В соседней деревне Выдрино сбесился очередной домовой и дед Кузьма, вызванный усмирять «волосатого пьяницу», взял меня с собой. Путь был не близкий, и пока мы доехали, меня успели основательно утомить заунывные вопли лесных изнытей и заморочило. Дед Кузьма на эти пронзительные завывания, визги, стоны и хрипы не обращал никакого внимания и даже успел ненадолго вздремнуть. Мне же он спать запретил и велел следить за выдринским мужиком, правящим выдринской же тарантайкой, сказав, что вопли заморочило сводят некоторых людей с ума и они способны завезти себя и своих попутчиков в гибельную трясину Черницовых болот.
Мужичок оказался крепким и с катушек не съехал, только сделал пару лишних кругов вокруг Чернецова болота и получив от меня увесистый тычок в спину, быстро пришел в себя и доставил спящего деда Кузьму и меня в целости и сохранности в деревню. У меня же от этих воплей целый день кружилась голова и дрожали руки, отчего я плохо сплел отводное чучелко для бешеного домового и получил нагоняй от деда Кузьмы.
Отругав меня как следует и обозвав безруким лентяем, дед Кузьма сам сплел отводное чучелко и мы отправились к тем людям, к которым нас вызывали. Там, прямо посреди двора, огромный домовой, нажравшийся где-то кислых щей и оттого впавший в бешенство, сцепился с таким же огромным банным чертом.
Черт налетал на домового, бил его своими рогами и проворно отскакивал. Домовой ревел и крушил деревянный забор, долбил ведром по земле, скреб когтями бревенчатую стену бани (оттого банный черт и выскочил наружу), с размаху прыгал на резное крыльцо избы, отчего оно жалобно скрипело и трещало.
При виде меня и деда Кузьмы домовой перестал ломать крыльцо, опустился на свой толстый лохматый зад, уставился на нас, оскалил желтые кривые клыки и оглушительно заревел. Ревел домовой до тех пор пока не охрип (где-то внутри избы, скорее всего в подполье – там горазды прятаться в таких случаях деревенские) раздался испуганный детский плач, женское визгливое причитание и хриплая мужская ругань (деревенские мужики не видят не чего зазорного в том, чтобы прятаться вместе с бабами и детьми, считая что разбираться со сбесившимися дворовыми нечистиками обязаны именно министерские егеря, которым они каждый год платят Десятину)
Проревевшись, домовой помотал лохматой башкой и принюхался. Из открытого сарая вылезла потревоженная его ревом глотиха и неторопливо направилась через двор к широкому лазу, прорытому под забором. Этим лазом по весне пользовались многие дворовые нечистики, в числе которых была и глотиха. Глотиха неторопливо шествовала мимо домового, ее длинный полосатый, похожий на кошачий, хвост тащился по земле. Домовой хрюкнул, алчно клацнул зубами и попытался придавить хвост глотихи лапой. Глотиха остановилась, зашипела как рассерженная кошка, выгнув при этом спину, украшенную серыми мраморными разводами, ее пасть широко распахнулась и оттуда вывалился длинный красный горловой мешок. Он то сокращался, то увеличивался до размеров футбольного мяча. Домовой заинтересовался этим странным предметом и протянул к нему лапу.
Однако подцепить когтями его домовой не успел, мешок вдруг лопнул сам, окатив домового едкой, исходящей паром кислотой. Домовой пронзительно завизжал, отчаянно затряс башкой и кинулся тереться мордой об землю, оставляя на ней куски кожи и пучки жестких коричневых волос.
Пока домовой выл и катался по земле, глотиха важно прошествовала через двор до забора, нырнула в лаз и была такова. А так как стояла ранняя весна, то через месяц-другой можно было ожидать что также важно, как и ушла, глотиха вернется из лесу в сопровождении обширного выводка розовых (чем-то похожих на крошечных поросят) маленьких глотих.
Пока дед Кузьма выманивал со двора домового (успевшего полностью регенерировать, то есть отрастить новую кожу и длинную шерсть), мне удалось как следует рассмотреть банного черта, оказавшегося помесью водяного самарского черта и обыкновенного деревенского банника. Данный банный черт несколько выше и сильнее своего московского собрата и ничем не уступает ему в кровожадности – при недолгой голодовке способен впадать в некое исступление и грызть от ярости стены и пол бани. В обычном же состоянии нападает в основном на лесных крыс и мелких хищных нечистиков, нередко заползающих из леса в деревню.
Вообще, следует заметить, что иркутские банники отличаются от московских более длинным узким рылом, двумя рядами острых плотоядных зубов, которые не стачиваются у банника даже в самом преклонном возрасте и длинными витыми рогами, которыми банник пользуется не так часто, в основном только тогда, когда схватывается с добычей, превышающий размер обычной лесной крысы (1,2—1,4 метра).
Как-то выдринские мужики даже рассказывали что их банники не боятся задирать речных глездалок, обитающих в местной реке. Эти глездалки невероятно огромные – отъелись еще при прошлогоднем наводнении, когда в реке утонуло стадо коров и теперь представляют собой гигантских речных нечистиков чем-то похожих на морских кальмаров, достигающих размеров в 10 и более метров! Рекорд для подобного вида нечистиков не побитый даже министерскими лаболаторными глездалками, выведенными по проекту «С» («Супернечисть»).
Как не хотелось мне отпроситься у деда Кузьмы сбегать на речку посмотреть местных глездалок-рекордсменок, я не на минуту не забывал о нашем деле, тем более что оно затягивалось и сбесившийся домовой, то и дело обуреваемый приступами бешенства, оглушительно ревя и роняя из широко раззявленной клыкастой пасти клочья пены, принимался носиться по двору, крушить забор, выворачивать из земли вкопанные бревна, к которым привязывали только что купленных и еще не объезженных диких кострюков, пяточников и мордашей. Иногда домовой останавливался, вздрагивал, скулил и облизывался, а затем вскидывал голову вверх и выл жутко и пронзительно.
Деда Кузьму вой домового не испугал. Он ловко перегнулся через забор и метнул свое отводное чучелко в домового. Чучелко перелетело через весь двор и стукнуло домового по его огромной широколобой башке. И хотя чучело было сплетено из соломы и почти ничего не весило, домовой захрипел, закатил глаза и рухнул навзничь, словно его долбанули по башке тяжелой свинцовой чушкой.