– Инннннн… – донесся до меня тихий голос.
Я бы сказала – слабый, как дуновение ветра, но тот как раз за окном завывал будь здоров. Одинокая елка во дворе трясла темно-зеленой юбкой так залихватски, будто ламбаду плясала.
– Инннннн… – послышалось снова, уже чуть громче и настойчивее.
– Ин вино веритас, – пробормотала я и, с сожалением отставив на подоконник бокал с хересом, повернулась спиной к окну. – Ты проснулся, любимый?
Любимый в ответ застонал, давая понять, что вот-вот уснет вечным сном. Сообщит мне свою последнюю волю – и сразу же отправится в мир иной. Температура 37,3 – это вам не шуточки! Пора, пора готовить белые тапки сорок пятого размера.
– Инночка, подойди… – умирающий заворочался.
Не иначе, желал отойти красиво, не в позе контуженой морской звезды.
Я приблизилась к дивану, присела рядом со страдальцем и изобразила подобающую печаль, которой вовсе не чувствовала.
Я злилась. В кои-то веки мы с Денисом отправились в отпуск, да не на дачу в пригороде, а на далекое море на краю страны, и в первый же день по прибытии на место отдыха любимый свалился, подкошенный внезапной хворью!
А как хорошо все начиналось!
– Инка, пакуй чемоданы, мы едем на море! – неожиданно распорядился Денис за ужином, уложившись с этим приказом аккурат в паузу между своей основной порцией и добавкой.
Я чуть не выронила тарелку с ароматным пловом, приготовленным заботливым папулей. Он у нас знатный кулинар-любитель и кормилец всей большой семьи.
– Какое море, Денис? Зима же! – Я кивнула на окно, за которым с высоты девятого этажа открывался прекрасный вид на декабрьский Краснодар.
Картина навевала уныние: низкие тучи безостановочно сеяли мелкий занудный дождь.
– Докладываю. – Капитан Кулебякин потянулся, забрал у меня тарелку и снова заработал вилкой, отчего его доклад сделался пунктирным, как серия выстрелов. – Море – Балтийское. Место – Зеленогорск… или Светлоград? Я не запомнил. Самолет завтра. Билеты я уже взял.
– Прекрасно! – Я всплеснула освободившимися руками. – Балтийское море зимой, что может быть лучше? На загар можно не рассчитывать, купальник брать не стоит.
– Почему же? Я твердо намерен искупаться. В моем списке Балтики еще нет, – Денис вернул мне пустую тарелку и поинтересовался: – А что у нас к чаю?
– Мое бурное негодование, можешь пить с ним вприкуску! – Я бухнула на стол полную кружку и отвернулась к окну.
– Ну, Инночка, ну, солнышко! – Денис выбрался из-за стола и полез обниматься. – Я же не виноват, что у меня отпуск не летом! Мне бы и сейчас не дали, если бы не Трофимов, это вообще его затея…
– Не переводи стрелки на старшего по званию, – проворчала я, невольно расслабляясь в теплых крепких объятиях. – При чем тут Трофимов?
– А он, прикинь, покупает недвижимость в этом самом Зеленогорске или Светлограде! – оживился Кулебякин, уловив перемену в моем настроении. – Место ему знакомое, он же сам из Калининграда, но вот выбранный домик надо бы посмотреть не только на фото. А тут засада: Трофимов летом уже в отпуск сходил, и теперь его не отпускают.
– Жена его могла бы туда слетать, она же не работает, – напомнила я.
– Ты его Вальку не знаешь? – Денис хмыкнул. – Она же трусиха, всего на свете боится, плюс с конкретным приветом, по-моему. Представь, строго-настрого наказала мне проверить дом на предмет присутствия там всяких потусторонних сущностей. Мол, в этом Зеленогорске или Светлограде, по слухам, аномальная зона, народ там видит разное – то НЛО, то нечисть. А Вальке такого и даром не надо, она бы предпочла купить квартирку в Геленджике.
