– Идем со мной! – приказал Багардо. Я последовал за ним, а он продолжил: – Скажи-ка мне, как правильно звучит твое имя. Задим, не так ли?
– Нет, Здим, – сказал я. – Один слог. Здим, сын Акха.
Багардо несколько раз повторил мое имя.
Я спросил:
– Каковы будут мои обязанности, сэр?
– Главным образом в подсчете лбов.
– Простите? Я не понимаю.
– Лбы, зеваки, глазюки – так мы, цирковые, называем свою публику. – Багардо всегда называл свое заведение цирком, хотя другие именовали его балаганом. Разница, насколько я понял, была в том, что в настоящем цирке должен был быть хотя бы один слон, в то время как у Багардо не было ни одного. – Тебя поместят в передвижную клетку и будут объявлять как ужасного пожирателя людей, Демона из Двенадцатой реальности.
И судя по тому, что рассказал Мальдивиус, это не ложь.
– Сэр, я всего лишь исполнял приказ…
– Неважно. Я попытаюсь быть точным в своих оценках.
Мы подошли к тому месту, где дорога, отходящая от храма, сливалась с той, что вела от Чемниса в Ир. Здесь стояла большая, с железными прутьями клетка на колесах, похожая на фургон. В нее была впряжена пара животных, похожих на мулов Мальдивиуса, за исключением того, что они были покрыты яркими черными и белыми полосами. На месте кучера в ленивой позе развалилось приземистое низколобое, лишенное подбородка существо, совершенно голое, если не считать густого волосяного покрова. Пожалуй, оно походило на человека, но это был не человек.
– Все в порядке? – спросил Багардо.
– Все в порядке, босс, – ответило существо густым надтреснутым голосом. – Кто это?
– Новый член нашей труппы, высокородный Здимдемон! – торжественно провозгласил Багардо. – Здим, познакомься с Унгахом из Комилакха. Он то, что мы называем человекообразной обезьяной.
– Тряси, дружище раб, – сказал Унгах, протягивая волосатую длань.
– Трясти? – повторил я, вопросительно глядя на Багардо. – Он имеет в виду вот так? – Я покрутил бедрами туда-сюда.
Багардо покачал головой:
– Возьми его правую руку в свою и осторожно пожми, покачивая ее при этом вверх и вниз. Слишком сильно не жми.
Я так и сделал, сказав:
– Рад с вами познакомиться, господин Унгах. Я не раб, а слуга по контракту.
– Счастливчик! А я вот должен пыхтеть на мастера Багардо, пока, как говорится, смерть не разлучит нас.
– Ты же знаешь, что тебя кормят здесь так, как никогда бы ты не ел в джунглях Комилакха, – сказал Багардо.
– Что верно, то верно, хозяин, но еда – не все, что мне нужно.
– Что же еще тебе необходимо? Впрочем, мы не можем спорить весь день. – Багардо открыл дверцу клетки. – Полезай, – сказал он.
Дверь с лязгом закрылась. Я опустился на широкую деревянную скамью, стоявшую в конце клетки. Багардо устроился на кучерском месте рядом с Унгахом. Тот цокнул и натянул поводья. Фургон двинулся и поехал на запад.
Дорога извивалась вниз по склону к долине реки Кьямос, которая текла от Метуро через Ир к морю. Через час в поле нашего зрения возник Чемнис, раскинувшийся у самого устья. По стандартам Первой реальности это маленький город, но очень оживленный, так как является главным портом Ира. Я увидел возвышавшиеся над крышами домов корабельные мачты.
На окраине стоял палаточный лагерь, украшенный флагами с символами балагана Багардо. Когда фургон свернул в поле, я увидел, что возле палаток работают люди, складывая их по одной и погружая в фургоны. Другие прицепляли к этим фургонам лошадей. Отовсюду доносились шум и крики людей.
Моя клетка остановилась, и Багардо, подавшись вперед на сиденье, закричал:
– Ах вы, идиоты! Лентяи безмозглые! Мы уже должны были выезжать! Вы ничего не можете сделать, если я не стою у вас над душой! Как, скажите, мы сможем добраться до Эвродиума к завтрашнему вечеру? Унгах, прекрати по-дурацки ухмыляться, глупая обезьяна! А ну-ка вниз и за работу! Выпусти Здима: нам нужны все пары рук.
