Яков/Иаков, сын Дорофея, – крещен на девятый день от рождения, в храме, то есть без матери, которой до сорокового дня вход запрещен в святое место. Яков по русскому закону родства по отцу – еврей, но крещеный, но уже не новокрест, в отличие от отца Дорофея. Его русская жена Софья была дочерью орловского помещика. Одно время университетской подругой Александра Ульянова, цареубийцы и старшего брата будущего Владимир Ульянова (Ленина), с которым Софья рассталась еще до его ареста и казни, разочаровавшись в дикой и грязной безнравственности и гордыне революционных террористов.
Софья ушла из дома менять самодержавие. Но не убивать царя! Софья плюнула старшему Ульянову в лицо. Буквально. Слава Богу! Нашелся хотя бы один человек, который плюнул ульяновскому отродью в лицо. И этот человек – моя прапрапрапрабабка Софья.
Откуда, вообще, эта тотальная неприязнь, отторжение и недоверие, к монархии и власти, охватившие просвещенную часть российского общества в конце 19, начале 20 веков? Откуда эта щемящая душу нечеловеческая ненависть к монарху, собственно, народу, идея которого, принцип реализации, выражен посредством монархии.
Отец Ульянова был генерал-губернатором, но женившись на еврейке Марии Бланк, лишился генерал-губернаторства и получил попечительство. Мать братьев Ульяновых Мария Бланк, была фрейлиной при царице, возможно, у нее был любовный роман с великим князем, к которому она ходила просить о помиловании сына. А ведь потом еще выйдет на сцену Владимир, в итоге отомстивший за старшего брата, расстрелом царской семьи, разрушение России не входило в его планы, это было следствием его борьбы и мести семье Романовых. По одной версий младшего брата в свое время отчислят со второго курса университета за изнасилование какой-то барышни, а не за протесты, согласно официальной советской биографии. Преступная психология у братьев Ульяновых в крови, впрыснута в состав крови.
Софья уехала на Урал, по найму, в школу учить детей. В дорофеевскую деревню она попала случайно, ездила по деревням собирать учеников. Она влюбилась в Якова первая. О чем сама и сказала Якову, не дожидаясь, пока он обратит на нее внимание, потому как петербургские уроки женского равноправия не были напрасными.
Якову к тому времени было двадцать три года. Он был высок, костист, носат, с огненными глазами и смольно черен. Софья была пухленькой барышней, с бездонными небесными глазами, потрясающей улыбкой, и, как бы сейчас сказали, сексуальным голосом. У Софьи была маленькая, изящная головка, рыжие волосы и брови дугой. Крепкие руки и цепкие пальцы. И глаза. Тигровые глаза. Пламенеющий взгляд. Это не глаза, а куски пламени. Горящая свеча. В этих глазах всегда был огонь. И огонь этот не адов. В глазах судьбы.
Воли и характера Софье было не занимать, о чем говорил ее раздвоенный крепкий подбородок. Дорофея это и привлекло в невестке. Он, правда, поставил ей единственное условие – ходить в церковь, быть набожной, и воспитать детей с Богом в сердце. Ей, несостоявшейся бомбистке! Согласилась. Влюбилась в Якова.
Яков, как и Ефрем, стал мастером, в совершенстве освоил свое ремесло, но его материалом было дерево, а главным инструментом топор. В этом был его дар, проявленный очень рано, уже лет в пятнадцать он был известным в округе плотником. Совсем как Иисус, говаривала ему мать.
В отличие от Дорофея, который любил руководить и организовывать, Яков предпочитал индивидуальный труд. Он любил строить. Впрочем, своей строительной артелью, которую он организовал в неполные двадцать лет, он заправлял без особого напряжения. Яков построил несметное количество домов и мельниц в округе. К нему приезжали заказчики со всей губернии. Обращались уважительно – «Яков Дорофеич»!
Яков построил дом, в котором семья встретила двадцатый век, пережила три революции и выдержала две мировые войны. Неохватный пятистенок, с неясным запахом олив, травы, земли и моря, молельной комнатой без окон и небольшим иконостасом.
Яков был молчалив. Сохранилось в памяти рода его любимое выражение – «Ум дома – в отце, сердце дома – в матери».
По последней в девятнадцатом столетии переписи вышло, что в деревне жили сто семьдесят четыре землевладельца, со своими семьями и хозяйством. А всех душ вместе с младенцами, женщинами и стариками там благополучно проживало семьсот сорок человек.
К тому времени Яков родил Гавриила. В тот же год родился поэт Владимир Маяковский. Шел 1893 год.
Новорожденный Гавриил был белобрыс. Дорофей умилился, а Елена расстроилась, поскольку хотела черненького.
После рождения Гавриила Дорофей рассказал Якову родословную до Авраама. Яков не спал всю ночь. Пошел к реке, искупался. Август был на исходе, ночи стали длиннее. Долго сидел у воды. Затем до восхода солнца молился у материнской Богородичной иконы.
Омытый любовью, Яков встал с колен, поклонился, вышел во двор, простер руки восходящему солнцу и запел песню, которой его научил Дорофей. Дорофей говорил ему, что рождественскую песню мужчина поет, когда постигает правду и любовь.
Сохранилась фотография Якова. Послереволюционная, сделанная перед самой смертью. Пробивающий время и пространство сильный взгляд человека, знающего себе цену. Во взгляде нет страха, есть непримиримость. Умер Яков ровно через девяносто лет после рождения Дорофея. Яков захлебнулся от ненависти к большевикам. Его отпели в деревенской церкви. А на следующий день приехал большевистский негодяй из коммунистического райкома-горкома-обкома и закрыл храм в деревне.
Шел 1927 год. Похоронен Яков на деревенском кладбище, могила не сохранилась.
Могилы Ефрема, Дорофея, Якова растворились в земле. Некуда прийти коленопреклоненно помолиться об их душах.