– А я бы предпочла отпуск в Тае.
– А на какие шиши, малыш? – Кулебякин развел руками, и мне сразу стало зябко. – Ты же хотела, чтобы я взял новую машину? Теперь плачу по кредиту. На Тайланд денег нет. А в Светлограде этом, а может, в Зеленогорске, в нашем распоряжении бесплатно будет целый дом со всеми удобствами. У моря! В сосновом бору! Ну, красота же, согласись?
И я, конечно, согласилась. Уж лучше провести две недели декабря в сосновом бору у моря, чем в заливаемом дождем мегаполисе.
Тем более, если в нашем распоряжении будет целый дом, а не стандартная «двушка» на троих с собакой. В башне, где прямо под нами живут мои родители и бабушка, а тремя этажами ниже – брат с женой, моей подругой, и их ребенком раннего пешеходного возраста.
Семейство у нас, надо признать, дружное, но иногда очень хочется от него немного дистанцироваться. А от Краснодара до Калининграда – пара тысяч километров, вполне подходящее расстояние.
Прилетели мы на Балтику, и что?
В первый же день, едва успев занести в дом чемоданы, Денис помчался к морю, чтобы в нем искупаться. Это у него традиция такая – плескаться во всех подходящих водоемах, встречающихся на жизненном пути, невзирая на время года. Он принимал морские ванны в феврале в Сочи, в марте в Ницце, в декабре в Фамагусте и твердо намеревался пополнить свой список подвигов на Балтике.
Ан нет! Не вышел каменный цветок!
– А где вода? – с комическим недоумением вопросил мой герой, оглядев серую твердь, теряющуюся в сизой туманной дали.
Воды не было. Вместо нее у берега слабо шевелилась полоса густого ледяного крошева.
Но бравого капитана Кулебякина это, разумеется, не остановило, он таки полез искать воду и в итоге нашел ее, провалившись в ледяное месиво прямо в одежде и обуви. Обратно бежал по пояс мокрый, стуча зубами и выплевывая нехорошие слова. А дома, понятное дело, слег.
– Иннннннн…
Я наклонилась, чтобы расслышать страдальческий шепот.
– Я знаю, что мне поможет, – прохрипел Кулебякин.
– Папин ремень! – вырвалось у меня.
У моего папы, бывшего кадрового военного, есть прекрасный кожаный ремень с крепкой пряжкой. Помнится, один его вид очень, очень помогал нам с братцем Зямой. В веселом детстве, бывало, только посмотришь, как папа с намеком взвешивает в руке этот армейский аксессуар, и мигом выздоравливаешь душой и телом!
– Папин, да. – Денис услышал только первое слово. – Свари глинтвейна, а? Только точно по рецепту Бориса Акимовича.
– Кулебякин, ты в своем уме? – возмутилась я.
И тут же себя осадила: что я спрашиваю, в каком уме, откуда бы ему взяться?
Мужчины – они порой как малые несмышленые дети. Особенно это, как ни странно, касается мужчин героических профессий. Чем сильнее и крепче мужик, тем скорее он растекается в лужицу, столкнувшись с тем, что казалось ему невозможным – физическим недомоганием. Я это по своему папе-полковнику знаю: стоит только ему увидеть, что столбик термометра переполз за 37, он ложится помирать. На 37,2 костенеющими пальцами ищет ручку и бумагу – писать завещание, на 37,5 прощается с родными и близкими.
И Кулебякин такой же. С той разницей, что он при температуре 37,3 еще и бредить начинает.
– Какой тебе глинтвейн?! Теплый чай с малиной, вода с лимоном, молоко с медом на ночь – и все, даже парацетамол дают только при температуре выше 38!
– Парацетамола не надо, – согласился Денис. – И молока тоже, не люблю я его, особенно с пенкой. Свари глинтвейн, Индюш, ну, пожалуйста! Вот увидишь, это меня сразу поставит на ноги!