Человекообразная обезьяна послушно спустилась и открыла клетку. Когда я выбрался из нее, кое-кто из труппы с подозрением посмотрел на меня. Впрочем, они привыкли к виду всяких экзотических существ, так что вскоре вернулись к работе.
Унгах занялся заворачиванием груды колышков в большой кусок брезента. Он протянул мне конец веревки:
– Держи. Когда я скажу «тащи», то тащи.
По его сигналу я потащил. Веревка порвалась, я упал на спину и сильно прищемил хвост. Унгах озадаченно смотрел на порванную веревку.
– Эта веревка казалась прочной, – сказал он. – Ты, должно быть, сильнее, чем я думал.
Он попытался связать разорванные концы и, сделав это, вернулся к прерванной работе, попросив меня действовать вполсилы. Но к тому времени, как мы связали узел, главная палатка уже лежала на земле и люди убирали остатки оборудования. Я мог лишь удивляться тому, как, несмотря на ужасную неразбериху, все было настолько быстро собрано. Багардо, сидевший теперь верхом на лошади, с трубой, висящей на шее, взмахнул широкополой шляпой, привлекая внимание к себе:
– Поторапливайтесь со сбруей! Сиглар, подведи свою повозку к началу! Поставлю тебя первым, Унгах, посади Здима на место, и давайте в общую шеренгу…
– Залезай, – велел мне Унгах.
Когда я снова очутился в клетке, он подергал за веревки, и шторы, прикрепленные к крыше фургона, опустились по обеим сторонам, так что я оказался отрезанным от внешнего мира.
– Эй! – крикнул я. – Зачем ты меня закрываешь?
– Приказ, – отозвался Унгах, выравнивая края полотна. – Босс не позволяет чемнисянам смотреть задаром.
– Но я хочу обозревать окрестности!
– Полегче, господин Здим. Когда выберемся за город, я приподниму для тебя краешек.
Багардо громко присвистнул. С изрядным шумом, в котором смешались крики животных, возгласы людей, скрип колес, повозки двинулись в путь. Я ничего не видел, поэтому первый час провел в состоянии пищеварительного оцепенения, покачиваясь на деревянной скамье.
В конце концов я окликнул Унгаха, напоминая о его обещании. Остановив лошадей, он отвязал передний нижний край покрывала, устроив для меня нечто вроде треугольного окна. Однако я не видел ничего, кроме полей фермеров. Иногда мелькали лесные посадки или Кьямос. Дорога была окаймлена широкими полосами цветов, целыми зарослями алого, лазурного, пурпурного, белого и золотого.
Когда позволял изгиб дороги, я видел впереди и позади нас фрагменты каравана. Я насчитал семнадцать повозок, включая собственную. Багардо скакал вдоль кавалькады, наблюдая за тем, все ли в порядке.
Мы проехали по дороге, по которой я прибыл в Чемнис; поднялись к плато с храмом, поскольку долина Кьямоса сужалась здесь к ущелью. Лошади медленно передвигались по крутому подъему, люди шли рядом, понукая их.
Когда мы достигли плато и миновали место, от которого уходила тропа к храму Псаана, дорога выровнялась и лошади пошли быстрее. Мы не устремились к Иру, а свернули на другую дорогу, которая огибала столицу с юга. Как объяснил Унгах, цирк уже подоил Ир, и вымя еще не успело наполниться.
Караван покрыл меньше чем половину расстояния до Эвродиума, когда на землю опустилась ночь. Бродячий цирк свернул с дороги на поляну, и семнадцать повозок образовали нечто вроде круга – для безопасности, как объяснил Унгах, на случай нападения разбойников. Палатка повара была поставлена в центр круга, и в ней уже готовился обед, но остальные палатки остались в повозках.
