Глава 1.
Последние проблески заката мелькнули на прощание в окне и тут же истаяли в вечернем сумраке. Тин лежал бездвижно, свернувшись калачиком под библиотечным диваном. Он с трудом приоткрыл глаза, провожая солнце, и с его щеки соскользнула слезинка.
Иса лежала тут же. Она тяжело дышала; воздух со свистом, будто нехотя втягивался в её лёгкие, а затем с хрипом вылетал прочь. Рядом с ней полусидел, опираясь на ножку дивана, Гоба. Он в очередной раз попытался встать, но сил не хватило даже на то, чтобы упереться руками в пол.
– Тин, – позвала едва слышно Иса, – как же… мы… теперь… найдём…
Силы оставили её, и она замолчала, не договорив. Ещё одна слеза прокатилась по щеке Тина. Он попытался ответить, но не смог даже приоткрыть рот.
– Теперь все зависит только от людей, – прохрипел Гоба. – Ежели до рассвета не найдут, кто из них не человек… будет им вместо дома склеп.
Тин закрыл глаза и погрузился в беспамятство, а воспоминания умирающего дома вереницей неслись у него в голове. Вот его первые владельцы переступают через порог. Через мгновение дом уже наполнен людьми – взрослые, дети… Следом мелькают печальные сцены прощаний, и тут же радость новых встреч. Вот уже появилась маленькая Элиза, а теперь везде траур и пустота. И через секунду курносое косматое существо врывается в дом – это он, Тин. Вот и остальные. А еще через минуту порог переступают новые люди…
Но, пожалуй, проследуем по порядку.
***
К тому моменту как началась война, в доме остались только Анна и Серж Росс. Дети их покинули: сын ушел воевать, а дочь они не видели много лет, с тех пор, как она вышла замуж «не за ровню». Один только раз они получили от Люсии весточку – небольшую картину, на которой она, красивая светловолосая будто ангел, стояла, держась за руки с кудрявым рыжебородым сержантом. Анна сердито хмыкнула и убрала картину в шкаф, еще не подозревая о том, что совсем скоро повесит ее в своей спальне, горько оплакивая дочь. Война забрала Люсию, как оказалось, еще в тот момент, когда картина только была в пути.
Люсия была не единственным ребенком. Но боль утраты каждого дитя пронзает до самого нутра сквозь кожу и кости и вонзается в душу. А душа, словно тонкий хрусталь, пускает трещины и крошится на мелкие осколки и искрящуюся пыль. Часть пыли уносится с горем, словно по ветру, и души становится меньше. В человеке нет клея, чтобы собрать воедино хрустальный сосуд, поэтому до конца дней он будет носить в себе осколки своей души и ранить ими других, если только не найдется тот, кто сточит острые углы, превратив их в мерцающие жизнью кристаллы. Самое важное – не разбить их опять, иначе все они станут пылью, и не будет больше души, лишь пепел воспоминаний, стоящий в очередь за долгожданной смертью.
Анна навсегда запомнила тот преломивший боль миг, когда муж ворвался в библиотеку, подхватил ее словно пушинку и закружил по комнате. Остановившись, он крепко сжал ее в объятиях и произнес, задыхаясь, два самых заветных слова: «Ее нашли!»
Спустя девять долгих дней, маленькая Элиза, сжимая в руках куклу с лицом из растрескавшейся глины и пышным грязным подолом из парчи, впервые перешагнула порог большого каменного особняка. И жизнь возобновила ход.
– Мы редко общались с твоей мамой, – сказала Анна, сидя на качающемся кресле в каминной зале, и прижала драгоценную внучку к себе.
– Почему? – проворковала Элиза и продолжила расправлять складки на новой алой юбке своей куклы.
Анна наклонила лицо к маленькой кудрявой головке и тихо прошептала:
– Потому что мы сильно ошибались. Мы думали, твой папа плохая партия для Люсии.
– Но мой папа оказался хорошим, – сказала малышка, улыбаясь нарядной кукле.
– Именно так. Иначе такой чудесной девочки бы просто не получилось, – рассмеялась бабушка и бережно пригладила непослушные рыжие завитки, которые то тут, то там упрямо выскальзывали из прически внучки. Элиза рассмеялась вслед за бабушкой и обняла ее.
Она не помнила, как погибла ее мама. В воспоминаниях осталась лишь спина женщины в алом платье, которая заслонила ее от какого-то пронзительного треска. Женщина упала, подминая под себя маленькое существо. Потом стало тяжело дышать и пришла темнота. А затем ее забрала соседка, которая сообщила, что мамы и папы больше нет. Элиза ей не поверила. Но родители так и не приходили, и спустя какое-то время соседка сказала, что Элизе будет лучше в компании других детей.
Других детей оказалось много. Приходилось спать по трое на кроватке, согнув ноги в одном направлении со всеми – ни вытянуться, ни развернуться. И плакать было впустую. Но дети плакали, жались по углам и не хотели играть. Элизе было постоянно грустно, и безустанно крутилась мысль, поверить которой она не сумела: «ну как же может их не быть».
Только кукла, подаренная папой и мамой, когда – она даже не помнила, давала ей призрачное тепло. Она и не знала тогда, что это было всего лишь тепло добрых воспоминаний.
Куклу она не оставила, даже когда в ее жизни вновь появилась семья. И даже когда приехал в гости ее дядя Андриан с новыми модными куклами и другими игрушками, Элиза позаимствовала у них яркие наряды и натянула на свою.
Дядя был очень высокий. Он подхватывал Элизу и бросал к потолку, словно праздничный салют. У него были всегда теплые ладони и заливистый громкий смех. А еще он наравне с Элизой умел лепить из снега ровные шарики и пускать их в первую попавшуюся цель. Дядя придумывал кучу разных игр и был очень похож на… маму. Элиза подбегала к нему и крепко обнимала своими маленькими ручками, прижимая носик к плечу, и ей казалось, что вот она – мама, и все становилось на свои места. А Андриан боялся пошевелиться и чувствовал за счастливую Элизу всю безутешную горечь потери. Война! Ненавистная участь человечества, неизменная плата эволюции. Как может каждый человек обладать душой, а один общий организм – человечество – быть таким бесчеловечным? Оправдывая друг друга, люди творят страшные дела.
Дольше месяца Андриан остаться не мог. Война еще не изжилась. Прощались в основном молча. Только одна Элиза сжала его так надрывно, так горячо, что он вдруг понял – уходя, все обесценится. Но не уйти он не мог. Долг гнал.
Спустя полгода он узнал, что Элизы больше нет. Но война помешала ему приехать в отеческий дом. Еще через три месяца пришло известие, что родители разошлись, а дом заброшен. А когда еще через год он похоронил отца, душа его совсем оцепенела. И даже после окончания войны, потеряв по пути и вторую родительницу, он не решился вернуться туда, где звучали когда-то давно звонкие голоса надежды. И пыль его души почти истончилась. И лишь легкая подрагивающая пелена добрых воспоминаний удерживала в нем то человеческое, что когда-то жадно сожрала война.
Война закончилась. Родители оставили ему немалое состояние. Часть он раздал, другую сохранил на долгую незаметную жизнь, вложив, однако, в бездумно-рискованные предприятия. Инвестиции эти со временем окрепли и принесли ему дополнительное ненужное богатство.
Пытаясь обрести покой, он сначала купил дом у тихого озера, потом, разочаровавшись, продал его намного дороже. Затем подался в другую страну. Опять равнодушно рискнув всем состоянием, приумножил его и поделил вновь на жизнь и благотворительность. Он все пытался откинуть от себя эти лишние деньги, липнущие к нему и такие ненужные, и словно золотое копытце множил их назло себе.
Дважды он предпринимал попытки посетить родительский особняк, в котором провел счастливое детство, и оба раза, не доехав всего с десяток верст, разворачивался назад: внутри разрастался безотчетный страх, сбивал дыхание, лишал воли, и Андриан бросался прочь, все дальше и дальше от единственного места, способного излечить его израненное, но еще живое сердце.
Куда бы он ни подался, везде его одинаково встречала ледяная бессмысленная пустота. Друзей у него не было, так как всех своих знакомых Андриан держал на расстоянии, боясь заново испытать горечь возможных потерь. Любимых тоже. И в свои неполные двадцать девять лет он уже чувствовал себя дряхлым стариком.