Я задумалась. Эффект плацебо никто не отменял. Если больной убежден, что глинтвейн его вылечит, возможно, так и будет. А мне разве трудно сварить кастрюльку вкусного зимнего пойла?
– Но обязательно по рецепту Бориса Акимовича, – уяснив, что я практически согласилась, уточнил Кулебякин и успокоенно откинулся на подушку.
А через минуту засопел, погрузившись в сладкий – судя по легкой улыбке – сон!
– Вот что предвкушение глинтвейна животворящего делает, – уважительно пробормотала я и тихо, чтобы не скрипнули сначала диванные пружины, а потом половицы, встала и вышла из комнаты.
– Мой рецепт глинтвейна? Пожалуйста. – Папуля нисколько не удивился ни звонку, ни вопросу. – Возьми кастрюльку, смешай в ней палочки корицы, горошины перца, бадьян, гвоздику, нарезанный имбирь и мед. Потом залей эту пряную смесь клюквенным соком…
– Так, все понятно. – Я внимательно выслушала папулю, но не стала за ним записывать.
Как и следовало ожидать, фирменный рецепт родного кулинара-изобретателя мне не подходил. Половины нужных ингредиентов я в нашем сосновом бору днем с огнем не найду.
Но у меня был херес и цитрусовые – бутылку вина и вазу с апельсинами и лимонами хозяйка оставила на столе в кухне как приветственный подарок. Плюс в доме имелся погреб, в нем я уже нашла малиновое варенье, клюквенный соус и мед. Черный перец горошком видела в кухонном шкафчике, гвоздикой, бадьяном и имбирем сочла возможным пренебречь – не такой уж Кулебякин гурман, авось деталей и тонкостей не заметит.
Корица! Вот в чем я видела проблему.
Папуля подает глинтвейн в низкой глиняной кружке, из которой на манер коктейльной трубочки торчит палочка корицы. Боюсь, в отстутствие этой приметной детали Денис подделку разоблачит.
Блин! Где взять палочки корицы?!
Я похлопала дверцами шкафчиков, погремела ящиками, но искомых коричных палочек не нашла. Оставалось надеяться, что они есть в продаже в магазинчике, мимо которого мы проезжали на такси, направляясь к дому. Кажется, это торговое заведение где-то недалеко. Надеюсь, в шестом часу вечера оно еще работает.
Я заглянула к Денису – предупредить его, что ненадолго отлучусь, но пациент мирно спал, и я не стала его будить.
Оделась, утеплившись по здешней погоде, и тихо вышла из дома.
Уже стемнело, с невидимого неба скудно сыпалось нечто снегообразное – не снежинки, не крупинки, а мелкий белый порошок. Условный двор – забора как такового не было, его роль исполняли низкие кустики – выглядел так, словно там кто-то хорошенько потряс густо вымазанные мелом тряпки или мешки из-под муки.
Образовавшееся подобие тумана ухудшило видимость, и я не рискнула идти напрямик сквозь лес, побоявшись не найти тропинку. Двинулась по дороге, которая тянулась буквой Г – получилось дольше, зато я безошибочно пришла к магазину.
Корица там была, но не настоящая: порошок кассии. Я все-таки взяла два пакетика, решив: поддельная корица лучше, чем ничего, и поспешила восвояси. Кулебякин, если проснется и не увидит меня рядом, отправится на поиски, нарушив постельный режим.
Пока я делала покупки, снежная мука с неба сыпаться перестала, видимость улучшилась, и я прямо с порога магазина высмотрела тропинку, ведущую к нашему с Денисом временному жилищу.
Она была почти прямая, хорошо утоптанная, только немного скользкая из-за белого порошка. Опасаясь грохнуться и покатиться, как по бобслейному желобу, я шла осторожно, внимательно глядя под ноги.
И вскоре увидела его.
Чей-то след.
Точнее, отпечаток ноги сто какого-то размера!
Реально, не привираю, – стопа у прогулявшегося по тропке была как минимум полуметровая!