Мы ужинали при желтом свете лампы, стоявшей на одном из столов длинной палатки-столовой, вместе с остальными пятьюдесятью членами труппы. Унгах рассказывал о них. Половина из них были разнорабочими, в обязанности которых входили установка и разборка балагана, уход за лошадьми и тому подобное.
Половина оставшегося народа – четверть от общего числа – была игроками: за определенную плату сопровождали балаган и развлекали играми публику. В результате таких игр заключаются пари: как упадут кости, как повернется колесо счастья, под какой из трех ореховых скорлупок находится горошина – все это были тщательно продуманные хитроумные трюки.
Последние – их насчитывалось примерно шестнадцать – были теми, кто представал перед публикой. Эта группа включала в себя самого Багардо в качестве короля ринга, заклинательницу змей, укротителя льва, наездницу на неоседланной лошади, дрессировщика собак, жонглера, двух клоунов, трех акробатов, четырех музыкантов (барабанщика, трубача, скрипача и волынщика) и погонщика, который, одетый как мальванский принц, в тюрбане и стеклянных украшениях, ездил по манежу на верблюде. Были еще повар и костюмерша, одна из немногих женщин, помимо заклинательницы змей и наездницы без седла.
Но занятия этих людей были более разнообразными, чем может рассказать простое перечисление. Так, заклинательница змей помогала повару, а наездница без седла – миловидная молодая женщина по имени Дульнесса – составляла компанию костюмеру в шитье и стрижке. Некоторые разнорабочие, желающие выполнять более высокооплачиваемую работу, иногда подменяли артистов, когда последние были больны, пьяны или еще по каким-нибудь причинам не могли работать.
После ужина Унгах провел меня по балагану, представляя остальным и показывая зверинец. Там были верблюд, лев, леопард и несколько животных поменьше, вроде змей мадам Паладин.
Унгах осторожно приблизился к длинной клетке на колесах. Я ощутил запах, подобный тому, который исходил от змей мадам Паладин, но более сильный.
– Это паалуанский дракон, – сказал он. – Не подходи близко, Здим. Он может подолгу лежать как бревно, а потом, когда кто-нибудь неосторожно подходит слишком близко, – кусь! И все. Вот почему Багардо так трудно находить рабочих, согласных ухаживать за этой тварью: только в прошлом году двое угодили к нему в брюхо.
Дракон оказался большой серо-голубого цвета ящерицей не меньше двадцати футов[5] длиной. Когда мы приблизились к клетке, он поднял голову и нацелил на меня раздвоенный язык. Я остановился, надеясь, что успею отскочить, если он захочет меня цапнуть. Вместо этого дракон снова высунул язык и осторожно коснулся им моего лица. Из его пасти вырвался хриплый звук.
– Клянусь медью Вэзуса, – воскликнул Унгах, – ты ему понравился! Он решил, что твой запах похож на запах его родичей. Нужно рассказать Багардо. Может быть, ты сможешь приручить зверя и делать на нем круг по арене в конце представления. Никто не осмеливался приблизиться к нему с тех пор, как был съеден Ксион; однако черные колдуны из Паалуа таких тварей приручают.
– Чудовище слишком велико, чтобы я один мог с ним справиться, – усомнился я.
– О, этот, можно сказать, еще подросток. В Паалуа они бывают в два раза больше. – Унгах зевнул. – Пошли назад, в повозку. С меня на сегодня хватит.
Когда мы очутились в фургоне, Унгах достал пару одеял из ящика, протянул одно мне и посоветовал:
– Если пол покажется слишком жестким, солому найдешь на дне ящика.
Солнце садилось, когда на следующий день мы подъехали к Эвродиуму. Место стоянки цирка было освещено факелами и фонарями, и свет этот яркими бликами отражался в глазах публики, толпившейся вокруг.
– Здим, – крикнул Унгах, – давай помогай!
С моей помощью он стал разворачивать ткань шатра. Внутри находилась связка жердей, каждая из которых была длиннее меня. Наша задача состояла в том, чтобы вбить эти жерди в землю на одинаковом расстоянии друг от друга и натянуть на них брезент так, чтобы под ним скрылся весь балаган, став невидимым для взглядов жителей, желавших смотреть, но не платить. Унгах выбрал место на участке и воткнул в мягкую землю первую жердь. Он поставил рядом с ней маленькую стремянку и сунул мне в руку деревянный молоток.