Но жизнь все шла и шла.
Постепенно он очерствел и сдался деньгам на милость. Предприятия его процветали, принося огромный доход. Благотворительность он так и не бросил, но уже не ища в этом отдушины, а, скорее, просто по привычке. Кроме того, под его патронажем было еще две школы и детский дом, которые он время от времени посещал, ловя детские улыбки. Но чужая радость оживляла его совсем ненадолго, и время это становилось все короче и короче.
В одно из посещений детского дома, в самом углу комнаты он увидел играющую с куклой рыжую кудрявую девчушку. Она сидела к нему спиной, тщательно расправляя каждую складочку пышной юбки своей подопечной. Прежде чем первая разумная мысль пробилась к его сознанию, он бросился к девочке и развернул ее к себе. Девочка испуганно заморгала. Это была не Элиза.
Той же ночью, когда долгожданное забвение, наконец, избавило его от тупой боли в сердце, он увидел странный сон. Его Элиза бежала по длинному коридору родного дома. Она что-то сжимала в кулачке и заливисто смеялась. Рядом с ней прыгал маленький черный шарик, норовя обогнать девочку. У самой лестницы Элиза замахнулась и кинула снежок в курносого темноволосого мальчика. Тот увернулся, снежок пролетел мимо и размазался по лицу странного существа в зеленой треугольной шляпе. Тот удивленно замер на мгновение, а потом расхохотался вместе со всеми. Элиза резво скатилась вниз по перилам и, добежав до окна, зачерпнула новую горстку снега. Прозрачная занавеска взметнулась вверх и укутала ее рыжие кудряшки. Целая стая снежинок ворвалась в дом сквозь разбитое стекло. Рядом запорхали две крохотные фигурки и, быстро шевеля полупрозрачными крылышками, прыгнули в карманы мальчишки.
Из раскрытого окна выглянула большая темнокожая голова с красным колпаком на макушке, следом появились широкие плечи, а затем большие ручищи аккуратно просунули в дом стопку дров и опустили ее на дубовый пол. По несколько поленьев тут же выхватили остроухое зеленое существо и Элиза, которая отбросила заготовленный снежок, а затем оба, весело прыгая по ступенькам, побежали наверх. Мальчик тоже оставил метлу, которой подметал пол от искрящихся в свете канделябров осколков, и, схватив оставшиеся дрова, бросился следом. Очевидно, в доме было очень холодно. На первом этаже не осталось ни одного целого окна.
«Что же тут произошло?» – подумал Андриан и проснулся.
Он долго еще лежал в постели, боясь пошевелиться и потерять то дурманящее чувство легкой радости. Где-то в глубине уже просыпался монстр неверия. Скоро он разуверит его в увиденном, разграничит сон с реальностью, поглотит эту легкость, а затем навалится на самое сердце. Но пока, впервые за долгие восемь лет, он дышал полной грудью, в которой билось вырвавшееся на мгновения из оков горя сердце.
Всю следующую неделю Андриан пытался жить как обычно. Но что-то в глубине души пробудилось после этого сна. И Андриан никак не находил покоя, пока наконец не решил, что настала пора вернуться в родной дом, несмотря ни на что. С этого момента все в нем стало на свои места, и оставалось только собраться в дорогу, нанять прислугу, передать дела бизнеса управляющим, и ехать… ехать домой!
Еще спустя месяц, когда он был готов к отъезду, пришло прошение из детского дома. По устоявшемуся обычаю Андриан приехал лично. Финансы требовались не малые – в перспективе была постройка дополнительного корпуса. Чтобы безотлагательно уладить дело, Андриан принял решение задержаться еще на сутки. Он отдал необходимые распоряжения и лично проследил за их выполнением.
В благодарность, директор детского дома пригласил Андриана на праздничный ужин. Отказать Андриан не смог.
И вот, праздничным вечером, после ужина, стоя поодаль, в неясных сумерках он смотрел на брошенных и осиротевших детей, и сердце его в очередной раз дрогнуло. Некоторые из них были словно инородные вкрапления, их окутывал какой-то ореол одиночества. Они замерли кто где среди играющих и общающихся между собой детей.
Первым Андриан заметил маленького светловолосого мальчугана, сжимающего в ладошке деревянного солдатика. Он сидел в пол-оборота к окну и глядел в висящую на стене картину. Именно в нее, словно был весь в ней: бежал по нарисованному берегу бирюзового моря, вдоль накатывающих волн, покрытых белой пеной, навстречу пробуждающемуся солнцу.
В другом конце зала, смотря отсутствующим взглядом перед собой, стояла девочка, лет тринадцати. Мысли ее носились далеко от этого забытого богом места, и тень улыбки иногда отражалась на ее бледном личике. Рядом с ней сидела совсем маленькая девчушка и тихонько играла своими пальчиками. Соскучившись, она подергала за подол девочки, очевидно своей сестры, но не получила отклика и собралась было плакать, как девочка заметно вздрогнула, наклонилась к ней и что-то быстро заговорила. Малышка хлюпнула носиком и засмеялась. Старшая девочка подхватила ее на руки и прижала к себе. Теперь, когда ее лицо приняло серьезное и уверенное выражение, Андриан не дал бы ей меньше двадцати.
– Вианн, ты наказан! Несносный мальчишка! – закричала на худощавого мальчика лет двенадцати воспитательница. – Извинись немедленно перед Альбертом! Живо!
Андриан проследил взглядом за ее жестом и увидел полного ухмыляющегося мальчика, глядящего на худощавого с наглым вызовом.
Тот, не отводя глаз, с упрямой твердостью смотрел толстяку в глаза.
Воспитательница дернула его за руку, и он слегка отшатнулся назад.
– Нет, – сказал худощавый мальчик тихо, но так, что было понятно – никакое наказание не изменит его решения.
– Тогда ты не выйдешь неделю из своей комнаты! – визгливо закричала воспитательница. – А потом – дежурство пять дней!
Толстяк довольно ухмыльнулся и многозначительно переглянулся со своими товарищами.
Худощавый, поморщившись, одернул руку от воспитательницы.
– Крыса, – произнес он одними губами и, резко развернувшись, ушел в направлении детских комнат.
– Что произошло? – спросил Андриан. Он подошел ближе к эпицентру скандала. Весь зал стих, каждый устремил свое внимание к происшествию.
– Ох, господин Росс, не обращайте внимания, – запела воспитательница совершенно другим голосом.
– И все же. – Он располагающе улыбнулся и переплел руки вместе.
Воспитательница смутилась.
– Этот мальчишка ударил Альберта. – Она показала на распухший нос толстяка, тот тут же не преминул сделать совершенно несчастный вид и даже пару раз хлюпнул разбитым носом.
– За что он ударил тебя? – спросил Андриан мальчика, глядя тому в глаза.
Толстяк тут же отвел взгляд.
– Просто так, – сказал он и обернулся на своих товарищей, словно ища поддержки. Те дружно закивали.
– То есть он просто так подошел к тебе и ни за что ударил кулаком в нос? – Андриан повернулся к воспитательнице и весело подмигнул ей. – Тот мальчик ненормальный?
Воспитательница смутилась еще больше и опустила голову.
– Нет, – проговорила она.
– Но это же поступок сумасшедшего, – возразил ей Андриан.
– У нас не принято решать ссоры кулаками, – она неуверенно посмотрела на него.
– То есть вы все же признаете, что должна была быть перед этим ссора?
– Да, конечно, они спорили о чем-то, да, мальчики? – она обернулась на товарищей толстяка.
Те опять дружно закивали.
– Хм, ну тогда вы наказали не всех виновных, – сказал Андриан.
Она удивленно посмотрела на него.
– У нас имеются, как минимум, два нарушителя. – Андриан опять вежливо улыбнулся. – А как максимум – вся эта братия в добавок. – Он обвел рукой товарищей Альберта.
– Но Альберт не дрался, я видела! – воскликнула воспитательница.
– Не дрался, – спокойно подтвердил Андриан, – но Альберт врал.
Собирающаяся было что-то еще возразить воспитательница захлопнула рот и озадаченно замолчала.
– Итак, какое наказание у вас тут заведено для лгунов? – спросил Андриан и обвел взглядом заинтересованных разборкой детей.
