Князь Свирь-Мокшанский – человек неопределённого возраста, лысоватый, хилый.
Бубенгоф – солиден, держится завоевателем.
Мокей Зобнин – лет пятидесяти, вертляв, боек и мечтателен.
Иван Кичкин – стар, тучен и нездоров.
Пётр Типунов – сладкогласен и миролюбив.
Костя Зряхов – юноша пухлый, говорит пренебрежительно, с неожиданными оттяжками.
Евстигнейка – личность растрёпанная, с безумными глазами.
Татьяна Зобнина – дама вдовая, дородная, двигается неохотно.
Марья Викторовна – девица бойкая и живая.
Нетрезвый Пассажир.
Старуха с прошением.
Начальник станции.
Быков – сторож.
Жандарм.
Телеграфист.
Помещение для пассажиров I и II класса на маленькой станции в пяти верстах от заштатного города Верхнего Мямлина. Одна дверь прямо против зрителя, другая – в левом углу. За этой дверью – уборная. Суетится Зобнин, распаковывая кульки, Татьяна и Костя расставляют на столе бутылки и закуски.
Зобнин (озабоченно). Стало быть – помни, Татьян: как только я его введу – сейчас ты встречу ему с подносом…
Татьяна. Слышала уж! Только – долго я не сдержу: тут боле пуда…
Зобнин. Удержишь! Должна удержать, коли тебе браслета обещана! А ты, Кость, валяй поздравление, да поскладней как, да позычнее, он, поди-ка, глуховат.
Костя (пренебрежительно). Ладно, скажем! Видал я их брата… Это ваши понятия такие, что коли Князь, так уж обязательно – глух али ещё чем страшен.
Зобнин (мечтательно). Эх, кабы удалось! Ловко бы… н-да-а! Кичкина-то обошёл я… он там дома готовится, а я… (Беспокойно.) Ты гляди, Татьян, – сначала можжевеловой ему, да рюмку-то побольше которая…
Костя (с горечью). Эх, культурность! Можжевеловой… князю-то! (Сплёвывает сквозь зубы на пол, сокрушённо качая головой.)
Зобнин (задумчиво). Что ж, – купоросного масла поднести ему, что ли? (Уверенно.) Ничего! Можжевеловая – она сразу непривычного человека ушибёт! Какого ты сословия ни будь, она, брат, всякое упрямство разможжит…
Татьяна (вздыхая). Всё, чтобы разможжить…
Зобнин. Дурёха! Надо нам, чтобы человек мягок был и ласков с нами, али не надо? Ты – молчи! Ты старайся красивее быть…
Костя (ворчит). Тут, для этого, бургонское али шампанское требуется.
Зобнин (раздражаясь). Отстань, подь в болото! Послушал я тебя, угостил намедни следователя бургонским этим…
Костя (возмущён). Да кагор это был, говорю я вам, а вовсе не бургонское! Простое церковное вино!
Зобнин (кричит). Врёшь! Оконфузил ты меня! Откуда в церковном таракану быть?
Начальник станции (в дверях). Действуете?
Зобнин. Готовимся. Сколько до поезда?
Начальник станции. Ещё… час тридцать семь. А у жены моей зубы разболелись.
Татьяна. Вы их – парным молоком…
Костя (скорбно). Вот! О, господи… парное молоко!
Начальник станции. С молока меня, извините, тошнит. (Мечтательно.) Нет, против зубов следует употреблять что-нибудь крепкое…
Костя (уверенно). Обязательно! Нагретый коньяк, а то – ром.
Начальник станции (улыбаясь). Коньяк… да-а!
Зобнин (хмуро). Где его достанешь? Мы вот своими средствами… (Вздохнув, начальник станции притворил дверь.) Понимаю я, чего тебе надобно! Погоди, брат, – всё, что останется, твоё будет…
Татьяна (Косте). Вы мне на хвост наступили…
Костя (галантно). Пардон! Распространяетесь очень!
Зобнин (мечтает). Да-а… кабы удалось! Ты, Татьян, будь развязней. Ты – вдова, а он – старичок, человек для тебя безвредный… И ты, Костя, тоже…
Костя. Ну, вот, не видал я князей! Их в Москве на каждой улице по трое живёт… Но откуда вам известно, что он глух и старичок, – это уж я не понимаю!
Зобнин (вдумчиво). Да ведь как же? Первое дело – Князь…
Костя. Вы меня не учите, пожалуйста! У меня – свои взгляды…
Татьяна (Косте). Жили вы в Москве две недели, а всё знаете… и сколько князей, и какие трактиры… даже удивительно!
Зобнин. Разговор у тебя ленивый… вроде как у беременной женщины… право! Ты перемени это!
Костя. О, господи! Да не понимаю я, что ли? (Плюёт сквозь зубы.) Человек думает, как лучше, а вы ему голову грызёте… Дайте мне мысли мои обгарнизовать!
Зобнин (оглядываясь). Ну, ну… валяй! Подмести надо. Иди-ка спроси веник у сторожа.
Костя (уходя, ворчит). Веник! Не веник, а половую щётку употребляют.
Татьяна (отряхивая юбку). Уй, как я измазалась…
Зобнин (задумчиво). Вот… двадцать пять годов ему, а умишко детский. Да и все тут, ежели пристально поглядеть… н-да! Вот бы удалось мне Кичкина обойти… молебен бы… О, господи, помоги рабу твоему Мокею! Молись, Татьяна… тут и твоя судьба кружится!
Костя (вбежал и – радостно). Глядите-ка, дядя Мокей!