– Влезь туда и вбей жердь! – приказал он.
Я взобрался на стремянку и ударил.
– Бей сильнее! – прикрикнул Унгах. – Это все, на что ты способен?
– Будь по твоему. – Я опустил молоток со всей силы.
Он обрушился на жердь с грохотом, расщепив ее верхнюю часть. При этом ручка молотка сломалась.
– Зеватас, Фрэнда и Ксерик! – завопил Унгах. – Я вовсе не велел тебе ее разбивать. Теперь придется взять другой молоток. Подожди здесь.
Так или иначе, мы натянули брезент. Тем временем были установлены палатки, и путаница сменилась порядком. Лошади ржали, верблюд булькал, лев ревел, прочие животные издавали присущие им звуки. Я спросил:
– Мы покажем сегодня представление?
– О боги, конечно же нет! Нужно несколько часов, для того чтобы приготовиться, а все слишком устали. Проведем утро за приготовлениями и, если не помешает дождь, дадим представление. А потом снова в путь.
– Почему мы так недолго пробудем здесь?
– Эвродиум слишком мал. К завтрашнему вечеру все зеваки с деньгами уже посмотрят представление, а любители поиграть будут выпотрошены. Более длительная остановка означает драку со «лбами». А какая в этом польза? – Прозвучал гонг. – Обед! Пошли.
Мы встали с рассветом и начали подготовку к дневному представлению. Багардо подошел ко мне.
– О Здим, – сказал он, – ты будешь в палатке чудовища…
– Прошу прощения, хозяин, но я не чудовище!
Я нормальный, здоровый…
– Неважно! У нас ты будешь чудовищем – и никаких разговоров. Твой фургон образует часть стены палатки, и «лбы» будут проходить вдоль него. Унгах будет находиться рядом с тобой. Поскольку ты занимаешь его клетку, я посажу его на цепь. Твоя задача состоит в том, чтобы пугать «лбов» ревом и воем. Ни слова на новарском. Ты должен делать вид, будто не знаешь его.
– Но, сэр, я не только говорю на нем, я еще читаю, пишу…
– Послушай, демон, чей это цирк? Будешь делать, как тебе велят, нравится тебе это или нет…
Так все и было. Жители повалили валом. Из своей клетки я слышал крики игроков, шум их причиндалов, игру музыкантов и общий гул. Багардо, пышно разодетый, приветствовал гостей витиеватой речью:
– …а первой справа от вас, дамы и господа, вы видите мадам Паладин и ее смертоносных змей, пойманных с огромным риском для жизни в полных опасностей тропических джунглях Мальваны. Самая большая из змей – это констриктор. Если бы она могла схватить кого-то из вас, обвилась бы вокруг, раздавила и задушила… Следующий, дамы и господа, демон из Двенадцатой реальности, вызванный великим колдуном Арканиусом из Фтхая. Я знавал Арканиуса… Да, это был настоящий друг! – Багардо вытер глаза носовым платком. – Но, вызывая это кровожадное чудовище, обладающее сверхъестественной силой и яростью, он оставил открытым один из углов магического пятиугольника, и голодный демон откусил ему голову.
Кое-кто из зрителей ахнул, а несколько женщин взвизгнули. «Лоб», чьи слова я едва мог понять из-за акцента, сказал:
– Как же тады он его скрутил?
– Ученик Арканиуса проявил огромную храбрость, успев произнести заклинание неподвижности…
Рассказ Багардо о моем «прошлом» настолько увлек меня, что я совсем забыл, что нужно рычать, пока он не бросил на меня свирепый взгляд. Тогда я принялся двигать челюстями, подпрыгивать и проделывать другие ужимки, чтобы походить на мое описание.
Багардо сообщил столь же захватывающие подробности поимки Унгаха, сидящего на цепи за оградой, чтобы находиться на достаточном расстоянии от «лбов». Когда «лбы» приблизились к ограде, Унгах принялся гримасничать, реветь, бить по своей железной цепи. Он производил впечатление существа, куда более устрашающего, чем я.