– Розги, господин Росс, – сказала твердым голосом та самая девочка, что держала малышку на руках, – и два дня на хлебе и воде.
Андриан смиренно развел руками.
– Ну вот, все и решили, – сказал он. – Правда, я не любитель насилия, поэтому предлагаю заменить розги на три дня хлеба с водой, пять дежурств и неделю в комнате.
Толстяк испуганно икнул.
– Но это же больше, чем за драку, – воскликнула воспитательница.
– А разве драчливость больший грех, чем ложь? – наигранно удивился Андриан. – Но, конечно, это вам решать. Розги так розги..
– Нет, нет! – закричал Альберт. – Я согласен! Только не розги!
***
– У детей так всегда – кто-то вечно не вписывается в сложившийся круг, замыкается в себе, и сколько бы времени ни прошло – это не меняется, – спустя полчаса говорил Андриану директор приюта. Он полусидел на краю массивного дубового стола и грел руки о горячую чашку чая.
Кабинет был совсем небольшой: скромная мебель, стол, подаренный когда-то директору Андрианом, простецкий ковер на полу, стертый в некоторых местах почти до дыр, выбеленный потолок. Позади стола, за спиной директора возвышались до потолка, словно титаны, два застекленных шкафа с книгами.
Андриан прошел до почерневшего от вечера окна и поставил свою чашку на подоконник.
– И давно они так? – спросил он.
Директор едва заметно нахмурился и, растягивая слова, медленно проговорил:
– Вианн год только, его родители так и не были найдены. Тетка, у которой он жил, продержала его два года и сдала в приют. Они…как сказать…не сошлись характерами. – Он слегка улыбнулся и многозначительно посмотрел на Андриана. – Мальчик, как сказать, излишне прямолинеен, он говорит только то, что думает.
– И это плохо? – Андриан поднял бровь, глядя на директора.
– Нет-нет, – быстро проговорил директор. – Это не плохо, но и не хорошо. Все люди имеют какой-либо, как сказать… грех, хм… недостаток. И не за чем им об этом открыто объявлять.
– Ну, возможно, услышав это, люди захотят исправиться, – тихо предположил Андриан.
– О, дорогой друг, человеческие недостатки как родинки на теле, – от них не избавишься, они есть и есть, и все тут. И мы живем с ними, а другие люди со своими недостатками живут рядом с нами. И мы даже не замечаем их и не считаем злом, – ведь это часть нас. Мало того, – что такое недостаток? – Иллюзия, принятая за таковую в нашем несчастливом обществе. Для кого-то другого, определенный мною недостаток, например, замкнутость, будет несомненным достоинством. Но при этом этого же бедолагу он наделит другим минусом. Сами подумайте – вы знаете хоть одного человека без недостатков?
Андриан печально улыбнулся:
– Их много, но все они стали святыми, только почив в земле.
– Ну вот, – директор развел руками. – Вианн считает чужие недостатки абсолютными, а себя – обязанным говорить их владельцам об этом в лоб. Дети не хотят с ним общаться именно поэтому.
– Ну а другие, в свою очередь, ловят отщепенцев и самоутверждаются на них, – продолжил фразу Андриан.
– Увы, да. Это детское общество – все в нем гиперболично и нещадно. Если бы на войну обе стороны отправляли воевать только детей, война была бы особо безжалостна.
– Поверьте, дети не стали бы воевать из-за наших причин, – усмехнулся Андриан. – А Вианн просто своеобразно борется за правду.
Директор внимательно посмотрел на Андриана, слово оценивая его.
– Бороться за мышей, истребляя кошек, – проговорил он, не отрывая взгляд. – А бороться за кошек, истребляя собак…правильно ли?
Андриан замолчал, обдумывая слова директора.
– По крайней мере он борется за свою правду, – проговорил он, – а не сгибает голову в поклоне перед…
– Но это можно делать без лишних конфликтов, не раня чужую самооценку, в конце концов, – возразил директор.
– А он умеет только так, – горячо воскликнул Андриан. – И борется как может своими способами.
Директор поднял руку, останавливая Андриана, и, улыбнувшись, тихо спросил его:
– Андриан, друг, вы оправдываете войну?
Встретив удивленное молчание, он продолжил:
– Почти все эти дети потеряли своих родных на войне. Каждый из них, я уверен, ненавидит ее. Вианн, несомненно, тоже. Но он сейчас воюет также, своей детской черно-белой войной. И что бы мы ни говорили и во что бы ее ни обряжали, война – она и есть война, – он замолчал ненадолго, взял опять в замерзшие руки остывшую чашку и продолжил. – Я не против мальчика, ни в коем разе. Но он вносит смуту в детские души, да и в наш скромный уклад. Он не умеет быть дружелюбным, и его обида на жизнь культивирует в нем агрессию. Мне иногда кажется, что мы приютили Ареса.
– Значит, – спустя пару минут проговорил Андриан, – он так и останется тут один?
Директор промолчал
– А другие? Девочка с маленькой сестрой и мальчик, светлый такой, у картины.
– Ах, да! Это очень интересно, – директор заложил руки за спину и зашагал вперед-назад по небольшому полутемному кабинету, размышляя о чем-то.
– Да, да, очень занятно, – повторил он, – старшая девочка весьма… как сказать… странная.
Он резко остановился и посмотрел Андриану в глаза.
– Вы знаете, они ведь не сразу к нам попали. Год, понимаете, целый год после смерти матери, будучи абсолютно без чьей-либо поддержки в маленькой квартирке, она смогла растить сестру. Мы все еще не понимаем, как они вообще выжили? Кто их кормил? Слышите?
Андриан, который итак внимательно слушал директора, кивнул.
– Они здесь уже полгода. Младшей четыре. То есть когда умерла мать, ей было два с половиной. И самое странное то, – он понизил голос, словно готовился доверить страшную тайну, – что хозяйка их не выгнала и целый год не брала с них плату. Когда мы спрашивали, как такое возможно, она бормотала, что эту квартиру ей все равно никому не сдать, что ее обходят стороной и она сама боится даже подходить туда близко.
Андриан недоверчиво нахмурился.
–Нет, нет, дорогой друг, мы не такие доверчивые! Я лично заходил в эту квартирку. Все там было на удивление чисто и аккуратно. Да – бедно, но ведь ни пылинки! Правда, пробыть там дольше пяти минут у меня не вышло, – директор замолчал, но увидев удивленный взгляд гостя пояснил, – сразу заболела голова, казалось там давит все: стены, потолок. Мне даже натурально показалось, что завибрировала посуда и заскрипела мебель. Но когда распахнулось настежь окно в комнате, а оно одно на всю квартирку и было, мы как последние трусы бросились на утек.
Андриан представил серьезного директора Коро в неизменном коричневом костюме, с тощим чемоданчиком в руках, удирающего что есть мочи из детской квартирки и, не удержавшись, прыснул со смеху.
Тот, с наигранной строгостью глянул на Андриана и расхохотался вместе с ним.
– Да, да, – промокнув маленьким платочком влажные уголки глаз, подтвердил директор, – как последние трусы. Надо сказать, давно я так не пугался. Последний раз, пожалуй, нечто похожее во мне вызвал глубокий полуразвалившийся шкаф на чердаке в родительском доме, когда мы с братом ночью на слабо полезли туда вместе, – на этих словах его лицо словно одухотворилось и сделалось по-детски живым, – вот тогда мы тоже дали такого деру!
– А мы с сестрой боялись цветастого сундука, который родители даже перенесли ради нас в подвал, – сказал, улыбаясь Андриан, – правда, он пугал только нас. Моя племянница, напротив, любила его и держала там свои любимые вещи и игрушки.
– Я не знал, что у вас есть родственники, – удивился директор.
Андриан помрачнел.
– Были, – сказал он коротко, и оба замолчали.
– Девочку зовут Асса, – прервав тяжелое молчание сообщил директор, – ее сестру – Ли.
– Какое короткое имя! – удивился Андриан. – Больше похоже на сокращение.
– Я думаю также, но это все, что нам сказала Асса. Загадки. Одни загадки с этой девочкой… – Директор многозначительно посмотрел на Андриана, тот понимающе кивнул.
– А что тот мальчик с пушистыми светлыми волосами у картины? – спросил Андриан.
