Собака состоит из кусала, махала и ходовой части.
Кусало необходимо для захвата и удержания нарушителя, махало – для подавания визуальных сигналов, а ходовая часть – для доставки кусала и махала к месту преступления.
После Мишкиных разъяснений от сердца у меня отлегло. Значит, все-таки, не настолько я вчера напился, чтобы в беспамятстве предаться блуду.
Мы еще немного потрепались, сдавленно хихикая над вчерашними происшествиями, естественностью смеха очень напоминая Бивиса и Батхеда. Ибо изнуренные организмы не могли позволить себе смеяться от души.
Когда основная на сегодня работа была мною закончена, я почувствовал, что очень хочу спать. Я вообще люблю подремать часок-другой после работы. И даже во время ее, если есть возможность. Потому, что я гипотоник – давление у меня постоянно пониженное.
Никогда не подозревал в себе такой каверзы, но, еще пару лет назад, я случайно попался в руки сердобольных женщин из юридического отдела. Дело в том, что они обладали собственным тонометром, и старались обладать им на все 200%. В их разгоряченные диагностическими экспериментами руки попадали все, кому неосмотрительно довелось взбледнуть, или, и того хуже, схуднуть.
Я очень радовался, что у них не было более изощренных медицинских приборов, и они ограничились тем, что измерили мне давление. Получилось 100 на 60, что не есть норма для здорового человека. Впрочем, это еще не значит, что я болен. Так – летчиком или космонавтом, конечно, не стану, но вот в отношении остального, все не сильно смертельно. Я потом в течение недели проверялся еще пару раз, всегда в послеобеденное время, когда уже самые недобитые совы просыпаются, и приборчик показывал то же самое.
Тогда я сел возле своего компа и не то, что пригорюнился – просто констатировал, что мой, давно и надежно философски оправданный Культ Лени вполне может быть развенчан по причине присутствия достаточно объективных причин – гипотоники любят спать и лениться. Им это просто необходимо физиологически.
В состоянии, усугубленном нынче тяжелым похмельем, я чувствовал это особенно остро. У гипотоников в коре головного мозга преобладают процессы торможения – эту информацию я с торжественным придыханием и благородной бледностью, вызванными беспокойством о собственном здоровье, в свое время почерпнул из Интернета. Там, правда, говорилось, что в этом низком давлении может и не быть ничего страшного – если человек себя хорошо чувствует. Я себя чувствовал хорошо. Не сегодня, конечно, а обычно. Когда не злоупотреблял алкоголем.
До обеденного перерыва было довольно далеко, поэтому, чтобы не смущать местных стукачей своим праздношатанием, я зажал в подмышке пластиковую папочку с распечаткой характеристик нового мода для «Сталкера», состроил озабочено-деловую физиономию, и, напевая «Ветер перемен» из «Мэри Поппинс, до свидания», отправился в бухгалтерию, где обитал аналитик и статистик Жора Колузаев.
Вообще-то, Жора находился не в самой бухгалтерии – у него был собственный кабинетик, рядом с тремя бухгалтерскими. В этой комнатке даже было узкое и высокое окно, выходящее на задний дворик фирмы, где в отдалении виднелась крохотная беседка – единственное место на всей территории «Колосов и А», где разрешалось курить.
Некоторые, кстати, бросали из-за этого пагубную привычку. Не всем улыбалось переться метров сто под дождем, чтобы оказаться в наполненной серыми лицами курилке. Как-то унизительно это было. Да и лишний раз заставляло задуматься о том, доставляет ли тебе удовольствие это чертово курение, или это ты его ему доставляешь.
Курить в помещениях фирмы было чистым безумием – везде стояли дымоуловители, да и доброжелателей хватало. В первый раз штрафовали на месячный оклад, потом – увольняли. В результате, уже через год этих драконовских мер, количество курящих сократилось примерно на 5%. А эффективность некоторых отделов на эту же цифру выросла – так говорил Жора, к которому стекалась вся статистическая информация по фирме, включая три ее филиала в других городах. Но на мое решение отказаться от сигареты повлияли совершенно другие соображения, о которых я уже высказывался.
Колузаев был полноватым шатеном, с довольно крупными лобными залысинами. Взгляд его стальных глаз был немного колючим – но это только для тех, кто его не знал. Остальных не могла обмануть эта искусная маска, под которой скрывался далеко не злой человек, с очень тонким чувством юмора и активной жизненной позицией.
Активной жизненная позиция Георгия Константиновича была по простой причине – он весьма сожалел, что человек очень быстро привыкает. Ко всему. И перестает радоваться и удивляться. Он был против привычек, и старался регулярно совершать какие-нибудь непривычные поступки. Если день прошел зря, и никакого подвига совершить не удалось, Жора хотя бы домой старался возвратиться другой дорогой. Которой раньше не хаживал. Нагнетал, так сказать, новизну посредством ножного привода, ибо на работу и с работы Жора ходил исключительно пешком – для здоровья.
Хотя он всем говорил, что прирожденный консерватор, каждый день непременно делал что-нибудь новое. Однажды, во время кризиса воображения и большого наплыва рабочих дел, он подкрался к секретарше Колосова Аллочке сзади, в темном коридоре третьего этажа. И громко гавкнул, сжав пальцами ее правую ногу в районе икры, что должно было имитировать собачий прикус. После чего метеором слетел вниз по лестнице, которая была всего в пяти шагах от кричащей Аллочки, стараясь не громыхать обувью.
