Глава 5
Посреди отделанного обсидианом помещения с высоким потолком сидит Энтони с кляпом во рту, голубые глаза за спутанными прядями русых волос бешено сверкают. Его взгляд останавливается на мне, и мой пульс взлетает до небес. Я вырываю руку из хватки Катона и тянусь за его мечом на перевязи. Не успеваю я выхватить оружие, чтобы обезглавить короля фейри, Катон сцепляет мои запястья и шепотом призывает успокоиться – я не разбираю слов из-за шума крови в ушах.
Бросив на сержанта свирепый взгляд, выдергиваю руку, разворачиваюсь и залепляю Данте пощечину.
– Ублюдок! Гребаный ублюдок!
– Фэллон, перестань! – Крик Катона достигает меня одновременно с лианами, выпущенными из ладоней земного фейри.
Они обвиваются вокруг моих рук, живота и плеч, пока не скручивают меня, как кабана на вертеле. Я извиваюсь, но от этого путы только сильнее натягиваются. Когда лозы добираются до лодыжек, я падаю на грудь Данте, щекой ударяясь о золотой нагрудник.
Дурацкая магия фейри!
Одна рука Данте ложится мне на поясницу, поддерживая, другая хватает за волосы и откидывает голову.
– Ты пожалеешь об этой пощечине, мойя.
– Единственное, о чем я когда-либо пожалею, так это о времени, проведенном с тобой на острове Бараков.
И пока мне не заткнули рот кляпом, я плюю ему в лицо, а затем с превеликим удовлетворением наблюдаю, как слюна скользит по переносице его орлиного носа.
Он обжигает меня яростным взглядом, который, впрочем, меня не пугает.
– Вырвите моряку ногти!
– Что?! – ахаю я. – Нет! – Я выворачиваю голову к Энтони, оставляя в кулаке Данте клочок своих волос. – НЕТ! Не трогайте Энтони. – Боги… что я натворила? – Вырви мои ногти!
– Королеве ногти нужны, а пленнику они ни к чему. – Данте наблюдает за тем, как двое солдат приближаются к Энтони, в чьих глазах застыл ужас.
– Единственное, для чего я их использую, – это чтобы расцарапать тебе лицо, так что лучше вырви их, Данте.
Он лишь смотрит на меня со скучающим видом.
– Прошу, не мучай его. – Мне противно, что он вынуждает меня умолять. – Данте, пожалуйста!
Я ловлю его взгляд. Он такой холодный, что кровь стынет в жилах.
В уголках глаз собираются слезы.
– Прошу, вели им перестать.
Он не велит.
Когда болезненные стоны Энтони переходят в крики агонии, я обиваюсь горячими слезами.
Я плачу за него.
Плачу вместе с ним.
Кажется, будто пытка длится целую вечность. Когда он затихает, я осмеливаюсь взглянуть на друга.
Энтони лежит на боку, волосы прилипли к потному лицу, веки плотно закрыты, кончики пальцев алые. Под связанными руками расплывается скользкая лужа. Я перевожу взгляд на грудь и пристально смотрю, пока не замечаю движение грудной клетки.
Жив. Он жив. Осознание этого едва ли прогоняет ужас и чувство вины, разрывающие сердце. Я отомщу за тебя, Энтони. Клянусь!
Я обращаю всю силу свирепого взгляда обратно на Данте.
– Почему ты стал таким жестоким?
– Из-за тебя, Фэллон. Ты сделала меня таким. До того как ты пробудила перевертышей, я не жаждал свергнуть брата.
– Ты переплыл Филиасерпенс!
– И что?
– И то, что это обряд посвящения для лючинских королей! Значит, ты жаждал занять трон до того, как я его тебе преподнесла. Так что, на хрен, не смей обвинять меня в том, каким бессердечным ты стал.
Данте фыркает.
– Раз уж я бессердечный, то как можно назвать твоего маленького павлина-короля? Ты в курсе, сколько трупов он оставил гнить на моей земле?
Я вполне осознаю, что моя пара – смертельно опасный воин и пролил немало чужой крови. Осознаю также, что Лор и сам считает себя монстром. Однако нет худшего монстра, чем фейри, чьи руки все еще удерживают меня.
– Лор хотя бы защищает своих друзей. Останется ли у тебя кто-нибудь в конце твоей вендетты против воронов?
Губы Данте сжимаются в жесткую полосу.
– Это не вендетта, а гребаная война. И ее развязала ты.
– Вечно у тебя виноваты другие, – бормочу я сквозь зубы.
– Что ты вякнула? – Его глаза почернели от негодования: естественно, он меня услышал, все же наши лица так близко, что моих влажных щек касается его зловонное дыхание. – Уж лучше тебе меня не оскорблять, иначе я отыграюсь на твоем морячке.
Я плотно сжимаю губы, не желая навлекать на Энтони дополнительную беду.
После целой минуты молчания Данте говорит:
– Так-то лучше.
И вновь меня опаляет вонючее дыхание. Я приоткрываю губы, чтобы поберечь нос. Всегда ли у него изо рта воняло протухшими морскими водорослями и гнилью или это вызвано неббенским химикатом, который он принимает?