– Это Кир, шесть лет. Мягкий очень, но никто его не обижает. Опять же и друзей у него нет. Он совсем не разговаривает. Нет-нет, он не немой, просто не хочет ни с кем говорить. Иногда сам бормочет себе что-то под нос и все. Но зато читать умеет! Представляете? Год назад один из старших воспитанников научил его читать. Мы уж надеялись, что он будет теперь с ним как со старшим братом рядом… А он что? – Выучился и все. И не нужен ему опять никто. Читает целыми днями. Благо, детских книжек у нас полно. А когда не время читать, сидит у картины. Вы ее видели – море, волны.
– Ему бы понравилась наша родовая библиотека, – улыбнулся Андриан, и вдруг сердце его выдало такой пируэт, что он испуганно замер, навалившись на стену. Голову начала заливать невероятная мысль – а что если…
– Андриан, с вами все хорошо? – спросил взволнованный директор. – Воды?
Андриан кивнул. И пока вода медленными глотками затапливала его, выталкивая на поверхность всю смесь противоречивых чувств, он наконец понял – вот спасение от вечного бессмысленного одиночества – дети. Одинокие покинутые дети, такие как он: неуместные здесь и лишние среди этого ожившего после войны общества, спящие, не прожившие до конца ужаса войны, не воскресшие.
Пусть будет как будет.
– Вы, наверно, знаете, что я уезжаю в родовое поместье, – проговорил Андриан. – Это большой дом. Я мог бы взять опекунство на какое-то время и забрать этих детей с собой.
Видя, что директор собирается что-то сказать ему, Андриан быстро заговорил:
– Я, конечно, не смогу быть постоянно с ними, мне придется иногда ездить по делам, но в доме будут слуги и, конечно, гувернантка. Детей будут учить и заботиться о них, – он тревожно взглянул на директора. – Полгода-год? Им нужно другое место, обособленное, тихое. Понимаете? – он посмотрел на директора.
Воцарилось молчание. Громко тикали высокие напольные часы. Директор не отрываясь смотрел на Андриана.
– Ваше предложение очень щедро, но дети – это не товар, вы же понимаете, – сказал он.
Андриан едва заметно вздрогнул, и лицо его скрыла опять привычная непроницаемая маска.
Директор Коро еще раз внимательно взглянул на Андриана, а затем удивленно и вместе с тем задумчиво хмыкнул, будто отвечая своим мыслям.
– Хорошо, – медленно проговорил он, – но у меня два условия. Первое: гувернантка поедет наша, проверенная, одна из тех, что живет в приюте. Оклад ей будете платить вы, конечно. Нам придется взамен сюда нанимать другую. Второе: каждый месяц к вам будет наведываться проверяющий. При первой тревожной весточке дети вернутся в приют. Третье: дети должны сами решить, хотят они уехать или нет. Мы очень ценим ваше участие и вашу щедрость в нашем деле, но дети для нас важнее.
– А я ценю вас, в свою очередь, именно за это, – проговорил в ответ взволнованный Андриан, и оба горячо пожали друг другу руки.
Спустя две недели все было решено. Дети дали согласие. За эти дни Андриан успел многое. Первым делом, он отправил ремонтную компанию подготовить дом к приезду жильцов и переоборудовать некоторые комнаты. Причем он и сам не заметил, как порхала его забытая душа, когда он по памяти чертил схему дома и вспоминал что и где располагалось. А она, обнаружив, что ее владелец забыл свое уныние, воспряла, как будто и не было ничего, и жила, наконец-то, не ведая горя и печали. Вторым шагом было отправить в дом нанятую им по заявке прислугу из окрестных деревушек. Право, он даже не волновался, кто вселится в его родовое поместье. Главным было совсем другое – дети.
По крайней мере, так думал он сам. Да мало ли кто что думал да гадал. Произойдет все только так, как решит время.
Глава 2.
Утро выдалось по-настоящему весенним: блистало свежее теплое солнце, таял наскучивший снег, и всюду звенела бесконечная капель. Андриан ненадолго остановился перед высокими воротами приюта. Он подставил ласковым лучам лицо, и невидимое тепло тут же пропитало сначала глаза, потом лоб, щеки, добралось до ушей и просочилось внутрь.
«Все будет хорошо», – сказал он себе и уверенным шагом направился через оббитые стальной обрешеткой двери прямо в кабинет директора. Тот низко склонился над бумагами и быстро писал, морща при этом высокий лоб. В кабинете было холодно, так как все окна выходили на противоположную восходу сторону.
– Доброе утро, господин Коро, – поприветствовал его Андриан и, сняв черную шляпу, встряхнул головой, будто хотел смахнуть с волнистых темно-русых волос невидимые снежинки. Произошло это интуитивно от холода, которым было окутано все помещение. Видно было, что камин в кабинете разжигали давно. Очевидно, заработавшись, директор просто забыл подкинуть в него поленьев, и тот смиренно погас. Андриан поежился и спрятал руки за полы своего плаща.
– Ох, дорогой друг, я рад вас видеть, – сказал директор, отрываясь от бумаг. Он рассеяно оглядел свой кабинет и, казалось, только сейчас почувствовал холод.
– Всю ночь заполнял бумаги, – сказал он, вставая из-за стола, и приветственно протянул Андриану руку. – Но увы, без бумаги нынче и муха не полетит.
Он направился к камину, подкинул несколько поленьев и, немного повозившись, разжег его.
– Все ли готово? – поинтересовался Андриан и пододвинулся поближе к огню.
– Еще полчаса и я закончу с бумагами, – уверил его директор.
– Я хотел, как можно раньше сегодня выехать в поместье, – сказал Андриан.
– Конечно-конечно, – кивнул директор, – вещи детей собраны, сами дети тоже. Но.., – он немного замялся, – Асса имеет к вам одну просьбу.
Андриан удивленно поднял бровь.
– Она хочет забрать из старой квартиры кое-что, – проговорил господин Коро. – Я навел справки вчера вечером – квартира все еще пустует, никто даже не заходил туда с тех пор, так что проблем не возникнет. Хозяйка, конечно, не против.
***
Древний четырехэтажный дом мышиного цвета стоял в самом конце глухого переулка на окраине города, уродуя и без того задохнувшуюся в мусорном хламе улицу. Правая сторона была разрушена шальным снарядом времен войны, и заброшена без надежды на восстановление. Очевидно, дом доживал свой век, оставив лучшие годы далеко позади.
Как только дом оказался в пределах видимости, Ли вырвала свою ладошку из рук Ассы и заегозила на месте. Эмоции Ассы прочитать было сложно, только порозовевшие щеки выдавали ее волнение.
Когда экипаж остановился, Ли первая выпрыгнула на мощеную камнем улицу, подбежала к тяжелым дверям и повисла на кольце дверной ручки, торчащем из носа чугунного льва.
– Господин Росс, если не хотите, можете с нами не подниматься, нам не нужно много времени, – сказала Асса, выбираясь из экипажа.
– Не стоит волноваться обо мне, я пройду вместе с вами, в сказки я уже четверть века не верю, – улыбнувшись ответил Андриан, – в конце концов, теперь я за вас отвечаю.
Он вышел из экипажа следом и краем глаза успел заметить легкую усмешку на губах Ассы, которая тут же сменилась выражением полного равнодушия.
Квартира располагалась на последнем этаже и имела весьма неприглядную дверь с облупившейся грязно-серой краской. Ли пропрыгала весело все ступеньки, распахнула дверь, которая оказалась беспечно не запертой, и маленьким вихрем ворвалась внутрь. Асса оглянулась на Андриана перед тем как зайти следом, и он, поняв ее немой вопрос, уверенно кивнул. Она легко дернула плечиками и исчезла в проеме.
– Ну что ж, – тихо пробормотал Андриан перед дверями, – была – не была. – И не останавливаясь прошел в темный тамбур.