Тихо ойкнув, я огляделась, никого вокруг не увидела и опасливо склонилась над отпечатком, рассматривая его недоверчиво и с нарастающим страхом.
Ладно бы след оставила просто большая нога. Как-то я листала Книгу рекордов Гиннесса и запомнила, что туда занесен какой-то парень с семьдесят четвертым размером стопы. И у баскетболистов ноги бывают будь здоров, и клоуны в цирке носят башмаки, сопоставимые с небольшими лодками.
Но в том-то и дело, что в данном случае отметилась не просто большая, а еще и босая нога!
Это ж каким клоуном надо быть, чтобы по пороше босиком гулять?!
Продолжая присматриваться к тропинке, согбенная, как старушка-горбунья, я прошла несколько метров, насчитав на этой короткой дистанции с десяток следов.
Потом разогнулась, снова оглядевшись, вынула из кармана мобильный и сделала его камерой несколько снимков. Сфотографировала наиболее четкий отпечаток в разных ракурсах: строго сверху, сбоку, с соснами на затуманенном заднем плане и со своей собственной ногой в зимнем ботинке в кадре для масштаба.
Потом мне подумалось, что обладатель суперноги вполне может пожелать прогуляться в обратном направлении, а встречаться с ним лоб в лоб на узкой тропинке мне не хотелось.
Хотя какое там «лоб в лоб» – я, наверное, макушкой ему по пояс буду! Помнится, в Книге рекордов Гиннесса было написано, что у парня с рекордной стопой № 74 рост за двести семьдесят сэмэ. Каких же габаритов должен быть незнакомец с ножкой сотого размера?!
Мне совершенно не хотелось знакомиться с чокнутым босоногим гигантом, поэтому я свернула с тропинки и по пружинящему хвойному ковру просквозила под соснами прямиком к дому.
Уже поднявшись на крыльцо, я краем глаза заметила какое-то движение. Резко оглянулась – ах, нет, это просто снова елка затряслась. Вероятно, в порыве ветра.
Странно, а сосны спокойно стоят. Хотя у них-то ветки наверху, может, ветер туда не задувает, исключительно низом идет…
Я проехалась уважительным взглядом по высоченному стволу ближайшей мачтовой сосны, и тут меня осенило!
Корица ведь почему так называется? По сути она является корой. Пусть в магазине не нашлось коричных палочек! У меня тут целые километры прекрасной коры – знай, отдирай со стволов и в трубочки скручивай!
Спрыгнув с крыльца, я коршуном налетела на ближайшую сосну и попыталась добыть с ее ствола подходящий кусок коры. Не вышло – она на дереве держалась крепко. Зато под ногами я нашла несколько превосходных красно-коричневых пластинок. Они, правда, упорно не желали сворачиваться в трубочки, но я решила, что уж этим можно и пренебречь. Макаронные изделия самой разной формы бывают – трубочки, бабочки, пластинки, полоски – и все они прекрасно годятся для пасты. Чем кора хуже? Долой дискриминацию!
Очень довольная своей находчивостью, я вернулась в дом и из того, что было, сварила превосходный глинтвейн. Правда, очень вкусный – я сама его вдумчиво продегустировала, прежде чем Кулебякина поить. Кору только пробовать не стала, оставила эту честь Денису.
Любимый еще спал, но, учуяв соблазнительный аромат, пошевелил носом и сел на диване.
– Фирменный глинтвейн «по-кузнецовски»! – возвестила я, подруливая к ложу больного с кружкой на подносе.
Не стала врать, что по рецепту папули, хитроумно поиграла словами. Я тоже Кузнецова, имею право назвать своим именем изобретенный кулинарный шедевр.
– А это?.. – Любимый с сомнением посмотрел на задорно торчащую из бордовой жижи пластинку коры.
– Коричная палочка, – соврала я. – Просто развернулась.