Пока Аллочка изображала вопящего сеятеля важных документов, которые, на свое несчастье, оказались в ту пору у нее в руках, Жора, по коридору второго этажа, добежал до другой лестницы. И снова оказался на заполненном секретарскими криками третьем, но уже с обратной стороны. Откуда только резвость в сорок лет берется?
Подойдя к Аллочке, он сделал вид, что прибыл сюда исключительно из-за услышанных воплей, и очень обеспокоен случившимся. А потом Жора принял настолько активное участие в успокоении всхлипывающей секретарши, что ему пришлось засчитать себе два необычных дела за этот день – вторым было прилюдное (народу собралось!) и неприкрытое, хоть и не хамское, ощупывание красивой девушки. Заметьте, не находящейся с ним в близких отношениях!
Аллочка не заметила многого. Например, того, как убегал Жора. Она была свято уверена, будто бы это реальная собака проникла в здание. Причем, исключительно для того, чтобы испугать ее до полусмерти и заразить бешенством. Аллочка не заметила даже, что ее беззастенчиво лапали в процессе успокоения. Причем прикосновения к некоторым местам должны были не успокаивать, а, как бы, наоборот.
Все подробности этой истории знали только я и Мишка. Больше никому Жора довериться не решился, ибо сам ошалел от произведенного эффекта – ему пришлось потом, как истинному джентльмену убеждать Аллочку, что ей совершенно не нужно делать 40 уколов в живот, так как собака не прокусила кожу. И заражение бешенством произойти не могло!
В конце концов, он повез бедную секретаршу после работы в ветеринарную лечебницу. Где подкупленный им ветеринар успокоил впечатлительную девушку. И вколол какие-то безопасные собачьи витамины, сказав, что этого будет более чем достаточно для профилактики бешенства.
То ли из-за нервного стресса, то ли из-за побочного эффекта витаминной инъекции, Аллочка тоже нарушила свои поведенческие стереотипы. И вечер закончился для Георгия в уютной секретарской постели – именно там у Жоры возникли первые сомнения по поводу того, что Алла не обратила никакого внимания на его недавние поглаживания и тисканья в коридоре третьего этажа.
Безумства любовных утех, захлестнувшие их, имели место после 12 ночи, и педантичному Жоре пришлось отнести этот подвиг к следующему дню – и очень хорошо, ибо в тот день его сил не хватило бы даже на альтернативную дорогу домой.
И тогда у Жорика появилось второе сомнение насчет Аллочки – а именно, действительно ли она не видела его, убегающего после «укуса»? Потому что первый раз в жизни Жора почувствовал, будто бы ему искусно отомстили, высосав из него все соки. Стоит ли говорить, что такая месть ему очень понравилась?
Аналитик, в отличие от нас с Мишкой, выглядел замечательно. Как всегда, гладко выбритый, с румянцем на щеках и улыбкой на них же, он встретил меня укоризненным взглядом.
– Что, тяжко, мо́лодежь и по́дростки, водку пьянствовать и безобразия нарушать?
– Да, такого у меня еще не бывало… Даже не все хорошо помню, – я лукавил. Кое что я не то что плохо помнил, а не помнил вообще.
– Вечером тошнило?
– Нет, только утром, – при воспоминании об этом, мне снова захотелось обратиться к фаянсу с пламенной, но невразумительной речью.
– Утром не считается. Поздравляю с окончанием первой фазы алкоголизма. Отсутствие рвотного рефлекса, фрагментарная память плюс толерантность к достаточно внушительным дозам алкоголя – первая ступенька. Вторая – запои, разрушение семьи и социального статуса. Третья уже не лечится.
Я ошарашено смотрел на Жору.
– Да не пугайся. В России 80 процентов взрослого мужского населения находится в той или иной стадии алкогольной зависимости. У меня вот вторая – я без пива утром себя румяным не ощущаю. Но реакция правильная – впору задуматься. Тебе еще детей рожать. Да и красотуля твоя, Ирка, с пьяницей жить не будет. Дать телефончик знакомого нарколога, он тебя по льготной цене закодирует?
Я изображал глазами максимально достижимые ими круги.
– Шучу, шучу. Все еще не настолько плохо. Но вчера ты был в ударе. Еще несколько десятков таких же метких ударов, и будешь работать не программистом, а начальником водокачки средних размеров или уйдешь в богему, – здесь Жора несколько оживился:
– Давай пообщаемся, как художник с художником? Ты рисовать умеешь, как говорил Ильф с Петровым?
– Ильф с Петровым не говорили про «художник с художником». Эта фраза была в фильме, где Миронов с Папановым, а в книге ее нет, – я был немного растерян. – А рисовать я не умею.
– Не суть важно. Жалко, конечно, что рисовать не умеешь. Вот, смотри, – Колузаев протянул мне карандашный набросок. На нем с поразительной точностью была изображена Настя. Даже казалось, что серый грифель каким-то образом исхитрился, и подсинил ей глаза.
– Здо́рово! Подари!
– Это для каких таких опытов? – подозрительно сощурился Жора.
– А это когда Ирка будет снимать с меня скальп, вопя на всю площадь Пасечников: «Чья это губная помада у тебя на воротнике?», я ей с чистым сердцем предъявлю портрет руки неизвестного Жорика.
– Ну, шутка же… – замялся он, но я успокаивающе махнул рукой:
– Да ладно, проехали. Поделись лучше, как у вас там отношения с Аллочкой складываются?