Квартирка была не просто маленькой, а, скорее, крохотной: тамбур через пару шагов перетекал в скромную комнату, которая выполняла все возможные функции, в том числе кухни и спальни и имела всего одно окно, на котором стоял изящный деревянный короб, украшенный искусной резьбой. Именно к нему первым делом и направилась Асса. Она бережно провела пальцами по резной жар-птице, порхавшей по замыслу мастера в диковинном саду, а затем бережно откинула крышку и принялась что-то перебирать
Андриан осмотрелся: одна небольшая кровать, печка, глиняная посуда, аккуратно сложенная в невысоком застекленном буфете василькового цвета, маленький квадратный столик нелепой высоты, словно ножки его были специально подпилены на добрую половину нормальной длины, такие же уменьшенные три стульчика. На столе стоял начищенный до блеска подсвечник с наполовину сожженной свечой, рядом с ним лежала перевязанная бечевкой стопка новых свечей. В целом, квартирка была очень ухожена, в ней чувствовалась твердая рука хозяйки.
Он прошел до стола, провел рукой по столешнице – ни пылинки. Очевидно, директор Коро ошибался, кто-то ежедневно ухаживает за квартирой. Она не вызывала в нем тех чувств, которые описывал директор. Даже напротив – навевала ощущение домашнего уюта.
Ли радостно прыгала на кровати с протянутыми вперед руками. Можно было подумать, что она держится за кого-то.
– Не упади, – ласково сказал Андриан малышке.
Та в ответ заливисто рассмеялась, спрыгнула на пол и подбежала к сестре. Асса обернулась и рассмеялась в ответ, глядя куда-то за правое плечо сестры. Она сильно изменилась – на ее личике проступили черты ребенка, которого любят и окружают заботой. Напряжение покинуло ее плечи, и они расслаблено опустились словно крылья птицы.
Тут Ли заметила деревянный короб и потянула ручки к нему. Асса подхватила ее за подмышки и слегка приподняла к подоконнику. Ли, затаив дыхание, восторженно уставилась на короб, а затем ласково погладила его по стенке, словно любимого питомца.
– Что там? – подойдя поближе осторожно спросил Андриан.
Асса вздрогнула, будто только сейчас вспомнила о его присутствии, резко захлопнула крышку и удивленно взглянула на Андриана. Ли тоже проследила за чем-то взглядом, и вдруг Андриану показалось, что он почувствовал какое-то прикосновение к руке. От неожиданности он слегка отшатнулся и чуть не опрокинул один из укороченных стульчиков. В следующее мгновение ему послышалось, будто что-то едва слышно прошелестело совсем рядом и стихло.
Он помотал головой, будто отгоняя морок, и сжал виски руками.
Девочки заинтересованно смотрели на него.
– Показалось, – улыбнулся Андриан, оправдываясь за свой детский испуг.
– Как вы себя чувствуете? – вежливо спросила Асса, неумело пытаясь скрыть удивление.
– Все хорошо, – соврал Андриан, одновременно убеждая себя, что все это просто случайность.
– Что это за короб? – сказал он прежде всего, чтобы перевести тему разговора. На данный момент тема этого предмета интересовала его в разы меньше, чем минуту назад.
– Это мамино, – настороженно ответила Асса и добавила, – шкатулка для рукоделия.
Ли согласно закивала и вложила свою ладошку в ладонь старшей сестры.
– Вы его хотите забрать с собой? – спросил Андриан.
Асса кивнула и с немой мольбой посмотрела на него.
–Конечно, можно! – сказал он и отметил про себя как быстро на ее вдруг встревоженном лице проступили светлые краски радости.
– Я отнесу его вниз, – предложил он.
Асса вновь приподняла крышку короба, внимательно оглядела его содержимое и едва заметно улыбнулась, затем она коротко кивнула и сделала шаг в сторону, уступая место Андриану. Ли, не отпуская руку сестры, уже вовсю крутилась на месте.
– Вам еще нужно время? – спросил он и, дождавшись второго кивка, аккуратно поднял короб и направился к дверям.
Проходя мимо стола, он еще раз удивленно отметил про себя чистоту сверкающей стали одиноко стоящего подсвечника и шагнул в тамбур. Тут он замер и посмотрел еще раз на стол. Связки новых свечей на нем больше не было. Девочки стояли там же. Никто кроме них в квартиру не заходил.
Поморгав, он встряхнул головой и еще раз взглянул на стол. Так и есть – свечи пропали.
– Вы видели здесь связку свечей? – Андриан посмотрел на девочек и перевел взгляд на стол, указывая направление.
Асса слегка дернула Ли за руку и отрицательно помотала головой.
– Показалось, – сказал он себе под нос и развернулся к дверям.
– Господин Росс, – вдруг окликнула Андриана девочка, внимательно глядя на него, – как вам наша квартира?
Андриан опять оглянулся на девочек и отметил смущение, залившее краской лицо Ассы. Ему показалось, что она уже пожалела о своем вопросе.
– Она очень уютная, – честно ответил Андриан и, окончательно смахнув с себя морок, широко улыбнулся и вышел на лестничную клетку.
Глава 3.
Дорога в особняк заняла почти целый день. Основной багаж был отправлен накануне. Обошлись двумя экипажами: в одном поместились мальчики и сопровождающий из приюта, которому поручено было проверить условия для жизни детей в новом доме, а в другом ехали Андриан, Асса с сестрой и приставленная к детям гувернантка детского дома.
На вид ей было не больше двадцати пяти лет. Андриан украдкой любовался ею – красивая, статная, с голубыми чуть раскосыми глазами. Светлые волосы были забраны в аккуратную прическу, из которой случайно выбился легкий локон – его она бесконечно заправляла за ухо, но он упорно выскальзывал на волю после каждой кочки.
Каждый раз, замечая его взгляд, девушка смущалась и отворачивалась к окну, глядя на сменяющие друг друга пейзажи. Но даже это ей было к лицу. Смущение придавало ему ангельскую кротость и беззащитность.
– Как давно вы работаете с детьми, Вьера? – спросил Андриан.
– Только год, – тихо ответила она.
– Вам понравится у нас, – вдруг ни с того ни с сего ляпнул Андриан, словно оправдываясь за долгую дорогу.
Она бросила на него внимательный взгляд и чуть громче обычного ответила:
– Уверена в этом.
***
Столько лет прошло с последней разлуки!
Андриан стоял, замерев, перед входом в родной дом и твердил про себя только одно слово «наконец-то, наконец-то, наконец-то…»
Сколько раз он мечтал об этом моменте и столько же раз пасовал перед необъяснимым страхом, который так долго держал его на расстоянии от дома. Теперь страх истаял.
Еще полчаса назад, когда они проезжали по знакомой дороге через окружающий поместье лес, в котором он знал каждую тропинку, в душе встрепенулось забытое чувство детской радости. Казалось – еще чуть-чуть и он увидит на пороге свою семью, которая выбежит из дома встречать экипаж чуть только услышав стук колес. А потом он потонет в теплых объятиях, и все тревоги, заботы, неурядицы испарятся в родном воздухе родных мест.
– У вас там родственники? – спросила вдруг Вьера.
Андриан вздрогнул. Этот вопрос вырвал его из обманчивых грез, и душу опять затопила горечь утраты. Он не смог ответить, а только отрицательно помотал головой и ушел в себя.
– Тяжело терять родных, – сказала Вьера, – это такой удар всегда.
Андриан посмотрел на спутницу – гувернантка оживилась и смотрела с любопытством по сторонам. Видимо, она и вовсе никогда не знала, что такое семья, а возможно даже была сиротой с младенчества. Ему стало вдвойне горче. У него хотя бы есть воспоминания о счастливом детстве, а у нее нет даже этого. Вьера же улыбнулась и продолжила высматривать среди тонущего в сумерках леса, когда же появятся ворота ее нового места.
***
Андриан зашел в дом. Все было как прежде – широкий холл, все та же мебель: кресла, диваны, шкафы, круглый резной столик с неизменным ветвистым канделябром в форме дерева; по правую руку дверь, ведущая в хозяйственные помещения: кухню, кладовую, комнаты для прислуги; по левую руку двери в кабинет, каминную залу, библиотеку; а по центру – вход в большую залу, где когда-то давно устраивались пышные приемы, играла музыка, и они с сестрой будто завороженные смотрели на нарядных дам и кавалеров, танцующих в самом сердце этой залы. А вот и лестница на второй этаж. Там все его детство: родительская спальня, комната сестры, впоследствии ставшая комнатой ее дочери, комната отдыха, переделанная из его бывшей спальни, а теперь обратно превращенная в детскую для мальчиков, музыкальная комната, чайная…
– Добрый вечер, господин Росс, – произнес голос сбоку.