Я удерживаюсь от вопроса ради безопасности Энтони.
– Оставить тебя связанной или ты станешь хорошо себя вести?
– Я буду хорошо себя вести, – бурчу я. Кто в здравом уме попросит своего мучителя не снимать наручники?
Данте отпускает мои волосы, одновременно виноградные лозы отступают от ноги. Кожу покалывает, когда кровь вновь приливает к поврежденным участкам плоти.
– Юстус, открой хранилище!
Ну разумеется, здесь присутствует и генерал! Удивительно, как он не поучаствовал в сопровождающей меня процессии.
– Зачем нам в хранилище?
Ладонь Данте наконец отрывается от моей спины, но только для того, чтобы схватить плечо.
– Там я храню свое новое сокровище.
Речь о Мериам?
Данте затаскивает меня в очередное помещение без окон. Большую часть поверхностей покрывает обсидиан, но одна стена представляет собой массивную золотую панель, облицованную граненым ониксом в форме гигантской буквы «Р» со множеством изгибов и завитушек.
Данте дергает меня к стоящему к нам спиной Юстусу. Мне совсем не по душе его манеры, однако взгляд на неподвижную фигуру Энтони вынуждает меня проглотить возмущение.
При виде друга мысли переключаются на Имоджен и лидера повстанцев-людей, Вэнса, которые отправились на поиски Энтони и в результате оба пропали. Здесь ли они? Или же опасения Ифе оправдались и ее сестра превратилась в вечно-ворона? Я не спрашиваю у Данте, на случай если он не знает об их участии.
Как и моя клетка, а также хранилище Акольти, бронированная золотая стена открывается с помощью магии. Юстус поливает граненые камни водой из ладоней. Я замечаю, что он разбрызгивает воду струями, начиная с низких камней и переходя к более высоким.
Я даже не пытаюсь запомнить последовательность, поскольку у меня нет ни магии воды, ни палки, которой можно нажать на камни, если это вообще сработает. Наконец скрипит металл, и на стене от пола до потолка появляется щель.
Юстус направляет поток магии в проем, расширяя его до тех пор, пока он не становится размером со взрослого человека. Только затем поворачивается и устремляет на меня пристальный взгляд – тот, который, как мне казалось, я унаследовала от него.
– Мериам, прибыла наша внучка.
От этого слова меня передергивает. Да, во мне течет кровь этой ведьмы, но она вовсе мне не бабушка, точно так же как Юстус мне не дедушка.
Юстус смотрит на руку, сжимающую мое предплечье.
– Мериам нужно увидеться с ней наедине.
– Исключено, Росси.
– Если будете касаться Фэллон, когда Мериам выпустит ее магию, то вы можете пострадать, Маэцца.
– Ладно, трогать не буду, но куда пойдет Фэллон, туда пойду и я. Может, ты и доверяешь ведьме, Юстус, но не я.
Генерал едва заметно дергает подбородком.
– Хорошо. – Он кивает на узкий проход, созданный им с помощью магии, и жестом велит мне войти. – Твоя магия ждет, Фэллон.
Я едва обращаю внимание на слова Юстуса, завороженная двумя чернильными кругами на его ладони. Лючинцы не делают татуировок, а генерал лючинской армии делает? К тому же почему я никогда не замечала ее раньше? Ну да, его рука вечно прикована к рукоятке меча, и да, я встречалась с ним всего дважды, тем не менее… круги такие большие и темные, что только слепой не заметит.
Хватка Данте на моей руке ослабевает и вскоре совсем исчезает.
– Идем.
Я не двигаюсь с места, сердце колотится о ребра.
– Живее, Фэллон, пока луна полная.
Я тяжело сглатываю, и еще несколько раз; барабанные перепонки гудят от учащенного пульса. Однако к страху примешивается волнение. У меня вот-вот появится магия. И, судя по рассказам, магия невероятная.
Пальцы дрожат и покалывают, словно кровь готовится вырваться из своей клетки из плоти. Я сжимаю кулаки. Желудок сводит, когда я делаю шаг навстречу женщине, которая навсегда изменит мою жизнь.
К лучшему, решаю я, поскольку, по-видимому, еще не превратилась в законченную пессимистку. Да, из-за древнего заклинания Мериам не получится использовать магию против Данте, но получится использовать против всего остального мира.
Проходя мимо Юстуса, я бросаю на него взгляд. Черты его лица ничего не выражают, однако уголки рта все больше опускаются, а горло подергивается. Неужели великий лючинский генерал нервничает? Хочется думать, что так и есть, поскольку он догадывается, что вторым пунктом в моем списке дел будет его убийство. Если только он тоже не сделал себя шаббинонепробиваемым.
С него станется. Мужчина до крайности хитер и расчетлив – феникс, восставший из ила водяной могилы. Нет, феникс – слишком величественное создание для этого мерзавца, который изувечил собственную дочь. Юстус Росси – чума, инфекция, которая разъедает все, к чему прикасается.
Взгляд вновь падает на его ладонь. Интересно, может, два переплетенных чернильных круга являются шаббинской печатью – неким оберегом? На месте Юстуса я бы вся окуталась магическими щитами, подходя к весьма мстительной женщине, которая вот-вот заполучит силу.