После представления Багардо спустил Унгаха с цепи и открыл мою клетку. Унгах вошел в клетку и достал из ящика старый, побитый молью плащ и широкополую шляпу с обвисшими полями, пару рваных сапог, пояс и кисет. Все это он надел на себя, а кисет положил в карман.
– Для чего это одеяние, господин Унгах? – спросил я.
– Босс настаивает. Пойду в Эвродиум за покупками. В сумерках жители деревни примут меня за рабочего. Если бы они увидели Унгаха Ужасного, говорящего вежливые фразы, не стали бы платить за то, чтобы посмотреть на меня в балагане. Тебе что-нибудь принести?
– Пока еще не знаю. Но вот что мне объясни: на что ты будешь делать покупки?
– На деньги. Багардо дал мне разрешение.
Часом позже Унгах вернулся с покупками: сладкое мясо, которым он поделился со мной, иголка, бритва и прочие вещи. После обеда он чинил при свете лампы плащ, когда к нашей палатке подошел Сиглар, укротитель льва. Сиглар, высокий костлявый человек с бледно-голубыми глазами и прямыми цвета пакли волосами, был варваром с севера, со склонов Швена.
– Мастер Здим, – сказал он. – Босс умирает от желания тебя видеть.
Я заподозрил, что Багардо хочет выругать меня за плохо сыгранное представление. И сказал Унгаху:
– Не мог бы ты пойти со мной, старина? Мне нужна моральная поддержка.
Унгах отложил шитье и встал. Мы подошли к маленькому фургону Багардо. Внутри он был роскошно убран шелковыми занавесями и толстым ковром, а под потолком сияла серебристая лампа.
Багардо угнездился за столом, ведя подсчеты с помощью доски и куска мела.
– О Здим, – сказал он, – за двадцать лет своей работы я никогда не видел худшей игры. Короче говоря, ты ужасен.
– Прошу прощения, хозяин. Я страстно желаю вам угодить, но с первого раза это вряд ли получится. Если бы вы заплатили мне вперед, то это, может быть, вдохновило бы меня.
– Ого, вот оно как! Цирк на грани банкротства, я задолжал всей труппе, а ты устраиваешь забастовку. Чтоб ты сдох, демон! – Он с такой силой ударил кулаком по столу, что чернильница подпрыгнула.
– Хорошо, сэр, – ответил я. – Я сделаю все, что в моих силах, но в том бедственном положении, в каком я нахожусь, это лучшее может оказаться весьма незначительным.
– Ах ты дерзкая тварь! – загремел Багардо. – Я тебя проучу.
Он встал из-за стола и подошел ко мне. В руках у него был хлыст, который он использовал в качестве короля манежа. Он ударил меня им раз, потом другой. Поскольку это была не волшебная палка, я почти не чувствовал ударов.
– Это самые сильные удары, на которые вы способны, сэр? – спросил я.
Он ударил меня еще несколько раз, потом отшвырнул хлыст в угол:
– Черт тебя дери, ты что, сделан из железа?
– Не совсем, сэр. Но моя ткань гораздо прочнее, чем ваша. Так что насчет платы? Как говорят у нас, в Двенадцатой реальности, каждый насос требует подкачки.
Весь багровый от гнева, Багардо смерил меня яростным взглядом. Затем он рассмеялся:
– О, ладно-ладно, ты и впрямь взял меня за жабры.
Как насчет трех пенсов в день?
– Годится, хозяин. А теперь могу ли я получить плату за несколько дней вперед на карманные расходы?
Багардо достал из шкатулки девять пенсов:
– Пока хватит. Ну довольно торговаться. Как насчет партии в скиллет?
– А что это такое, сэр?
– Увидишь. – Багардо расставил маленький столик и четыре складных стула.
Когда Сиглар, Унгах и я заняли места, Багардо достал пачку плотных продолговатых бумажек с нанесенными на них рисунками. Обитатели Первой реальности играют во множество игр с этими, как они их называют, «картами».