Андриан повернулся и увидел полноватую пожилую женщину лет пятидесяти пяти в безупречном темно-синем платье с белоснежным кружевным воротником. Несмотря на то, что старой назвать ее было еще нельзя, она была полностью седая. Белоснежные волосы были сплетены в косу и скручены на макушке в аккуратный пучок. На ее носу сидели очки, в тонкой оправе, которые она то и дело поправляла, будто надеты они были в качестве исключения и при этом доставляли массу неудобства.
– Я ваша экономка, – уточнила она.
– Вы Нонна, должно быть, – сказал он. – Все ли готово?
– Да, конечно, – сказала Нонна. – Ужин в том числе, через сколько его подать?
– Сразу как все разместятся, – ответил Андриан.
– Через полчаса, значит, ждем всех ко столу, – улыбнулась Нонна и, в очередной раз поправив очки, повернулась к молодой девушке, стоявшей за ее спиной, и слегка ей кивнула.
– Благодарю. Я осмотрюсь, помогите разместиться детям, – сказал Андриан и спешно удалился в сторону кабинета отца.
***
Детям дом издалека показался мрачным, но внутри оказался вполне уютным и пригодным для жизни: растопленный камин в холле волнами исторгал из себя тепло и весело потрескивал дровами, а цветастые ковры застилали большую часть дубового пола.
Дети нерешительно замялись на пороге.
– Бегом греться! – весело скомандовала Нонна.
– Мала, забери пальто, – обратилась она к невысокой черноволосой девушке.
Девушка вздрогнула и послушно подошла к детям.
– От тебя пахнет яблоками, – сообщила девушке Ли, пока та стягивала с нее худое пальтишко.
– И корицей, – улыбнулась сдержанно Асса.
Мала посмотрела на детей – странные создания, подмечают всякие бесполезные глупости.
Она собрала все детские пальто и уже развернулась к кухне, как вдруг в руки ей упал тяжёлый серый плащ, подбитый мехом и явно оставивший свои лучшие годы далеко позади.
– Спасибо, – услышала она женский голос.
Мала оглянулась. Ей улыбалась молодая высокая девушка, внешности которой можно было бы позавидовать, если бы не тяжёлый взгляд голубых глаз: в нем не было ни единой смешинки, только мрачная решительность и свойственная старикам угрюмость.
Вьера же тревожно поежилась, когда серо-голубые глаза служанки обратились на нее. Она задавила внезапное желание отвести взгляд и внимательно уставилась на девушку. Пожалуй, впервые за свою взрослую жизнь, она не понимала чувств, которые вызывают у нее окружающие люди. В служанке с виду не было ничего особенного – обычная серая мышка, черные волосы без единого намека на локон или мало-мальски модный завиток на высоком лбу, тонкий нос с едва заметной горбинкой, бледные губы, сжатые вместе, длинная шея, которую не украшала даже простецкая ниточка с бусинкой – все было обыденно и безлико. Однако что-то непонятное беспокоило Вьеру. Причем беспокоило так сильно, что весь остаток вечера и половину ночи она раз за разом разбирала увиденный образ на мелкие частички и каждую из них обследовала с пристрастием, словно патологоанатом попавшего к нему уродца с двумя сердцами.
***
Для оборудования комнаты мальчиков Андриан дал особые указания – у каждого должна быть личная зона. Благо, комната отдыха была достаточно большой, чтобы это было выполнимо, к тому же в ней находились два полноценных камина. У каждого была своя кровать, дубовый письменный стол, стул и даже большое мягкое кресло, которое в холода можно было придвинуть поближе к камину и залезть на него с ногами.
Над кроватью Кира висело несколько морских пейзажей, один из которых был очень похож на тот, что приковывал внимание малыша в приюте.
– Как вам комната? – спросила Вьера у мальчиков.
– Нормально, – произнес сдержанно Вианн. Глаза его блестели. Он порывисто бросился к кровати и закопался в одеяло.
Малыш Кир стоял перед своей кроватью и крутил головой от одной картины к другой. Потом он остановил свой взгляд на одной – высокий маяк на фоне розового заката в тихий летний вечер – и затих.
А дальше по коридору, точнее в самом его конце, девочки завороженно смотрели на свою новую комнату: просторная, с большим камином, обнесенным защитной решеткой, двумя кроватями (одна из которых была поменьше – явно предназначалась Ли) с высокими, а значит мягкими матрацами. Комната была угловой и потому имела два больших окна, обрамленных светло-зелеными портьерами. У окна в небольшой нише стоял письменный стол для занятий, второй – вдвое меньше – располагался боком к нему, рядом возвышался тяжёлый платяной шкаф. В углу ярким пятном красовался большой синий сундук с желтыми нарисованными цветами.
Ли взвизгнула от восторга и захлопала в ладошки. Асса улыбнулась сестре. Все было здорово и прекрасно, если бы не было временно. Она перенесла короб для рукоделия и поставила рядом с сундуком.
– Выходи, мы приехали, – сказала она и приподняла крышку.
***
После ужина, перед сном Андриан зашёл в каждую комнату. Он пожелал спокойного сна детям, про себя отметив как оживились комнаты. Даже во время его последнего посещения, в самый разгар войны, когда Элиза была ещё жива, на многих этих комнатах стояла незримая печать траура по его сестре. Сейчас в воздухе витала сама жизнь, которая подарила ему главное – надежду на счастье.
В комнате родителей он попросил ничего не менять. Пускай все будет подлинно, без оберток. С этим он должен свыкнуться и смириться – их не вернуть, но зато можно продолжить жить со светлой памятью о своих корнях.
Глава 4.
– Нет, я, конечно, все понимаю, у всех есть секреты, – ворчал Тин, меряя шагами коридор второго этажа, – но у нас, вроде, полное доверие? Да ведь?
Он сердито посмотрел куда-то на потолок и шумно вздохнул.
Иса положила ему ладошку на плечо и слегка надавила, заставив остановиться.
– Значит, у дома есть причина, – неуверенно сказала она.
– Опять та же комната, да что ж такое-то?! – Тин возмущённо всплеснул руками. – Что за мышкины плюшки?
– Ну все! – Тин засучил рукава и схватился за ручку двери в комнату девочек. – Либо ты открыва…
В этом момент дверь широко распахнулась, и из комнаты вприпрыжку вынеслась маленькая Ли. Не успевшего отпустить ручку Тина качнуло вместе с дверью и отбросило к стене. Он тут же прыгнул вперёд и успел затормозить дверь до того, как она запечатала проем обратно.
В проёме стояла мутная пелена, сквозь которую едва виделись очертания мебели и невысокая фигура второй девочки. Она неторопливо ходила по комнате, будто изучала каждый её сантиметр. Неожиданно рядом с ней появилась ещё одна фигурка, небольшая, размером чуть меньше Ли. Асса наклонилась к ней, взяла что-то в руки, потом фигурка качнулась в сторону и потерялась из вида. Спустя минуту она ещё раз мелькнула в проёме и на этот раз пропала окончательно.
– Ты видел это? – прошептала испуганно Иса.
Тин отпустил дверь, которая тут же устремилась на место, и взял Ису за руку.
– Я чувствовал! Я говорил! Что-то пробралось в дом, мерзкое, гадкое.
– Я тоже чувствую какую-то пакость, – сказала Иса.
– И дом чувствует. Только зачем же он закрыл от нас эту комнату? Вот зачем?
Глава 5.
Спустя пару недель жизнь в доме прочно вошла в свою колею. Нонна присматривала за домом, распоряжалась хозяйством, организовывала бесперебойное снабжение всем необходимым, дирижировала остальными слугами и, казалось, была совершенно довольна своим положением. От природы трудолюбивая и добродушная, она создала в доме атмосферу спокойствия и уюта. Дети постоянно крутились возле неё, даже Вианн, который упорно стоял особняком. Зачастую сам Андриан приходил вечером на кухню, чтобы за чашкой обжигающего мятной свежестью чая поговорить с Нонной о детях. Она с удовольствием делилась своими наблюдениями, и практически всегда её выводы и советы оказывались абсолютно верными и полезными.
– Мне кажется, Вианн не рад быть здесь, – поделился Андриан как-то в ходе одной из таких бесед.