Доверчивый опер залпом выпил мой фирменный глинтвейн, занюхал его сосновой корой и, из-за насморка не уловив разницы в аромате, удовлетворенно выдохнул:
– Ну, теперь точно к утру буду как новенький!
После чего отдал мне кружку (и кору), повернулся на бочок, сунул сложенные корабликом ладони под голову и засопел.
Оставив меня один на один с неведомым монстром!
Хотя я ведь про монстра ему ничего не сказала. Решила, что ночь как-нибудь продержусь, а у к утру у меня будет здоровый и крепкий защитник.
Но моральной поддержки все же хотелось прямо сейчас, и я позвонила тому, вернее, той, кто могла мне ее оказать.
Лучшая подруга, она же супруга моего родного брата и мать единственного племянника, взяла трубку после седьмого гудка.
– Не спишь? – спросила я.
– Не сплю, – согласилась она.
– А как там мой любимый племянник? – Я уже знаю, что беседу с ней лучше начинать с вопроса о малыше. Молодая мать сразу делается разговорчивой.
– Вот он как раз спит, – ответила Трошкина, ожидаемо оживляясь. – И твой любимый брат, к слову сказать, тоже. А меня ты разбудила, но я сама виновата, не надо было засыпать ухом на телефоне.
– Ты и Зяма спите в семь часов вечера? – удивилась я.
– Я и Зяма спим тогда же, когда и мелкий! Тебе еще предстоит это узнать, но я предупрежу: главная спортивная дисциплина для молодых родителей – синхронный сон! – Алкин голос сделался язвительным.
Мне стало совестно: вот кого нужно было отправить в отпуск на другой конец страны – сонную синхронистку Трошкину.
– А у тебя там что? – Она зевнула и извинилась: – Пардон.
– А у меня тут что-то странное.
Я рассказала Алке о шокирующей находке на тропинке и, чтобы не быть голословной, отправила ей фотографии.
– Да, это впечатляет, – посмотрев снимки, согласилась Трошкина. – Какой-то очень крупный ивановец…
– Кто? – не поняла я.
– Ивановец! Ну, последователь некогда очень популярного учения Порфирия Иванова. Ты разве не помнишь, я тоже как-то его практиковала?
– Ходила босиком и голодала? – припомнила я. – Еще здоровалась со всеми подряд, а бабушки во дворе сочли, что ты, бедняжка, в уме повредилась?
– Сами они повредились! – огрызнулась Трошкина. – Хороший метод оздоровления, и, кстати, недурной способ экономить. Убежденные ивановцы ни теплой одежды не покупают, ни обуви, такая расходная строка бюджета вычеркивается…
– То есть этот босоногий мальчик, возможно, еще и без одежды тут гуляет? – Я несколько напряглась.
Точно знаю, Кулебякину не понравится, что вблизи от нашего любовного гнездышка расхаживает нудист особо крупных размеров.
– Ты сказала – мальчик? А это еще одна версия! – обрадовалась Трошкина. – Ты обратила внимание, какая у него стопа?
– Огромная!
– И плоская! Намочи ногу, оставь на полу след и посмотри, какой он у нормальных людей – изогнутый, с отчетливо круглой пяткой и выемкой на месте подъема.
– Погоди-ка!
Я безотлагательно провела следственный эксперимент, только ногу мочить не стала. Просто присыпала плитку пола мукой и поместила на нее свою босую стопу, подтвердив:
– Ты права! У меня получился именно такой отпечаток. А на тропинке другая картина была, там след широкий, без сужения под сводом стопы. Как от ластов для плавания! Но что это нам дает?
– А ты знаешь, что для младенцев и маленьких детей абсолютно нормальными являются плоские стопы? – Молодая мать мигом оседлала любимого конька.
– Трошкина! Версия о том, что в зимнем сосновом бору бегает четырехметровый младенец, не выдерживает никакой критики!
– Это почему же? В скандинавском эпосе существовали великаны…
– Тогда придется допустить, что где-то рядом бродят его десятиметровые родители!