Правила скиллета оказались простыми. Одни комбинации карт имели большее значение, чем другие, хитрость заключалась в том, чтобы твои карты могли побить карты противника. Я пережил неприятные минуты, пытаясь приспособить картонки к когтям, не привыкшим к подобным предметам. Эти проклятые штуки постоянно падали на пол.
Багардо все время трепался. Он бахвалился успехами в сожительстве с женскими особями. Особенно гордился тем, что ему удалось переспать с шестью женщинами за одну ночь в заведении, называемом «публичный дом»… Я был озадачен подобной гордостью самцов Первой реальности, поскольку неисчислимое количество гораздо менее развитых животных, например козлы, легко могут дать человеческим самцам сто очков вперед в этом отношении. Когда все отдали дань уважения мужской силе Багардо, он сказал:
– Здим, с тех пор как ты прибыл в эту реальность, знал ли ты каких-нибудь колдунов кроме дока Мальдивиуса?
– Нет, сэр, если не считать его ученика Граха, который… э… стал жертвой недопонимания. А в чем дело?
– Нам нужен колдун. У нас был один, старик Арканиус…
– Я слышал, как вы говорили о нем, сэр. Что же на самом деле погубило его?
– Нечто не слишком далекое от той лжи, которую я о нем рассказывал. Арканиус экспериментировал с заклинаниями, слишком сложными для его ограниченных способностей. Однажды вечером мы увидели, что из его палатки выбивается голубое пламя, и услышали крики. Наутро Арканиуса не было – только брызги крови. Я предлагал работу Мальдивиусу, но он отказался, бормоча что-то насчет Паалуа, дающего ему счастье. В то время он был несколько пьян. Ты случайно не знаешь, что он имел в виду?
– Нет, сэр. Я слышал, что Паалуа – это земля могущественных колдунов за океаном.
– Дульнесса помимо своей работы занимается еще предсказанием счастья, но это совсем не то, что иметь настоящего колдуна. Чей ход?
Багардо отыграл у меня девять пенсов, монету за монетой. Я отметил, что время от времени его ноздри начинали как-то странно вибрировать. Чаще всего это случалось, когда он находился накануне выигрыша очередной части моих денег. Однако я не мог с уверенностью объяснить данное ощущение. Когда я лишался последнего гроша, дверь открылась и вошла миловидная мадам Дульнесса, наездница без седла. Хриплым голосом она крикнула:
– Когда хоть один из вас, белоручек, соизволит мне помочь?
Багардо отмахнулся:
– Возьми Здима. У него все равно больше ничего нет.
– Ты хочешь сказать, что он может?
– Конечно. Демоны подвержены точно таким же чувствам, как и мы. А теперь забирай его и дай нам возможность продолжить игру.
Озадаченный, я последовал за Дульнессой в ее фургон. Когда мы вошли, она повернулась ко мне с улыбкой и полуприкрыла глаза.
– Ну, Здим, – сказала она, – с тобой я, по крайней мере, получу новые ощущения.
Сказав это, она начала подчеркнуто медленно снимать с себя одежду. Освободившись от последнего элемента гардероба, она легла на кровать. Я был искренне заинтересован, ибо впервые видел живую человеческую особь женского рода без одежды. Я с удовлетворением отметил, что иллюстрации учебников родного уровня полностью отвечают действительности, в точности воспроизводя все формы и органы данного экземпляра. Усики уловили вибрацию необычной интенсивности, но я не смог распознать ее природу.
– Ну а теперь приступай, если ты вообще намерен приступать, – сказала она.
– Прошу прощения, мадам, – ответил я, – но я не понимаю. Чего вы от меня желаете?
– О, клянусь сосками Астис! Ты что, не знаешь как… – И она произнесла целый ряд непонятных мне слов, добавив: – Или как это называется на вашей демонической земле?
Я наконец начал понимать:
– Вы имеете в виду половой акт, не так ли, мадам?
– Ха, что за изысканные манеры! Ну да, именно это.
– Прошу прощения, но меня в школе учили литературному новарскому. Вульгаризмы мне предстоит научиться понимать самому.