– Да вы что! – удивилась Нонна и даже махнула на Андриана рукой. – Наоборот, все ровно наоборот! Это он чувствует себя ненужным и лишним. Мальчик на самом-то деле жутко не уверен в себе. Он не умеет быть душой компании, у него нет дара общительности, ему сложно расслабиться в обществе. И он сам злится на себя за это. И в итоге лезет на рожон. Но дети не могут окружать его вниманием и втягивать в свой круг, это же дети. Если ты стоишь на обочине, а в центре весело, никто не подбежит из веселья на обочину, чтобы вытягивать тебя оттуда. Он очень завидует легкости, с которой общаются и дружат дети, даже неразговорчивый Кир и строгая Асса.
Эти слова помогли Андриану найти тонкую ниточку, которая вела к Вианну.
С тех пор он всегда звал мальчика в центр событий, старался в разговоре часто обращаться к нему сам и пытался придумать им с детьми общее занятие, чтобы хоть как-то сблизить Вианна с остальными подопечными. Конечно, это было каплей в море, но делать хоть что-то за неимением лучших идей Андриан считал единственно верным.
И все же самым нелюдимым существом этого дома, был вовсе не Вианн, и не молчаливый Кир, а Мала.
Она с утра до вечера готовила еду, прибиралась, занималась стиркой и глажкой и разговаривала изредка только с Нонной либо здоровяком Гектором, который служил извозчиком, носил воду, дрова и занимался прочей тяжелой мужской работой. Детей она сторонилась, чуть ли не с опаской, Вьеру открыто недолюбливала, учителям, которые приезжали к детям, зачастую тихо хамила, и лишь один Андриан вызывал на её лице лёгкий румянец. Незаметно ото всех она провожала его внимательным взглядом, аккуратно собирала, поглаживая корешки книг, которые он постоянно в беспорядке оставлял в библиотеке, или присаживалась на сохранившее тепло кресло, которое он покидал, чтобы дать служанке спокойно прибраться в кабинете.
Но если Малу Андриан почти не замечал, то Вьере, напротив, он дарил много внимания. Ему было приятно не только смотреть на прекрасное белокурое создание, но и беседовать с ней вечерами и даже просто находиться рядом. Она была красива, умна и, вместе с тем, закрыта от него, поэтому каждую крупицу знаний про ее прошлое, вкусы и предпочтения он добывал терпеливо и хранил в памяти трепетно, впоследствии соединяя обрывки знаний в попытке сложить из этой мозаики цельную картину.
Андриан был красив той самой мужской статью, что легка как перо и естественна как дневной свет. Его доброта, не признанная им самим, словно бастард, была тиха и незаметна, но вместе с тем сильна и упряма. Она освещала его изнутри и составляла саму основу стержня, столь необходимую и такую редкую в большинстве мужчин, которых видела Вьера.
Он говорил редко, слушал внимательно, почти не смеялся и шутил неуверенно, словно затравленный зверь. Но не тот, что нападает перед смертью с желанием прихватить на тот свет с собой обидчика, а скорее тот, что при первой улыбке врага возьмет с руки угощение, не задумываясь, что оно может быть отравой. Он был так мил в своей наивности, что Вьере приходилось порой подавлять в себе сильное желание потрепать его по макушке, словно мальчишку.
Что касается самих мальчишек, с ними Вьере все было гораздо логичнее и проще. Вианна главное было слушать и задавать соответствующие его воинственному духу вопросы, дабы демонстрировать заинтересованность и искренность. С Киром чуть сложнее: важно было его не трогать, но при этом постоянно окружать вниманием, словно пушистым коконом, чтобы малыш чувствовал себя рыбкой в своей стихии молчания. При соблюдении этих двух необходимостей, существовать вместе было легко.
С девочками, напротив, Вьере было сложнее сложного. Асса не подпускала к себе никого на расстояние вытянутой руки, словно цербер, бесящийся возле сокровища. Ну а само сокровище – Ли, в данном случае, вело себя настолько избалованно и по-женски легкомысленно, что Вьера не смогла совладать с собой и самоустранилась из процесса воспитания, доверив эту пытку Ассе. Теперь ей оставалось выполнять плоские формальности старшей над девочками и курировать процесс их обучения. Но поскольку Асса оказалась гиперответственным ребенком, и это тоже свелось к формальности. В итоге, довольными остались обе стороны.
Омрачало их взаимоотношения только одно: в то время, как Вьера была готова целиком и с легкостью вычеркнуть из своего уравнения «как быть гувернанткой» девочек, Асса напрягалась каждый раз при виде Вьеры и, казалось, безустанно отслеживала каждый ее шаг. Это напрягало и бесило неопытную гувернантку.
Вообще, в этом доме она никак не могла, наконец, найти себе место. С одной стороны, ей казалось будто что-то незримое и беспокойное беспрестанно кружит рядом, наблюдает за ними и готовится к нападению. С другой, куда бы она ни шла, под ноги ей постоянно попадалась служанка, имя которой, знала Вьера, с латинского переводилось как «зло». Мала была молчалива, но если заговаривала, то непременно была краткой и грубой. Она едко всматривалась в глаза Вьеры, поначалу просто с неприязнью, а потом, когда, Андриан начал выделять гувернантку, с чистой ненавистью.
Но ради Андриана Вьера готова была все перетерпеть и вынести. Она знала, что рано или поздно приспособится к этому дому. Ну а что касается Малы, этой злой собаки на привязи, – в ее грязные руки она Андриана точно не отдаст.
Глава 6.
Дни неслись, опережая друг друга. Солнце топило скудные остатки снега под ветвистыми елями, и с каждым днем, слой за слоем, прогревало некогда плодородные пласты земли. Весна становилась все больше похожей на лето, и все меньше оставалось детских сил выдерживать длительные уроки.
Со старшими – Ассой и Вианном – учителя занимались математикой, грамматикой, естественным науками и языками. Музыку и рисование оба решительно отвергли. Зато маленький Кир, которого пока учили только азам арифметики и природоведения, с удовольствием занимался с учителем фортепьяно на рояле, стоящем в комнате искусств. На удивление абсолютно всем, он решительно проигнорировал любимые Ли уроки рисования и было решено не мучить малыша ими.
Единственная неприятность была в том, что оба учителя – и музыки, и рисования, из-за недомогания часто отменяли уроки. И если шустрой Ли это никак не мешало продолжать рисовать и одной, то Кир сильно расстраивался.
Ближе к лету учитель музыки окончательно слег с непонятной хворью, и за неимением другого учителя в округе заниматься с Киром села Вьера. Играла на инструменте она достаточно слаженно и чётко, но в её игре не чувствовалось ни мелодичности, ни душевности. И как-то перед очередным уроком малыш Кир спрятался в кладовой и сидел там (правда под чутким присмотром Нонны) до тех пор, пока Андриан во всеуслышание не заявил, что уроки отменяются.
Порой Вьера подменяла и учителя рисования. Но с ней Ли занималась так же как и всегда – наполовину слушала, а на вторую половину делала, что хотела, чем доводила строгую Вьеру до бешенства. И когда учитель рисования окончательно поправился, больше всех радовалась именно гувернантка.
Следующими хворать стали попеременно и остальные учителя. Учитель естественных наук окончательно слег в последнюю неделю весны. Он первый отправил Андриану записку, в которой уведомлял, что "в доме абсолютно нездоровая атмосфера, а потому пребывание в их доме в дальнейшем никоим образом не представляется возможным".
Записки от остальных учителей Андриан получил спустя пару дней, все они носили примерно одинаковое содержание. Ещё спустя неделю аналогичное письмо направил и абсолютно здоровый учитель рисования, который весьма нелепо оправдал себя слухами о витающей в доме хвори.
– Чёрт знает что! – выругался Андриан и отложил решение этой странной проблемы с учителями до августа. Раз в месяц из детского дома приезжал проверяющий, и если осенью он обнаружит, что учить детей некому, ничего хорошего можно не ждать.
Весна закончилась. Началось долгожданное лето.
Глава 7.
