В кабинет к Эдуарду постучался санитар.
– Войдите! – ответил Громов.
– Эдуард, к нам ещё одну интересную личность привезли! С полицией!
– Кто такой? – спросил Громов.
– Очень интересный тип! Звезда Интернета! Пробуждённый Человек-свет себя называет!
– Ещё одна жертва Интернета, скорее. – сказал Громов. – Что с ним случилось?
– Эдуард, его уже второй раз принимает полиция за то, что он голым ходит по площади! – сказал улыбающийся санитар.
– Скажи, чтоб ко мне вели. – ответил Громов, ни разу не улыбнувшись.
– Хорошо.
В кабинет к Эдуарду привели человека то ли в рваной белой мантии, то ли в белом рубище, с лысой головой и татуировкой на лбу в виде солнца с человеческим лицом.
– Здравствуйте! – сказал Громов.
– Здравствуйте, доктор! – сказал новоиспечённый пациент.
– Здравствуйте! – сказал полицейский. – Доктор, этому гражданину требуется срочное обследование, а, возможно, и лечение, чтобы больше не хотелось кричать на городской площади и ходить без одежды!
– Кричать, говорите? – спросил Громов, будто и не хотел спрашивать.
– Да, доктор. – ответил полицейский.
– Ну что ж, присаживайтесь, гражданин…?
– Гнездов Валентин Андреевич! – доброжелательно ответил человек в рубище и протянул Громову руку. Эдуард пожал руку новому пациенту, и пациент этот сел напротив него, а полицейского Громов попросил выйти.
– Итак, почему вы, Валентин Андреевич, ходите голым по площади?
– Доктор! – радостно ответил Гнездов. – Я хочу продемонстрировать всем свою внутреннюю свободу!
– Ну вы же должны знать, что это рассматривается, как хулиганство. Я надеюсь, вы понимаете это? – спросил Громов.
– Понимаю. – совершенно спокойно ответил пациент.
– А как-нибудь по-другому нельзя проявлять свою внутреннюю свободу, Валентин Андреевич?
– Нет, доктор, к сожалению, нельзя. Я считаю, что нагота – естественное состояние физического тела человека, а также нагота – это символ моей духовной естественности.
– Ну что ж… – вздохнул Громов, доставая лист бумаги А четыре из стопки, лежавшей в столешнице, а затем вместе с ручкой протянул его в руки пациента. – Напишите мне все ваши мысли по поводу духовной естественности. Будьте так добры, дорогой друг!
– Зачем? – пришёл в замешательство Гнездов.
– Ну просто напишите! Я хочу потом почитать на досуге. Ознакомиться.
– Извините, доктор, я не понимаю смысла вашей просьбы. Какая-то она странная…
Громов улыбнулся и положил ручку и листок на стол.
– Вот зачем вы дурака валяете, Валентин Андреевич? Никакой вы не сумасшедший. – после этих слов Пробуждённый не сдержался и тоже улыбнулся.
– Как вы узнали, доктор? Хотя, что я спрашиваю, вы же профессионал…
– Настоящий шизофреник, не задумываясь описал бы свои идеи на бумаге.
– Да, вы правы, доктор. Я не сумасшедший.
– Я просто угораю с вас. До чего можно дойти… – сказал Громов.
– Вот видите, доктор, вам всё-таки нравится моё творчество! – сказал Гнездов.
– Наверное. – признался Громов.
– Правда? – спросил Гнездов.
– Люблю абсурдный юмор. – сказав эти слова, Громов заметно повеселел.
– Ладно. Теперь пусть вами занимаются правоохранительные органы. Идите к своему стражнику. – сказал Громов и позвал полицейского.
Когда сотрудник уводил Гнездова из отделения, Эдуарда охватила мысль о том, этот смешной подлец ещё и деньги зарабатывает немалые всем этим дебилизмом. А после Громов встал и посмотрел в окно, где на больничной парковке, освещенной тусклым вечерним светом менты вели довольного фрика. Громов следил за ними, но взгляд его расплывался куда-то в небо. А затем Громов очнулся, пулей выбежал из больницы, добежал до полиции с Гнездовым и обратился к старшему сотруднику:
– Подождите, пожалуйста! – сказал Громов. – Мне надо с ним ещё немного поговорить.
– Забирайте его, доктор, на сколько надо! – сердито ответил полицейский, косо глядя на Гнездова. – Но я бы его, на вашем месте, всё-таки навсегда упрятал!
– Спасибо. – сказал Громов, отведя Пробуждённого в сторону. Тот, в свою очередь, по-доброму протянул Эдуарду руку.
– Спасибо, доктор! Эдуард Виконтович, спасибо! Я знал, что вы гениальный человек с большой душой. – сказал Гнездов, после чего Громов пожал ему руку и ответил:
– Пожалуйста, Валентин Андреевич. Вот скажи мне…
– Да да, доктор!
