На этом последнем отрезке пути большинство пассажиров спало. Сережа, тоже усталый, какое-то время добросовестно пытался заснуть – ведь в иллюминаторе ничего уже не было видно, кроме мелких тусклых огоньков. Но у него ничего не получилось – очень уж непривычно было спать в одежде и сидя.
Наконец самолет пошел на посадку. Сережа понял это по засветившейся надписи: Пристегните ремни. В иллюминаторе было темно и далекие редкие огоньки ни о чем не говорили. Снова стало закладывать уши и Сережа добросовестно принялся глотать слюну. Это помогало.
Народ, который проснулся или которого разбудили, сначала повозился на своих местах, дружно пристегиваясь, а потом снова притих. Сереже даже показалось, как что-то гнетущее повисло в атмосфере самолета. Он замер у иллюминатора, стараясь увидеть такой неведомый ему полуостров Крым,Черное море. Но там, за стеклом, по-прежнему было темно. Самолет несколько раз закладывал виражи – то влево, то вправо, то резко приподнимался, то также резко вдруг снижался. И вот, наконец, внизу замелькали огни, много огней, и эти огни стремительно приближались.
Ну все, Крым! Наконец-то! – радостно заколотилось детское сердечко. Что же ждет его внизу?! Представить этого он себе не мог.
Вот огни в иллюминаторе замелькали гораздо быстрее, замельтешили, потом вдруг выровнялись, успокаиваясь от бешеной гонки, и Сережа увидел посадочную полосу. Точнее, длинный ровный ряд огней впереди.
Снижаясь, самолет какое-то время завис над полосой, летя параллельно, а потом вдруг резко опустился и тут же – толчок! Еще толчок. Самолет качнулся справа налево, двигатели его вдруг натужно взревели, и громадная машина покатилась по ровному бетону, энергично гася скорость, так что пассажиры невольно подались вперед.
Сережа жадно смотрел в окно. Вот он, Крым! Но ничего не видел. Какие-то фонари, низкие строения, столбы – вот и все.
Погасив скорость, самолет свернул с посадочной полосы и долго маневрировал, снова поворачивая то вправо, то влево. Вот в иллюминаторе показались стоявшие рядком самолеты. Вот показалось и небольшое, по сравнению с Толмачевым, здание в огнях. Самолет еще немного поманеврировал и наконец-то остановился. Двигатели тут же смолкли, зазвенев в ушах резкой гнетущей тишиной.
– Уважаемые пассажиры, просьба всем оставаться на своих местах, – раздался в динамике женский голос. – На выход вас пригласят.
Долго они сидели в салоне и Сережа весь изьерзался – так ему не терпелось наружу! Но вот, наконец, разрешили выход и народ дружно поднялся со своих мест и так же дружно и суетливо принялся доставать свои вещи, что-то с себя снимать, что-то надевать, что-то куда-то перекладывать.
Сережа с мамой тоже встали. Но еще долго стояли в проходе. Сначала вообще не продвигались, а потом направились к выходу очень и очень медленно.
И вот, наконец, закуток стюардесс и слева – выход наружу, в темную ночь.
Девочки-стюардессы, улыбаясь, поблагодарили их за полет. Сережа с мамой сказали им 'спасибо' и, свернув налево, оказались у выхода. И им сразу же в лицо пахнуло горячим и влажным, словно в бане, воздухом. Не таким как в Новосибирске. Такое ощущение, что совсем недавно здесь плавился асфальт, который очень обильно поливали водой. Сережа с огромным удивлением вдохнул тяжелый, влажный, спертый, жаркий воздух Крыма. И он наконец-то понял – он сейчас находится совсем в другом мире, в мире, который он не знал.
Помедлив и вдохнув еще пару раз, стараясь привыкнуть к абсолютно новой природе, они осторожно ступили на трап, который тут же покачнулся под их ногами.
Сережа с мамой медленно спустились по шатким ступенькам и остановились среди остальных пассажиров. Скучковавшись в темноте возле трапа, пассажиры дождались, когда выйдут все и медленно потянулись пешко к зданию аэровокзала. Вошли внутрь. Разошлись в разные стороны в поисках мест – ожидали выдачи багажа, который обычно затягивался на час-два. Впрочем, Сережа и его мама об этом еще не знали. Но, тем не менее, глядя на всех остальных пассажиров, они также постарались занять свободные места.
Мама, посмотрев на табло, перевела свои механические наручные часы на местное время.
Ждали более часа, поочередно сходив в туалет. Сережа снова весь извелся за это время – ну сколько же можно!!! Там, где-то совсем рядом – море! А он здесь торчит непонятно зачем. Он почему-то думал, что как только они прибудут, так сразу же первым делом бросятся в гигантский соленый котлован – а иначе зачем они летели сюда так долго? Наконец полукруглый эскалатор заработал и по резиновой ленте поползли чемоданы, сумки и прочий багаж рейса, прилетевшего из Новосибирска.
Сережа с мамой, быстро пробившись к подвижной ленте и толкаясь в образовавшейся тесноте – ведь и всем остальным пассажирам хотелось поскорее покинуть аэропорт, – кое-как дождались своего багажа. Сняли с транспортера. На выходе (здесь тоже организовалась довольно внушительная очередь) показали служащему свои посадочные бирки и он придирчиво сверил их номера с номерами, наклеенными на ручки чемодана и сумок. Наконец они вышли из здания. Остановились в густой ночи на небольшом освещенном пятачке. К ним тут же подскочил мужчина.
– Куда желаете ехать? – поинтересовался он, поигрывая брелком с ключами от машины.
– А где здесь троллейбус? – неуверенно спросила мама – ее знакомые сказали, что из Симферополя можно уехать на троллейбусе,. причем – за рубль двадцать.
– Троллейбусы уже не ходят, – усмехнулся мужчина. – Появятся только в семь утра.
Мама посмотрела на часы и погрустнела. Сидеть еще и всю ночь очень уж не хотелось – и так смертельно устали от этого долгого путешествия.
– В Судак сколько будет стоить? – наконец спросила она.
– Двадцать пять рублей, – тут же ответил мужчина.
Из дверей маленького, по сравнению с Новосибирском, аэропорта выходили другие пассажиры и к ним тут же устремлялись другие мужчины. И потенциальных клиентов никто друг у друга не отбивал.
– Ого! – искренне поразилась мама такой цене. Ведь ее зарплата была всего восемьдесят два рубля в месяц!
То есть чтобы проехать из Симферополя до Судака, ей надо работать более десяти дней! А ведь денег на отпуск накопилось не так уж и много. И если сейчас отдать такую сумму, то что останется?
– Поверьте, другой расценки здесь нет, – сочувственно произнес водитель. – У нас "Волга" стоит двадцать пять тысяч, – зачем-то добавил он.
И Сережа глубоко поразился такому огромнейшему числу, пытаясь мысленно пересчитать зарплату матери на года – это же более трехсот месяцев! Более двадцати лет! И он никак не мог представить, как можно вообще заработать деньги на такую машину.