Согласно данным приюта в середине июня у малыша Кира должен был наступить очередной день рождения. За пару недель до этой даты Андриан устроил вместе с Вьерой мозговой штурм в своем кабинете и наметил, какие подарки могли бы обрадовать мальчика. Вьера подала замечательную идею – заказать в мастерской копию боевого фрегата с тремя мачтами, белоснежными парусами и даже макетами настоящих пушек на борту. Она легкой рукой нарисовала замечательный образец военного корабля и с обворожительной улыбкой вручила рисунок Андриану.
– Потрясающе! – воскликнул Андриан. – Вы почти в точности повторили оснащение настоящего фрегата. Но как?
– Мой отчим увлекался военной техникой, – сказала Вьера.
Искреннее восхищение в глазах Андриана наполнило ее необычным теплом. Она чувствовала его симпатию, которая с каждым днем все больше крепла, и это ей нравилось, как бы она ни отрицала сей факт.
– Отчим? – переспросил Андриан. – Он был хорошим человеком?
– О да, после смерти родителей меня удочерил друг моего отца, мне было восемь лет. Он больше всего на свете любил говорить про войну. Военные книги, картины, разговоры.
Вьера резко встала из-за стола, будто желала обрезать данный разговор.
– Прошу прощения, – сказал Андриан. – Это должно быть причиняет вам боль.
– Нет-нет, – Вьера торопливо замотала головой. – Не волнуйтесь. Родителей я помню плохо. За год до кончины они почти не вставали. Я редко видела их. Да и некогда было – меня загрузили самыми разнообразными занятиями, – она чуть заметно поморщилась, – пение, танцы, языки, этикет, рисование, музыка. Некогда было ни скучать, ни думать. Особенно думать. – Она слегка дернула плечами и усмехнулась.
Андриан смотрел на эту красивую девушку и вглядывался в ее лицо, – такое прекрасное, сейчас оно было не грустным, а почему-то сердитым, как будто злилась она на саму себя.
– Отчим и его жена были замечательными людьми. Видимо поэтому, как только мне стукнуло одиннадцать лет, меня сослали получать достойное образование в лучших пансионатах страны, – сказала она и торопливо добавила, – но я благодарна за это.
– Пансионатах? – удивился Андриан.
– Пансионате, – уточнила она тут же.
Андриан шагнул ближе к девушке и аккуратно заправил выбившийся из-за уха локон. Вьера вздрогнула, развернулась на небольших каблучках и, извинившись, спешно выбежала из кабинета.
Она добежала до своей комнаты и прижалась лбом к холодной стене. Все внутри нее бунтовало, и только холод помогал справляться с лавиной непонятных и ненужных ей эмоций.
***
В тот же день Андриан съездил в ближайший городок и сделал заказ в самой лучшей мастерской. А накануне дня рождения, когда пришла пора забирать подарок, он пригласил с собой Вьеру.
– Мала, – окликнул он служанку, – подготовьте Гектору с собой список продуктов для завтрашнего праздника.
Мала кивнула и поспешила в кладовую. Она приложила похолодевшие ладони на горящие щеки и крепко зажмурилась. Сердце никак не успокаивалось, будто она только что скатилась с высокой горки. Каждый раз, когда он называл ее по имени, все внутри взрывалось праздничным салютом и кружилось в вихре восторга, пока она привычно не призывала грустные мысли о настоящем или страшные воспоминания о тетке, у которой жила, пока та не пропала в лесу. Сегодня, как и последние недели, отрезвляющей мыслью была Вьера.
Путь до городка был не близкий – более трех часов быстрой езды туда, потом три обратно. И они почти вдвоем, ведь Гектора можно и не считать. Мала замечала, как Андриан порой затаивает дыхание, когда смотрит на Вьеру.
– Мала, список продуктов готов? – раздался требовательный голос Нонны.
– Сейчас!
Мала торопливо оглядела полки, взяла из стопки на краю нижней полки лист бумаги, исписанный с обратной стороны и начала рисовать значки. Читать Гектор не умел, поэтому то, что можно было изобразить простеньким рисунком Мала рисовала, а что было нельзя – писала условленный и заученный Гектором наизусть значок.
В какой-то момент, разгоряченная злыми мыслями о Вьере, она неосторожно взмахнула рукой, и полка над ее головой, крепеж которой давно износился, но не был никем замечен, рухнула на служанку вместе со всем содержимым. Мала рефлекторно закрыла голову и вдруг почувствовала жгучую боль в виске и запястье.
Дверь резко распахнулась, и перед тем как девушка потеряла сознание, она увидела испуганные глаза Андриана.
Он быстро откинул упавшую полку и извлек Малу. Она была белее снега. Андриан подхватил ее на руки и под причитания Нонны отнес в библиотеку. Девушка оказалась легкой как перышко. Пучок, который она обычно закручивала на затылке, распустился и длинные чуть волнистые от тугой прически волосы темным шелком заструились по его руке. Он бережно положил ее на диван. Веки девушки чуть дрогнули и приоткрылись. Серо-голубые глаза вдруг распахнулись и щеки залил здоровый румянец.
– У тебя что-то болит? – спросил Андриан, изучающе глядя на Малу, словно впервые ее видел.
Мала замерла, внутри опять все перевернулось, слова застряли в горле, а сердце вновь начало выдавать кульбиты.
– У нее шок, – сказала Нонна. – Будет шишка и левое запястье поранено, мы перевяжем. Езжайте, господин Росс, не волнуйтесь.
Андриан встал и медленно направился к дверям.
– Может, привезти врача? – обернулся он у дверей.
Нонна помотала головой и присела на край дивана.
На пороге показалась Вьера. Она с безразличием посмотрела на Малу и увлекла Андриана за собой в холл.
Впервые вид гувернантки не вызвал злости у Малы. Она была занята совсем другим, а именно: прокручивала раз за раз свои воспоминания об увиденном в Андриане волнении за нее и свои ощущения в эти моменты.
К вечеру на ее лбу, почти у самого виска расплылся большой синяк, а левая рука была плотно забинтована, но ни за что на свете Мала не променяла бы теперь эти мелкие травмы, даже на самые большие бриллианты в мире.
***
День обещал быть солнечным и теплым. Через занавески весело сочилось солнышко. Кир распахнул глаза, потянулся и свернулся вновь калачиком на кровати. У противоположной стены комнаты спал, тихо посапывая, Вианн. Кир любил просыпаться первым. Казалось, что вся комната – только его, можно было зарыться в одеяле как в норке, не получив при этом порцию осуждающих взглядов, или подурачиться, изображая разных зверьков.
Сегодня он решил смастерить из одеяла гнездо, потом залез в него, накрылся с головой пледом и представил себя птенцом, который скоро начнет учиться летать. Насидевшись вволю под пледом, он выбрался из гнездышка и тихонько подполз к краю кровати, затем встал во весь рост и быстро замахав руками прыгнул вниз, грохотнув босыми пятками по полу. Вианн проснулся и неодобрительно посмотрел на Кира, потом отвернулся к стене и через пять минут опять засопел.
Кир знал, что сегодня у него день рождения. Год назад этот день принес ему очередного солдатика и маленький кусочек горького шоколада, который дарили детям исключительно в день их рождения. Но еще вчера вечером, перед сном, на кухне, когда он сидел у доброй Нонны на коленях с кружкой теплого молока, Кир видел, как Мала вытаскивает румяный корж из печи и укладывает его на стопку таких же больших и круглых, но уже готовых, смазанных сливками и растопленным шоколадом, коржей.
Впервые у него будет свой торт! Даже пока мама была с ним, они никогда не ели так вкусно. Конечно, кроме тех ароматных булочек в пекарне по ночам, когда мама говорила шепотом, и они ступали аккуратно на цыпочках и изображали мышек. Булочки лежали на дне деревянных решетчатых ящичков, и в редком свете фонарей, проникающем сквозь стекло витрин, сверху на подсохших, но все равно таких румяных корочках сверкали сахарные кристаллы. Они набирали по несколько штук в мешочек, а после того, как выбирались на улицу – притворялись быстрыми лошадками вплоть до их деревянного домика под мостом. Таких тут было достаточно. Периодически приходили люди с дубинками и ломали их, но домики быстро отстраивались опять. В самом домике можно было либо сидеть, либо лежать, таким он был маленьким. А зимой спать можно было только у костра. И Кир отчаянно ждал первого снега. Ведь это должно быть так здорово и интересно. Но до зимы они не дотянули.