– Скажи. – Громов огляделся по сторонам. – Зачем, тебе всё это?
– Что именно, доктор?
– Ну ты же не сумасшедший на самом деле, зачем ты чудишь? Ты на этом зарабатываешь или, может быть, прячешься от каких-то проблем?
Гнездов с добрыми глазами посмотрел на Громова и тихо ответил:
– И то, и другое, доктор. И ещё третье есть: так я словно живу в другом мире, в каком-то сказочном, фантастическом. Вот тут я, может, ненормален, но мне это нравится. Это мой осознанный выбор.
Громов задумался и сказал:
– Знаешь, что, в тебе гибнет актёр или писатель…
– Спасибо. Ладно, доктор, мне пора. Подписывайся на мой канал в Ю-Тубе и следи за новостями. Если хочешь…
– Хорошо… Иди… – сказал, уходящий в себя Эдуард. – Удачи.
После отъезда Гнездова и полиции Громов в очередной раз совершил обход в отделении. Мужик, боявшийся кровавых дождей, шёл на поправку, по телефону обещая жене больше никогда не пить. Зато был другой такой мужчина, страдавший шизофренией, признаков выздоровления не подавал совершенно и считал себя родственником инопланетян. Когда он только ещё попал в больницу, он всем упорно доказывал, что в определённый час Икс за ним придут его внеземные родственники и устроят медперсоналу настоящую резню, если те не выдадут его по первому их приказу. Когда настанет этот час Икс, по мнению пациента, не знает никто, кроме инопланетян. Доктора и санитары, по всё тому же мнению пациента, совершают большую ошибку, не позволяя первому как следует подготовиться к великой встрече. А сейчас этот пациент уже перестал всем доказывать своё мнение и стал просто молча злиться и по минимуму разговаривать, а иногда – ехидно улыбаться. Совершенно справедливо, ведь в назначенный день последним смеяться будет именно он, а не медики. Доктору Громову после таких пациентов стало скучно ходить в кино и читать фантастику.
На этом же пациенте, по имени Максим Корявцев и в возрасте сорока лет, Эдуарду пришлось остановиться, в силу нового обострения. Маским раньше работал преподавателем в техническом университете в Москве. Громов назначил ему свежую порцию успокоительного, уточнил у санитаров, своевременно ли принимаются таблетки и делаются уколы. К счастью, всё оказалось в порядке. А к несчастью, Максима, скорее всего, вылечить невозможно, а можно лишь успокаивать лекарствами.
Вообще, Громов много чему перестал удивляться за время своей практики, но Пробуждённый псих заставил Эдуарда задуматься. Его жизнь ненормальная, конечно, но она такая насыщенная и яркая… А у Громова всё правильно, вроде, но как-то не так.
– Может, я и сам сойду с ума? – спрашивал себя Громов. – Психиатр, сошедший с ума. Как психолог, не справившийся со своими проблемами, как продажный полицейский или как грешный священник. В этот момент Эдуарду пришла смска от жены: "Я сегодня подаю на развод"
– Как раз вовремя. – подумал Громов, глянув в мобильник.
– Удачи. – написал Эдуард в ответ.
– Что за тип этот всё-таки… Пробуждённый. – подумал Громов. Притворяется, подлец! В отличие от того же Корявцева.
Немногим позже Громов зашёл в кабинет к главврачу:
– Владимир Иванович, я обследовал Гнездова. Он абсолютно вменяем. Он просто дурака валяет и привлекает таким образом к себе внимание.
Главврач Владимир Иванович Лесных, пятидесяти лет и с аккуратно подстриженной проседью, с томным, но добрым взглядом, как у Будды, сидел за большим деревянным столом, покрытым тёмным лаком. А на столе лежали высокие стопки бумаг и документов, словно небоскрёбы. И в одном из документов главврач что-то внимательно читал, а в другом – аккуратно отписывал. Он выслушал Громова, прервал писанину, подумал и сказал:
– Ну что, Эдик… Ты уверен?
– Абсолютно, Владимир Иванович.
– Тогда выписывай!
– Уже выписал.
– Зачем так спешишь, Эдуард?
– Да я уверен в том, что сделал! – махнул рукой Громов. – Вы же меня знаете.
– Ну да… – сказал Лесных. – Ты врач грамотный. Я тебе доверяю.
– Благодарю вас, Владимир Иванович, я могу идти?
– Да, конечно. – ответил Лесных и продолжил писать.
Громов вышел из кабинета и медленно пошёл по коридору отделения. Его внимание расплывалось по стенам коридора, словно вода, разлитая по ванне. Все пятна, трещины и царапины этих серых стен чётко врезались ему в глаза, а раньше их будто и не существовало.