(В дверь, оттирая Костю и тяжко дыша, влезает Кичкин, за ним – Марья и Типунов, с кульками в руках. Зобнин, смущённо посмеиваясь, качает головой сверху вниз, Кичкин смотрит на него и громко сопит. Костя, едва сдерживая смех, делает Типунову какие-то знаки, тот схватил бороду в руку и, закрыв ею рот, подмигивает Косте. Марья, оскалив зубы, смотрит на Татьяну, Татьяна злобно отряхивает юбку.)
Кичкин (Зобнину, хрипло). Упредил?
Зобнин (хихикая). Пронюхал?
Костя (Марье). Бон жур-с![1]
Татьяна (шипит). Ты зачем с ней говоришь?
Марья. Теперь вовсе не жур, а суар![2] Что, взяли, а?
Кичкин. Эх, Мокей, Мокей…
Зобнин (вздохнув). Вот как, брат, Иван Иваныч… случилось!
Кичкин. Ну и жулик ты, а?
Зобнин. Да и ты тоже… шельма! Как это ты… догадался?
Кичкин. Не дурак я!
(В дверь смотрит, улыбаясь, начальник станции. Зобнин, укоризненно качая головой, грозит ему пальцем.)
Типунов (быстро). Вот что, купцы, – разговорцам тут не место, разговорцы – за дверь! Уж коли так сошлось…
Кичкин (грузно садится). Что уж тут…
Зобнин. Н-да… Костянтин – соображай…
Типунов. Теперь сообща надобно…
Костя. Обязательно!
(Марья вертится по комнате, смотрит в зеркало и всячески мешает Татьяне.)
Татьяна. Что вы толкаетесь?
Марья. Ах, пардон!
Кичкин. Эх, кабы не одышка у меня… я бы тебе, Мокей! (Показывает кулак.) Прохвост…
Зобнин (миролюбиво). Али руганью добьёшься чего? Я бы и сам не хуже тебя обругался… да ведь какой толк?
Костя (мрачно). Надобно, дядя, обгарнизоваться…
Типунов. Гарнизоны это называется или как… ну – следует скорее!
(Костя шепчет что-то Марье, она смеётся.)
Татьяна (Зобнину). Братец, – Константин, глядите-ка, шепчется!
Костя (возмущённо плюнул). Ф-фу! Ну и… нравы же!
Зобнин. Цыцте! (Вздохнув.) Как же, Иван Иванов?
Типунов. Очень просто! (Пишет пальцем в воздухе.) Лесопромышленная компания Зобнина и Кичкина – боле ничего!
Кичкин. Почему я сзаду? Не желаю…
(Костя, тихонько переругиваясь с Татьяной, делает ей рожи, Марья хихикает, Татьяна почти плачет.)
Зобнин. Не спорь уж! Мне всё равно – пусть на вывеске ты впереди стоишь.
Кичкин. И в купчей…
Зобнин. Ну и в купчей! На!
Кичкин. Во всех бумагах чтобы я впереди стоял!
Зобнин. Во всех! Изволь!
Типунов (воодушевлённо). Вы того не забывайте – какое это дело! Золото! Не токмо на обоих хватит – потомствам даже до седьмого колена останется! Ведь это же какая краюха? Целая местность… весь уезд! Тут ли спорить? Тут ли жадовать? Руби! Пили! Вези! Огребай деньги! Народишко изголодался, мужику цена – грош…
Зобнин (вздрагивая). Н-да… это дело… оно-о!
Кичкин (мычит). О, господи!
Типунов (Кичкину). Ну, кум, думай!
Зобнин. Иван Иванов, – решайся!
Кичкин (уныло). Что же? Я – тово…
Зобнин (горестно). Судьба нам такая – чтобы вместе!
Кичкин (уныло). Н-да… не наша воля, видно!
Типунов (весело). Давайте лапы, эхма! Господи, благослови… на счастье! Сообща… в соединении сил… задувай-давай! Такие эти… как их, Костя?.. гарнизоны двинем…
Костя. Гарнизации, если правильно говорить!
Зобнин. Значит – надо выпить, что ли?
Типунов. Теперь – обсоюзились… Ну-ка, Татьяна Антоновна, в знак будущего!
Кичкин (держит руку Зобнина и встряхивает, точно пробуя, нельзя ли оторвать). А я было тово…
Зобнин. Да и я тоже, брат…
Кичкин. Судьба нам, значит, вместе-то…
Зобнин. Против судьбы все мы – дети малые! Тебя начальник известил о приезде?
Кичкин. Он.
Зобнин. Вот, Костянтин, зубы-то! Давеча бы дать ему…
Костя, Чай, он не теперь известил.
Зобнин. Дать бы да и спросить: извещал али нет? Ну – благословясь, выпьем, братья!
Типунов. И – разговорцы под лавку! Надо насчёт встречи обдумать…
Зобнин. У нас – обдумано.
Кичкин. И у нас!
Зобнин. Первое – чару ему с дороги!
Кичкин. Покрепше!
Типунов. Чтобы сразу обмяк!
Зобнин. Можжевеловой ему…
Кичкин. У нас – чайная есть. На чаю настояна…
Типунов. Смешать можно!
Татьяна. А как задо́хнется он с этого?
Зобнин. Эко! Пьём же мы, а вот не задохлись!
Типунов. Выдержит! После – поздравить его ласковенько, с возвратом на родное пепелище…
Костя (ловит пальцами гриб на тарелке). Он и подумает, что это насмешка!
Зобнин. Отчего – насмешка?
Костя. Сожгли мужики усадьбу-то или нет?