
Чтоб исполнилось всё пророчество,
Мы её до конца пронесём…
А мои сто лет одиночества
Для кого-то – неделя. И всё.
Что день – то загадка, шарада и ребус,
Их все разгадать ты бы вряд ли сумел.
Вчера появился летучий троллейбус
Над городом, занятым множеством дел.
Рога и колёса зелёным светились,
Он звёздно искрился, по небу летя.
И люди всё бросили, остановились
И замерли, в небо ночное глядя.
Пронёсся над городом, словно комета.
Пропал, взбаламутив застывшую жизнь.
И только об этом кричали газеты:
«Сенсация!!! Взмыли троллейбусы ввысь!»
Вещали о нём джентльмены и леди,
Им вторил любой телевизор весь день.
О нём дотемна говорили соседи
На лавочках, где зацветала сирень.
О том, как рассыпал он звёздную крошку,
Откуда он мог бы лететь, и куда…
А он, прочертив в тёмном небе дорожку,
Навеки исчез, не оставив следа.
Растрепались на миражи,
Разлетелись обрывки снов…
Объясни мне, как можно жить
В этих дебрях дежурных слов?
Объясни мне, как можно петь
В этом омуте серых дней?
Объясни мне, куда лететь,
Если небо полно камней?
Объясни мне, о чём мечтать
В этой комнате без углов?
Чтобы нитку судьбы связать,
Не хватает морских узлов.
Объясни мне, куда звонить,
Если кто-то украл мой мир?
Объясни, что теперь ценить,
Если разум затёрт до дыр?
Посмотри, за моим окном
Вместо неба – глухой тупик.
Объясни мне, кому знаком
Замыкающий вечность миг?
Как случилось, что это есть?
Ко всему равнодушен свет…
Объясни мне, зачем я здесь,
Где и времени больше нет?
Мне не жить из-за этой печали…
Как же холодно в мире утрат!
Ветры дуют, так, как задували
Двадцать девять столетий назад.
Как всё серо, уныло, предсмертно!
Мир весь вылился в капле дождя.
Золотое, далёкое детство
Мне не скажет «Прощай», уходя.
Ничего это не обозначит,
Только с неба прольётся вода
И ноябрь, серым дождиком плача,
Похоронит меня навсегда.
Золотые, дремотные дали
Мне покажет другая весна…
Мне не жить из-за этой печали,
Только с ней даже смерть не страшна
Я видела однажды странный снег.
Он чёрный был от копоти и гари.
И, повторяя электричек бег,
Куда-то рельсы-струны убегали.
С тех пор я часто вижу, как во сне:
Стальные рельсы, гарь и чёрный снег.
Вот так же жизнь была белым-бела,
Пока не знала я про рельсы эти.
Она всегда дорогою была,
Дорогой, что всех нас приводит к смерти.
И будут без конца, из века в век
Всё те же рельсы, копоть, чёрный снег.
Не знаю я, длинна ли жизни нить,
А на земле ещё так много дела…
И нужно душу белой сохранить,
Чтобы она, как снег, не почернела.
Как жалко, что не знает человек
Про эти рельсы, гарь и чёрный снег!..
Обойду все забытые сёла я:
От ближайшего до далёкого.
Я по-прежнему невесёлая,
По-есенински одинокая.
Небеса от земли отколоты,
Да рубахи пестрят заплатами
В том краю, где берёзы – золото,
И рябина горит закатами.
Догорает листва осенняя,
Синеву мы у неба отняли…
Знаю точно, что мы с Есениным
Непременно б друг друга поняли.
Легче осенью быть поэтом…
Не доказано, не проверено,
Но Есенин – и он поэтому
Тоже осень любил, наверное.
(называется – фантазия разгулялась)
Надо мною – небо, подо мною – поле…