– Так, извлекай из-под своей чешуи нужную вещицу и… Эй, да ты меняешь цвет!
– Так на нас действуют эмоции, мадам. Уверяю вас, что я наделен соответствующим мужским органом. Только он у нас убирается внутрь, когда в нем нет нужды, а не болтается бесцельно и вульгарно, как у самцов-мужчин. Без сомнения, это и есть причина любопытного обычая, который озадачивал наших философов, заключающегося в ношении на себе различных предметов даже в самую невыносимую жару. Теперь, среди нас, демонов…
Дульнесса была нетерпелива:
– Избавь меня от лекций. Ты можешь это сделать?
– Не знаю. Хотя приложу все свои усилия, чтобы принести удовлетворение, но сейчас не брачный сезон, и, кроме того, женская особь Первой реальности не возбуждает во мне желания.
– Что же во мне не так, паренек-дракон? Я, конечно, уже не так молода, как когда-то, но…
– Дело не в этом, если вы, мадам, извините мне такие слова… Обилие нежной бледной обнаженной кожи делает вас… как бы это сказать… слишком мясистой. Это все равно что иметь половые отношения с огромной мягкой рыбой… Бр! Вот если бы здесь была моя жена Йез с ее хорошенькими клыками, усиками и очаровательной блестящей чешуей…
– Тогда закрой глаза, представь, что здесь лежит твоя жена, и попытайся взяться за дело.
Что ж, как говорим мы дома, ничего не испытав – ничего не узнаешь. Огромным усилием воли я заставил появиться бесценный мужской орган и наполнил кровью поясницу. Когда ко мне пришла уверенность, что все в порядке, я открыл глаза.
Дульнесса с ужасом уставилась на мой орган.
– Немедленно убери эту мерзость! – закричала она. – О боги! Да он похож на те булавы, которыми крошили друг друга древние рыцари. Ты бы меня просто убил!
– Сожалею, что не могу быть вам полезен, мадам, – сказал я. – Я тоже боялся, что это не покажется вам приятным. Но почему мастер Багардо послал меня с вами? Это похоже на одну из тех бессмысленных шуток, которые так любят изобретать человеческие существа. Если Багардо может удовлетворить большое количество женщин сразу, то, думаю, он должен быть рад любой возможности…
– Этот мошенник так о себе говорит, но на самом деле он куда хуже. Последний раз ему пришлось звать на помощь Сиглара. А человек-обезьяна вообще стоит их двоих.
– Неужели все человеческие особи женского рода испытывают потребность в постоянном наполнении?
– Нет, я особый случай. Проклятый Арканиус наложил на меня заклятие за то, что я не хотела иметь с ним дела, – заклинание ненасытности. Он был грязным старикашкой, и то-то была радость, когда его сцапал демон. Но я так и осталась под действием заклятия, и ни один колдун не может его снять.
– Возможно, со временем его действие пройдет, – сказал я. – С заклинаниями так бывает.
– Может быть, но пока я должна получать свое несколько раз в день, иначе желание сведет меня с ума.
– Но ведь кругом столько жаждущих рабочих…
– Большая часть их никогда не моется, а я предпочитаю, чтобы любовники были чистыми. И все же, если не остается выбора… Но вернемся к твоей игре. Сколько тебе дали?
Я рассказал ей о своей потере.
– Ха! – сказала она. – Это похоже на Багардо: сначала дать деньги, а потом отобрать их во время карточной игры.
– Ты хочешь сказать, что он меня обчистил?
– Конечно. А ты как думал?
– Должно быть, в этом и заключается значение уловленной мною вибрации.
– Можешь читать мысли?
– Нет, но различаю вибрации, которые выдают эмоции других существ.
– Сколько он тебе платит?
– Три пенса в день.
Она хрипло рассмеялась:
– Мой дорогой Здим, тебе нужно немедленно вернуться к Багардо и заставить его удвоить эту сумму: он платит наемным рабочим по шесть пенсов. У тебя снова появятся деньги, а этот бессовестный обманщик получит хороший урок!
Я сделал как было велено. Багардо от души посмеялся над рассказом о неудачном обольщении Дульнессы.
Это привело его в такое хорошее расположение духа, что он даже согласился повысить мне плату, приняв, конечно, во внимание исчезнувшую половину.
Мы возобновили игру. Я был настороже и ловил волны-предупреждения. Вскоре мне удалось несколько раз отыграть первоначальный аванс. Багардо пристально посмотрел на меня и сказал:
– Против прухи интеллект бессилен. Как бы там ни было, пора спать. Нам предстоит ранний подъем – двинемся в Оринкс. Но должен сказать, мастер Здим, что ты овладеваешь искусством игры в скиллет быстрее, чем любой из тех, кого я учил. Ты случайно не читаешь мысли?
– Нет, хозяин. – Мой ответ был правдивым, если слово «мысли» он употреблял в точном значении этого слова, как способ интеллектуального выражения, но с философской точки зрения это слово можно было рассматривать шире, включив в него эмоции, поэтому я добавил: – Принцип нетруден. Как говорят в моем мире, совершенство достигается практикой.
– Очень жаль, что ты не читаешь мысли, я мог бы использовать это в представлении. И помни: когда появятся посетители, веди себя как настоящий дикарь. Они именно этого и ждут. Рычи, вой, сотрясай прутья решетки, как будто хочешь дорваться до зевак. Сделай вид, что хочешь вырваться из клетки!
Унгах попробовал вклиниться:
– Босс, я думаю…
– Оставь свои мысли при себе, мастер Обезьяна. Я уверен, что демон свое дело знает.
Оринкс, лежащий вверх по Кьямосу от Ира, больше, чем Эвродиум, но меньше, чем Чемнис. Мы планировали провести там два полных дня и дать три представления: два вечером, одно утром. Мы начали с вечернего представления.
Первым «лбом», вошедшим в палатку с чудовищем, был старик с шатающейся походкой. По исходящему от него винному перегару я заподозрил, что нетвердость походки объясняется не одним лишь возрастом. Он неуверенно приблизился к моему фургону и вперился в меня. Я тоже уставился на него, не желая попусту демонстрировать свою ярость, пока не соберется больше публики.
Старик вытащил из пиджака бутылку и отпил из нее. Потом пробормотал:
– Чтоб мне в дерьме потонуть, уже повсюду их вижу. Вон, привидение! Сгинь! Изыди! О боги, дайте мне пить в мире молоко старца, единственное мое утешение!
Он заплакал и побрел прочь, а в палатку хлынули другие зеваки. Когда Багардо произнес свои напыщенные вступительные слова, я покорно взвыл, зарычал, заскрежетал и принялся трясти решетку. Помня наставления, выбрал два прута и тянул их, пока они не согнулись.
Ближайшие «лбы» отпрянули, но те, кто стоял дальше, подались вперед. Багардо одарил меня одобрительной улыбкой. Ободренный, я рванулся вперед, как дракон с болот Кшака, и применил всю свою силу.
Прутья подались, один с громким треском вылетел из нижней впадины. Я вырвал его из верхней и отбросил. Потом, как мне было велено, просунулся в образовавшееся отверстие и выскочил на землю, рыча на ближайших «лбов».
Конечно, я не намеревался причинить вред посетителям. Но передние «лбы» с ужасающими криками подались назад. Через несколько мгновений толпа превратилась в месиво барахтающихся тел. Обитатели Первой реальности боролись, вскакивали и снова падали друг на друга, в ужасе крича:
– Дракон на свободе!
Когда они вывалились на улицу, их паническое состояние передалось остальным, и те рванулись к выходу из главного шатра. За все время моего пребывания в Двенадцатой реальности я никогда не был свидетелем подобного нелепого поведения. Может быть, мы и тугодумы, но подобный сюрприз не сведет нас с ума.
Некоторые пытались взобраться наверх или укрыться в складках ткани шатра. Те, кто был сбит с ног и ранен, ковыляли или ползли к выходу. Борьба разгорелась с новой силой. Некоторые из касс опрокинулись, и горожане начали растаскивать добычу. Шатер затрещал.
Кто-то крикнул:
– Эй, деревенщина!